Четыре дня спустя я отправился в Леконфилд-хаус на отборочную комиссию. Перегородка из матового стекла в нише отодвинулась, и пара глаз внимательно изучила меня. Хотя я был знакомым лицом, у меня все еще не было пропуска. Я терпеливо ждал, пока полицейский звонил в офис Камминга, чтобы организовать мое сопровождение.
– Значит, сегодня к генеральному директору, сэр? – спросил он, нажимая на кнопку вызова лифта. Железные ворота с тяжелым грохотом отъехали в сторону. Это был старомодный лифт, приводимый в действие рычагом на латунной коробке. Он лязгал и со свистом поднимался по зданию. Я считал этажи, проползая мимо, пока мы не добрались до пятого, где располагались офисы высшего руководства МИ-5.
Пройдя немного по коридору, мы свернули в большую прямоугольную комнату, в которой размещался секретариат генерального директора. Он выглядел точно так же, как любой другой офис в Уайтхолле: секретарши, знававшие лучшие дни, твидовые костюмы и щелкающие пишущие машинки. Только массивные сейфы напротив окна выдавали это место. В середине дальней стены комнаты находилась дверь в кабинет генерального директора. Длина внешнего офиса была специально рассчитана на то, чтобы помешать любому незваному гостю. Это давало генеральному директору время активировать автоматический замок на его двери, прежде чем кто-нибудь смог ворваться внутрь. Когда над его дверью загорелся зеленый огонек, секретарша сопроводила меня через огромное пространство и впустила внутрь.
Кабинет генерального директора был светлым и просторным. Антикварная мебель из орехового дерева и кресла с кожаными спинками делали его больше похожим на Бонд-стрит, чем на Уайтхолл. Портреты трех предыдущих генеральных директоров сурово смотрели через комнату с одной стены. С другой стороны за полированным столом для совещаний сидел полный состав Совета директоров МИ-5. Я узнал Камминга и Холлис, но остальные были мне незнакомы.
Генеральный директор, сэр Дик Голдсмит Уайт, пригласил меня сесть. Я встречался с ним раньше во время одного из многочисленных визитов в офис Камминга, но я не мог притворяться, что хорошо его знаю. По иронии судьбы, он также учился в Бишоп-Стортфордском колледже, где установил рекорд в беге на милю, но это было задолго до меня. Он был высоким, худощавым, со здоровыми чертами лица и острым взглядом. В нем было что-то от Дэвида Нивена, те же безупречные английские манеры, непринужденное очарование и безукоризненное чувство стиля в одежде. Действительно, по сравнению со своим коллегой он был просто неотесанным.
Когда мы сели, он начал интервью на официальной ноте.
– Я слышал, вы хотите присоединиться к нам, мистер Райт. Возможно, вы могли бы объяснить свои причины.
Я начал с объяснения некоторых вещей, которые я уже сделал для Службы. Я подчеркнул, как ранее сделал Каммингу, что для меня невозможно сделать больше, если меня не пригласят внутрь и не будут полностью доверять.
– Я думаю, что говорю от имени всех моих директоров, – ответил он, – когда заверяю вас, что мы не рассматривали бы возможность привлечения ученого, не предоставив ему доступ, необходимый для выполнения работы. Вы будете полностью проинструктированы.
Камминг кивнул.
– Однако, – продолжал Уайт, – я думаю, мне следует прояснить, что Служба безопасности не похожа на другие департаменты Уайтхолла, с которыми вы, возможно, знакомы. Если вы присоединитесь к нам, вы никогда не будете иметь права на повышение.
Он объяснил, что поступают на контрразведывательную службу, как правило, в более старшем возрасте, чем на государственную, следую установленной схеме карьерного роста, включающей подготовку общего офицерского состава в самых разных подразделениях МИ-5. Немногие из этих рядовых офицеров сделали следующий шаг к ограниченному числу должностей старшего офицерского состава (помощника директора), и еще меньше имели реальные шансы претендовать на одну из шести директорских должностей. Поступив на должность старшего офицера для выполнения узкоспециализированной работы, я фактически исключил любые шансы на директорство. Я откровенно сказал собеседнику, что, поскольку по натуре я был исследователем-одиночкой, а не одним из боссов, меня это нисколько не беспокоило.
Мы кратко поговорили об интеграции с Уайтхолл, которая, по моему мнению, требовала срочного внимания в технической области, и через двадцать минут вопросы начали иссякать. Наконец, Дик Уайт подвел итог.
– Мое мнение, мистер Райт, заключается в том, что я не уверен, что нам нужно такое животное, как вы, в Службе безопасности, – он сделал паузу, чтобы произнести свою кульминационную фразу. – Но если вы готовы попробовать, то и мы готовы.
Скованность растаяла. Другие члены правления встали из-за стола, и мы поболтали несколько минут. Когда я уходил, Дик Уайт поманил меня к своему столу в дальнем конце комнаты.
– Питер, я собираюсь назначить тебя в A2 к Хью Уинтерборну, и, очевидно, Малкольм будет отвечать за выполнение заданий, но я сказал ему, что, по-моему, ты будешь тратить большую часть своего времени на вопросы филиала D – советскую проблему, – он слегка побарабанил пальцами по своему настольному ежедневнику и посмотрел в окно в направлении комплекса советского посольства в Кенсингтоне. – Мы пока никак не выиграем эту битву, – он захлопнул дневник и пожелал мне удачи.
После обеда я вернулся на пятый этаж, чтобы пройти обычное собеседование с директором по персоналу Джоном Марриоттом. Во время войны Марриотт служил секретарем Комитета по борьбе с двойными преступлениями, органа, ответственного за выдающийся успех МИ-5 в военное время – вербовку десятков двойных агентов внутри нацистской разведки. После войны он служил в службе безопасности на Ближнем Востоке (SIME), прежде чем вернуться в Леконфилд-хаус. Он был доверенным чиновником.
– Просто хотел поболтать – несколько личных деталей, что-то в этом роде, – сказал он, продемонстрировав характерное масонское рукопожатие. Тогда я понял, почему мой отец, который также был масоном, косвенно упомянул о вступлении в братство, когда я впервые обсудил с ним работу на МИ-5 полный рабочий день.
– Нужно убедиться, что ты не коммунист, ты понимаешь.
Он сказал это так, как будто подобное было невозможно в МИ-5. За несколько недель до окончательного подхода Камминга я узнал, что отставной полицейский, прикрепленный к секретариату генерального директора, навел справки обо мне в компании Marconi. Но, кроме этого интервью, я не подвергался никакой другой проверке. Действительно, хотя это был период, когда МИ-5 устанавливала строгие программы проверки по всему Уайтхоллу, только в середине 1960-х годов в МИ-5 вообще была введена какая-либо систематическая проверка.
Стол Марриотти был пуст, и я предположил, что интервью записывалось на пленку для включения в мой послужной список. Он отнесся к сеансу достаточно серьезно, но задал всего несколько вопросов.
Я сказал ему, что ненавижу нацизм и коммунизм. Мы перешли к моей личной жизни. Он ходил вокруг да около, пока наконец не спросил:
– Случайно, никогда не был педиком?
– Никогда в своей жизни.
Он внимательно изучал меня.
– К вам когда-нибудь обращался кто-нибудь с просьбой выполнить тайную работу?
– Только вы.
Он попытался рассмеяться, но это явно была фраза, которую он слышал тысячу раз прежде. Он отпер ящик своего стола и дал мне анкету для заполнения с указанием сведений о ближайших родственниках. Я прошел проверку. Неудивительно, что Филби, Берджессу, Маклину и Бланту далось это так легко.
Прежде чем официально присоединиться к A2 в качестве научного сотрудника, я прошел двухдневную подготовку вместе с молодым офицером, поступившим в МИ-5 из университета. За программу обучения отвечал жесткий, деловитый офицер по имени Джон Какни. Мы хорошо ладили. Какни мог быть откровенно груб, но вскоре я понял, что он просто устал приводить в форму молодых рекрутов МИ-5, как правило, низкого уровня. Он в корне отличался от среднего офицера МИ-5. Он отказался подчиняться монотонности темной одежды в тонкую полоску, предпочитая более смелый стиль. Какни был самостоятельным человеком и имел широкие горизонты за пределами офиса. Для меня не было неожиданностью, когда он покинул МИ-5, чтобы продолжить успешную карьеру в бизнесе, сначала в Victoria Investments, а позже в Crown Land Agents и в качестве председателя Администрации Лондонского порта. Сегодня сэр Джон Какни является председателем Westland Helicopters.
Какни начал наше обучение с обычной лекции о правовом статусе МИ-5.
– У нее его нет, – прямо сказал он нам. – Служба безопасности не может иметь обычный статус департамента Уайтхолла, потому что ее работа очень часто связана с нарушением приличий или закона.
Какни описал различные ситуации, такие как проникновение в помещение без ордера или вторжение в частную жизнь человека, в которых может возникнуть дилемма. Он ясно дал понять, что МИ-5 действовала на основе 11-й заповеди – «Ты не должен быть пойман» – и что в случае задержания управление мало что могло сделать для защиты своих сотрудников. Он описал, как осуществлялась связь с полицией. Они были готовы помочь МИ-5, если что-то пойдет не так, особенно если обратиться к нужному человеку. Но между двумя организациями существовали очень определенные трения.
– Специальный отдел хотел бы быть нами, а мы не хотим быть ими.
Какни передал нам текущий внутренний каталог МИ-5 и объяснил, как была организована Служба. Существовало шесть управлений: Отделение A занималось ресурсами; Отделение B было отделом кадров; Отделение C контролировало систему охраны и проверки на всех правительственных объектах; Отделение D занималось контрразведкой; Отделение E управляло британской разведкой из все еще длинного списка колоний и отвечало за кампании по борьбе с повстанцами в Малайе и Кении; и, наконец, отделение F было империей внутреннего наблюдения, что в основном означало слежку за Коммунистической партией Великобритании и особенно за ее связями в профсоюзном движении.
Какни немного рассказал о сестринской службе, МИ-6, или SIS (Секретная разведывательная служба), как ее чаще называли в Уайтхолле. Он дал нам стандартный справочник МИ-6 и рассказал об очень немногих отделах, с которыми МИ-5 поддерживала регулярную связь. На практике это сводилось к отделу контрразведки МИ-6 и небольшому исследовательскому отделу, занимающемуся делами коммунистов, хотя это последнее было ликвидировано вскоре после того, как я присоединился к МИ-5. Какни был старательно уклончив в своих комментариях, и только позже, когда я начал налаживать собственные связи с техническими специалистами МИ-6, я осознал глубину антипатии между двумя службами.
По истечении двух дней нас сфотографировали и выдали наши пропуска МИ-5. Затем Какни представил полицейского особого отдела в отставке из отделения С, который прочитал нам лекцию о секретном делопроизводстве. Нам сказали ни в коем случае не выносить документы из офиса. Всегда проверять, чтобы наш стол был очищен от всех бумаг, а двери заперты, прежде чем выходить, даже если всего на десять минут. Мне также выдали мой кодовый номер сейфа и сказали, что дубликат номера хранится в сейфе генерального директора, чтобы руководство могло получить любой документ в любое время дня и ночи из сейфа офицера. Все это было разумно, но я не мог не противопоставить это неадекватности проверки.
После первой недели Какни провел меня в кабинет, который был пуст, если не считать магнитофона на столе. Он достал из шкафа несколько больших катушек с пленкой.
– Вот, – сказал он, – с таким же успехом ты можешь получить это из первых уст!
Сюжет аудиозаписи был напечатан на катушке. «Краткая история британской службы безопасности» Гая Лидделла, заместителя генерального директора в 1946–1951 годах. Лидделл был выдающейся фигурой в истории МИ-5. Он пришел в 1927 году из Специального отдела, где практически в одиночку руководил советской контрразведывательной программой. Он решительно и энергично контролировал контрразведку МИ-5 на протяжении всей войны и был выдающимся кандидатом на кресло генерального директора в 1946 году. Но Эттли назначил вместо этого полицейского, сэра Перси Силлитоу, почти наверняка в назидание МИ-5, которую он подозревал в подготовке письма Зиновьеву в 1924 году[14]. Лидделл продолжал служить под началом Силлитоу, едва способный сдерживать свою горечь, только для того, чтобы попасть в скандал с Берджессом/Маклином в 1951 году. Он дружил с Берджессом много лет, и когда Берджесс ушел, то же самое произошло и с теми шансами, которые Лидделл все еще имел на высшую должность. Вскоре после этого он ушел в отставку с разбитым сердцем и перешел в Комиссию по атомной энергии.
Я аккуратно перемотал пленку и надел наушники. Мягкий, воспитанный голос начал описывать часть тайной истории Британии. МИ-5 была сформирована под руководством капитана Вернона Келла в 1909 году. Военное министерство, наконец, осознало, что надвигающийся европейский конфликт требует хотя бы малой толики контрразведки. Вскоре МИ-5 доказала свою полезность, арестовав почти всех немецких шпионов, действовавших в Великобритании, почти сразу после начала войны. Лидделл тепло отзывался о Келле, который, по его мнению, создал престижную организацию из неблагоприятных начал благодаря силе своей личности. Бюджеты МИ-5 были строго ограничены в годы после Первой мировой войны, и МИ-6 яростно лоббировала поглощение своего конкурента. Но Келл хитро боролся за сохранение контроля над МИ-5 и постепенно расширял свое влияние.
Зенит его престижа после Первой мировой войны пришелся на успешный рейд ARCOS в 1927 году. Советская торговая делегация, базирующаяся в их офисах по адресу Мургейт, 49 вместе со Всероссийским кооперативным обществом Лимитед (ARCOS), подверглась налету полиции, действовавшей по инструкциям МИ-5, и было раскрыто огромное количество шпионской деятельности. Рейд на АРКОС оправдал широко распространенное мнение внутри МИ-5 о том, что недавно созданное Советское государство было главным врагом и что для борьбы с ним должны быть задействованы все возможные ресурсы. Эта точка зрения была дополнительно подтверждена чередой других шпионских дел в 1930-х годах, кульминацией которых стала крупная советская попытка в 1938 году проникнуть в Вулвичский арсенал с помощью работавшего там инженера-коммуниста-ветерана по имени Перси Глэйдинг. Блестящему агенту МИ-5 Максвеллу Найту удалось посадить женщину-агента, которая предала заговор.
К 1939 году Келл потерял хватку. Он был стар. Лидделл щедро оправдывал неспособность МИ-5 подготовиться ко Второй мировой войне. Когда Черчилль стал премьер-министром, полный решимости трясти Уайтхолл до тех пор, пока он не покорится, уход Келла был только вопросом времени. Но хотя Лидделл сожалел о потере Келла, он сердечно приветствовал нового генерального директора сэра Дэвида Петри. Петри руководил вербовкой огромного количества одаренных интеллектуалов, и под его руководством (и Лидделла, хотя об этом не говорилось) возникла знаменитая система двойного пересечения. Каждый немецкий шпион, высадившийся в Британии, был либо схвачен, либо передан для передачи дезинформации немецкому верховному командованию. Операция прошла с выдающимся успехом и стала основным фактором в введении немцев в заблуждение относительно местоположения высадки в День «Д». Лидделл вынес простой вердикт МИ-5 во время войны. Он назвал это «лучшей связью непохожих умов в истории разведки».
Но отчет Лидделла закончился вскоре после войны. И, по правде говоря, его лекция плохо вошла в историю. Случай за случаем, инцидент за инцидентом были точно зафиксированы, но тема постоянного успеха МИ-5 вводила в заблуждение. Он прекрасно знал о недостатках послевоенного периода, корни которого, по сути, лежали в 1930-х годах. Не было упоминания о Берджессе и Маклине или о том, что они имели в виду, и не упоминалось ни об обширной программе модернизации, которая, как знали и он, и Дик Уайт в конце 1940-х, давно назрела.
Во многих отношениях Лидделл был трагической фигурой. Одаренный, пользующийся всеобщей популярностью на Службе, он мог по праву претендовать на роль главного архитектора нашего разведывательного мастерства военного времени. И все же его погубили его неразумные дружеские отношения. Когда я слушал запись, мне казалось, что он разговаривает сам с собой в затемненной комнате, исследуя историю в поисках оправдания загубленной карьеры.
Я также прослушал лекцию Дика Уайта о советской разведывательной службе. Очевидно, она была записана на одном из семинаров, проводимых для начинающих младших офицеров, потому что я слышал, как аудитория смеялась над его шутками. Выступление Дика Уайта было гораздо больше в стиле дона из Оксбриджа. У него был замечательный легкий тон, он пересыпал свою речь каламбурами, эпиграммами и ссылками на русскую литературу. Дик Уайт был хорошо осведомлен в советских делах, будучи директором старого отдела контрразведки «Б», прежде чем стать генеральным директором.
Он оживленно рассказывал о русской одержимости секретностью и о том, что современный КГБ уходит своими корнями в царскую тайную полицию. Он был проницателен в своем анализе исторического значения КГБ для большевистской партии. Советская разведывательная служба была гарантом партийного контроля в огромной и часто враждебной стране. Он также рассказал о том, почему британские и советские разведывательные службы неизбежно были главными противниками в игре в шпионов. Секретность и разведка уходили корнями в далекое прошлое обеих служб, и он полагал, что обе они отличались осторожностью и терпением, что отражало их национальные особенности. Он противопоставил это, к большому удовольствию своей аудитории, ревностной и часто чересчур поспешной деятельности «наших американских кузенов».
Но Дик Уайт, при всей элегантности его подачи, был, по сути, ортодоксальным человеком. Он верил в модную идею «сдерживания» Советского Союза и в то, что МИ-5 должна была сыграть жизненно важную роль в нейтрализации советских активов в Великобритании. Он много говорил о том, что мотивировало коммуниста, и ссылался на документы, найденные во время рейда в АРКОС, которые показали серьезность, с которой российская разведывательная служба подошла к свержению британского правительства. Он придавал большое значение новым инициативам по проверке, проводимым в настоящее время в Уайтхолле, как лучшему средству противодействия проникновению российской разведывательной службы в правительство.
Он верил, что МИ-5 находится в разгаре великих реформ, что в некотором смысле и произошло под его руководством. Самое ясное впечатление, которое он производил, было о сильной гордости за службу. Это чувство оставалось сильным в нем на протяжении всей его карьеры, даже после того, как он покинул МИ-5 и присоединился к МИ-6. Он был прежде всего командным игроком и очень верил в сохранение морального духа организаций, которыми руководил. Это сделало его популярным и гуманным человеком, на которого можно было работать, даже если он всегда оставался немного отстраненной, аскетичной фигурой.
Ближе к концу моего обучения я начал совершать экскурсии по зданию, часто в сопровождении Какни или Уинтерборна. Все кабинеты были переполнены, офицеры втискивались по четверо в комнату. У меня был роскошный собственный кабинет – больше похожий на чулан для метел – рядом с Хью Уинтерборном на пятом этаже. Проблема с пространством была наследием давней антипатии между МИ-5 и МИ-6. В конце войны были разработаны планы создания объединенного штаба разведки для размещения обеих служб. Было даже приобретено место для нового помещения на Хорсферри-роуд. Но в течение многих лет рабочая группа обеих служб спорила о точном распределении служебных помещений, а МИ-5 мрачно бормотала о том, что не может доверять МИ-6 из-за Кима Филби. Ситуация оставалась неразрешенной до 1960-х годов, когда МИ-6 были, наконец, изгнаны за Темзу в их собственное здание Сенчури Хаус.
В некотором смысле нерешительность по поводу офисных помещений свидетельствовала об отсутствии четкого мышления в Уайтхолле относительно ролей МИ-5 и МИ-6. Только в начале 1970-х годов МИ-5, наконец, убедила Казначейство профинансировать переезд в постоянную, специально построенную штаб-квартиру в Керзон-Хаусе. До этого постоянная проблема с переливами решалась чередой краткосрочных договоров аренды зданий. Сначала была Корк-стрит, на которой в 1950-х годах размещался процветающий филиал empire of C. Затем, в 1960-х годах, контрразведка действовала из офисного здания на Марлборо-стрит, и нам всем пришлось пробираться через пип-шоу, цветочные киоски и гниющие овощи на рынке Сохо, чтобы добраться до наших сверхсекретных файлов. Возможно, это было уместно, но вряд ли практично.
МИ-5 в 1950-х годах, казалось, была покрыта толстым слоем пыли времен войны. Вся организация была скорее похожа на диккенсовскую мисс Хэвишем. За ней ухаживала интеллектуальная элита во время войны, но в 1945 году она была ими брошена. Они отправились к новым занятиям во внешнем мире, оставив МИ-5 запертой в своих затемненных комнатах, наедине с воспоминаниями о том, что могло бы быть, и лишь изредка вступая в контакт с остальной частью Уайтхолла.
Атмосфера напомнила мне небольшую государственную школу. К директорам относились с той смесью почтения и подхалимства, которую школьники приберегают для своих школьных учителей, а заведующие секциями были их префектами. Но генеральный директор и DDG были единственными, к кому обращались «сэр», и обычно использовались имена. В атмосфере МИ-5 расцвели экзотические и экстравагантные личности, мужчин и женщин настолько привлекла Великая разведывательная игра, что они поднялись над мелочностью всего этого и сделали там бесконечно увлекательную карьеру.
На первый взгляд, жизнь представляла собой смесь причудливого и архаичного. Каждый год Офис фактически закрывался, чтобы присутствовать на тестовом матче Лорда, где у МИ-5 был неофициальный патч в таверне Лорда. И каждое утро старшие офицеры, почти без исключения, тратили первые полчаса дня на разгадывание кроссворда в «ТАЙМС». Скремблированные телефоны, которые обычно гудели от самых строго засекреченных секретов западного мира, передавали серию причудливых закодированных вопросов из офиса в офис.
«Мой левый зад доставляет мне неприятности», что означает «Я не могу разобрать, что такое семь в нижнем левом углу», или «Моя правая грудь пуста», что означает «Что, черт возьми, такое двенадцать в поперечнике посередине?». Кортни Янг, которая руководила Отделом советской контрразведки (D1) в 1950-х годах, была бесспорным королем кроссвордов Службы безопасности. Она всегда утверждала, что разгадывать кроссворд карандашом слишком просто. Вместо этого она утверждал, что делает это в уме. В течение года я наблюдал, как она это делает, пока, наконец, не смог больше сопротивляться искушению. Я бросил ей вызов, после чего она немедленно написала в каждом ответе без колебаний. Каждый вечер в течение недели мне приходилось заказывать напитки для ликующей Кортни в местном пабе.
Нервным центром МИ-5 был Архив. Он занимал весь первый этаж Леконфилд-хаус. Архив был перенесен в тюрьму Вормвуд Скрабс во время Второй мировой войны, чтобы гарантировать сохранность документов в случае бомбардировки. Это был неразумный шаг. В течение года тюрьма подверглась бомбардировке, и многие документы были уничтожены или повреждены пожаром. Те, которые можно было спасти, хранились во влагостойких полиэтиленовых пакетах. В 1960-х, когда мы начали изучать историю вербовок в 1930-х годах, я часто просматривал довоенные досье. Это был трудный процесс – отделять обугленные страницы пинцетом и деревянными лопаточками.
После катастрофы в Вормвуд Скрабс МИ-5 много думала о разработке эффективного реестра. Бригадный генерал Харкер, который, будучи заместителем сэра Дэвида Петри в военное время, был идеальной административной фигурой, нанял эксперта по бизнес-системам Гарольда Поттера для реорганизации Реестра. Поттер был отличным выбором. У него был аккуратный, методичный ум и желание навести порядок даже в хаосе военного времени.
В 1955 году Поттер приближался к пенсии, но ему доставляло огромное удовольствие показывать мне окрестности. Регистратура располагалась в центральном зале, где размещался основной файловый индекс и сами файлы. В комнатах, ведущих из центрального вестибюля, находились другие специализированные картотеки. Дубликаты всех файлов и индексов регулярно снимались на микрофильмы и хранились на особо охраняемом складе МИ-5 в Челтенхеме, чтобы предотвратить повторение катастрофы в Вормвуд Скрабс. Кабинет Поттера, расположенный в углу регистратуры, был образцом опрятности.
– Убедись, что ты быстро вернул свои файлы, ладно, Питер? Я не хочу начинать преследовать тебя, как некоторых из этих педерастов!
Он мог бы быть добрым библиотекарем из маленького городка. К сожалению, для Поттера я стал одним из худших нарушителей Реестра, регулярно храня десятки файлов за раз, хотя, я подозреваю, никогда не был таким плохим, как Миллисент Багот, легендарная старая дева из отделения F, которая десятилетиями следила за Международной коммунистической партией. Я всегда предполагал, что Миллисент была моделью для вездесущей Конни Джона писателя Ле Карре. Она была слегка не от мира сего, но обладала исключительной памятью на факты и файлы. Поттер и его преемники в Реестре отчаялись из-за Миллисент. «Я только надеюсь, что мы получим документы обратно, когда она уйдет на пенсию», – бормотал он себе под нос после особенно тяжелого запроса файлов из филиала F.
Архив всегда очаровывал меня. Само нахождение там наполняло меня предвкушением, непреодолимым ощущением, что внутри массы сухой бумаги есть теплые следы, по которым можно проследить. Поттер объяснил мне правильную процедуру для получения и возврата документов, чтобы показать, что он был получен и обработан. Он разработал систему подачи документов таким образом, чтобы каждый числился в хронологическом порядке, с документами и вложениями справа, а индекс и протоколы располагались слева для быстрого доступа.
Вся система зависела от точной и дисциплинированной классификации. Когда офицер хотел что-то получить, это должно было быть одобрено одним из сотрудников Поттера. Очень часто запросы в архив отклонялись как слишком обобщенные. Когда офицер хотел получить документ, он заполнял форму запроса. Эти запросы на отслеживание всегда записывались, и если на человека запрашивалось отслеживание более одного раза, на него автоматически открывался документ. В архиве было три основные категории досье. Первой категорией были личные досье, или PFS, которые представляли собой папки желтоватого цвета, расположенные в алфавитном порядке. Когда я поступил на службу в 1955 году, насчитывалось около двух миллионов PF. Эта цифра оставалась довольно статичной и начала резко расти только в конце 1960-х и начале 1970-х годов с началом студенческой и промышленной воинственности. Затем были тематические, или организационные, досье. Например, для Коммунистической партии Великобритании тематические досье очень часто занимали несколько томов и имели подробные перекрестные ссылки на PFs. Последней основной категорией было досье duck-egg-blue List [ «Утиное яйцо – синий список»]. Обычно сюда входили материалы, собранные в ходе конкретного дела, которые нелегко было отнести ни к одной из двух предыдущих категорий. Существовали также Y-боксы. Они служили средством отделения особо конфиденциальных досье от общего доступа. Например, все подозреваемые в шпионаже были помещены в Y-боксы, как и большинство перебежчиков. Сотрудник полиции мог получить материал из Y-Box, только ознакомившись с его содержимым у контролирующего сотрудника или иногда у самого генерального директора.
– Целостность досье жизненно важна, – сказал мне Поттер и предупредил, что ни при каких обстоятельствах документы не могут быть удалены из досье без письменного согласия старшего офицера. Неприкосновенность досье была чем-то, что совершенно справедливо вдалбливалось каждому офицеру с самого начала его службы.
Досье определялись с помощью картотек. Поттер разработал систему механического поиска по этим индексам. Каждая карточка была классифицирована с помощью серии перфорированных отверстий для идентификации категории досье, к которой она принадлежала. Чтобы выполнить поиск по категории досье, например чтобы найти офицера советской разведки, использующего несколько псевдонимов, офицер доставал мастер-карту, соответствующую этой категории. Длинные иглы были продеты через отверстия в мастер-карте, чтобы найти любые другие карты, которые соответствовали тому же созвездию. Затем их можно было искать вручную. Это было старомодно, но сработало, и это означало, что МИ-5 сопротивлялась переходу к компьютеризации еще долго после того, как это должно было произойти.
Вестибюль архива всегда был заполнен тележками, перевозящими досье с полок к специальным подъемникам. Тележки двигались по рельсам, так что досье могли с большой скоростью доставляться оперативным сотрудникам, работающим этажами выше, – отделению F на первом этаже, отделению E на втором, отделению D на третьем и четвертом и отделению A на пятом. В архиве работало огромное количество девушек для обеспечения эффективной доставки досье по зданию, а также для выполнения масштабной задачи по сортировке, проверке и подшивке поступающих материалов. Во времена Келла королевы архива, как их называли, набирались либо из аристократии, либо из семей офицеров МИ-5. У Келла была простая вера в то, что это была лучшая проверка из всех. Дебютантки часто были очень хорошенькими, а также богатыми, что объясняет большое количество служебных браков, вплоть до того, что стало чем-то вроде шутки, что средняя продолжительность карьеры королевы архива составляла девять месяцев – время, которое ей требовалось, чтобы забеременеть.
К началу 1970-х годов укомплектование штатов архива стало серьезной проблемой для МИ-5. В то время работало более трехсот девушек, и из-за всплеска сбора досье в то время потребность в новых сотрудниках была непреодолимой. Открытая реклама считалась невозможной. Тем не менее становилось очень трудно набрать такое количество девушек, не говоря уже о том, чтобы должным образом их проверить. По крайней мере в одном случае Коммунистической партии удалось внедрить девушку в архив, но вскоре ее обнаружили и тихо уволили. Эта проблема, а не неудовлетворенность самой все более устаревающей системой регистрации, в конце концов, с запозданием подтолкнула МИ-5 к принятию компьютеризированного архива.
Под архивом были подземелья. На самом деле это была коллекция складских помещений и мастерских, которыми руководил Лесли Джаггер, работавший под руководством Хью Уинтерборна в A2. Джаггер был одним из известных подчиненных Камминга. Он был огромным, широкоплечим бывшим сержант-майором, который служил с Каммингом в Стрелковой бригаде. Джаггер всегда носил черный костюм гробовщика.
Джаггер был техническим специалистом МИ-5 на случайной работе и, должно быть, испытывал некоторую тревогу, когда я присоединился, но он никогда этого не показывал, и вскоре мы стали хорошими друзьями. Джаггер обладал необычайным набором навыков, из которых самым впечатляющим было умение взламывать замки. В начале обучения я посещал одно из регулярных занятий, которые он проводил для МИ-5 и МИ-6 в своей мастерской по взлому замков. В подвальной комнате доминировало огромное количество ключей, буквально тысячи из них, пронумерованных и висевших рядами на каждой стене. Джаггер объяснил, что, поскольку MИ-5 получала или делала секретные отпечатки ключей от офисов, отелей или частных домов, каждый из них был тщательно пронумерован. С годами они разработали таким образом доступ к помещениям по всей Великобритании.
– Никогда не знаешь, когда тебе снова может понадобиться ключ, – объяснил Джаггер, когда я в изумлении уставился на его коллекцию.
– Первое правило, если вы входите в помещение, – вскрывать замок только в крайнем случае, – сказал Джаггер, начиная свою лекцию. – Практически невозможно взломать замок, не поцарапав его, – и это почти наверняка выдаст игру опытному офицеру разведки. Он будет знать, что в помещение проникли. Что вам нужно сделать, так это завладеть ключом – либо измерив замок, либо сняв отпечаток ключа.
Джаггер продемонстрировал, как взламывать различные замки. Бирманские замки, используемые для сейфов с бриллиантами, были, безусловно, самыми сложными. Штифты проходят через замок горизонтально, и взломать их невозможно. С другой стороны, Чабб, хотя и считался непригодным для охоты, был честной добычей для Джаггера.
– Это тот, с кем тебе придется иметь дело чаще всего.
Он взял демонстрационный механизм Йеля, установленный на доске, и объяснил, что Йель состоит из ряда штифтов, расположенных в различных положениях внутри ствола замка. Укусы в йельском ключе воздействовали на штифты, подталкивая их вверх и позволяя ключу поворачиваться в стволе. Джаггер достал небольшой кусок проволоки с крючком на одном конце. Он вставил его в замочную скважину и начал поглаживать внутреннюю часть замка устойчивыми, ритмичными движениями.