…И потянулись мои руки к Свету, и наполнилось сердце мое силой Света, и запели голоса, до этого умолкшие. И голос обрел звучание мягкое, но твердое, и ум мой очистился от пелены густого, серого тумана. Откуда он? Свет, что до этого был лишь неясным сном? Что за длинный тоннель, в котором я шел и, не понимая, сколько нужно еще идти? Без поводыря – слепой и глухой, жалкий и несмелый, убитый своими же домыслами по «поводу» и «без», нелепыми нагромождениями мыслей, в которых сам расставил капканы, чтобы в них же и попасться. Я, который переживал и взлеты, и падения, думая, что становлюсь опытнее, а мое жалкое существо, тут же ввергается в пучину глупостей, а вереницы путаных дорожек, переплетаясь, скручивают все твое движение, и чем больше дергаешься, пытаясь выкрутиться, тем туже тебя перекручивает это страшное существо, непохожее ни на одни самый коварный цветок. Скручивает, прежде, чем выбрасывает твой мумифицированный труп, который при каждой попытке двигаться начинает рассыпаться.
Нет сил, чтобы подняться, чтобы пошевелиться и даже дышать. Задыхаешься, даже когда воздух чист и прозрачен, умираешь от непонятной, черной тоски, даже когда лучи солнца играют на белых березах, искрясь в миллионы разноцветных искр, когда густые синие тени покрывают густую, зеленую траву. И, кажется, не будет конца этим страшным минутам и сколько еще нужно ждать и чего именно?
Но вот, когда ты уже совсем на краю обрыва и боль выела всю душу без остатка большой ложкой, словно всю мякоть арбуза; и вот когда вся надежда о том, что может быть, ты выживешь, оставила тебя – появляется Свет. Сначала ты начинаешь вдруг чувствовать, что ты не чувствуешь душераздирающей боли, привычный ход мыслей по замкнутому кругу, как бесконечное наказание – куда-то исчезло все разом. Тебе начинает казаться, что воздух стал глубоко с каждым вздохом наполнять легкие. Небольшое волнение. Почему? Что изменилось? Куда исчезли привычный страх, истерзавший все сердце. Прислушиваешься к себе, как в тихом лесу к звукам, которые на самом деле и рождают привычную тишину. Не веришь. Ждешь. А вдруг показалось? А вдруг все те ломки, к которым невозможно привыкнуть, сколько не «закаляйся» вернуться и тогда все – опять снова – бесконечная тупая боль.
Смотришь на свои руки – они все те же, но, кажется, они стали изящнее, послушнее. Захотелось этими руками что-то взять, пощупать, обретя связь с внешним миром. Захотелось посмотреть в зеркало и увидеть там свои глаза, на которые ты не мог еще недавно смотреть, потому что там были черные дыры вместо глаз, которые выклевали вороны из черных дней твоих. Вдруг захотелось сделать себе чай и почувствовать его вкус, который до этого был безвкусной жидкостью для нужд твоего убитого организма. За окном осенний первый снег уже в сумерках вечера показался предвестником белой, сказочной зимы и хоровод улыбок веселых лиц в предновогодние дни показался таких явственным. Изнутри, слово из-под земли стал пробиваться фонтан, который тонкими струйками подходил к сердцу, а потом к глазам, но плакать не хотелось. Это такое чувство, когда хочется лить слезы, но только от какого-то вдруг нахлынувшего счастья, что ты вдруг что-то понял такое, после чего вся твоя жизнь должна пойти совсем по другим рельсам. По каким именно – пока не ясно, но ясно одно: тебе дается еще один лист белой бумаги и теперь ты можешь заново переписать свое продолжение. Продолжение своей жизни. Трогать такой лист и вовсе не хочется, потому что белее белого листа нет ничего лучше. За спиной у меня недокрашенный белый холст – это моя очередная картина, в которую так хочется вдохнуть жизнь – новую и насыщенную. И вот ты понимаешь, именно понимаешь, что как только ты начнешь опять тянуть, придумывать, говорить, не глядя в глаза, недослушивать; придумывать снова, раздражаться, висеть на телефоне в глупой болтовне, откладывать-перекладывать, не слушать свое сердце… наступает черная, длинная и холодная ночь, в которой ты серая тень, умершая душа, умирающая от боли долгой и вязкой, и бесконечно замкнутой.
…И потянулись мои руки к Свету, и наполнилось сердце мое силой Света, и запели голоса, до этого умолкшие…