Мне довольно тяжело будет рассказать эту историю, потому что соседка – тетя Люся, от которой я ее услышал, давно умерла, и остались только отрывочные воспоминания. Поэтому сразу прошу простить меня за мои вольности и все то, что я придумаю, чтобы сделать из этого воспоминания обыкновенный рассказ.
1940 год, маленькая деревня, тете Люсе было тогда шесть лет. Родители ее работали в колхозе, а дома разводили кур и гусей. С вашего позволения, я продолжу рассказывать от ее имени.
«Весной у нас начали пропадать куры и гуси. Сначала мы думали, что это лиса, но потом папа выследил, что к нам стала приходить волчица. Будучи неплохим охотником, он устроил на нее засаду и подстрелил. Шкура была огромная, и папа своим трофеем очень гордился.
Неделю спустя моя старшая сестра со своими подругами взяли меня в лес, для того чтобы нарвать гербарии, собрать первые весенние ягоды, а если повезет, и первые весенние грибы – сморчки и строчки. Мне повезло. Я набрела на грибную поляну и даже не заметила, как осталась одна. Сестра со своими подругами ушли дальше в лес, а я, собирая грибы, наткнулась на волчью нору. Рядом с норой лежали очень маленькие худые волчата. Их было четверо, трое уже умерли, а один еще дышал. Я взяла его на руки. Он почти ничего не весил – маленький пушистый комочек, из которого торчали кожа да кости.
Никому ничего, не сказав, я побежала обратно в деревню. Дома из кринки я перелила немножко молока в бутылку и из кастрюли, где варились щи, выловила и отрезала кусочек мяса. А потом снова побежала в лес к норе. Мне так жалко было этого маленького волчонка. Но он совсем не хотел пить молоко, которое я вливала ему в рот, и был очень слабенький. А я все вливала и вливала, и наконец, он как будто немножко оживился и стал слизывать молочко у меня из ладошки. Отрывая волокна мяса, я клала ему в пасть маленькие кусочки, которые он с жадностью стал жевать и глотать. Все это он делал, полулежа, потому что встать на лапки от слабости не мог. Когда он немножко наелся и уснул, я подобрала оставшихся мертвых волчат. Руками вырыла ямку возле сосны и закопала их там. Когда я вернулась, волчонка на месте не оказалось. Я заглянула в нору и увидела его там, забившегося в угол. Сколько бы я его ни звала, он не выходил. Оставив возле норы последний кусочек мяса, я вернулась домой. Было уже довольно поздно, и сестра со своими подругами очень злились на меня за то, что потеряли.
Я никому не рассказала про свою находку, но каждый день два раза ходила к норе и подкармливала волчонка. Иногда он осмеливался и пил молоко у меня из руки и брал мясо. Но стоило где-то хрустнуть ветке или зашуметь ветру, как он забивался в угол и больше не появлялся. А через неделю он совершенно перестал меня бояться. Как только я подходила, он выбирался из норы. Подходил и просил что-нибудь вкусное, тычясь в меня носом.
Так мы с ним дружили четыре месяца. Он уже подрос и стал похож на небольшую собаку. У меня был настоящий, никому не известный друг. А потом однажды, когда я пришла, его на месте не оказалось. Я подумала самое страшное: что этого молодого волка кто-то убил. Я долго плакала возле норы, но сделать уже ничего не могла. Потом еще несколько недель я каждый день приходила к норе, оставляла рядом с ней лакомые кусочки, которые пропадали нетронутыми. Но волка я так и не увидела. Мне было грустно, потому что я потеряла своего лучшего друга. Потом я перестала приходить. Да и наступившей зимой в сильные морозы в лес особо не походишь…
1941 год. Ура! Мне исполнилось семь лет. Июнь месяц, все цветет. Я радуюсь потому, что в этом году в сентябре я должна пойти школу.
Несколько раз я приходила к норе. Но такое ощущение, что там никто так и не появлялся. Пустая нора, сухие ветки. Насобирав в поле цветов, я положила их под сосной на могилке, где были похоронены волчата. Когда я вернулась домой, я застала плачущих маму и сестру. Я ничего не понимала, папа собирал рюкзак, как будто готовился идти на охоту. А потом мы провожали его возле сельсовета. Его и других мужчин из деревни погрузили в машину, и они уехали. Больше папу я не видела. Мама мне сказала, что началась война…
Осенью я в школу так и не пошла. В нашей деревне остановились немцы. Я сама не видела, но мама говорила, что очень многих расстреляли. А на площади перед сельсоветом, который стал комендатурой, висело тело председателя. Оно долго висело. Немцы часто ходили по домам и забирали все, что было съестного. Их не волновало, что в домах были дети, что их надо кормить, что нам тоже хочется есть. Однажды, когда они забирали со стола картошку, которую мама сварила нам с сестрой на ужин, я подбежала и, схватив человека с повязкой за рукав, крикнула: «Дяденька, оставьте, нам очень хочется есть!». Он ударил меня наотмашь так, что у меня потекла кровь. Я забилась в угол у печки, всю ночь проплакала там…
1943 год. К маме по ночам приходят какие-то люди. Приносят свертки, она что-то передает им. О чем они говорят, я не слышу. Говорят очень тихо.
Сестру должны были угнать в Германию, но она заболела. У нее очень высокая температура, и мы с мамой, как только можем, ухаживаем за ней. Продуктов почти нет. Немцы и полицаи забирают все. На поле неубранная картошка, но немцы там сделали минные поля, туда никого не пускают. Очень хочется есть…
Утром в нашу дверь кто-то постучал. Мама разговаривала с каким-то человеком. Он говорил об опасности, потом мама вернулась в дом, подняла меня и стала одевать. Одевала как можно теплее, потому что на улице было очень холодно. Вывела меня из дома, заперла в сарае и предупредила, чтобы я ни при каких обстоятельствах не шумела и не кричала. Вынести больную сестру она не успела. Возле нашего дома затарахтели мотоциклы, и во двор вошли немцы. Я все это видела сквозь щели сарая. Старший из немцев стал что-то говорить маме на немецком языке, а потом они зашли в дом. Через некоторое время раздалось несколько выстрелов. Немцы вышли и, сев на мотоциклы, уехали.
А я сидела запертая в сарае, боясь пошевелиться и закричать. Мама не выходила. Только потом я узнала, что мама была связной у партизан, а утром приходил человек, который предупредил, что ее кто-то выдал. Но это было потом. А пока я сидела в сарае. Я была заперта, и никто не мог прийти мне на помощь.
Так наступила ночь. На окраине деревни был слышен вой голодных волков. Они часто приходили в деревню питаться трупами, которые немцы закапывали на окраине, но не очень глубоко. Возле стены, к которой я прикоснулась, я услышала рык, а потом скребущие звуки по стене и по замерзшей земле, как будто кто-то рыл подкоп.
Выглянув в щель, я увидела огромного волка. Шерсть его была вздыблена, морда оскалена, с каким-то остервенением он рыл подкоп под сарай. Время от времени он глядел по сторонам и продолжал свое дело. Мне было очень страшно, я боялась, что он меня съест. А яма становилась все глубже. Еще немного, и он доберется до меня.
Вот уже и с этой стороны сарая начала появляться яма, и в образовавшееся отверстие стали просовываться волчьи лапы, огромные, мохнатые, страшные. Подкоп становился все глубже и шире. Я забилась в дальний угол сарая, тряслась от страха и плакала. И вот он уже стоит передо мной, здоровый, с торчащими клочками шерсти и глядит прямо мне в глаза. Я протянула руки вперед, чтобы защититься от него, и почувствовала мягкое прикосновение теплого носа, а после этого волк стал лизать мне руки. Волчонок! Я зарыдала еще сильнее, а он подошел и положил голову мне на плечо. Я плакала, а он слизывал мои слезы. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но он вдруг исчез. Однако на душе у меня было легко, потому что я поняла, что не одна…
Утром снова приезжали немцы. Воздух был тяжелый, пропитанный гарью, полдеревни горело. Отступая, они поджигали деревню. Вот дошла очередь и до нашего дома, его тоже подожгли. До вечера были слышны выстрелы. Когда стемнело, зарево пожарищ освещало сарай.
Я не заметила, как и когда, но вдруг снова увидела волка. Передо мной лежал кусок жареной курицы, который я с огромной жадностью схватила и стала есть. Пока я ела, волк исчез. А на следующий день он появился снова, пробравшись через подкоп. В зубах принес две картофелины. Сырые, но мне так ужасно хотелось есть, что я их съела. После еды мне очень захотелось спать, я легла и почувствовала, что волк прижался ко мне. Было тепло и уютно.
А утром, когда я проснулась, его уже не было рядом. Во дворе возле сожженного дома стояли русские солдаты. Ночью деревня перешла в руки Красной Армии. Увидев наших солдат, я закричала, они открыли сарай. У меня очень сильно заболели глаза, когда я увидела яркое солнце. Дом наш полностью сгорел. А на снегу во дворе кругом были отпечатки волчьих лап. Со всей деревни только я и еще несколько человек остались в живых, остальных немцы расстреляли. Меня отправили в детский дом.
Прошло много лет. Я вышла замуж, со своим мужем, геологом, жила на Урале. Иногда вместе с ним я ездила в поисковые экспедиции. Во время одной из них мы подобрали маленького волчонка. Может быть, его мама погибла, может быть, еще что-то случилось, но он был один, бедный и несчастный. Помня мою дружбу с волком, мы оставили его у себя и назвали Волчок. Это был самый верный и преданный друг. Он долго жил вместе с нами. Я никогда не забуду как мне, маленькой девочке, волк приносил еду.