Индриди не привык плакать. Сказать по правде, у него никогда не было причин для слез. Жизнь его протекала гладко, почти совсем без забот, с тех самых пор, как он родился заново. Все считали, что Индриди – хороший мальчик. Кроме этого, о нем, пожалуй, нечего было сказать. «Индриди – нормальный парень», – говорили знакомые.
Индриди был хорошим, прилежным и сообразительным ребенком, он рос в прекрасной семье в изящно обставленном доме на окраине столицы. Ему повезло: своей жизнью он был обязан тому, что родился в эпоху этической неопределенности. Когда он появился на свет, родителям разрешалось, в частности, оставлять на хранение по две замороженные пробирки с запасными копиями эмбрионов каждого своего ребенка. Те, кто потерял ребенка, могли «оживить» его, родив заново «того же самого», и для этого существовали особые «врачи», которые предпринимали «меры по спасению» (пересаживали копию эмбриона китайским суррогатным матерям за границей, а потом на восьмом месяце перевозили их в нашу страну). 97 % родителей, потерявших ребенка, полностью преодолевали свое горе в течение двух лет, если прибегали к запасному экземпляру, – а вот те, кто заводил нового, продолжали горевать долгие годы или даже всю жизнь. Те, кто пользовался запасными копиями, официально не теряли ребенка: считалось, что он «чудом выжил», но по этой причине его дальнейшая жизнь откладывалась. Эксперименты показали, что в долгосрочной перспективе последствия выглядели как у родственников человека, утратившего память. На практике возрожденные просто не помнили о нескольких годах «предыдущей жизни» и взрослели на несколько лет позже. Но возрождением, как и любой новой технологией, конечно, злоупотребляли; как семьи, так и компании старались истолковывать правила шире. У некоторых родителей не возникало любви к запасной копии, да и родители Индриди, несомненно, вложили бы в него больше сил в первый раз, если бы его запасная копия не лежала в страховом агентстве.
Индриди не всегда был хорошим мальчиком. Нынешний Индриди являлся запасной копией самого себя, родившегося на пять лет раньше. Конечно, он не помнил этих лет, но родные показывали ему фотографии и видео, и иногда ему казалось, будто он что-то припоминает. Когда он родился в прошлый раз, то скоро стал самым кошмарным ребенком, какого только можно представить. Он не просто не слушался, но огрызался и ругался с первых своих слов. Его первое слово на домашней видеозаписи было «сука». Индриди все время врал, был агрессивен, легко поддавался дурному влиянию и вдобавок не терпел никаких возражений и, чуть что, закатывал истерику. Ему поставили диагноз: полностью аморален, эгоистичен, лишен эмпатии. Он оказался неспособен «сопереживать субъектам эмоций в своем окружении», как было записано в отчете консультанта страховой компании после планового визита, когда Индриди было четыре года. Мать стала пить и не занималась мальчиком, а отец работал от зари до зари на отгрузке в LoveDeath. Когда он возвращался домой, от него чаще всего «пахло деньгами» и он хотел «пообниматься», и тогда мама Индриди опрокидывала парочку двойных порций, чтобы притупить обоняние. Кроме того, у них не было никакого опыта воспитания детей. Когда ребенку исполнилось пять, страховая компания провела проверку и оценила их родительство как совершенно неудовлетворительное. Специалист из компании наложил результаты оценки на компьютерную модель и спроецировал на стену у себя за спиной:
– Как вы видите, нужно будет немалое статистическое чудо, чтобы спасти эту личность от дурной компании, пьянства, курения, вандализма и наркотиков, и никто не удивится, если он с раннего возраста пойдет по преступной дорожке. Он у вас ничего не крал?
Родители задумались.
– Он часто берет печенье без разрешения, – сказала мама.
– А однажды он тайком взял в магазине игрушек плюшевого кенгуру, и сработала сигнализация, – добавил папа. – Правда, это было полтора года назад.
Консультант по раннему развитию продолжил:
– Все показатели свидетельствуют, что дальше он покатится по наклонной. Вы все видите сами, в трехмерной графике.
– Ничего так графика, – заметил папа.
– Новая, – довольным тоном ответил консультант. Он нажал какую-то клавишу, и один из столбиков диаграммы зашевелился, отрастил руки и ноги и заплясал по экрану, а потом схватил соседнюю круговую диаграмму и запустил ею, как тортом, в лицо испуганной параболе.
Мама и папа засмеялись:
– Забавно!
– Эта большая страшная диаграмма – ваш мальчик, – суровым голосом пояснил консультант, и смех оборвался.
– Понятно, – сказал папа. Целевая группа, к которой он относился, не отличалась математическим складом мышления, и поэтому, чтобы до него дошло, диаграммы должны были быть живые и забавные. – Да, теперь все понятно, – повторил он, чтобы звучало убедительнее.
– Что же нам делать? – спросила мама.
– Вы, должно быть, понимаете, что мы не можем застраховать такого индивида: взносы окажутся больше ваших годовых зарплат вместе взятых. Я говорю о страховке от ущерба, который он с огромной вероятностью станет наносить другим. Что касается его самого, то за понесенный им ущерб он будет на сто процентов отвечать сам и медицинской страховки тоже не получит.
– Накладно получается, – ответил папа, который как раз недавно прослушал рекламу. Курс наркореабилитации для подростка без страховки приближался к цене городского дома.
– А он точно вырастет таким плохим? – спросила мама.
– Примеров такого развития у меня хватит на целый день. Практически у всех заключенных тюрьмы «Хрёйн» показатели в пятилетнем возрасте были и то лучше, чем у вашего мальчика.
– Но мы им займемся, – сказал папа. – Возьмем наконец отпуск летом, и потом я перейду в iStar и закончу с LoveDeath. Мы все разрулим. Можно будет исправить нам оценку в этот раз и потом прийти, когда ему исполнится шесть лет?
– Как видите, еще ни одному ребенку с такими показателями не удалось вырасти полноценным взрослым. К шести годам он, вероятно, уже успеет причинить чудовищный, непоправимый ущерб.
В иные времена этот вывод звучал бы как окончательный статистический смертный приговор для Индриди, ведь результаты обследований действительно не врали. Они были основаны на строжайших измерениях, психиатрических метриках личности и астрологических таблицах. Но Индриди несказанно повезло родиться в эпоху неопределенности, когда никто уже не понимал в точности, что такое отдельная личность. Индивид сам определяет, что такое индивид, – провозгласили индивидуалисты, и на этом вопрос был закрыт. За этически верное для своего времени определение брали то, которое было самым популярным на момент покупки комплексной страховки. И теперь компания предлагала родителям Индриди единственный возможный способ извлечь урок из своего опыта и «перемотать ребенка на начало», как выразился консультант.
– Мы можем предложить вам перемотку на пять лет назад, и тогда вы сможете начать сначала и спасти эту личность от пожизненного страдания. Разве не лучше сразу отмотать назад и обеспечить ему 100 лет счастья, вместо того чтобы мириться с 95 годами несчастий? На практике он получает еще дополнительные пять лет жизни. Вы бы разве отказались получить еще пять лет жизни, если бы вам предложили?
Мама Индриди немножко сомневалась, но большинство ее подруг твердили ей то же самое. Она уже сбилась со счета, сколько пожилых дам, услышав, как выражается Индриди, неодобрительно замечали: «Почему этого ребенка до сих пор не перемотали и не научили вести себя как следует?»
– А других вариантов нет? – спросила она. – Мы хотели бы, если возможно, закончить с воспитанием до того, как нам будет пятьдесят. Мы уже начали вносить плату за юбилейный кругосветный круиз.
Эксперт со значительным видом подался вперед:
– В мире люди подают в суд на страховые компании из-за того, что кто-то вовремя не воспользовался этой возможностью. В Англии мужчину посадили в тюрьму за то, что его сын убил старушку. Следствие выяснило, что ему много раз предлагали перемотать мальчика, но он упрямился. Так что это целиком и полностью его вина.
– А когда можно будет его «перемотать»? – спросил папа.
– Официально, согласно тому определению личности, которое вы выбрали, и с учетом запасных экземпляров, которые вы отложили у нас, ваш мальчик сможет начать новую жизнь уже в конце октября. Через десять месяцев. Конечно, выплаты по вашим страховым случаям после этого уменьшатся ввиду стоимости предстоящей процедуры.
На стене, где до того кривлялась диаграмма, вдруг замигала надпись:
10 000 крон в год! 10 000 крон в год!
+ скидка 15 % на автострахование!
Только ближайшие пять минут!
Выбирай скорее!
Мама и папа взглянули друг на друга; часы на стене начали отсчет. Сама идея «перемотки» отлично подходила современным беспроводным людям, и они с детства привыкли мыслить таким образом. Это как отформатировать жесткий диск, как играть в компьютерную игру с тремя жизнями: если все пойдет не так, то всегда можно начать сначала.
– Значит, уже осенью, – сказал папа и взглянул сквозь стеклянную стену на Индриди, который отгрызал голову кукле Барби.
– Но тогда у него будет другой день рождения, так ведь? – спросила мама. – У него день рождения в феврале. Ему не будет слишком трудно привыкнуть к этой перемене?
Консультант продемонстрировал им, насколько лучше сложится жизнь Индриди под другим знаком зодиака. Его недостатки, обусловленные знаком Водолея, превратятся в неоспоримые достоинства, родись он Скорпионом. Агрессивность, которая сейчас то и дело прорывается наружу, когда ему хочется сорвать на ком-то скрытый гнев и подавленные эмоции, превратится в решительность и стойкость. Следовательно, под новым созвездием, которое лучше соответствует его наследственности, мальчик вырастет не резким, нетерпеливым и раздражительным, а чувствительным и прилежным.
– Он характером в отца, но в вашей семье это не недостаток, если только знак зодиака не вступит в конфликт с генетикой. В его случае это как раз подлило масла в…
– Огонь? – задумчиво спросил папа.
– Огонь! – закричала мама. Индриди стоял посреди комнаты за стеклянной стеной, и его кукла полыхала пламенем.
– Где он там нашел огонь? – Папа затоптал остатки куклы; горелый пластик прилипал к подошвам.
– Кому говорят, Индриди! – крикнула мама и стала гоняться за ним по комнате. – Что я сказала, Индриди! Немедленно иди сюда!
– Значит, уже осенью? – спросил консультант и посмотрел на часы. Он встал из-за стола и попал под луч проектора, так что теперь «10 000 крон» мерцало у него на лбу. На счетчике оставалось 29 секунд.
– Значит, осенью! – заорал папа и погнался за Индриди по коридору.
Дождаться осени оказалось тяжело. Особенно трудно давались выходные, когда Индриди не отводили в детский сад. Но вот наконец пришел день «перемотки». Консультант встретил их с улыбкой. Индриди был тщательно причесан и одет в праздничный костюмчик и синий галстук.
– Куда мне идти, мама? – спросил он.
– Вот в эти двери, – ответила она и показала на черные двери. – А потом ты к нам выйдешь через вот те, белые, у тебя будет день рождения и мы тебе подарим подарок.
– Здорово! – ответил Индриди. – Спасибо, мамочка. – Он поцеловал маму в щеку, и консультант увел его в черные двери.
Не успела мама вымолвить и слова, как сзади раздалось радостное пение. Из белых дверей вышли консультант и медсестра, державшая Индриди. Его личико было красное и сморщенное, а все тельце покрыто белым младенческим жирком. Он громко плакал.
– Целых семнадцать марок[9]! – произнесла медсестра, благостно улыбаясь. – Поздравляю! Надеюсь, в этот раз ему больше повезет.
– Ой, какой он малюсенький, – сказала мама и прослезилась.
Она взяла младенца на руки, дала ему бутылочку с молоком, и Индриди сразу перестал плакать.
– Вот одежда, – сказал консультант и протянул им сложенный костюмчик.
– А где синий галстук? – спросил папа и оглянулся, но консультант притворился, что не услышал.
– Образцовый мальчик! А до одежды он быстро снова дорастет.
Как и следовало ожидать, в этот раз воспитание Индриди пошло намного лучше. Мама начала лечиться от запоев, а папа стал менеджером по работе с клиентами в iStar, так что от него больше не несло деньгами.
Об Индриди заботились, уделяли ему много внимания, хвалили, когда он был послушным и добрым. Ему показывали видео, какой он был раньше невоспитанный и вредный, и рассказывали, что будет, если он не извлечет из этого урок.
– Вот таким ты был в свои прошлые четыре года, – говорили родители, показывая ему запись, где он колотил своего приятеля по голове пластиковым мечом. – В этот раз веди себя хорошо!
– А иначе, – добавлял папа, – придется снова все начать сначала. Но мы своего добьемся, даже если уйдет лет двадцать, чтобы ты к 10 годам стал хорошим мальчиком!
Индриди твердо решил, что должен справиться; ничто так не пугало его, как третья пробирка, в темноте морозильной камеры ожидающая своего часа, чтобы занять его место. Он никогда не ощущал себя в полной безопасности, ему казалось, что у него все выходит недостаточно хорошо, и он все время хотел сделать еще лучше (сказывался знак Скорпиона). Индриди жил в вечном соперничестве с самим собой номер 3, который мог с легкостью побить все его достижения. Родители были для него твердой опорой и давали ровно столько любви и тепла, сколько нужно детям согласно проведенным исследованиям. Папа гордился своим сыном, но никогда не был им полностью доволен – и тем самым поддерживал конкуренцию с номером 3.
– Ну, надо же, – бурчал иногда папа, зарывшись в «Утреннюю газету». – Если бы ты родился сегодня, мы бы могли применить эти новые педагогические теории. Только посмотри! Они повышают скорость чтения на 30 %, улучшают эмоциональное развитие на 9 %, а концентрацию на 18 %. И посмотри, какая сейчас интересная программа во втором классе! Дети заняты в школе до семи вечера.
Он продолжал читать, бормоча себе под нос, а Индриди терял аппетит и уходил прямиком в свою комнату. Через несколько недель его скорость чтения оказывалась выше на 30 %, а концентрация – на 18 %.
Индриди с нетерпением ждал только одного: когда ему исполнится восемнадцать, потому что по достижении этого возраста начинать жить заново было нельзя.
– Исправляться после восемнадцати лет уже поздно! Перемотать уже не получится, не забывай, сынок, – говорил папа и покровительственно похлопывал его по плечу.
Индриди блестяще сдал выпускной экзамен. Он стал вторым в классе, со средним баллом 9,3. У него были приятели, он участвовал во внеклассной работе и имел хорошие спортивные задатки; но даже помогая родителям готовить праздничное угощение по случаю окончания школы, он все еще не был уверен в своей участи и не смог удержаться от вопроса:
– И что теперь будет?
– Перед тобой открывается будущее, дорогой Индриди, – сказала мама гнусаво. Ее новый нос был все еще под повязкой. Она заказала вырастить его специально к выпускному у сына, тем более что старый нос давно вышел из моды. Свежевыращенный нос должен был быть изящно вздернутым, с тонкими округлыми ноздрями. У мамы были светлые волосы, по летней моде, и карие глаза по случаю четверга. Индриди откашлялся.
– Да, но что будет со мной номер 3?
Папа и мама слегка улыбнулись и посмотрели друг на друга:
– Индриди, мы давно собирались тебе сказать, – начал папа.
– Вскоре после твоего рождения изменился закон, – продолжила мама. – Определение человеческой личности вернули к предыдущей формулировке.
– Больше нельзя перематывать людей, уже 16 лет как нельзя.
– А где тогда я номер 3?
Мама засмеялась, папа хлопнул себя по бедру.
– Его выбросили, когда правила изменились, и отдел возрождений в страховой компании закрыли! – сказала мама.
– Но он служил для тебя хорошим примером, – добавил папа.
– Поэтому нам порекомендовали не говорить тебе.
– Да, он задавал тебе планку и поэтому стал частью тебя. Как номер 1 был тебе предостережением, показывал твою темную сторону, чтобы ты не захотел превратиться в него, – так и номер 3 был идеалом, к которому нужно стремиться, даже если никогда его не достигнешь.
– Без него ты бы не вырос таким хорошим.
– Меня номер 3 просто выбросили?
Потрясенный Индриди недоверчиво смотрел на родителей, а они улыбались и продолжали месить тесто для многослойного миндального пирога.
– Не смотри на нас так. Ты бы не добился таких успехов, если бы не оглядывался постоянно на номера 3.
– Разве детям не повторяют без конца про Грилу или эльфа Спортакуса[10], чтобы они исправились? – спросил папа и стал что-то искать на столе. – Дорогая, передай мне сахарную пудру.
Индриди распахнул дверь холодильника и вытащил цилиндрик зеленого льда в упаковке:
– А это тогда что? Это разве не я номер 3?
Папа расхохотался:
– Нет! Это мороженое, фруктовый лед.
– Эскимо «Брейк»[11]! – провозгласила мама.
Мама и папа встали в центре кухни и завертелись в брейк-дансе; мир перед глазами Индриди тоже пошел кругом. Он никогда по-настоящему не ссорился с родителями. А теперь чувствовал, что впору орать и беситься, но он был так хорошо воспитан, что орать и беситься просто не умел. Он не был так устроен, и к тому же, если подумать, жизнь совершенно удалась. Впереди открывалось будущее. Родители продолжали танцевать брейк-данс, а с прошлым Индриди уже ничего не мог поделать. Он расхохотался и присоединился к ним.
– Мы просто пошутили, – сказала мама.
– Да, разыграли вы меня, – ответил Индриди, вертясь.
Ночью Индриди не спалось. Всю свою жизнь он так безоглядно боялся номера 3, что даже подростком никогда не возражал родителям. Много раз он среди ночи пробирался в кухню, чтобы растопить номера 3, но всегда в последний момент останавливался.
Впрочем, у него и не было причин вырасти трудным подростком. В семье все всегда ладили, его звали домой с прогулок не раньше ровесников, ему все давалось легко. Перед ним были открыты все пути. Но теперь в его голове завертелись все упущенные возможности. «Надо было пойти юнгой на корабль, надо было уплыть в Южную Америку с экспедицией LoveDeath, попробовать себя на море, драться с рыбаками в порту, надо было поцеловаться с Гунной взасос, когда она предложила, надо было подумать о будущем и окончить школу досрочно экстерном, но тогда, конечно, пришлось бы учиться летом, отложить Южную Америку и море и Гунну послать подальше…»
Индриди совсем запутался, возможностей было так много, что голова грозила лопнуть. Он подключился к службе «Печалька» и спросил:
– Что было бы, если бы я уплыл в Южную Америку с экспедицией LoveDeath, а не пошел бы в старшие классы?
Ответ пришел немедленно:
– Вы бы погибли.
– Хорошо, – сказал Индриди. У него как будто гора упала с плеч. – Я рад, что не ушел в дальнее плавание.
– Что-то еще?
– Нет, спасибо. Я рад. Хорошо, что я окончил старшую школу. Иначе я бы погиб.
«Печалька» давала людям возможность разобраться в своем прошлом и справиться с новыми обстоятельствами. Миром управляли строгие законы. Если отпустить камень с высоты пять метров, то можно рассчитать, с какой скоростью он упадет на землю; так же можно было рассчитать, что случилось бы, если бы в какой-то момент в прошлом 75 килограммов Индриди свернули направо, а не налево: как это движение сказалось бы на всем остальном мире, что вышло бы из этого, и так далее шаг за шагом. И «Печалька», которую создал Лавстар, могла это вычислить. Можно было позвонить в голосовую службу или отправить электронное письмо, и мгновенно приходил ответ с расчетами за весь мир. Как ни странно, «Печальке» было все равно, как часто ее спрашивают: «Что было бы, если…» Подавляющее большинство ответов было одного содержания: «Вы бы погибли».
А бывали ответы и похуже смерти. Среди вариантов встречались и тяжкие увечья, и изредка конец света – и все это было научно обосновано. Так «Печалька» примиряла людей с жизнью, миром и судьбой.
Для Индриди «Печалька» нередко заменяла сны и кошмары. Было страшно даже подумать, на каком тончайшем волоске висит весь мир; впрочем, слишком долго размышлять об этом смысла не было, ведь к жизни не прилагалась инструкция о том, какой шаг ведет к добру, а какой к худу. Иногда Индриди заказывал подробные описания того, какая жестокая смерть ждала бы его, сделай он где-нибудь крошечный шаг в сторону:
– Я вижу, что ваша правая рука оказалась бы в точке с координатами 64° 05.536' с. ш., 21° 55.321' з. д., и в этот же момент в этой же точке находилось бы левое переднее колесо движущегося автобуса. Через сорок сотых секунды ваша голова попала бы под его левое заднее колесо. Далее я вижу, что еще через четыре секунды некий фрагмент вас – вероятно, кишки – наматывается на переднее колесо автомобиля «Пежо-205GR». Вам требуется художественное или визуальное представление данных или устного рассказа достаточно?
– Достаточно. Я доволен. Я рад.
– Вы еще печалитесь о своем выборе?
– Нет, я ни о чем не печалюсь.
– Замечательно. С вас 1300 крон.
Смысл «Печальки» был в том, чтобы приблизить мир к счастью. Человек несчастен, когда жалеет о прошлом и боится будущего. Чем больше становилось вариантов выбора, тем сложнее было жить. Люди жили в одном мире, но рядом с ним существовал миллион других, несбывшихся. Человек видел бесчисленное множество жизненных путей, на которые мог бы свернуть когда-то в прошлом.
Каждая неиспользованная возможность ложилась бременем на настоящее. Но и этим дело не кончалось: в будущем ждали миллионы новых вариантов выбора, а за каждым из них – миллионы следующих. В конце концов, когда кто-то делал выбор в пользу одного варианта, случалось нечто удивительное: все остальные превращались в печальные сожаления. Так люди и жили, вечно втиснутые в настоящее, придавленные тяжестью будущего, волоча за собой ношу прошлого, – и выхода из этого не было. Количество возможностей нарастало, и печаль сожаления росла и росла вместе с ним, пока люди наконец не увязали в своей колее или не запутывались в невидимых тенетах. И тогда на помощь приходила «Печалька» и зачищала прошлое. «Печалька» утверждала, что каждое решение в жизни каждого человека оказывалось единственно верным. Малейший шаг в сторону грозил смертельным исходом или даже гибелью всего мира. Каждый жил в постоянной смертельной опасности и лишь чудом избегал ее, принимая единственно верные решения. Этому стоило радоваться, ведь все по-прежнему были живы – несмотря ни на что.
Пять лет спустя Индриди оставался таким же очень хорошим мальчиком и был рад, что никогда не бунтовал и не творил никаких безрассудств. Чтобы это понять, не нужно было звонить в «Печальку»: поступай он иначе, он не познакомился бы с Сигрид. На следующий день после окончания школы он вышел вечером развлечься и встретил Сигрид на спортплощадке возле Старой гимназии. Они только что устроились поработать на лето в одно и то же место – в агрохозяйство энергетического отдела компании LoveDeath, – но у Индриди еще не появлялось случая с ней заговорить. Он только смотрел, как эта симпатичная девушка выпалывает сорняки на том берегу реки Эдлидау Тогда на ней были белая майка и оранжевые непромокаемые штаны, а волосы были заплетены в две косички. А теперь она стояла с подругой на крыльце старого здания гимназии. Она улыбнулась, они с Индриди встретились взглядами и с тех пор уже не расставались. Сигрид была красивая, добрая и веселая, и такой она осталась и сейчас, спустя пять лет. И хотя их отношения летели псу под хвост, Индриди все так же был без памяти влюблен в нее – но теперь уже не понимал, взаимна ли эта любовь. В голове у него звучала «Майская звезда». Он поднялся по лестнице тяжкими шагами, внутри у него все сжималось; он открыл дверь на третьем этаже и позвал:
– Сигрид, дорогая, ты дома?
Он закрыл глаза, борясь со слезами, и страстно пожелал, чтобы все снова стало как раньше. Когда любовь была алой, словно клубника, а жизнь – золотой и сладкой, словно мед.
– Сигрид, ты дома?