Вторым периодом в развитии русского права, в том числе и института уголовного наказания, является период становления Московского государства, когда центр политической жизни переместился из Киева в Москву.
В этот период истории русского уголовного права отчетливо прослеживается тенденция ужесточения наказания и устрашающего воздействия на граждан. Принцип возмездия как воздаяния равным за равное является основополагающим началом в отправлении правосудия и в законотворческой деятельности. Уголовное наказание все более теряет частный характер и становится публичным явлением. Защита интересов потерпевшего (пострадавшего), являясь основной целью наказания в Русской Правде, становится второстепенной задачей, а то и совсем не принимается в расчет.
Московское государство, по утверждению профессора В. И. Сергеевича, наказывает для искоренения воров, разбойников и устрашения мирных граждан[1]. Важно в этой связи подчеркнуть, что в рассматриваемый период следует различать эпоху судебников, которые являлись основным источником права в XV–XVI веках, и эпоху уложений, характерных для XVII века.
Первый опыт московского законодательства, например, Судебник 1497 года Ивана Грозного, по мнению М. Дьяконова, нельзя признать удачным, потому что в нем преобладали процессуальные нормы, а нормам материального уголовного права отводилось незначительное место[2]. Из этого следует, что первые законодательные акты Московского государства допускали применение традиционных санкций обычного права, Русской Правды и других источников древнерусского права.
Следует отметить и то обстоятельство, что в рассматриваемый исторический период отчетливо наметилась тенденция устрашающего воздействия посредством жестоких и необычных наказаний: квалифицированные виды смертной казни, членовредительных и болезненных видов телесных наказаний, позорящих и унижающих человеческое достоинство наказаний.
Судебник 1550 года, в целом оставаясь в русле прежних уголовно-правовых тенденций, тем не менее все более склонялся к усилению наказания, развивая наиболее тяжкие его виды. Кроме смертельной казни и телесных наказаний, получивших приоритетное развитие, отмеченный закон прямо указывает на тюремное заключение как вид уголовного наказания. При этом следует отметить, что первой разновидностью лишения свободы в Древней Руси было тюремное заключение.
Правда, в тексте закона допускается использование разных терминов для обозначения данной категории права («кинути в тюрьму» (ст. 3, 4, 5, 6 и др.); «вкинути в тюрьму» (ст. 6, 7, 8, 9 и др.); «отсылати в тюрьму» (ст. 1), что послужило основанием для полемики в юридической литературе на этот счет.
В частности, С. И. Штамм, комментируя положения ст. 53 Судебника 1550 года, где предусматривались соответствующие меры в отношении осужденных лиц за отпуск в результате получения взятки задержанных, находящихся под следствием, называет это мерой предварительного тюремного заключения до определения наказания государем[3].
И. В. Упоров, вступая в совершенно бесплодную дискуссию на этот счет, признает это мерой тюремного заключения как наказания. Развивая эту мысль, И. В. Упоров выделяет четыре категории тюремного заключения как вида наказания: 1) простое тюремное заключение; 2) тюремное заключение, сопряженное с торговой казнью; 3) тюремное заключение, сопряженное с торговой казнью и битьем кнутом; 4) тюремное заключение, сопряженное с пыткой[4].
Если встать на точку зрения И. В. Упорова, то пришлось бы неминуемо признать, что тюремное заключение в России получило наибольшее развитие в XVI веке, опередив в этом отношении всю Европу более чем на столетие. Между тем это не соответствует истинному положению дел.
По мнению Н. С. Таганцева, И. Я. Фойницкого и других ученых, первоначальной причиной возникновения тюрем в России была не потребность исполнения уголовных наказаний в виде лишения свободы, а необходимость содержания под стражей лиц в качестве меры пресечения. Лишь постепенно с развитием феодального общества и обострением классовой борьбы тюрьма приобретает все большее значение как место исполнения наказания.
Профессор И. Я. Фойницкий указывал, что в княжеской Руси мы встречаем заключение в порубы и погреба, но не в качестве наказания, а в значении меры предварительного или гражданского заключения[5].
Н. С. Таганцев также подчеркивал, что задачей тюрьмы было сохранение преступника впредь до востребования не для наказания, а для удержания людей[6].
Судебник 1550 г. ввел лишение свободы в форме тюремного заключения как новый вид наказания. Правда, при этом в тексте закона допускалось использование разных терминов для обозначения данной категории права («кинути в тюрьму», «вкинути в тюрьму», «отсылати в тюрьму»), что послужило основанием для полемики в юридической литературе на этот счет.
К тому же степень регламентации была еще очень низка, по существу, тюремное заключение лишь обозначалось. В соответствующих нормах Судебника в большинстве случаев не указывались ни сроки лишения свободы, ни места его отбывания, ни ограничения прав содержащихся в тюрьмах; все эти вопросы решались местными начальниками. Тюремное заключение сопровождалось болезненными наказаниями (битье кнутом) и прежде всего преследовало две основных цели – обезопасить общество от преступников и лишить их возможности заниматься преступной деятельностью.
В общей тенденции государственной политики, направленной на усиление устрашающей роли наказания, тюремное заключение начинало играть роль промежуточного звена, когда за определенный круг преступлений ранее широко применявшиеся виды наказания, такие, как штраф, вира, головничество, продажа, оказывались слишком мягкими с точки зрения предупреждающего потенциала, а смертная казнь, применявшаяся все чаще и чаще, – слишком суровой. В этот период в российском обществе уже вполне осознавалось понятие свободы («свободные люди»), что также способствовало появлению наказания в виде лишения этого социального блага.
Судебник 1550 года, на наш взгляд, являлся универсальным систематизированным законодательным сборником, где были помещены не только нормы материального уголовного права, но и процессуальные нормы. Четкого разграничения между нормами, определяющими меры процессуального пресечения, и мерами наказания в рассматриваемый период не было, что позволяло применять тюремное заключение в качестве наказания, так и меры процессуального пресечения в зависимости от конкретных условий и характера совершенного деяния. Кроме того, в ряде случаев ст. 71 Судебника предусматривает тюремное заключение «до царева государева приказу», что позволяет признать такую меру как чисто процессуальную в ее современном понимании. Именно отсюда, на наш взгляд, берет свое начало термин «наказание до царева государева указу», то есть мера наказания изначально определялась по царскому указу (наказу).
Характеризуя первые памятники русского систематизированного права в период централизации Московского государства, нельзя не отметить то важное обстоятельство, что генезис основных видов наказания, которые стали традиционными на протяжении ряда веков в уголовном законодательстве России, во многом связан с рассматриваемой эпохой: смертная казнь, ссылка, телесные наказания, имущественные наказания.
При этом необходимо иметь в виду, что важнейшие памятники права Московского государства (судебники, уложения) по-прежнему сохраняли историческую преемственность в развитии института наказания, где, наряду с законодательным опытом Русской Правды, эпохой судебных «княжеских грамот» учитывался опыт зарубежных стран.
Так, например, смертная казнь как вид уголовного наказания была воспринята в качестве пригодной меры наказания из опыта Псковской Судебной грамоты 1467 года, которая впервые в истории русского права четко указывала на данный вид наказания.
Разумеется, что каждый из отмеченных видов наказания в ту или иную историческую эпоху претерпевал известные изменения, но по-прежнему оставался в русле русской тенденции права.
В этой связи вызывает интерес исторический период, связанный с появлением уложений как этапа в развитии кодифицированного уголовного законодательства, которое, по мнению профессора Н. С. Таганцева, занимает среднее место между обыкновенным сводом законов и кодексами[7]. Особенностью первых уложений является то, что это был свод различных законов (гражданского, административного, уголовного и т. д.), к примеру, Соборное Уложение 1649 года включало нормы государственного и уголовного права. Уголовно-правовые нормы содержались в различных главах отмеченного Уложения (гл. I, II, X, XII, XXII и др.).
Один из первых исследователей Соборного Уложения 1649 года П. Строев отметил, что этот памятник русского права является чудовищным, кровожадным и до невероятности свирепым[8]. Смертная казнь была предусмотрена в этом законе в 60-ти случаях[9]. Система уголовных наказаний Соборного Уложения 1649 года отличалась, как известно, жестокостью ее видов, в ряду которых ведущее положение занимали телесные наказания.
Впервые в истории русского права отмеченный закон конкретно указывал на членовредительские наказания: сечение рук, ног, пальцев, носа, ушей, языка[10]. Телесные наказания в России, по утверждению Н. Евреинова, получили широкое распространение, начиная с XV века, то есть с момента вступления в юридическую силу Соборного Уложения 1649 года[11]. Членовредительским наказаниям законодатель отдавал предпочтение даже в сравнении со смертной казнью.
Известно, что в 1651 году в отношении татей и разбойников смертная казнь была заменена членовредительскими наказаниями, например, за первую татьбу отрезали два меньших пальца левой руки, а за вторую – левую руку и правую ногу[12].
В указе 1663 года закреплялось: «Отсеченные руки, ноги у больших дорог прибивать к деревьям и у тех же рук и ног написать вины и приклеить, что те ноги и руки воров, татей и разбойников и отсечены у них за воровство, за татьбу, за разбой и за убийство и за всякое воровство, чтобы всяких членов люди то их воровство ведали»[13].
Стало быть, членовредительские телесные наказания использовались в тот период не только как возмездие за совершенное преступление, но и в целях устрашающего воздействия на окружающих.
Членовредительские наказания, кроме того, использовались и в качестве клеймения преступников. Сечение ушей, например, использовалось для клеймения мошенников, разбойников, убийц. Соборное Уложение повелевало: «кликать, чтобы никто не держал людей с резаными ушами, если у них нет письма (свидетельства), что они уже наказаны за свою вину»[14].
В рассматриваемый период в качестве пригодного средства наказания признавался кнут и батоги. В Соборном Уложении 1649 года кнут предусмотрен в 141 случае, что позволяет говорить о распространенности этого вида телесных наказаний. Отличительной особенностью данной разновидности телесных наказаний является то, что в результате применения кнута или батогов причинялись неимоверно сильные физические страдания (боль), но органы человеческого тела, как правило, не отнимались, хотя и уродовались.
Отмеченный закон не определял точного количества ударов, их назначал судья или исполнитель. В процессе исполнения этого вида наказаний количество ударов доходило даже до 300 раз, что практически не сохраняло никаких шансов у наказываемого на жизнь. Вполне очевидно, что телесные наказания в известной мере мало чем отличались от смертной казни.
«Не все выдерживали такое жестокое наказание, – писал по этому поводу Н. Евреинов, – многие умирали под кнутом. Исход зависел не столько от количества ударов, сколько от их силы. Иногда выдерживали и 300, а иногда после 2-х, 3-х умирали от перелома хребта»[15].
Стало быть, закон не определял ни качественных, ни количественных признаков рассмотренного вида наказания, указывая на него лишь в самом общем виде. Надо полагать, что последствия исполнения телесных наказаний зависели, скорее, от субъективных обстоятельств (настроения судьи и исполнителя).
Характерной особенностью Соборного Уложения 1649 года является и то обстоятельство, что данный закон допускал возможность привлечения к уголовной ответственности и наказанию без вины, по объективному вменению. Так, например, в соответствии с положениями ст. 6—10 Уложения, уголовная ответственность могла наступать для родственников виновного в государственной измене. Общий принцип привлечения к уголовной ответственности указанных лиц был такой: лица, не знавшие об измене, наказанию не подлежат, а знавшие – наказываются наряду с изменниками[16]. При этом закон не обязывал указанных лиц доносить в органы государственной власти об известных фактах измены, что и позволяет говорить об объективном вменении. В Воинском Уставе Петра I идея объективного вменения в принципе не получила соответствующей поддержки, однако артикул 17 декабря указывает: «каждого десятого повесить, прочих же жестоко шпицрутенами наказать и вне обоза поставить, пока они от того порока очистятся»[17], что позволяет говорить о коллективной ответственности и объективном вменении.
Следует, по-видимому, отметить и то обстоятельство, что Соборное уложение 1649 года прямо указывало на тюремное заключение, которое применялось как вид уголовного наказания. Наряду со светским уголовным законодательством, тюремное заключение применялось и церковным судом в отношении политических преступников, преступников против веры, известное как монастырское заключение в так называемых опальных тюрьмах[18].
Существенные изменения произошли и в регулировании назначения и исполнения наказаний, особенно в виде лишения свободы, причем в этой сфере Уложение 1649 г. во многом основывается на Судебнике 1550 г.
Лишение свободы в форме тюремного заключения встречается в Уложении 1649 г. в 41 статье, при этом, в отличие от Судебника 1550 г., по частоте установления оно уступает лишь смертной казни, которая предусмотрена в более чем 60 статьях. Другое различие, демонстрирующее последовательно-поступательный ход развития российского права, заключается в том, что тюремное заключение в Уложении 1649 г. в абсолютном большинстве случаев имеет конкретные сроки, причем фиксированные, то есть без рамок «от» и «до». В зависимости от тяжести содеянного сроки тюремного заключения устанавливались от 3 дней до 4 лет. Вместе с тем сохраняются нормы с неопределенными сроками[19].
Неопределенные сроки лишения свободы в Уложении 1649 г. выражаются в трех вариантах, которые встречались и в Судебнике 1550 г. В одних нормах Уложения 1649 г. говорится о тюремном заключении «до государеву указу» или «насколько государь укажет», согласно другим – преступник находился в тюрьме до тех пор, пока не будет найдено поручительство за него – «помест он поруки себе сберет». Наконец, в третьем варианте после фразы «вкинуть в тюрьму» (и аналогичных ей) вообще не давалось какого-либо пояснения.
По мнению Н. Д. Сергиевского, такая форма неопределенного тюремного заключения представляет собой не что иное, как пожизненное заключение. Вопрос о наличии или отсутствии в Уложении 1649 г. пожизненного тюремного заключения остается открытым, учитывая, что в историко-правовой литературе чрезвычайно мало сведений о том, каким образом реализовывались конкретные нормы правовых документов того времени[20].
Тюремное заключение в Уложении 1649 г. уже однозначно воспринимается именно как наказание, а не как мера предварительного заключения, о чем свидетельствует, в частности, закрепление в соответствующих нормах не только частной, но и общей превенции как цели наказания («чтоб на то смотря и иным не повадно было»).
Можно констатировать, что Уложение 1649 г. расширило сферу применения наказания в виде тюремного заключения; само слово «тюрьма» прочно вошло в оборот. Однако в вопросах назначения и исполнения этого наказания государство того периода ограничивалось лишь изоляцией преступников, преследуя, прежде всего, цели пресечения их преступной деятельности и устрашения. Для реализации этих целей были приняты некоторые нормы, касающиеся режима содержания арестантов. Однако их быт, правовое положение отдавались на откуп местным властям, что часто порождало произвол.
В целом во второй половине XVII в. лишение свободы еще не играло существенной роли в карательной политике государства, по-прежнему предпочитавшего смертную казнь и телесные наказания. В то же время тюремное заключение находит свое дальнейшее правовое развитие и сфера его применения постепенно расширяется.
Изложенное, видимо, в достаточной степени позволяет сделать вывод о том, что основная концептуальная идея законодательства рассмотренного периода сводилась к устрашению всех, кто идет против закона, неравенства ответственности за равное преступление.
Однако Воинский Устав Петра I как один из первых систематизированных военных норм уголовного права отличался в этом отношении куда более жестоким характером, чем рассматриваемое Уложение. Известно, что смертная казнь в Воинском Уставе была предусмотрена в 200 артикулах[21].
Некоторые советские авторы указывают, что смертная казнь в артикулах Воинского Устава Петра I была предусмотрена в 75 артикулах и в 27 – наряду с другими наказаниями, а в 60 случаях не был обозначен ее вид, что позволяло по усмотрению суда (как это указано, например, в ст. 198) в зависимости от состояния виновного определять меру наказания[22].
При этом в рассматриваемом источнике уголовного права закреплялись квалифицированные виды смертной казни: сожжение на костре, залитие горла металлом, четвертование, колесование и другие (расстрел, повешение, отсечение головы).
В специальной литературе по этому поводу отмечалось, что предпринятая попытка систематизации уголовных наказаний в Воинском Уставе Петра I является ничем иным, как переводом главы VII «Von Bescheuss der urtheile in den strafen» датской военной инструкции короля Христиана V, где выделяется пять видов наказания: 1) обыкновенные телесные наказания; 2) жестокие телесные наказания; 3) наказания смертные, которые чинятся за – стрелянием, мечом, виселицей, колесом, четвертованием и огнем; 4) легкое поражение чести; 5) тяжелое поражение чести (шельмование)[23].
Вполне очевидно, что приведенный тезис не совсем правильно характеризует отмеченный памятник русского уголовного права. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что в систему наказаний Воинского Устава были включены и другие его виды, которые не знает военная инструкция короля Христиана V, например, имущественные наказания, разного рода ограничения и лишения по военной службе. Это обстоятельство дает основание для вывода о том, что хотя Воинский Устав Петра I был принят под влиянием западной традиции военного уголовного права, о чем указывают многие исследователи[24], тем не менее в нем отчетливо прослеживается некоторая историческая преемственность с другими памятниками русского права, например, Соборным Уложением.
В воинских артикулах Петра I отчетливо прослеживается тенденция, берущая свое начало еще в Соборном Уложении 1649 года, где широко допускалось применение членовредительских телесных наказаний (отсечение руки, ноги, пальцев, ушей, носа, языка), а также болезненных (битье кнутом, закование в железо и др.). Петр I в этом отношении ввел лишь одно новшество, заимствованное из системы наказаний немецкого права – шпицрутены. «Процедура наказания этим орудием была крайне жестокая, – писал Н. Евреинов, – расставляли два длинных ряда солдат и каждому давали в руки шпицрутен. Осужденному обнажали спину до пояса, привязывали его руки к ружью, повернутому к нему штыком, и за это ружье водили его по рядам. Удары сыпались на него справа и слева, бежать от них он не мог: острый штык заставлял его медленно шествовать; трещал барабан, стонал и просил пощады несчастный»[25].
Наказание шпицрутенами, хотя и не уступало по тяжести кнуту, тем не менее не признавалось позорящим наказанием, поскольку солдат не терял доброго имени и мог продолжать свою службу.
В последующем шпицрутены были заменены так называемыми «кошками» (четыреххвостовые плети с узелками на концах, которые признавались менее болезненным видом наказания по сравнению со шпицрутенами).
В общем виде система уголовных наказаний, действовавшая в период царствования Петра I, всецело была подчинена главной ее цели – устрашающему воздействию на окружающих. Эта цель была сформулирована еще в Соборном Уложении 1649 года – «наказать так, смотря на это неповадно было подобно делать».
При этом законодательная концепция наказания не принимала в расчет личность преступника, его интересы, жизнь и здоровье. Личность преступника признавалась лишь объектом карательного и устрашающего воздействия. Уголовный закон не связывал жестокость наказаний, применяемых к виновным, с характером совершенных ими преступлений. Так, например, смертная казнь в рассматриваемый период могла быть назначена по закону за политические преступления, убийство, за сон на посту и другие, даже не тяжкие преступления.
Весьма характерным в этом отношении являлся Указ от 25 декабря 1714 года, который гласил: «Ежели кто учнет платьем и сапогами торговать или как русское платье и бороды носить и за такие их преступления учинено им будет жестокое наказание и сосланы они будут на каторгу…»[26].
Кроме того, на законодательном уровне закреплялось неравенство наказаний за совершение фактически равных преступлений для лиц, принадлежащих к различным сословиям. К примеру, артикул 45 отмеченного Устава гласил: «Если кто дерзнет часового, патрулир или рунд бранить, или оному противиться будет. Если сие офицер учинит, лишится чина сваего, и имеет за рядового служить, пока паки выслужится, и рядовой гонянием шпицрутен наказан будет»[27].
В ряду наказаний, которые призваны были унизить человеческое достоинство преступника, видное место занимает так называемое «шельмование», введенное Воинским Уставом Петра I. Карательная сущность данного вида заключается в позорном обряде, где шельмованный лишался прав состояния, имя его прибивалось к виселице, над ним переламывалась шпага, и сам преступник объявлялся вором, извергом или шельмой и исключался из общества честных людей. Правовые последствия этого наказания для осужденного заключались в следующем: 1) шельмованный не мог быть принят на службу и допущен к какому-либо делу и даже в свидетели; 2) шельмованный лишался покровительства законов, а потому, если кто шельмованного грабил или ранил, то за это не подлежал ответственности; 3) шельмованный не допускался в общество добрых и честных людей; 4) шельмованный не приводился к присяге[28].
Необходимо отметить и то важное обстоятельство, что тенденция, связанная с наказаниями, причиняющими чрезмерно большое физическое страдание преступнику, уродующими его тело и душу, унижающими человеческое достоинство, сохранялась в уголовном законодательстве России вплоть до конца XIX века.
Самым тяжким телесным наказанием, вызывающим физическую боль, была экзекуция плетьми, сопровождаемая клеймением и ссылкой на каторгу. Публичная экзекуция назначалась, главным образом, за совершение воровства, убийства, поджогов и других тяжких преступлений.
Особенностью публичной экзекуции являлось то, что закон определял количество ударов плетью – максимально до 100 ударов.
Профессор Н. Евреинов описывает процедуру публичной экзекуции следующим образом: «На месте казни воздвигали высокий помост, на котором находился широкий черный столб с цепью и кобыла. При этом присутствовало множество народа. Палачей привозили в особом фургоне. Вслед за ними приезжала позорная поленница с осужденным. Экзекуция начиналась с того, что осужденного подводили к эшафоту, он слушал напутственные слова священника и прикладывался к кресту. Потом поднимался на эшафот, где ему объявлялся приговор. После прочтения приговора на руки осужденному накладывались цепи и на десять минут его выставляли у позорного столба. Затем из рук тюремных служителей осужденного передавали в руки палачей. Палач рвал рубаху на осужденном и привязывал крепко к кобыле. По соответствующей команде палач, стоявший с левой стороны, с криком «берегись, ожгу» наносил удары плетью. После соответствующего количества ударов плетью осужденного клеймили и увозили в тюремную больницу»[29].
Приведенный пример процедуры исполнения экзекуции как нельзя лучше указывает на то, что идея устрашения и возмездия являлась основополагающей в русском уголовном праве на протяжении нескольких веков.
Преследуя цель устрашения и возмездия, российское уголовное законодательство на протяжении XVI–XIX веков признавало в качестве объектов наказания жизнь человека, его здоровье, телесную целостность, человеческое достоинство, честь, имущественное состояние. Именно эти важнейшие блага человеческой личности считались наиболее пригодными для организации карательной деятельности.
В организации карательной деятельности государства в отмеченный период особое мотивирующее влияние приобретают только такие блага человека, которые в условиях жестокости общественных нравов являются наиболее ценными.
Свобода человека как объект наказания в условиях государства крепостного права, где большинство населения было ограничено или лишено такого человеческого блага использовалась в уголовной практике России только наряду с другими благами личности (право на труд, человеческое достоинство, честь, гражданские и политические права).
Наказание лишением свободы, как известно, может иметь самые различные формы: изгнание, высылка, ссылка, заключение в тюрьму, содержание в исправительных учреждениях и др.
Особое развитие в российском праве получила ссылка. В литературе справедливо указывалось, что ссылка по своей социально-правовой природе является разновидностью лишения свободы, потому как виновный не только принуждался к тяжелым работам, но и лишался свободы на время или же пожизненно[30].
Ссылка на работы еще известна как каторга[31], где использовался бесплатный труд осужденных. Каторга как вид тяжкого наказания включила в себя несколько карательных элементов: лишение свободы на срок или пожизненно; обязательное привлечение осужденных к принудительному труду на тяжелых государственных работах[32].
Этот труд каторжан организовывался как на месте, так и в ссылке в виде работ на «каторгах», «галерах», на постройке новой столицы, крепостей, заводов, при разработке естественных богатств и в других местах, где требовались дешевые рабочие руки[33].
Как справедливо заметил по этому поводу профессор И. Я. Фойницкий: «… в первой половине XVIII века каторга была не только и даже не столько уголовным наказанием, сколько местом нужного правительству принудительного труда»[34].
Из анализа рассмотренного вида наказания следует вполне закономерный вывод, что каторга как вид наказания положила начало новой тенденции: извлечения материальной выгоды из личности преступника, которая была характерной особенностью для русской и в последующем, советской уголовной политики.
Анализируя ссылку как вид уголовного наказания, важно указать на некоторые особенности в ее развитии. Обращает на себя внимание прежде всего то обстоятельство, что этот древнейший вид наказания использовался не только в качестве меры наказания, но и в иных социальных целях. Так, например, в период царствования Екатерины II ссылка рассматривалась не только с позиций уголовной политики, но и в качестве фактора социальной политики. Видимо, только этим можно объяснить тот факт, что приговоренных к ссылке на поселение, соединенной с каторжными работами, направляли в малозаселенные районы, преимущественно в азиатскую часть России и Оренбургский край[35]. Правительство обязывало местные органы власти отводить ссыльным земли, давать семена и инструментарий, освобождать на первое время от податей.
В 1822 году был издан даже специальный Устав о ссыльных, где определялось их социально-правовое положение. В соответствии с Уставом, все поселенцы делились на шесть категорий: 1) временные заводские рабочие, работающие вместе с каторжанами, но не более одного года; 2) дорожные рабочие, направляемые преимущественно на устройство путей сообщения; 3) ремесленники; 4) слуги; 5) поселенцы, причисляемые к деревням старожилов или выдворяемые в новые поселения; 6) неспособные[36].
Ссылка как вид наказания известна еще со времен античности. В древности она приобретала устрашающее воздействие на население. В результате ссылки виновного определяли в места, населенные полудикими племенами, где отсутствует всякая культура.
Такая римская депортация преступников признавалась в качестве достойной меры наказания за политические преступления.
Депортация как разновидность ссылки известна в прошлом уголовному законодательству Франции, Португалии, Испании, Англии.
К примеру, Англия начиная с XVI века ссылала (депортировала) своих преступников (от бродяг до политических преступников) в американские колонии. Испания осуществляла депортацию-ссылку в свои заморские владения, преимущественно на Канарские острова.
Что касается уголовного законодательства России, то оно, несомненно, признавало ссылку-депортацию в качестве пригодной меры наказания. Ссылки на поселения в отдаленные места Сибири и Сахалина есть, по-видимому, депортация преступников, имеющая цель удаления самых разнообразных вредных для общественного уклада жизни элементов – от бродяг до политических преступников.
Представляется, что попытки решить некоторые неотложные демографические проблемы социальной политики России в рассматриваемый период вольно или невольно обозначили, по существу, новую разновидность лишения свободы как вида уголовного наказания – колоний-поселений для преступников.
Как известно, эта вполне плодотворная идея всецело была воспринята советской уголовной политикой и сохранена в новом УК Российской Федерации 1996 года. В частности, ч.1 ст. 56 УК России определяет, что лишение свободы заключается в изоляции осужденного от общества путем направления его в колонию-поселение или помещения в исправительную колонию общего, строгого или особого режимов, либо в тюрьму. К концу XIX века ссылка на поселение как вид уголовного наказания, по устоявшемуся мнению большинства криминалистов, исчерпала свои общепредупредительные возможности и была признана малопродуктивной для целей уголовной политики.
В литературе справедливо указывалось, что ссылка по своей социально-правовой природе выступает в качестве разновидности лишения свободы, потому как виновный не только принуждался к тяжелым работам, но и лишался свободы на время или же пожизненно[37].
В местах лишения свободы вводится обязательный труд, и тем самым эксплуатируются рабочая сила и способности арестанта как единственный источник выгод. Реформы Петра I вызвали целый ряд тюремных преобразований. Огромная потребность в рабочих людях для исполнения предпринятого им строительства портовых сооружений, учитывая отрицательное отношение правительства к установившейся в те времена системе ссылки, привели к созданию в царской России каторжных работ, которые в ущерб другим уголовным наказаниям приобрели явно преобладающее значение.
Каторжные работы осуществлялись на строительстве гаваней, крепостей, в рудниках и на мануфактурах, и назначались навечно или на определенный срок (от 1 до 20 лет). Труд ссыльных требовал тюремного заключения. Тюрьмой являлся каторжный двор на территории завода. Если работы были в стороне от него, то все переходы скованных каторжных усиленно охранялись[38].
Следует обратить внимание на одну особенность карательной политики в Российском государстве в период его централизации. Она заключается в том, что наряду со светскими судами право наказания предоставлялось и церковным судам. Это положение основывалось на решении церковно-земского Собора 1551 г., документы которого были обобщены в сборнике постановлений, получивших название «Стоглав».
Характерным признаком для российской действительности того времени являлось не только отсутствие четкого определения уголовного наказания, но и наличие множественности субъектов, которым предоставлялось право определять деяния преступными и применять в отношении лиц, их совершивших, наказания. Н. С. Таганцев в связи с этим подчеркивал, что в числе субъектов особо выделялась патримониальная власть помещика над своими крепостными, которая, по сути, заменяла власть государственную с весьма широкими карательными функциями. На основе указа Совета в 1765 г. помещики получили право «за предерзостное состояние» отдавать своих людей в каторжную работу Адмиралтейств-коллегии на срок, который они сами посчитают необходимым[39].
Свобода человека как объект наказания в условиях государства крепостного права, где большинство населения было ограничено или лишено такого человеческого блага использовалась в уголовной практики России только наряду с другими благами личности (право на труд, человеческое достоинство, честь, гражданские и политические права)[40].
По примеру Западной Европы Петр Великий предполагал учредить работные дома для содержания в постоянном труде людей «непотребного жития». Екатерина II довершила эти начинания, предписав учредить их во всех губернских городах в ведомстве приказов общественного призрения. Развитие получает тюремное заключение как мера наказания, заменявшая другие виды наказания. Императрица учредила две формы исправительных домов, которые при существовавших в то время острогах и каторжных работах для опасных преступников оформились в определенную пенитенциарную систему, а именно:
а) работные дома для нищих и бродяг;
б) остроги или тюрьмы для подследственных и подсудимых впредь до исполнения приговора;
в) смирительные дома для лиц, которых следовало обуздать и исправить;
г) каторжные работы и вечная ссылка для «злодеев».
Работные дома были специально предназначены для борьбы с
рецидивом. Своими заслугами арестант мог достигнуть перемещения из низшего разряда в высший, но не ранее чем по истечении четырех месяцев. Арестанты смирительных домов делились на два класса: испытуемых и исправляющихся; льготы последних аналогичны тем, которые в работных домах арестанты низшего разряда имели перед арестантами высшего. Тюремная администрация была следующей: все тюрьмы должны были быть в подчинении Государственного надзирателя правосудия, который в каждой губернии по представлению гражданских и уголовных палат утверждает уездного надзирателя за всеми тюрьмами губернии; тюрьмами управляют тюремщики, назначаемые уездным надзирателем.
Екатерининские тюремные преобразования шли с трудом. Приказы не имели достаточных средств для создания всех родов учреждений в каждом губернском городе. В местностях, где были организованы работные и смирительные дома, экономические соображения удерживали перевес над пенитенциарными целями, потому для обеспечения успешного хода работ в них задерживались даже те, кто был приговорен к ссылке в Сибирь или к каторжным работам.
Екатерине II так и не удалось внести улучшения в тюремную жизнь и создать некоторую определенность в вопросе тюремного заключения, а собственноручно написанный ею Устав о тюрьмах так и остался неосуществленным. В XVIII в. не произошло коренного поворота к пенитенциарным реформам. Лишь немногие из арестантов оставались на попечении казенных домов, основная же их часть направлялись на различные государственные и частные работы.
В целом за 150 лет (середина XVII – конец XVIII вв.) наказание в виде лишения свободы от одной, законодательно неопределенной формы («тюрьмы»), претерпело процесс усложнения, и к концу XVIII в. приобрело следующие разновидности: тюремное заключение, ссылка в каторжные работы, содержание в смирительных и рабочих домах; определенным образом свобода ограничивалась также ссылкой на поселение (житье). Кроме того, преступники заключались в монастырские тюрьмы, подробно описанные М. Н. Гернетом[41]. Такое многообразие будет с этих пор характерным для России. Однако вопросы назначения и исполнения лишения свободы в систематизированном виде еще около 100 лет не найдут своей правовой регламентации, что неизбежно порождало «большой произвол в тюремном деле».
Необходимо отметить, что для Российского государства на протяжении многих веков была характерна тюремная система содержания осужденных к лишению свободы. Тюрьма с самого начала своего создания и до настоящего времени является основным видом пенитенциарных учреждений во всем мире. Россия в этом отношении также не стала исключением.
Исторически развиваясь, тюрьмы XVI–XVIII вв. можно определить как государственные или частные (каменные, деревянные, земляные) постоянные или временные здания, исполнявшие уголовные наказания в виде лишения свободы на срок или пожизненно, реализовавшие меру предварительного заключения и осуществлявшие транзит заключенных[42]