– Овощи я не буду, – объявила дочь и встала из-за стола.
Я знала, что она так скажет, и не удивилась. Но муж всегда требовал легкий гарнир на ужин, и я не хотела его расстраивать. Зато Мила отцовские чувства не щадила
– Сядь и доешь, – тихо, но сурово велел Тимур.
Мила, конечно, его игнорировала, умчалась в свою комнату.
Я видела, как раздуваются ноздри мужа от ярости. Пытаясь сгладить непростые отношения, я погладила его по руке и попросила:
– Оставь ее, Тим. Я ей позже морковку почищу и перчик дам. К тому же нам не повредит поужинать вдвоем.
Неожиданно он быстро согласился.
– Да, пожалуй. Динара бабушка заберет с футбола?
– Да. Он точно уговорит ее зайти съесть пиццу потом. Вернутся ближе к ночи, – сказала я с улыбкой.
Нехорошо, конечно, что Тим опять повздорил с Миленой, но у меня появилась возможность наедине сказать ему первому о возможной беременности.
Я еще не знала точно, но чувствовала. Мы не планировали третьего ребенка, но я знала, что Тимур обрадуется.
Однако муж опередил меня. Он покосился мне за плечо, потер подбородок и сказал:
– У меня другая, Лен.
Я сначала вообще не поняла, о чем он.
– Другая машина? Опять? Тебе не надоело?
Муж менял авто по два раза в год. Я вроде привыкла к его причудам, но это была уже третья. Как-то нездорово.
– Машина все та же. У меня другая женщина. Мы несколько месяцев вместе. Я ухожу к ней.
Тим говорил очень тихо, чтобы ничего не услышала наша дочь. Первое, что я почувствовала, это благодарность. Хотя бы не объявил об этом при Миле. Она и так его почти ненавидит последнее время.
Но через секунду меня как будто ледяной водой облили. Я почувствовала липкий озноб, губы затряслись. На языке вертелось много всего, но я смогла сказать только жалкое:
– Как же так, Тима?
А он как будто только этих слов и ждал.
Наколов на вилку кусок запечённого кабачка и немного семги, он макнул рыбу в соус, прожевал, отложил вилку.
– А ты думала, мы будем вместе навсегда?
Издевательская насмешка в голосе заставила меня сжать руки в кулаки. Я старалась не заплакать, но глаза уже стали влажными.
– Ты уже не так свежа, милая. Я женился на красивой девочке, а ты превратилась в кухарку-наседку.
– Ты сам хотел, чтобы я сидела дома, – напомнила я ему.
– Конечно, хотел. Жена должна думать о детях и муже.
– Так что я сделала не так?
– Ничего, Лена. Просто чувства кончились. Я тебя разлюбил. Так бывает.
Он говорил эти жестокие слова без эмоций. Как будто колонку новостей мне зачитывал.
Из глаз хлынули слезы. Я знала, что они только взбесят Тима, но ничего не смогла поделать.
Я отдала ему всю свою жизнь, молодость, отказалась от амбиций, родила детей, а он просто взял и разлюбил.
Почему? За что?
– Не рыдай, Елена. Что за привычки идиотские у вас, баб. Чуть что – сразу в слезы. Подумай о дочери!
– А ты о дочери подумал? – не выдержала я и повысила голос. – А о сыне?
– Я буду содержать вас, – пообещал Тим, вставая из-за стола. – Голодать не будете!
Он вытер рот салфеткой и бросил ее в тарелку с недоеденным ужином.
– Аппетит пропал от твоих соплей. Детям сама все расскажи.
– Что папа нашел себе другую жену? Что ты бросил нас? Почему я должна рассказывать, если это твои паршивые решения?
Тимур смерил меня взглядом, от которого слезы высохли, а липкий озноб сменился не менее липким страхом.
– Я пытаюсь расстаться по-хорошему, Лена. Пожалуйста, не вынуждай меня…
Он оставил меня додумывать, как будет по-плохому. Тимур взял ключи от машины, накинул куртку, обулся. Я сидела за столом, глядя на салфетку в его тарелке.
– В выходные я зайду, и мы поговорим спокойно. Попробуй прийти в себя и не устраивать сцен.
Тим открыл дверь и ушел из дома. Он не взял одежду, деньги, документы, зубную щетку, в конце концов. Значит, в том другом доме у него все это было.
Я продолжала сидеть и смотреть в одну точку. По лицу текли слезы. Сердце разрывалось от боли и жалости к себе. Но я даже поплакать не имела права. Моя дочь могла услышать. Я точно не была готова сейчас все ей рассказывать.
Да я и сама не верила в жестокие слова мужа и его поспешное бегство. Он ведь просто удрал, как
жалкий трус. Как он мог взять и оставить меня наедине с этими новостями? Разве так расстаются по-хорошему? Печальные анекдотичные истории про мужа, который ушел за хлебом и не вернулся, – теперь моя реальность, что ли?
У меня не осталось сил сдерживать слезы. Я пошла в ванную, чтобы поплакать хоть немножко, но зазвонил домофон. Мила, конечно, и не думала выйти из комнаты. Сегодня я была рада ее трудному возрасту и активным попыткам сепарироваться.
Пришлось проглотить рыдания и открыть дверь.
Это свекровь привела домой Дина.
– Мам, привет. Мы сегодня отрабатывали три, четыре, два, я забил гол в девятку, офигеть как круто было, потом бабушка Римма повела есть пиццу, ну как повела, я выпросил, так что ты ее не ругай, я знаю, что это вредно, но мы немного, колу я не пил, только сок. А есть что покушать? – Динар повел носом. – Рыба?
– А Тимура дома нет? – перебила Дина свекровь, деловито заглядывая на кухню.
– Нет, – выдавила я с трудом и сказала сыну. – Иди мой руки. Я положу семгу.
Переведя взгляд на мать Римму, я хотела предложить и ей поужинать с нами, но язык не повернулся. У нас были ровные отношения, но любви я к ней не испытывала. В такой момент она точно не поддержит меня.
И похоже, она не в курсе намерений сына.
– Уехал опять в командировку, – предположила она, не дождавшись от меня объяснений. – Сколько же можно. Бедный мальчик. Одна беспросветная работа. Ну отдыхайте. Я побегу.
Она выдала свои мысли также бескомпромиссно и быстро, как Динар. Им обоим не нужен был
диалог.
Я снова покивала, радуясь, что она спешит.
– Милка, засранка. Хоть бы вышла бабушку поцеловать! – крикнула Римма.
– В наушниках, наверное, – попыталась я оправдать дочь.
Бабушка махнула рукой и попросила:
– Привези мне их на выходные. Я чак-чак сделаю.
Я постаралась улыбнуться, но свекровь и не нуждалась в моих реакциях.
– Ну, пока, – бросила она и была такова.
Вроде я не должна была обращать внимание на формальное участие бабушки в жизни детей в такой момент. Но на фоне собственных шоковых переживаний мне показалось это очень закономерным и ранило сильнее.
Неудивительно, что Тимур так легко бросил нас. Для него дети всегда были кем-то вроде наследников королевской крови, которые должны быть видны, но не слышны. С Милой он последнее время вообще предпочитал не общаться или орал, когда она перечила приказам. Динара Тим вроде бы любил, но я побаивалась, что и эти нежные чувства тоже пройдут к подростковому возрасту.
Отношения Тимура с матерью были такими же формальными. Она требовала у него денег, и он давал. Как будто взамен Тим требовал, чтобы бабушка хоть немного занималась внуками. Так мы могли побыть вдвоем. Никаких теплых чувств между ними никогда не было.
Меня всегда коробили такие странные отношения.
– Бабушка ушла? Как там рыба? – отвлек меня от мрачных сравнений сын.
Я взъерошила его волосы и пошла на кухню кормить маленького голодного волчонка.
На столе осталась тарелка Тимура, и я поспешила убрать ее скорее. Но Дин не очень обращал внимание на сервировку и мне не пришлось врать.
– Значит, папа опять в командировке? Фигово, – философски проговорил он, набрасываясь на запеченную картошку. – Намного вкуснее, чем фри!
Я кисло улыбнулась и послала сыну воздушный поцелуй.
– Спасибо, милый. Я старалась.
– Ты лучше всех, мам. Обожаю тебя.
Тут я уже не смогла сдержать слёзы. Чтобы сын не заметил мокрых глаз, пожелала ему приятного аппетита и наконец добралась до ванной. Включила воду посильнее и позволила себе порыдать ровно минуту. Не больше. Я не хотела травмировать детей.
Схватившись за эту мысль, как утопающий за соломинку, я пошла заканчивать день на автопилоте.
Прибрала на кухне, проверила уроки у Динара, проследила, чтобы он положил грязную спортивную одежду в стирку, собрал все учебники в школу.
Мила сидела в своей комнате, как сыч. В любой другой день я бы постучала к ней, спросила, как дела, разговорила бы ее. Но сегодня сил на это категорически не было. Я сама старалась не развалиться на куски.
Милена вышла только, чтобы умыться и почистить зубы.
– Уроки посмотреть? – запоздало предложила я.
Дочь махнула рукой.
– Нет. Там все просто. Математику не задали.
Я выдохнула. С математикой у меня было все сложно. Ее проверял обычно Тимур. И он обязательно устраивал Миле моральную казнь, если находил ошибку или недочет.
Как я теперь буду сама проверять все эти проклятые дроби? – подумала я и чуть не рассмеялась в голос.
Дроби – это меньшее, о чем стоит теперь переживать.
– Мам, – позвала Мила. – Ты в норме?
Видимо, я задумалась и забыла, что говорила с ней.
Попытавшись изобразить невозмутимость, я махнула рукой.
– Конечно, дорогая. Спокойной ночи.
Я поцеловала Милу в щеку, обняла. Но она еще пару секунд топталась на месте, не спеша в свою комнату. Я думала, что скажет мне что-нибудь. Но Мила только очень странно и долго смотрела на меня, а потом пожелала спокойной ночи и ушла спать.
Динар следом отправился в постель.
Закончив дела, я тоже легла в кровать, которую делила с Тимом больше десяти лет. Сна ни в одном глазу. На смену шоку и отчаянию пришло какое-то оцепенение. Наверное, я снова беспокоилась о детях и сдерживала слезы, чтобы не пугать их.
Не сразу я поняла, что Мила не спросила об отце. Она могла не слышать, как он уходил, из-за музыки в наушниках. Но дочь точно знала, что он был дома и никакой командировки не планировал. Ее не удивило, что мы остались на ночь втроем.
Я закрыла рот рукой, чтобы сдержать рыдания. Долгий дочкин взгляд стал мне понятнее теперь. Будить ее и что-то объяснять, я, конечно, не стала. Сама еще ничего не понимала.
Чтобы заглушить боль, мысли и эмоции, я взяла телефон и обнаружила, что Тим прислал сообщения.
Успокоилась?
Позвони матери. Пусть она возьмет детей на выходные.
Нам надо поговорить без истерик и наедине.
Как всегда, меня взбесили его приказы. Даже в тексте я слышала повелительную интонацию мужа. Меня всегда восхищало его умение поставить подчиненным задачи очень четко, лаконично и без возможности трактовать слова.
Но Тим приходил домой и не переставал быть руководителем. Иногда я беспрекословно подчинялась, иногда возмущалась.
В последнее время говорить об этом стало совершенно бесполезно. Он перестал меня слышать и сразу орал, заявляя, что я выношу ему мозг, придираюсь и не даю отдохнуть после работы.
Я перестала обращать внимание на его грубость, чтобы не ругаться. Но сегодня точно был не тот день, чтобы командовать мной, как своими сотрудниками. И я написала ему первое, что пришло в голову.
Договаривайся сам с матерью. Я тут при чем?
Ответ прилетел моментально.
Не надо грубить, Лена. Ты всегда договаривалась с ней. Не будем изменять традициям.
Окончательно взбесившись, я написала:
Мне изменять ты можешь, а традициям – нет. Как интересно.
Мне моментально стало не по себе от собственной дерзости. Даже сквозь злость, обиду и боль я острее всего ощутила страх.
Моя жизнь и жизнь моих детей зависела от мужа. Если сама с собой я могла поступить радикально, отказаться от красивой жизни, то детей лишать привычного уклада у меня не хватит смелости.
Тимур точно не позволит мне диктовать условия развода. Он точно не будет милым и добреньким.
Едва дыша, я ждала ответа мужа и уже собиралась взять слова назад, чтобы не провоцировать его агрессию.
Но Тим не ответил. Я заметила, что он не прочитал сообщение, и скорее стерла его.
Страхи терзали меня всю ночь. Они были сильнее обиды и боли. Я ужасно боялась за детей и их будущее. Мне придется согласиться на все, что предложит муж. Только бы Мила и Динар могли ходить в нашу частную школу и жить обычной жизнью.
О себе я почти не думала. Лишь бы детям было хорошо.
Утром я открыла шкафчик, чтобы достать патчи для опухших глаз, но вместо них сразу увидела тест, который купила накануне.
Из-за потрясающих новостей от Тима я совсем забыла о задержке.
Если вчера я была уверена, что увижу две полоски, то сегодня эта надежда показалась смешной и нелепой.
– Только ребенка мне сейчас не хватало, – простонала я тихонько.
Но тест сделала.
Положительный. Две полоски.
Я не могла поверить глазам.
Знала, что ложно положительных почти никогда не бывает, но все равно стала гуглить возможность ошибки. Вторая полоска была очень бледная, но была. Я решила, что схожу к врачу обязательно.
Я не могу быть беременна от мужа, который бросил меня. Просто не могу.