Вместо того чтобы наслаждаться новогодним пудингом, дядюшка Бен беспрестанно твердил о своем горе, снова и снова пережевывая случившееся. В конце концов, мать не выдержала и спросила, что же именно так тревожит дядю, на что тот ответил, что больше всего ему жаль дорогих подарков, которые он приготовил для нас. Мать заявила, что у ее детей и так всего достаточно и что нам не нужно от него ни золота, ни серебра, а хитрющая Элиза тут же добавила, что дядя может нам сделать и новые подарки, когда мы летом приедем навестить его в Дулвертон.
Чтобы немного успокоить дядю, мать обещала пригласить Николаса Сноу, дабы посоветоваться, как лучше всего поступить в данном случае.
— А если с ним придут его три дочери, — улыбнулась мать, — будет еще веселее. Это очаровательные девушки. Может быть, они вам понравятся, дядюшка, и вы возьмете их к себе на работу в магазин. Из них получатся прекрасные помощницы.
Я понял, что мать говорит это не столько для дяди Бена, сколько для меня, но сделал вид, что ни о чем не догадываюсь, продолжая смотреть в свою тарелку.
Вечером пришел Сноу с дочерьми, и дядюшка Бен в самом деле очень обрадовался (он еще не видел девушек, поскольку в день его приезда им сообщили о несчастье и попросили временно отложить визит). Сестры тут же обступили дядюшку, начали веселить его, осыпать комплиментами и щебетать о всякой ерунде. Маме стало немножко обидно за Энни, которая всегда держалась очень скромно и не привлекала внимания гостей. Правда, когда настало время подавать вино, мы собрали всех девушек в одной комнате и заперли на ключ, объяснив, что нам предстоит серьезный деловой разговор.
Николас Сноу устроился в углу, потягивая трубку. Ему не хотелось выслушивать ничего серьезного после сытного ужина, и он уже почти дремал, качая головой, косматой, как у пастушьей собаки. Мать с вязаньем присела рядом, а дядюшка Бен примостился на табуретке, словно показывая этим, как он беден и несчастен и все, что теперь у него осталось — это табурет о трех ногах. Он молчал, полагая, что первой заговорить положено хозяйке дома.
— Господин Сноу, — не спеша начала мать, сразу почему-то покраснев, — вы, наверное, уже слыхали о том несчастье, которое постигло нашего родственника по пути из Дулвертона. Времена настали тяжелые, и никаких улучшений пока не предвидится. Если бы только у меня была возможность поговорить с Его Величеством, я рассказала бы ему, что творится в наших краях, но у меня много своих хлопот, и я…
— Ты отвлекаешься, Сара, — устало произнес дядюшка Бен.
— Расскажите, как все произошло, — потребовал Сноу. — Опишите все с самого начала и в подробностях, тогда будем думать, что нам делать дальше.
— К черту подробности! — рассердился дядя Бен. — Какие вам нужны еще подробности, когда меня ограбили? Причем в вашем приходе, и я это легко докажу. Позор не только для Оара, но и скандал на всю Англию. Я заставлю вас всех ответить! Хорош приход, раз в нем гнездятся разбойники, и всех это, кажется, вполне устраивает! Я разорю здесь всех, если, конечно, кто-то еще не разорен! Да я на ваших глазах продам вашу же церковь, но верну себе все — и шубу, и седло, и коня.
Мать посмотрела на меня, а я — на Николаса Сноу. Дядюшка бушевал, а мы с матерью прекрасно понимали, что в нашем приходе люди тоже умеют постоять за себя, и начали опасаться, как бы Николас в ответ не наговорил еще больших глупостей, чем наш любимый дядя. Однако, это молчание дядюшка воспринял по-другому. Он посчитал, что мы страшно испугались, и обрушился на наш приход с новой силой.
— Племянник! — обратился он ко мне, грозно помахав мне указательным пальцем. — Ты дубина и неуч, и тебе я ничего не оставлю, потому что ты годишься разве что только чистить мне башмаки.
— Ничего страшного, дядюшка, — спокойно ответил я. — Я с удовольствием буду чистить для вас башмаки хоть два раза в день, пока вы у нас гостите.
Цена этой фразы, брошенной невзначай, была две тысячи фунтов, как вы потом сами в этом убедитесь.
— А что касается нашего прихода, — выкрикнула мать, не в силах больше сдерживать свои чувства, — то мы сможем за себя постоять. Но при чем тут Джек, сэр? Оставьте его в покое! Между прочим, он мог бы запросто проехать мимо вас в тот вечер, так что лучше не трогайте его! После всего того, что он для вас сделал, вы начинаете кричать на моих детей…
— Подумаешь! Твои дети, Сара, я полагаю, ничем не отличаются от других детей.
— Да как вы смеете такое говорить? Да еще и сравнивать их с другими!
— Успокойся, Сара, я мало что знаю о детях. Вот моя маленькая Руфь, например, ничем не примечательна.
— Я и не говорю, дядюшка, что мои дети исключительные, но что касается доброты…
Мать достала платок, но я жестом показал ей, что не стоит обращать внимание на слова дядюшки, неважно, каким бы состоянием он ни владел.
Тут выступил вперед Николас Сноу, решив, что пора и ему заступиться за наш приход.
— Господин Гекабек, — начал он, указывая на дядюшку мундштуком трубки, — вы говорите, что только в нашем приходе существуют разбойники. Смею вас заверить, что это далеко не так. Так что вы, извините, просто клеветник.
Николас Сноу замолчал и гордо оглядел нас, словно ожидая похвалы. Однако, ничего подобного не произошло. Мать волновалась не за приход, ее больше беспокоила судьба собственных детей. Что же касается меня, то мне было неловко и стыдно слышать, как один гость оскорбляет другого, потому что обвинение во лжи в наших местах считается самым тяжким. Но, видимо, на дядюшку это как раз не произвело сильного впечатления, потому что по роду своей работы ему часто приходилось сталкиваться с обманами и мошенничеством.
Поэтому он только покачал головой, глядя на Сноу и мысленно подсчитал, какую бы выгоду он имел при заключении сделки с таким простаком и тупицей.
— Давайте прекратим эту перебранку, — примирительно произнесла мать, — обижать друг друга проще всего, но лучше такие слова произносить про себя. Я, кстати, сама так частенько поступаю. Давайте, послушаем, что может предложить сам дядюшка Рубен, чтобы как можно скорее смыть это позорное пятно со всех нас, и как ему побыстрее вернуть его имущество.
— Меня не интересует имущество, дорогая моя, — вздохнул господин Гекабек, — хотя и стоит это все немалых денег. Я хочу наказать этих негодяев.
— Тише, тише! — испугался Николас. — Мы слишком близко к их логову, не надо так говорить о Дунах!
— Стая трусов! — негодовал дядюшка, однако при этом поглядывая на дверь. — Кажется, ничего я здесь так и не добьюсь. А уж вы-то, господин Сноу, церковный староста, на которого надеются ваши прихожане! Да у меня мальчики на побегушках в сто раз смелее! Трусы! — Дядюшка размахивал руками, словно пытаясь смести нас всех с лица земли прямо сейчас. — Да я вас всех уничтожу!
Зная, что перечить дяде невозможно, мы молчали, ожидая, когда буря стихнет. Тем не менее все продолжали пить вино, и, когда добрая половина бочонка опустела, дядюшка Бен пришел к выводу, что был к нам строг и несправедлив. К тому же Николас Сноу стал ему нравиться по той причине, что он очень долго курил трубку и в основном молчал. Девушкам к этому времени разрешили выйти из комнаты, Энни и Лиззи суетились вокруг дядюшки, а дочери Сноу вовремя успевали подливать вина в бокал достопочтенно-го господина Гекабека.
В самом конце вечера, когда Энни и Лиззи ушли зажигать фонари, дядюшка Бен встал, не опираясь на трость, оглядел всех присутствующих и произнес следующую речь:
— Позвольте мне задержать вас еще на некоторое время, друзья мои. Я хочу, чтобы вы все выслушали меня внимательно и сделали правильные выводы. Возможно, я был не совсем прав, когда не стеснялся в выражениях по отношению к вам, но ни одного из них назад я брать не стану — это не в моих привычках и противоречит всем принципам моей жизни. Замечу вот что. Если вы в Экзмуре недостаточно храбры, чтобы сражаться со злом и победить его, я могу с уверенностью сказать, что кое в чем другом вы превзошли многих своих соотечественников, а именно — в умении принимать гостей и потчевать их.
С этими словами он снова уселся на свой табурет и, еще раз окинув нас блестя-щими от вина глазами, потребовал очередную чарку. Девушки, которые к этому времени успели вернуться, бросились исполнять желание важного гостя, но Энни, разумеется, опередила всех. Так и закончилась наша встреча и обсуждение планов о том, как поступить с Дунами. Лично я спал спокойно, счастливый оттого, что нахожусь у себя дома в собственной постели и что ни о чем не надо думать, а вся беседа только в том и состояла, что бы мы могли сделать, да если бы, то есть одни слова и никаких действий. И это меня вполне устраивало.