В детстве, когда мы еще жили на самом краю города, я считала, будто залог счастья – детская площадка, до которой не нужно долго идти, в кровь стирая стопы об острые камни. Дети из огромных многоэтажных домов, представлявшихся мне злыми великанами, норовящими раздавить нашу ветхую избу, приравнивались мною к богам – подумать только, наверное, у них несметное количество сокровищ, раз они могут позволить себе самую настоящую квартиру, из которой выскочишь – и сразу на площадку, да не по острой как кинжалы гальке, а по гладкому асфальту.
Мама строго-настрого запрещала контактировать с людьми, обитающими в домах-великанах. Говорила, они жестоки и кровожадны и непременно сотворят со мной что-нибудь дурное. Я не перечила ей, с утра до ночи читая книги, смотря в окно и занимаясь рукоделием, и лишь изредка помогая ей по хозяйству. Она не допускала меня к домашним делам из-за моей неуклюжести: со смехом трепала по голове и бросала: «Криворукая ты моя», – и возвращалась к своим обязанностям. Доверить мне она могла лишь протереть пыль да вымыть полы. Кухня была запретным царством – посуда вылетала из рук, подчиняясь потусторонней силе, а нож глубоко вонзался под кожу.
Однажды он чуть не вскрыл мне вены. Взмыл вверх и вонзился в деревянный стол в миллиметре от моего запястья. После мама даже масло приказывала резать пластмассовым ножом, опасаясь, что нечто подобное может повториться.
Вечно продолжаться такая жизнь в четырех стенах не могла. Мне нравились книги, вышивание, все то, чем я занималась, но любопытная детская душа требовала разнообразия. Я жаждала узнать, что скрывается за горизонтом, потрогать солнечные лучи. Казалось, будто внутри комнаты они другие, холодные, а там, снаружи – горячие, трепещущие.
Нутро устремлялось к свободе. Едва мне стукнуло десять, я решила, что стала достаточно взрослой, чтобы успешно выскользнуть из искренних, но душащих объятий матери. Пока незаметно, а потом, когда стану старше, переступлю порог этого дома навсегда и пойду вперед, погружаясь в ореол восходящего Солнца.
Я уходила из дома ночью, спустя несколько часов после того, как мама закрывалась на замок. Она запирала все двери, но меня это не останавливало – кутаясь в пухлые теплые вещи, я вылезала через окно. К счастью, оно было невысоким, и мне удавалось спрыгивать на землю достаточно бесшумно.
Наша избушка находилась в отдалении от города, поэтому, чтобы добраться до детской площадки, приходилось идти по каменным и песочным насыпям, рядом с которыми ржавели экскаваторы. Из обуви я располагала лишь дырявыми зимними сапогами с подошвами, больше похожими на мочалки. У мамы же имелись высокие блестящие сапоги из кожи. Я могла бы воспользоваться ими, но она сразу заметила бы нарушение наших негласных законов, и я терпела, даже когда осколки вонзались слишком глубоко. А на следующий день прятала следы похождений в теплых носках и сама мыла ноги, чтобы мама не видела.
Помню свой восторг, когда дом-великан оказался вблизи. Помню, как недоверчиво щупала его, прикладывала ладонь к нагретому дневным палящим солнцем бетону, гадала, не поднимет ли он из-под земли исполинскую лапу, чтобы раздавить меня. Как случайно повернула голову, услышав тихий шорох, и увидела площадку – и свой восторг от скорости, когда впервые раскрутила карусель, и высоты, когда взмыла на качелях.
С тех пор я сбегала, не обращая внимания на многочисленные новые и постоянно открывающиеся старые царапины. Меня огорчало, что я не могла пообщаться с ровесниками, но душу тешило то, что я хотя бы узнала, каково это – касаться ночного неба. Из раза в раз оно представало в новой ипостаси – бездонная бездна, безмятежное море с плещущимися волнами, широкая атласная лента, на ощупь мягче кошачьей шерсти…
Со временем я изобрела забаву – раскачивалась так сильно, что качели норовили перевернуться, и с самой высокой точки обозревала окружающий мир. Сначала глаз цеплялся за небо, сверкающий купол. Потом за великанов, спящих со своими жителями, но в любой момент готовых пожрать деревья, машины, дороги, все, что встанет у них на пути. Следом – за автомобили, замершие причудливыми тенями. Я угадывала в них магических существ: утонченных эльфов, единорогов, русалок… Но больше всего я любила кусты, шуршащие под порывами ветра – мне нравилось чувство смутного страха, словно меня могут похитить или просто съесть. При этом я часто размышляла о том, что бы в такой ситуации чувствовала мама, как бы реагировала, искала бы меня или забыла, что у нее когда-то была дочь, ругалась бы или тосковала…
Свое пребывание в школе я сравнивала именно с этой забавой. Одновременно и болезненное, и захватывающее. Нельзя сказать, что люблю учиться, но мне нравится находиться в школьных стенах – из-за людей.
После освобождения от матери меня влекло к ним неодолимо. Они виделись звездной россыпью. Каждый со своими предпочтениями, мыслями, рассуждениями, надеждами, тревогами. Один не похож на другого, и у них редко есть что-то по-настоящему общее. А если и есть, им очень сложно встретиться и стать близкими друг другу. Словно океан разбрасывает их в разные стороны, учиняя препятствия, которые они чудом преодолевают, завоевывая собственное счастье. Хватит, чтобы взорвать воображение. Будь я писателем, из них всех можно бы было слепить множество чарующих персонажей.
Но, сколько бы ни всматривалась в идущих навстречу, не могла найти чего-то действительно неповторимого. Звезд было много, но своим светом они затмевали Луну. Будто прятали ее. Но я искала.
У меня есть Солнце. Горячее, яркое. И небо со звездами. Гипнотизирующее, необъятное. Только Луны для Солнца нигде нет.
Так я думала до того, как хлопнули входные двери и в коридор вошла новенькая. Я направлялась в столовую, купить булочку – живот крутило от голода, – и абсолютно случайно застала своеобразное приветствие.
В ее внешности не было ничего особенного. Черты едва ли не скучные, так что, столкнувшись с ней в толпе или пообщавшись ни о чем, ни за что ее не запомнишь. Темные волосы и болтающийся за спиной рюкзак, за какими обычно охотятся в супермаркетах пятиклассники. И тем не менее она приковывала к себе взгляд. Сначала я не поняла, чем именно, но затем, подобравшись ближе, осознала – ее глаза. Карие, упрямые, пугающие омертвелой глубиной. Не оставляло чувство, словно, если спросить ее о чем угодно, она ответит, как если бы у нее поинтересовались о неоспоримой истине.
Она излучала странный свет. Впервые мне встретился человек, превосходящий звезды – но не так, как мое Солнце; нежнее.
Глядя на нее, невольно вспоминалась владычица царства мертвых, какой я представляла ее в детстве. Потому я и дала ей это имя, и не зря – даже на ощупь эта девушка была холодной. Однако к ней хотелось прикасаться, и я не могла отказать себе в удовольствии – подхватывала ее под локоть, клала голову ей на плечо.
Сегодня был лишь второй день нашего знакомства. Она ничего не знала обо мне, я не имела ни малейшего понятия о ее жизни, но могла утверждать, что достигну цели – стать ее подругой. И вот, Хель сама сжала мою руку под партой. Наверное, подумала, что мне страшно. Если бы мы дружили дольше, я бы даже обиделась – неужели меня испугает какой-то убийца? Уж у кого, а у меня найдутся силы защититься. И у Господина Солнца тоже.
Новости о несчастном мальчике никого не тронули. Скорее, никто не поверил – преступления в городе совершаются редко и банально. Нарушители закона никогда не выставляют себя напоказ.
В целом урок прошел спокойно: Проповедница монотонно объясняла тему, убаюкивая учеников, пытавшихся бодриться, засовывая руки в рукава, читать что-то в учебнике или с экранов телефонов. Наверное, только мы с Хель чувствовали себя приподнято – мне не давала смыкать глаз радость оттого, что мы теперь подруги, а она сосредоточенно конспектировала слова Проповедницы.
Идиллию омрачила Марина. Решила подстроить пакость, не иначе. Например, отговорить ее присоединяться к нам. Она всегда тяготела к волкам, поддерживала их, делала все возможное, чтобы они одерживали верх везде и всегда.
Впрочем, вернулась Хель посвежевшей – уголки ее тонких губ чуть приподнялись. Я угомонилась – значит, Марина не приплела ничего, связанного с выбором «лагеря». Любопытство одолело уже через секунду и, только Хель заняла свое место, я тут же зашептала:
– Чего она хотела? Не тяни, интересно же!
– Да ничего особенного, – ответила она. – Пригласила в спортзал завтра после уроков, чтобы проанализировать мою игру и как положено оценить мои способности.
– Ты согласилась?
– Да. Это займет от силы час, а мне некуда спешить.
Возможно, она бы добавила еще что-то, но нас прервал стук линейкой по столу:
– Девочки, будьте добры, перестать чесать языками на моем уроке! У вас неограниченное для болтовни время за пределами школы, а мы располагаем сорока пятью минутами! Если уж не хотите учиться, хотя бы уважительнее относитесь к тем, кто хочет! Вы мешаете не только мне, но и своим друзьям!
После этого мы сидели молча. Я крутилась туда-сюда, рассматривая одноклассников. Они еще не проснулись и вели себя тихо, так что мне быстро наскучило, и тогда я принялась рисовать за красными полями тетради.
Звонок не хуже будильника смел дрему с ребят, а меня заставил испуганно подскочить. Хель его словно не услышала – педантично дописала строчку, положила ручку в пенал с парой значков и сложила все вещи в одну аккуратную стопку. Когда Проповедница отпустила нас на перемену, запихнула их в портфель, закрыла его на молнию и уточнила:
– У нас сейчас литература, верно?
– Ага, – откликнулась я. – Любишь ее?
– Больше остальных предметов.
– По тебе и видно, что ты не технарь, так что не удивлена. А мне вот не очень нравится. По мне, так это муторно – разбирать, кто, что и зачем сделал. Да и рассказывается там не о живых людях, а плодах воображения. Бессмыслица.
Хель передернула плечами будто уязвленно:
– На вкус и цвет…
Мы сделали несколько шагов к двери. Ни слова.
– Ты обиделась, да? – погрустнела я. – Прости, я же не специально.
– Нет, – равнодушно ответила Хель.
– Да вижу же, что да. Эй! Ну я правда не хотела!
– Знаю и не обижаюсь. Перестань видеть то, чего нет.
Я открыла рот, чтобы вновь затянуть свою волынку, как услышала грубое:
– Эй, рыжая!
– Чего тебе, куцый хвост?
Хель напряглась. Видимо, вспомнила его выходку, которую он учудил в ее первый школьный день.
Увидев ее, Гери тут же приосанился:
– Доброе утро, Хель.
– Откуда ты знаешь ее прозвище?! – взвилась я. Неужто в этих стенах слухи распространяются настолько быстро? И кто за это ответственен?!
– Взаимно, – буркнула Хель, доброжелательности в тоне ни на грош.
– И зачем ты к нам наведался, – уперла руки в боки я. – Не для того же, чтобы с моей подругой лясы точить? Чего тебе? Давай быстрее, нам на другой этаж, не хочу тратить время на тебя.
– А ты как всегда многословна, аж уши вянут.
– Не издевайся. Говори.
Он поднял руки в защитном жесте:
– Ладно, ладно, уговорила. В общем, Он, – волк сделал ударение, – приказал подойти к нему в радиорубку. Срочно.
До меня не сразу дошел смысл слов. Он попросил Гери передать мне, чтобы я подошла в радиорубку? Он попросил Гери? Серьезно?
Они слишком не ладили для подобного. Впрочем, Он успел настроить против себя всех волков и большую часть лисов, так что трудно было бы найти человека, относившегося к нему с искренним участием. В большинстве случаев его принимали за шута или клоуна, о чьих проделках слагали легенды.
Я улыбнулась Хель как можно непринужденнее:
– Я тебя ненадолго покину, но к уроку вернусь. Дойдешь сама?
– Школа – не лабиринт Минотавра. Не сгину.
Радиорубка находилась над спортивным залом рядом с женской раздевалкой и представляла собой два совмещенных помещения – собственно рубку с приборами, откуда открывался великолепный обзор на актовый зал, и комнату для занятий музыкой. В центре стоял синтезатор, по углам – балалайки, гитары и скрипки, на полках шкафа – флейты, свирели и дудки. Мне там доводилось бывать лишь несколько раз: когда проводила радиопередачу и когда ждала занимающуюся игрой на синтезаторе одноклассницу. Ей было страшно ехать домой в одиночестве.
До указанного места я добралась за три минуты, перебежав из одного конца здания в другой, расталкивая младшеклассников, абсолютно не смотрящих вокруг.
Из раздевалки доносились крики, вопли и отголоски каких-то обсуждений, то и дело сновали туда-сюда девчонки. Я подгадала момент, когда рядом никого не оказалось – нашей беседе не нужны свидетели. Нерешительно дернула ручку и проскользнула в образовавшуюся щель, поспешно захлопывая дверь за собой.
Господин, мое Солнце, вертелся в кресле, глядя в потолок и беззвучно шепча что-то. Я застыла, спиной прижавшись к холодной металлической поверхности.
Увидев меня, Он улыбнулся:
– Привет, Арлекин. С Хель все в порядке?
– Да, Господин, – склонила голову я. Казалось, если посмотрю ему в лицо, ослепну.
– Она уже освоилась?
– Да, Господин.
Он сменил позу, облокотившись спиной о подлокотник и закинув ноги в кедах на свободный стол.
– Я слышал, эта стерва Марина хочет заполучить ее к себе в команду.
– Да. Ей понравилось, как она играет.
– Марина – приверженец волков, и, если Хель согласится играть, непременно переведет ее к ним. Если это случится, она непременно выберет волков и присоединится к ним. Мы не можем допустить столь удручающего финала.
– Как же быть?
Господин Солнце нахмурился:
– У нас много нерешенных неприятностей, но на данный момент ситуация с вышибалами должна волновать нас сильнее прочего, поэтому стоит для начала разобраться с ней. Пока не будем переходить к активным действиям, чтобы не привлекать внимание Волка. Ограничимся контролем действий Хель.
У меня перехватило дух. Неужели впервые за долгое время настоящее задание?!
– Что прикажете, Господин? – с придыханием спросила я, предвкушая ответ.
Он перевел на меня хитрый взгляд:
– Не напрягайся так, Арлекин. От тебя требуется сущий пустяк – ни на шаг не отходить от нее в школе. В прямом смысле ни на шаг. Поняла?
– Да! Для меня это совсем не сложно, мне нравится находиться рядом с ней!
Не успела я и моргнуть, как почувствовала удар об стену, выбивший воздух из легких, и пальцы, обвившие горло. Господин вздернул меня в воздух, смотря с бешеной яростью. Острый коготь скользнул по щеке. Кажется, на воротник упала капля крови.
– Не перебарщивай, – угрожающе прошипел он. – Она наша. Не твоя.
Я не в состоянии была говорить в таком положении, но попыталась прохрипеть: «Я и не думала!»
Он резко разжал свою железную хватку, и я упала, судорожно хватая ртом воздух.
Он развернулся, бросив мне шарф, и уже на пороге произнес:
– Замотаешься, чтобы не было видно синяков. И не забывай о задании. Сама знаешь, мои приказы должны исполняться беспрекословно. Если не хочешь умереть, разумеется.