Филипон – долговязый обалдуй, последовательно изгнанный с первого курса двух институтов, куда его, на коммерческой основе, устраивала мать, и куда он не ходил, и про то, что изучали в ВУЗах не имеет ни малейшего представления. Единственное, что запечатлелось в его голове, что он должен был бы стать менеджером сельхоз производства, поскольку в этом институте была самая низкая плата за обучение. Считает себя «готом», в любую жару ходит в черном плаще до пят, красит сажей брови, гуталинового цвета краской – волосы, в цепях как самосвал на зимней дороге, с огромным крестом на груди. Уверен, что пишет стихи. Любит рассуждать о смерти и загробной жизни.
Мать Филипона – «челночит», таскает тюки с барахлом из Турции. Чрезвычайно активная женщина. Бизнесвумен низшего звена. Свободного времени не имеет ни на что… « Сын – паразит, муж – идиот. Все сволочи! Хочешь жить – умей вертеться!»
Отец Филипона – вечный майор, служит, где то в медвежьем углу. С женой и сыном давно существует «членораздельно».
Дед – ветеран и инвалид ВОВ. Кубанский казак. Пользуется беспредельным уважением станичников.
Бабуся – тихое, поэтичное и любящее существо. Великая труженица.
Соседи – фактически один двор
Дядька – «Тарас Бульба в трусах», хитрец и пройдоха. Меланхолик. Служит в непонятной организации, неизвестно кем. Однако, когда по станице объявляется тревога, выводит из гаража личный бронетранспортер, купленный по цене металлолома. На пожар прибегает первым, опять-таки с личным шлангом и гидропомпой. Тип кубанского пластуна.
Тетка – неистовая работница. Проклиная все на свете, и прежде всех, лодыря мужа, тащит на себе огромное хозяйство. Маленькая тощая и необыкновенно пронзительно, крикливая.
Станичный атаман – язвенник и мученик.
Девушка Настя – кубанский ангел, работает почтальоном, ездит на мотоцикле.
Ее старший брат привозит не то с Кубы, не то их Африки, жену, которая сразу и легко вписывается станичную жизнь, даром, что «черныя как сапог»
Ее второй старший брат Николай – все время, частично, в гипсе. Тип казака, который туда головой лезет, куда пес нос не сует. Последний гипс – упал с дельтоплана собственного изготовления.
Ее младший брат Серега – мальчик без речей. Участвует во всем в качестве неизменного и неутомимого зрителя. Испытывает прилив счастья, при словах: «Эй, подай стамеску, или эй, подай молоток». В свободное от ротозейства время носит воду, пасет гусей, выгоняет корову, играет в лапту, ездит на хворостине, разносит почту, падает в колодец, поджигает сарай, кидает в костер патроны, поет в казачьем хоре, ездит на свинье.
Галя – жена старшего брата. Кубинка. Врач.
Двоюродные и троюродные братья Филипона – правильные кубанские пацаны разных возрастов, в количестве неисчислимом. Постоянно готовы на труд и на подвиг. С первого класса состоят на учете в милиции. Вырастают в крепких хозяев и достойных отцов семей.
Начальник милиции
Станичники и станичницы. Гости на свадьбе. Соседи – греки, калмыки, адыги (кабардинцы) и татары. В межнациональных отношениях полная гармония: «Придурки такия жа как бы и не мы!»
Начальная заставка – логотип киностудии.
На экране крупным планом возникают лежащие грабли, зубцами вверх. Возле них останавливаются ноги в высоких иностранных шнурованных ботинках.
Голос Филипона.
– Во! Это что?…. Не припоминаю… Я ж такое раньше видел…
Нечаянно ботинком наступает на грабли. Взмывает рукоять! Громкий удар!
Голос Филипона уже с кубанским акцентом
– О, ё! – Та это ж грабли!
Титры:
ФИЛИПОН – ПРАПРАВНУК АТАМАНА
Фрагменты, идущие нарезкой между титрами. А может наоборот – нарезка из титров, идущих между фрагментами.
Все это время мы не видим главного героя. Он – там, где мы, зрители, к которым обращаются действующие лица.
Мать (На крике, с киданием вещей). – Паразит! Тебе восемнадцать лет, идиоту! Ты же уже выше газпромовского небоскреба! Выкормила сволочь пищевыми добавками! Импортом! Витаминами из контрабанды! Надрывалась – дура! Ну, ладно отец в тайге служит как ненормальный – родину, придурок, охраняет! Сколько я с ним билась – безнадежно! Это же Кубань дубинноголовая! Он же упертый как бульдозер! Последний самурай! Я семью поломала! Я тебя в Питер вытащила! Я тебе – учителей! Я тебе – репетиторов! Сама как вьючная лошадь Пржевальского челноком туда- сюда, туда – сюда! А в тебя, сколько не вкладывай – как в прорву. Школу – еле-еле – душа в теле! Слава Богу, аттестат получил! В один институт, платила – платила! «Психологом – не могу!» В другой – юристом – чем плохо – бандюгов разводить! Права ихние соблюдать – «Не хочу»! В третий – Уж в сельскохозяйственном-то, быка на балерину выучить могут – такие специалисты! Чем плохо менеджер сельскохозяйственного производства! Сидел бы экологию охранял! Так ты хуже барана! В первом семестре два раза на лекциях побывал, и привет! Все! Мое терпение лопнуло! Я теперь для тебя палец о палец не ударю! Ты же в армию загремишь по осени, скотина стоеросовая! Будешь, как папаша в Заполярье земную ось стеречь, чтоб шпионы не украли! А то еще не дай то Бог, ограниченным контингентом братскую помощь оказывать! Запомни! Мне – ноль внимания! Я еще не совсем свою судьбу загробила! Урод! Живи, как хочешь! Выкупать тебя не откуда больше не буду! Все! Выкупалка сломалась! Кризис!
Титры
Друг Филипона: – Мотыга права! Раз ты больше не студент – в первый же призыв – Марш славянки и привет – «Ами нау»… Оооо Амии … нау! Надо тебе сваливать из Питера! Как куда? В горы! Ты же говорил у тебя родня на Кубани, а Кубань – Кавказ! А Кавказ – горы! Хрен тебя там военком найдет! До двадцати семи лет прокантуешься, а там – отбой воздушной тревоги – уже не положено – старичок!
А может, вообще родня тебе ксиву поменять сумеет. Напишут, что тебе уже тридцать! И все! Ты думаешь, на Кавказе долгожители откуда берутся?! Он еще только вылупился, а ему уже в метрике – полтинник, а потом и получается сто пятьдесят, сто семисят! И кружка пива, в натуре!
Титры
«Готовская тусовка» провожает Филипона на вокзале. Пассажиры шарахаются от плотной кучки псевдопокойников и вампиров, идущей по перрону вдоль вагонов. Ужас в глазах проводницы, контролирующей посадку.
Друг Филипона: – Там народ дикий – дети гор! Могут не понять шаги цивилизации! Хотя, конечно, Т.В. везде достает – просвещает. Не на дереве же они сидят. Вот мы тебе тусней для прикида головной убор надыбали! От нас на память! Прикинь! Супер! Аборигены копытами накроются! Они же кубанские казаки – фуражки любят!
Крупно: уникальная фуражка.
И вот цацка, круче Фаберже! Спец. заказ из нержавейки!
Крупно: железная цепь, на ней в обрамлении двух оскаленных черепов надпись латинскими буквами:
ФИЛИПОН
Наезд на эту надпись и мелькание меняющихся пейзажей за окном. Поезд идет на Юг.
1. Приезд
По степной дороге летит мотоцикл с коляской. На коляске голубая полоса и надпись «ПОЧТА». Водитель в шлеме и очках, в кожаной куртке совершенно стандартен, зато сидящий за его спиной пассажир изумляет. Лихо вьется чуб, далее тельняшка – маечка, золотой крест на цепи, но примечательно другое. Седок загипсован. Одна нога в гипсе выше колена. Словно в приветствии, торчит рука, (явный перелом ключицы), тоже в гипсе.
Мотоцикл врывается на станцию, как раз в момент подхода поезда. Мчится в узком проходе между тормозящим составом и бесконечным рядом торговок стоящих вдоль вагонов и сидящих на земле со всякой снедью.
– Стый! – командует пассажир мотоцикла, – Здеся!
Он деловито вытаскивает из коляски костыль, соскакивает с сидения. Смотрит на вагон и в изумлении отшатывается, чуть не падая через мотоцикл –
– О! Пиночет!
В вагонной двери, на высоте человеческого роста шнурованные ботинки Филипона.
Камера ползет по бесконечному, наглухо застегнутому черному плащу, по цепям и черепам… Все выше и выше… Чуть тормозит на висящей на цепи надписи ФИЛИПОН, ползет выше.
Мы впервые видим Филипона – есть, отчего ахнуть! На бледном лице с черными губами, на пол лица – черные овальные очки «Слезы сатаны», почти до плеча, прядь черно – гуталиновых волос, а над всем этим фуражка размером с небольшой авианосец. Тяжелый окованный адмиральскими дубовыми и лавровыми листьями козырек и тулья такой высоты и изгиба, что с нее можно запускать истребители.
Немая сцена. Филипон чинно вышагивает вдоль торговок, чуть приотстав, за ним на костыле скачет встречающий, замыкает процессию медленно катящийся мотоцикл
Бабки торговки прикрывают в ужасе собою товар, глядя на Филипона снизу вверх.
Шнурованные ботинки минуют «последний расклад» – корзинки с семечками. И с размаху, гордо и уверенно, вступают в коровий блин!
2. Встреча
Мотоцикл катит по кубанским кавказским красотам – дорога в предгорьях. По дороге навстречу мотоциклу выезжают два всадника. Немолодой атаман и сопровождающий его старик – вероятно, чабан.
Загипсованный командует водителю:
– Стый.
Мотоцикл останавливается. Загипсованный выскакивает и свободной рукой отдает всадникам честь.
– Слава Кубани! Господин атаман.
– Героям слава. Ты че Колькя, в американские президенты мостишься?
– Шо?
– А шо к пустой голове руку прикладаешь?
– Та я это так. На нервной почве.
– Чей -то ты нервенный какой-то стал! Я шо тоби нервничать! Вон, навроде из тебя уже памятник делают!
– Та это я так… С дельтаплана упал. Маленько размеры не рассчитал. Счас переделаю, так полечу, шо вы еще мною гордиться будете.
– Та я уже и сейчас начал… В какой еще станице мумия на мотоцикле катается. А это кого ж ты везешь?
– Это деда Филипченко – внук! Гостевать едет! Дед попросил – мы встречать ездили.
Атаман вежливо прикладывает руку с нагайкой к папахе.
– Гость в дом – Бог в дом. Род почетный, уважаемый… Первый раз к нам?
– Первый.
– А шо ж так?
– Времени не было. Учился…
– И на кого ж?…
– На менеджера сельхоз производства.
– И по какой же специализации?
– Общего профиля…
– Огооо…. Ну, Господь навстречу. До побачення… Деду кланяйтесь.
Разъезжаются.
Мотоцикл исчезает за поднятой пылью, всадники шажком едут по обочине.
– Да… – задумчиво говорит атаман, – ежели такие менеджеры, да еще и широкого профиля пойдут – будем сало с Турции возить…
– Ты что атаман, откуда ж в Турции сало?! Турки ж мусульмане!…
– Да вот и то ж…
– А в каких он примерно чинах?
– Кто?
– Да менеджер то этот. Енерал чи полковник? Форма то на нем кака то новая -
не разберешь.
– А что тут разбирать! По всей форме – придурок! Ой, Боже….Тьфу!
3. Дома
Мотоцикл, тем временем, доезжает до станицы. Вкатывает на широкий двор, где у сарая стоит дельтаплан, у которого возится мальчишка лет семи.
– Устрица, отойди от аппарата! От паразит! Прямо как муха на варенье к любой технике лезет. Уйди – я тебе сказал!
Мальчишка покорно оставляет гаечный ключ, оборачивается, видит Филипона и застывает с раскрытым ртом – потрясенный.
В распахнутые ворота на двор входят три коровы, но увидев Филипона, пугаются и шарахаются назад на улицу.
– Устрица, загони коров!
Мальчишка боком-боком, не отрывая восторженного взгляда от Филипона и, конкретно, от его фуражки, мелькая черными босыми пятками, выкатывается за ворота.
– Почему вы его так странно зовете? – спрашивает Филипон
– Так он же кругом закрытый як та улитка – устрица.
– В смысле?
– Та молчит все время! – говорит, водитель мотоцикла, снимая шлем.
Тут уж остолбенел Филипон. Водитель мотоцикла – девушка. Причем, очень красивая девушка.
– Он, паразит, все мовчки гадит! За ним только глаз да глаз… А все едино – не соследить! Молчить-молчить, да как выдаст каку не то шкоду! То пожарные едут, то водолазы, а то и само МЧС! – говорит загипсованный, прыгая со своим костылем к дельтаплану.
– Как вас зовут? – спрашивает Филипон девушку. Она смущается от обращения к ней на «Вы».
– Та как ее могут звать – Настя! – говорит загипсованный, видя, что коровы, перехваченные Устрицей, боятся заходить в двор. – Ходи в дом, до деда. Иди швыдчей!
4. Дед
Филипон поднимается на крыльцо, открывает дверь, проходит сенцы, и входит в «зало» – парадную комнату. Здесь – поскольку из-за жары, традиционно закрыты ставни, полумрак, Филипон не сразу осваивается.
– Сдень кепку! Не в клубе! – строго говорит дед, сидящий в торце длинного стола под иконами. Он в парадном пиджаке, со всеми медалями и значками. Чувствуется, что
решил встретить внука «во всей через грудь кавалерии», – А здоровкаться тебя маты не навчила?
– Здравствуйте, – говорит Филипон, снимая фуражку.
– И тебе не хворать! – говорит дед. – Ну что ты стал, як памятник вождю пролетарьята. Доставай с бухвета фужеры, зараз отметим встречу.
Филипон, несколько ошарашенный, таким суровым приемом, подходит к старинному буфету, открывает дверцы…
– Та не там! Внизу! Да положь ты кемель свой хоть бы вон на тумбочку. – внизу ищи! От бабка – говорил ей поставь все на стол! Нет, в гамазин помелась! Чего мы там не видали, акромя мыла да соли…Не там, внизу! От бестолковый ты какой… Ну, точь як твой батька! Чуприну вон до пупа отрастил, а не соображаешь, что мне там не достать…
Дед, подтянувшись на руках, соскакивает с лавки и Филипон с ужасом видит, что дед без обеих ног. Шустро отжимаясь на руках, он добирается до буфета, открывает нижние дверцы и передает внуку фужеры, какие-то тарелки с закуской, бутылки, еще что то…
Филипон принимает и все ставит на стол…
Дед скачет назад, опираясь за край стола и за лавку, вскакивает на прежнее место.
– Сидай!
И видя полную растерянность Филипона, говорит:
– А шо тоби батька не казав, шо в мене ног нема?
– Нет, – только и может выдавить Филипон.
– О, как!
– Да он на границе, а мы в Питере… – почему-то, пытаясь заступиться за отца, бормочет Филипон.
– О, как! – говорит дед. – По нонешнему значит живете… Поврозь! Баба в хате, диты на полати, а где чоловик – не знайдешь за вик! Ну, так, так – так! Стеснялся сказать – я так понимаю…
– Да нет, я еще маленький был….
– Час от часу не легче, – вздыхает дед, – Ты бабке того не говори – расстроится! И шо за люди! Живые, здоровые, молодые с руками, с ногами, не слепые и не глухие, а поврозь… Карахтерами, значит, не сошлись! Чуть что – тарелки об пол и как в море корабли… Хорошо хоть вот тебя состругали… Ну, давай! За встречу, как говорится за пленных,
военных, и нас – казаков бедных…..
Он крестится и выпивает залпом.
– Шо ты там раскурынился – сидай до деда ближее!
Филипон придвигает табуретку. Дед не отрываясь, смотрит своими пронзительно синими глаза ми на внука. Парень не выдерживает этого взгляда.
– Это вы на фронте… – шепчет он.
– Ноги то? Т а не… Всю войну то я исправно прошагал! На своих ногах домой возвернулся. Это на лесоповале в Коми ССР – отморозил… Коммунизм строил.
Он вдруг, со стоном, хватает внука за голову, прижимает его к себе, – Похож на отца то! Похож! В нашу породу! Ты хоть крещенный? От горе … Боже ты мой…– дед целует Филипона, гладит по голове и плачет.
В «зало», тихо ступая своими грязными босыми ногами, вползает Устрица. Примечает на тумбочке фуражку, затискивается тощим задом на табуретку и, угнездившись, поудобнее, кладет руку на фуражку…
– Ой, Боже… – со двора слышен бабкин крик, – Та вже прихав, ой, лихо мени, а де ж вин?!
Она влетает в комнату, кидается к Филипону
– Ой, ты ж мое золотое! Ой, Боже, та вырос как, я ж то вас приезжала, як ты пид стол ходыл, ой, Боже… Хиба ж узнал бабусю свое? Ты ж моя кровиночка!
Устрица тихонько надевает фуражку и смотрится в зеркальную створку шкафа.
В фуражке выходит на крыльцо.
Настя возиться у мотоцикла. Загипсованный сидит на завалинке, рядом с ним Дядька – отец – Тарас Бульба в трусах…
– Не ехал, не ехал….– говорит Дядька,– а тут значит и явился… Через чего?
– Та отдыхать! – говорит Настя.
– Отдыхать к морю ездиют!
– А тут чем плохо! Горный воздух!
– Ага, в коровнике, та в овчарне… Такий гарний горный, то глаза як лук выедае до слезы… Не вин не отдыхать приихав… – размышляет Дядька.
– А скильки ж ему рокив? Хиба ж не восемнадьцать – девьятнадцать? – спрашивает дядькина жена Клава, она возится на грядках огорода
– Восемнадцать.
– О! Так он от армии ховается! Шо тут гадать!
– Вин студент! – говорит Настя. – Вин на менеджера учиться!
– Ого! С его менеджер, як с дерма пуля! Дезертир! От – то и атаманский правнук! Геройский род! Ганьба!
– Устрица, паразит, положь фуражку на место! От гнида вороватая! Я тебе все ухи оборву! – кричит загипсованный Колька.
Устрица со вздохом уходит в дом.
– Ага, оборвешь! – с удовольствием говорит тетка Клава: – Ты его догони сперва, каменный гость …
5. «Рэпин»
А.
Тетка копается в огороде. Настя доит корову. Дядька сидит, как обычно в одних трусах покроя «30 лет советскому футболу» на завалинке, перед ним, как всегда, стол с графином вина, хлеб и фрукты. У соседнего куреня под навесом дед Филипона плетет корзины. Рядом с ним уже целая гора готовых. И на плетне висят корзины разных размеров с ценниками на продажу.
Филипон разрисовывает красками загипсованному Кольке гипс белые кости на черном фоне. Загипсованный с удовольствием любуется работой Филипона. Филипон, время от времени – как большой профессионал, смотрит на свою работу.
– От… – говорит дядька, – шо вы там за погань яку творите! Тьфу, як на кладбище…
Понарисовал якись страшный суд!
– Це, тату, искусство! Це модерн, або какой не то люкс супер.
– Это готовская инсталляция. – поясняет Филипон.
– Ого! Яка така инсталляция! В телевизоре казалы. О то так дурны в психушке рисуют! Хоть бы в пень колотить – только б не робыть!
– Ага, – говорит загипсованный Колька, – Уж кто бы говорил!
– Шо такое! На батьку?!
– Та я так…
– Шоб ты понимал, сопля!
Филипон, явно обиженный, встревает в разговор:
– А верно, вот все работают, а вы все на завалинке сидите.
– Так и шо! Сидю – значит так надо!
– Так уж который день!
– Ты где находишься? А?
– Ну, в станице!
– Не нукай! Кажи ровно – В станице! А я хто? Казак чи ни?
– Ну, казак!
– Не нукай, не запряг! – я казал – Кажи ровно – казак! От и то ж, шо кубанский казак! Чуешь? Казак! А случись война, а я не отдохнувши?!
У плетня останавливается атаман.
– Ого! Шо – ж це таке?
– Здравия желаю, батько, атаман, – говорит дядька, делая вид, что приподнимается.
– Слава Кубани! – подскакивает Колька.
– Та ясно дело, шо Кубани слава, – говорит атаман, – А як же це малювання прозывается?
– Провокация! – говорит от своего куреня, не прерывая работы дед.
– Менструация! – добавляет со своей завалинки дядька.
– Инсталляция! – говорит Колька, – В США большие деньги за нее дают!
– Ну, мы ще, благодаря Господа Бога, покудова не в США! Воны нас покудова ще не завоевали! – говорит дед.
– Как кого! – говорит атаман, – Доброго здоровья, диду. Я ж бачу вин як вы – талант, народный умелец!
– Та вот же и то ж! Таке горе! – со вздохом отвечает дед, – Рэпин, чи Айвазовский!
. – Ну, кода ж Рэпин,– говорит атаман: – тоди вже – ходь до мене, бо дило тоби е!....
Б.
Филипон в валенках опорках, в трусах и в каких то лохмотьях, красит крышу.
Отсюда ему видно и тем более слышно, как на крыльце дядькиного дома надрывается, зовя, младшего сына Клава:
– Серега! Серега! Серега! Вустриця поганьска! Шоб ты издох! Иды курагу исты! Усе ж застыло!
Под навесом вся семья вокруг чугуна с пареной курагой и громадной крынки молока, с ложками в руках и кусками белого хлеба терпеливо ждет Устрицу.
Он возникает как из под земли
– От глиста голодна! – кричит мать, – одны кости вже зосталыся! Все ж вин бигае, бигает, як пес скаженни.…Не хлопец, а якись заяц! Шило в тоби в сраце, чи шо! – промахивается подзатыльником, ушибает руку, – От шоб тоби! Иды мойсь! Все б ему в пруду, як лягва, сидеть! Тиной весь курень провонял!
Устрица идет к умывальнику. Двумя пальцами берет мыло, макает его в ведро с водой, кладет на место и усиленно трет сухие руки и лицо полотенцем.
– Ах, ты! Ах, ты! – из-за умывальника выскакивает Настя, немилостиво хватает Устрицу и моет ему рожу и руки: – От котяра, хитрожопый! Мыться он не хоче!
Устрица, молча, вырывается. Умытый, садится к столу. Дядька крестится, все берутся за ложки….
В.
Филипон заканчивает красить крышу. Стоит на ступенях лестницы, где на верхней перекладине, где прибита полка, стоит банка с краской.
– О! – говорит атаман, любуясь свежее покрашенной крышей: – Ото – Рэпин, а то – Рэпин, Рэпин! Ось – Айвазовский! Слазь – пришел час расплаты.
Филипон спускается с лестницы, садится на завалинку. Атаман отсчитывает ему деньги. Филипон снимает шапку из газеты. Видно, что он очень устал, и рад деньгам.
– Еще надо санчасть покрасить. Но там сначала треба старую краску соскоблить, потим красить почту… Деньги отдай деду! Вин тобою загордиться!
Незамеченный, возникает Устрица и тут же деловито лезет по лестнице на крышу. Стоя наверху, ладошкой пробует краску и тут же прилипает. Отдергивает руку и переворачивает банку с краской. Краска льется на голову Филипону.
– Ай, что б тебя!
Филипон и атаман вскакивают. Устрица с ужасом смотрит, как по роскошному «готовскому» хохлу Филипона течет краска.
Г.
Посреди двора на табуретке сидит Филипон. Бабка, Клава и Настя оттирают с него краску.
– Колька! – кричит Клавка, – Шумни отцу, шоб еще бензину або керосину принес! Не оттирается зараза! Така краска едучая!
Выходит из сарая Дядька. Долго, молча, изучает оттираемого Филипона.
– Ни! – говорит он, наконец, – Це вся химия не поможить! Тут треба хирургически!
– Голову отрезать! – подсказывает загипсованный Колька.
– Язык тоби! – отгрызается Клава – У человека горе, а вин..
– Та я пошутил!
– Шоб так черти шутили, когда тебя на тым свити брить стануть.
– От! – говорит дядька – И я про це! Держи!
Он дает в руки Филипону эмалированную табличку «Не курить», и вынимает из кармана большие овечьи ножницы.
– Зачем мне эта табличка? – говорит Филипон.
– Не тоби, а мени… Шоб я в задумчивости не закурил…Бо здеся работы не меряно!
А то одна искра и як пыхне! Ты ж в бензини весь як та автозаправка.
– Ты шо ж, старый черт, куришь? – ахает Клава
– Пока нет, – говорит дядька, – Но могу закурить! Вид напрягу! Отойдить от мене все на пьять шагов. Приступаю!
Роскошный, но слипшийся от краски «оселедец» Филипона падает в ведро.
Из за угла дома, за происходящим наблюдает Устрица.
– Шо ты там як пластун ховаешься! – говорит сидящий на завалинке дед. – Иди сюды, отсюда виднее… Ось який цирк! Молодец! Розумна дытына! – говорит он мальчишке – На тоби конфету. Хоть унук на чоловика похож буде, а то вин як той, шо закопать забыли, покойник!
6.Танцы.
А.
Филипон с отвращением рассматривает себя в зеркале.
– Филипон! – со двора доносится крик Кольки.
Филипон выходит на крыльцо.
– Чего тебе?
– Айда, на танцы.
– На какие такие танцы в таком виде
– Ого! Та вид как вид! Там еще и страшнее бывают! Тут недалеко два часа езды на мотоцикле. Центр отдыха в санатории «Морской берег».
– Там что и, правда, морской берег?
– А как же! Тут же под боком – всероссийская черноморская здравница. Черное море!