Лирика - читать онлайн

Не могу уйти из прошлого,

Разорвать живую нить…

Всё, что было там хорошего,

Мне б хотелось повторить:

Возвратить отца бы с матерью,

Вместе с молодостью их,

В дом,

Где стол с крахмальной скатертью

Собирал друзей моих.

И вернуть бы из трагедии

Сына в радостные дни,

Где мы с ним футболом бредили,

Жгли бенгальские огни.

Где дожди сменяли радуги

И года сквозь нас неслись.

Где на счастье звёзды падали…

Да приметы не сбылись.

Прости, что я в тебя влюблен

Уже под занавес, в финал…

Всю жизнь блуждая меж имен,

Я на твое их поменял.

Я выбрал имя неспроста —

Оно из Пушкинских времен,

Из грустной музыки, с холста

И с чудодейственных икон…

Но полон тайн открытый звук…

Хочу понять – что он таит?

То ли предчувствие разлук,

То ль эхо будущих обид.

И, чтоб развеять этот страх,

Я повторяю имя вслух…

И слышу свет в твоих глазах

Так, что захватывает дух.

Я выиграть надеюсь

Престижный миллион,

Чтоб у дверей халдеи

Мне стали бить поклон.

Чтоб все меня любили

Зато, что я богат.

И в гости приходили,

Как танки на парад.

Чтобы по всей округе

Гремело имя-рек.

Чтоб брал я на поруки

Голодных и калек.

Чтоб важное начальство

Ждало моих звонков.

И на экране часто

Теснил ям-ков.

А, впрочем, нет резона

Мне думать про барыш.

Я жил без миллиона,

Без киллеров и «крыш».

И он все эти годы

Жил тоже без меня.

И ухожу я гордо,

Монетами звеня.

Как важно вовремя успеть

Сказать кому-то слово доброе,

Чтоб от волненья сердце дрогнуло! —

Ведь всё порушить может смерть.

Как важно вовремя успеть

Похлопотать или поздравить,

Плечо надежное подставить!

И знать, что будет так и впредь.

Но забываем мы подчас

Исполнить чью-то просьбу вовремя,

Не замечая, как обида кровная

Незримо отчуждает нас.

И запоздалая вина

Потом терзает наши души.

Всего-то надо – научиться слушать

Того, чья жизнь обнажена.

С тех горючих дней «Норд Оста»

Не стихает в сердце боль.

До чего же было просто

Завязать с Москвою бой.

До чего же просто было

По свободному пути,

Обернув себя тротилом,

Прямо к сцене подойти.

Обандитился наш город…

И теперь любой хиляк,

Что с утра уже наколот,

Может всех перестрелять.

А менты на перехвате

Вновь очнутся в дураках…

Скоро нам страны не хватит

Уместить свой гнев и страх.

И тревожно время мчится,

Словно горькая молва.

Хороша у нас столица —

Криминальная Москва.

Когда надежда вдруг провиснет

И вера падает во мне,

Я вновь читаю ваши письма,

Чтоб выжить в горестной стране.

Исповедальная Россия

Глядит с бесхитростных страниц,

Как будто сквозь дожди косые

Я вижу всполохи зарниц.

За каждой строчкой чья-то доля,

Мечта, обида или грусть.

О, сколько в мире бед и боли!

И как тяжел их горький груз.

И перехватывает горло

От этих трепетных страниц.

Не знаю, кто еще так гордо

Мог выжить и не падать ниц.

Благодарю вас за доверье,

За эти отсветы любви…

И если я во что-то верю,

То потому лишь, Что есть вы.

Возвратился солдат с Чеченской войны.

Возвратился к невесте, в былые сны.

А девчонка ждала его ночи и дни.

Возвратился солдат живым из Чечни.

Не стволы бы ему на плечах носить,

Не кровавую грязь сапогами месить.

Слава Богу, вернулся живым домой.

Мир от слез и от горя окутан тьмой.

Минул век… За окном не пальба, а весна.

Но не хочет оставить солдата война.

Он ушел от нее, да она не ушла.

И по-прежнему ноет ночами душа.

И опять вспоминает он тех ребят,

С кем в засаде сидел и ходил в наряд.

И теперь уже точно – на все времена

Не оставит солдата былая война.

И решил он вернуться к друзьям своим,

Чтобы стало спокойней и легче им.

И узнали о том и невеста, и мать,

Что придется опять им солдата ждать.

Помоги ему, Господи, в том краю,

Где огнем испытал он судьбу свою.

Возврати долгожданный покой Чечне.

Помоги побрататься больной стране.

Разворована Россия.

Обездолена страна.

Никого мы не просили

Жизнь менять и времена.

Но уже нам жребий роздан.

И подсунут новый миф…

Так же вот крестьян в колхозы

Загоняли, не спросив,

Как теперь нас гонят к рынку,

Будто к собственной беде.

Ты ловись, ловися, рыбка,

В мутной рыночной воде.

И уж вы «не подведите»,

Олигархи-рыбаки…

Я иду к строке на митинг,

Всем запретам вопреки.

Однажды император

Месье Наполеон

Покрыл британцев матом,

Поскольку был пленен.

На острове Елены

Он отбывал свой срок.

И так чурался плена,

Что с горя занемог.

Что ж оплошали вы,

Ваше величество?

Гения вдруг одолело количество.

Где это видано, чтоб Бонапарт

Так опустил свой великий талант?

Ваше величество, ваше величество,

Над Ватерлоо стоит тишина.

Если б могли вы заранее вычислить,

Чем завершится былая война.

Тогда бы вы, наверное,

Все сделали не так.

Ваш профиль над таверною,

Как стершийся пятак.

Потомки победителей

Здесь пиво пьют за вас.

И двести лет грустите вы,

Не поднимая глаз.

Ваше величество, ваше величество,

Над Ватерлоо стоит тишина.

Если б могли вы заранее вычислить,

Чем завершится былая война.

Ненадежные друзья

Хуже недругов крутых.

Эти, если бьют вподдых,

Так иного ждать нельзя.

Надо лишь держать удар,

Чтобы знали наперед —

В чью бы пользу ни был счет,

Мы из племени гусар.

Ненадежные друзья

Ненадежностью своей

Стольких предали друзей,

Честно глядя им в глаза.

Как бы бедно мы ни жили,

Нас разденут короли.

Мы в стране своей чужие,

Словно старые рубли.

На пиру былых развалин

Мы остались не у дел.

Так страну разворовали,

Что сам Гиннесс обалдел.

Мы по-прежнему наивны,

Молча верим в честный труд.

Но под звук былого гимна

Снова нашу жизнь крадут.

У воров богатый опыт —

Красть под носом у властей.

А пока их всех прихлопнут,

Кожу нам сдерут с костей.

Все боролись с той напастью —

От Петра и до ЦК.

Но ворье хитрее власти,

Если есть в верхах рука.

Кто-то лечь хотел на рельсы,

Чтобы жизнь переменить.

Кто-то нас мечтал по-сельски

Кукурузой накормить.

Только жизнь не стала раем.

Как не стал порукой гимн.

Власть мы сами выбираем,

Чтоб потом и выть самим.

И, намаявшись работой,

Разуверившись в любви,

Мы уходим в анекдоты,

Чтобы слезы скрыть свои.

Раньше тебя родилась твоя вежливость,

Всё заменив – и порывы, и честь.

Душу твою я напрасно выслеживал…

Нету души…

Только вежливость есть.

Как же ты вежлив бываешь в общении:

Просьбе с улыбкой откажешь.

Солжешь…

Кто-то, поверив умелому щебету,

Примет за правду лукавую ложь.

Ну, а Россия по-прежнему бедствует…

Стелишь ты мягко, да жестко ей спать.

И с нищетою бесстыдно соседствует

Новая знать.

Боже мой!

Ну, до чего ж мы низко пали!

Не считаясь с милосердием и болью,

Мы дельфинов приобщаем к бою,

Обучаем воевать со смертью в паре —

Мины обезвреживать собою.

А морские братья искренне нам верят.

Но доверчивость им дорого обходится.

Что считать дельфиновы потери,

Если велено за минами охотиться.

Бог накажет… И Природа не забудет

Уготованной дельфинам горькой участи.

Может, совесть нас когда-нибудь осудит,

Прежде чем в аду мы будем мучиться.

Жил когда-то рядом с нами

Добрый «бард всея Руси».

Он оставил нам на память

Десять песен о любви.

И когда они звучали,

Забывали мы печали.

У экрана или в зале

Замирала вся страна.

Вот уже сменился век.

Но все так же кружит снег…

И над шумом дискотек

Песня старая слышна.

Ах, Булат, прости нас, грешных.

Мы вступили в тот предел,

Где не в моде стала нежность,

О которой ты нам пел.

Жизнь твоя осталась в песне,

Значит, мы навеки вместе

На земле иль в поднебесье.

Лишь бы голос твой звучал.

Вот уже сменился век.

Но все так же кружит снег.

И над шумом дискотек

Песня старая слышна.

Для кого-то дружба – тоже бизнес.

Выгодная сделка без потерь.

Если же итог пойдет на минус,

Новый друг укажет вам на дверь.

Сколько раз меня пытались свергнуть

С дружбы, переставшей быть в цене.

Было всё вначале – лесть и верность.

До поры, пока ты на коне.

До поры, покуда ты им нужен,

Бизнесменам выборочных дружб.

Я стяну свою печаль потуже

В ожиданье непорочных душ.

Я люблю апрельские рассветы.

Над округой – праздник тишины.

Старый дуб навесил эполеты

И река полна голубизны.

Здравствуй, день!

Побудь еще со мною.

Воздух льется в душу, как бальзам.

Этот свет и волшебство лесное

Расплескались по твоим глазам.

Скоро вновь сирень раскроет завязь

И поднимет голубой букет.

Я опять тебе в любви признаюсь,

Словно не промчалось столько лет.

Словно я тебя вчера увидел,

Увидал нежданно в первый раз.

Ты надела свой весенний свитер,

Цвета неба, цвета грустных глаз.

Ты сейчас, как девочка, прелестна

В искренней наивности своей.

Лес расставил на поляне кресла —

Модную округлость тополей.

Я люблю апрельские рассветы.

Я люблю их – если рядом ты.

Тих наш лес, как в кризисе поэты.

И красив, как в праздники менты.

Адам и Ева были так наивны

И так чисты в желаниях своих,

Как непорочны перед небом ливни,

Когда земля благословляет их.

Все начиналось с яблока и Змея.

Былые годы стали вдруг пусты…

И, поразив рай красотой своею,

Сошла на землю жрица красоты.

Все начиналось горестно и трудно —

С греховной и таинственной любви.

Но жизнь явилась, как начало чуда,

И отдала им радости свои.

Спасибо Змею за его коварство,

За искушенье вдоволь и чуть-чуть…

На все века – и поражай, и властвуй,

Прекрасная греховность наших чувств.

В нас нет стыда, когда любовь во имя

Волшебных чар и радости людской.

И в наших генах буйствует поныне

Земная страсть, сменившая покой.

И мы уходим в древний мир преданий,

В метафоры пророческих камней.

И, не боясь вины и оправданий,

Чужую жизнь мы чувствуем своей.

Прости, Париж, что я не рад тебе,

Хотя восторг мой пред тобою вечен.

Но так угодно, видимо, судьбе,

Что я один пришел к тебе на встречу.

А в первый раз мы были здесь вдвоем.

В родном Париже начался роман наш.

Вот тихий парк и тот старинный дом.

Он говорит: «Неужто не заглянешь?»

Мы от любви сходили здесь с ума.

Великий город – как алтарь влюбленных.

Спасибо и Вольтеру, и Дюма,

И всем бульварам, и Наполеону.

Судьбе спасибо, что нас здесь свела.

Не потому ль мне с каждой встречей ближе

Тот давний день – заветного числа,

Когда шумела осень над Парижем.

Провожают девчонки

Мальчишек в солдаты.

В боевые заботы,

В грядущие даты.

Улыбаются вслед,

И уходят за ними…

У войны здесь мужское

И женское имя.

На вчерашних невест

Нежно смотрят солдаты.

Словно в чем-то пред ними

Они виноваты.

А какой будет служба,

Знает только Всевышний…

Лишь бы все возвратились

Под родимые крыши…

Лермонтов безмерно рисковал,

Вызывая недругов к барьеру.

И когда не принимал похвал

И не ставил в грош свою карьеру.

Рисковал над начатым листом,

Чтоб душой с другими поделиться.

Но особый риск таился в том,

Что в себе хранили те страницы.

Рисковал, когда являлся в свет,

Потому что был остер в беседах.

Не красавец, но лихой корнет,

Поразивший смертью напоследок.

В Мертвом море столько соли,

Сколько мрака в темноте.

Ты, – как лодка на приколе, —

Отдыхаешь на воде.

Под тобою только камни

Да просоленный настил.

А вдали валун, как мамонт,

Бивни в воду опустил.

А вдали пустынный берег.

Иорданская земля.

Ты не хочешь мне поверить,

Что сейчас туда нельзя.

Что обманчив тихий берег

И жестоки времена.

Невзначай еще подстрелят.

Разбирайся – чья вина.

Ведь не зря на этом месте

Был Содом – библейский град.

И плывет со мною крестик,

И плывет с тобой мой взгляд.

Ни строки за месяц.

Только суета.

Мы «тусовки» месим.

А тетрадь чиста.

И компьютер дремлет,

Потушив экран.

Пролетает время,

Как аэроплан.

Ни следа, ни звука.

Сердце – как изгой.

Тяжела разлука

С избранной строкой.

Но блеснет надежда

Сквозь мою печаль…

И шепну я: «Где ж ты,

Болдинская даль?»

По закону дружбы,

По родству души

Сверху глянет Пушкин,

Вымолвит: «Пиши!»

Сквозь густой багрянец

Я услышу зов.

И душа воспрянет

От нежданных слов.

Муза вспомнит землю

И окажет честь.

И душа приемлет

Этот дар небес.

Мне б научиться легко расставаться

С тем, что уже не продолжится вновь:

С эхом недавних похвал и оваций,

С верностью, не удержавшей любовь.

Мне б научиться легко расставаться

С теми, кто предал в отчаянный час…

С улицей детства в цветенье акаций,

С песней, которая не удалась.

Я же пока тяжело расставался

С тем, с чем проститься настала пора —

С музыкой нашего первого вальса,

С прошлым, что было грядущим вчера.

Каждый вечер в цирке грустный клоун

До упаду веселил народ.

Цирк всегда при клоуне был полон

И смеялся от его острот.

Говорил он – жизнь у нас такая —

Вместе к счастью мы ее толкаем.

И твердил с упрямством попугая:

Все равно я эту жизнь люблю.

Побудь еще… Манеж тебя зовет.

И наши души просятся в полет,

Когда весь цирк перед тобой встает,

Великий чародей.

Клоун был похож на Дон Кихота.

И, когда смеялся от души,

Мы не вспоминали о заботах

И за шуткой шли к нему и шли.

Знал он – все на этом свете зыбко.

И когда-то умолкает скрипка,

Но светла была его улыбка,

Чтобы нам не расставаться с ним.

Побудь еще… Манеж тебя зовет.

И наши души просятся в полет,

Когда весь цирк перед тобой встает,

Великий чародей.

Пока мои дочери молоды,

Я буду держаться в седле.

А все там досужие доводы

О годах… – Оставьте себе.

Пока мои внуки готовятся

Подняться на собственный старт,

Я мудр буду, словно пословица,

И весел, как детский азарт.

И пусть им потом передастся

И опыт мой, и ремесло…

А мне за терпенье воздастся,

Когда они вскочат в седло.

Я лишь теперь, на склоне лет,

Истосковался о минувшем.

Но к прошлому возврата нет,

Как нет покоя нашим душам.

Да и какой сейчас покой,

Когда в нас каждый миг тревожен.

Несправедливостью людской

Он в нас безжалостно низложен.

Прости, что столько долгих лет

Мы жили на широтах разных.

Но ты была во мне как свет,

Не дав душе моей угаснуть.

И как бы ни были круты

Мои дороги, чья-то ярость, —

Я помнил – есть на свете ты.

И все плохое забывалось.

Жизнь во власти пяти планет…

«Редкий случай, – сказал астролог. —

И пока не погас их свет,

Будешь ты и любим, и молод».

Я во власти пяти планет,

Заблудившийся в годах дервиш.

Может, в них-то и весь секрет,

Что меня ты так долго терпишь.

На какой из пяти планет

Наша боль и ушедшие близкие?

Мы уйдем…

Еще много лет

Свет одной будет нас разыскивать.

Осенний день наполнен светом

И грустной музыкой листвы.

И распрощавшееся лето

Сжигает за собой мосты.

В лесу пустынно и печально.

На юг умчался птичий гам.

И в тишине исповедальной

Притих березовый орган.

Век Серебряный заглох…

Возвратился Каменный,

Где уже неведом Блок,

Не прочитан Анненский.

Из души не рвется зов.

И пустуют залы.

У властителей умов

Появились замы:

Непотребная попса

В тыщах вольт и мраке…

Бьются в ритме голоса,

Как крутые – в драке.

А уж как распалены

Короли улова…

Не хватает тишины,

Чтоб услышать Слово.

Ностальгия – чужое, не русское слово.

Означает тоску по былым временам!

Но давно на дверях проржавели подковы,

Что в наследство оставило прошлое нам.

Как мне жаль их,

Достойных в своем отречении,

В неприятии всех этих лживых свобод, —

Именитых князей и наивной их челяди,

Без которых неполон был русский народ.

Как мне жаль,

Что они не вернулись в Россию…

И над старой Европой взошли имена

Тех, что Родину в сердце озябшем носили,

Не надеясь, что их еще помнит страна.

Ничего не пройдет – ни печаль, ни обида.

И на плитах гранитных – их горестный след.

Завершилась великая горькая битва.

Победителей нет.

У нас с тобой один знак Зодиака.

Не в этом ли причина наших бед.

Готов уйти я из созвездья Рака,

Чтоб разногласья все свести на нет.

Характеры у нас настолько схожи,

Что кажется – мы часть одной судьбы.

Одни и те же мысли нас тревожат,

И оба перед хамством мы слабы.

И беды одинаково встречаем.

И в спорах обоюдно горячи.

Когда азарт мой в гневе нескончаем,

Я мысленно прошу тебя – «Молчи!»

Ты не молчишь…

И я кляну созвездье.

Но вскоре в дом приходит тишина.

Не потому ль мы в этой жизни вместе,

Что на двоих судьба у нас одна.

Левитановская осень.

Золотые берега.

Месяц в реку ножик бросил,

Будто вышел на врага.

Красоту осенней чащи

Нанести бы на холсты.

Жаль, что нету подходящих

Рам для этой красоты.

А холодными ночами

Истерзали лес ветра.

Всё у нас с тобой в начале,

Хоть осенняя пора.

Израильские девочки

Из Брянска и Дубны,

Как тоненькие веточки

Порушенной страны.

Прошло всего полгода

Их новой жизни тут.

Легко, когда у входа

Тебя с улыбкой ждут.

А что в былом осталось, —

Им всем немного жаль:

И бабушкину старость,

И девичью печаль.

Еще осталось детство,

Деревня – дальний свет.

Но есть от грусти средство —

Твои пятнадцать лет.

Я благодарен вечеру,

Мелькнувшему, как стриж…

Российская доверчивость.

Израильский престиж.

И в этот вечер с нами

Был Пушкин допоздна…

Спасибо вам за память!

Пусть вас хранит она.

Ты в море шла.

Я увидал и замер,

Перед искусством линий оробев.

Мне показалось —

Это ожил мрамор,

Его прохлада,

Строгость

И напев.

Но как с тобой сравнить

Холодный камень,

Когда ты вся из света

И тепла!

Встречая воду чуткими руками,

Ты в море шла.

Смотрела вдаль,

В сиреневую дрожь,

Как смотрит Солнце

Через майский дождь.

О, сколько раз уже была воспета

Та женщина,

Входившая в моря! —

И в лунных бликах,

И в лучах рассвета,

С тяжелою копною янтаря!

Я в эту сказку

Лишь теперь поверил,

Когда увидел,

Как ты в море шла.

Томился в ожиданье желтый берег.

И даль морская всё звала,

Звала…

Тебя волна внезапно окатила,

И, засмеявшись вслед волне,

Ты уходила в море,

Уходила…

А мне казалось:

Ты идешь ко мне.

О благородство одиноких женщин!

Как трудно женщиною быть.

Как часто надо через столько трещин

В своей судьбе переступить…

Всё ставят женщине в вину:

Любовь,

Когда она промчится,

Когда с печалью обручится,

Оставив надолго одну,

В воспоминанья погребенной…

А люди уж спешат на суд —

И всё – от клятв и до ребенка —

Словами злыми назовут.

И пусть…

Зато она любила…

Где знать им, как она любила!

Как целовала – аж в глазах рябило,

Как встреч ждала, Как на свиданья шла…

О, где им знать, как счастлива была!

Пускай теперь ей вспомнят все пророчества.

(Да, осторожность, ты всегда права…)

Пускай ее пугают одиночеством.

А женщина целует ручки дочери

И шепчет вновь счастливые слова.

Как руки у Вас красивы!

Редкостной белизны.

С врагами они пугливы.

С друзьями они нежны.

Вы холите их любовно,

Меняете цвет ногтей.

А я почему-то вспомнил

Руки мамы моей.

Упрека я Вам не сделаю,

Вроде бы не ко дню.

Но руки те огрубелые

С Вашими не сравню.

Теперь они некрасивы,

А лишь, как земля, темны.

Красу они всю России

Отдали в дни войны.

Всё делали – не просили

Ни платы и ни наград.

Как руки у Вас красивы!

Как руки мамы дрожат…

Встретил друга.

Постояли, помолчали.

Видно, говорить нам стало не о чем.

Не попросишь: «Утоли мои печали…»,

Если у него на них свой перечень.

Не обижусь.

Да и он, наверно, не обидится.

Жизнь такая —

Все мы ею озабочены.

Хорошо еще, что удалось нам свидеться.

Ныне все мы у судьбы чернорабочие.

Будь здоров, земляк!

До новой встречи разовой.

Я в стихи, —

А ты в свой мир уходишь квантовый.

Если можешь,

Никому об этой встрече не рассказывай.

Потому что оба мы с тобою питекантропы.

Я в дружбе верен, как собака.

И если друг попал в беду,

Пусть и не просит он,

Однако

Я выручать его пойду.

Мужская дружба суховата

И сладких слов не признает.

Она с решимостью солдата

Над амбразурой бед встает.

Переплываю озеро Севан…

Для этого мне трех минут хватило.

Поверьте мне, я говорю, как было.

Висел над синим озером туман.

Причудливые формы берегов

И необычны были, и красивы.

И друг спросил:

«Ну, ты уже готов?

Давай поддержим гаснущие силы…»

Он мне плеснул армянского в стакан.

Мы сели с ним за невысокий столик.

«Скучаю я по озеру Севан…» —

И улыбнулся с затаенной болью.

Большая карта озера Севан

Передо мною на стене висела.

И очертанья нашего бассейна

С ней совпадали…

Вот и весь обман.

Говорят, при рожденьи любому из нас

Уготована участь своя.

Кто-то взял у отца синеву его глаз

И умчал с ней в чужие края.

Кто-то добрым характером в маму пошел.

Но не в славе теперь доброта.

Как бы ни был наш путь и тернист, и тяжел, —

Все равно жизнь – всегда высота.

Уготована каждому участь своя.

Я о милости Бога молю,

Чтоб в России не гибли ничьи сыновья.

Не скатилась надежда к нулю.

Будьте счастливы, люди, во веки веков.

Если даже все будни круты.

Отболят наши души от новых оков,

От позорных оков нищеты.

Кто на Западе не издан,

Тот для наших снобов ноль.

Я ж доверил русским избам

И любовь свою, и боль.

Исповедывался людям,

С кем под небом жил одним.

Верю я лишь этим судьям.

И подсуден только им.

Не косил глаза на Запад.

Не искал уютных мест.

И богатств здесь не нахапал.

Нес, как все, свой тяжкий крест.

И России благодарен,

Что в цене мои слова.

Что они не облетают,

Как пожухлая листва.

Затих самолет, и прорвалось волненье.

Над скрытым восторгом – Мальчишеский гвалт.

Старик опустился при всех на колени

И Землю Святую поцеловал.

Страна не забыта… Забыты обиды,

Которых в той жизни хватало с лихвой.

И кто-то, быть может, подастся в хасиды.

А кто-то лишь сменит свои адрес и строй.

В России могли их словами поранить…

Израиль их «русскими» с ходу нарек.

И «Русская улица» – это как память

Всему, что уже отслужило свой срок.

Но в сердце хранятся семейные даты.

И праздникам нашим оказана честь.

Российские парни уходят в солдаты.

И русская речь не кончается здесь.

А в душах иная страна прорастает

Сквозь беды и радость, бои и бедлам…

И молодость, словно израильский танец,

Несется по прошлым и будущим дням.

И местный пейзаж, как полотна Гогена,

Привычен уже и прочтен наизусть.

И только навеки останется в генах

Необъяснимая русская грусть.

Уже декабрь…

И потому

Зима соскучилась по снегу.

Как я соскучился по смеху —

По твоему.

Безудержный, искристый,

Смех от души!

Неистовый и чистый,

Снег, поспеши!

Морозами расколота,

Земля все ждет его.

И мне, как полю,

Холодно

Без смеха твоего.

Была ты женщиной без имени.

В твоей загадочной стране —

Меж днями алыми и синими

Однажды ты явилась мне.

Я ни о чем тебя не спрашивал.

Смотрел, надеялся и ждал.

Как будто жизнь твою вчерашнюю

По синим отблескам читал.

Ты улыбнулась мне доверчиво.

И, не спеша, ушла в закат.

И от несбывшегося вечера

Остался только влажный взгляд.

На свадьбе много было спето песен.

Лишь мама за столом была грустна.

Давным-давно ее медовый месяц

На первом дне оборвала война.

И целый век одной надеждой прожит.

Всю жизнь она отца с войны ждала.

Я не хочу, чтоб наше счастье тоже

Когда-нибудь беда оборвала.

Медовый месяц – быть с тобою рядом.

Медовый месяц – знать, что любишь ты.

Идем ли на рассвете майским садом,

Или дарю я поздние цветы.

И мы с тобой несемся в вихре вальса

Навстречу счастью и своей судьбе.

Прости, что я немного задержался,

Пока дорогу отыскал к тебе.

Пусть не стихает эхо наших песен.

Мне так спокойно возле добрых глаз.

Медовый месяц, ах, медовый месяц,

Ты никогда не уходи от нас.

Разочарованная девочка

Уже не верит никому.

Она была в любви доверчива,

Что оказалось ни к чему.

Ее кумир – лихой наездник —

Был однолюб… Любил коней.

Она еще о счастье грезит,

А он давно забыл о ней.

А он не мог ни дня без скачек.

Двоих не уместишь в седле.

И девочка вдогонку плачет

То ль по нему, то ль по себе.

Не смейте забывать учителей.

Они о нас тревожатся и помнят

И в тишине задумавшихся комнат

Ждут наших возвращений и вестей.

Им не хватает этих встреч нечастых.

И сколько бы ни миновало лет,

Слагается учительское счастье

Из наших ученических побед.

А мы порой так равнодушны к ним:

Под Новый год не шлем им поздравлений

И в суете иль попросту из лени

Не пишем, не заходим, не звоним.

Они нас ждут. Они следят за нами.

И радуются всякий раз за тех,

Кто снова где-то выдержал экзамен

На мужество, на честность, на успех.

Не смейте забывать учителей.

Пусть будет жизнь достойна их усилий.

Учителями славится Россия.

Ученики приносят славу ей.

Не смейте забывать учителей…

Последние дни февраля

Завьюжены, но искристы.

Еще не проснулась земля,

А тополю грезятся листья.

И вьюга, как белый медведь,

Поднявшись на задние лапы,

Опять начинает реветь,

Весенний почувствовав запах.

Я всё это видел не раз,

Ведь всё на Земле повторимо.

И вёсны пройдут через нас,

Как входят в нас белые зимы.

Спасибо за то, что ты есть.

За то, что твой голос весенний

Приходит, как добрая весть

В минуты обид и сомнений.

Спасибо за искренний взгляд:

О чем бы тебя ни спросил я —

Во мне твои боли болят,

Во мне твои копятся силы.

Спасибо за то, что ты есть.

Сквозь все расстоянья и сроки

Какие-то скрытые токи

Вдруг снова напомнят – ты здесь.

Ты здесь, на земле. И повсюду

Я слышу твой голос и смех.

Вхожу в нашу дружбу, как в чудо,

И радуюсь чуду при всех.

Когда любовь навек уходит,

Будь на прощанье добрым с ней.

Ты от минувшего свободен,

Но не от памяти своей.

Прошу тебя – будь благороден,

Оставь и хитрость и вранье.

Когда любовь навек уходит,

Достойно проводи ее.

Достоин будь былого счастья,

Признаний прошлых и обид.

Мы за былое в настоящем

Должны оплачивать кредит.

Так будь своей любви достоин,

Пришла или ушла она…

Для счастья – все мы равно стоим.

У горя – разная цена.

Гирлянду моста навесного

Скрепили стальные шнуры.

И клавиши досок сосновых

Звучат от случайной игры.

Идем мы по музыке зыбкой.

Внизу – как над пропастью —

Тишь.

Ты страх ободряешь улыбкой

И к берегу явно спешишь.

И вроде моста навесного,

Над бездной сомнений и бед,

Ко мне пролегло твое слово,

Надежней которого нет.

Я не тебя вначале встретил,

А голос твой…

Но я не знал.

Он не спросил и не ответил.

Заворожил и вдруг пропал.

Я не тебя,

А смех твой встретил,

Похожий на лазурный плеск.

Он был и радостен, и светел.

Заворожил и вдруг исчез.

И лишь потом тебя я встретил.

О, как была ты молода!

Но понял я, Что это ветер

Заворожил меня тогда.

Спускалась женщина к реке,

Красива и рыжеголова.

Я для нее одно лишь слово

Писал на выжженном песке.

Она его читала вслух.

«И я люблю…» —

Мне говорила.

И повторяла:

«Милый, милый…» —

Так,

Что захватывало дух.

Мы с ней сидели на песке.

И солнце грело наши спины,

Шумели сосны-исполины,

Грачи кричали вдалеке.

Я в честь ее стихи слагал.

Переплывал Быстрину нашу,

Чтобы собрать букет ромашек

И положить к ее ногам.

Она смеялась и гадала,

И лепестки с цветов рвала.

То ль клятв моих ей не хватало,

То ль суеверною была.

С тех пор прошло немало лет.

Глаза закрою – вижу снова,

Как я пишу одно лишь слово,

Которому забвенья нет.

Поэзия жива своим уставом.

И если к тридцати не генерал,

Хотя тебя и числят комсоставом,

Но ты как будто чей-то чин украл.

Не важно, поздно начал или рано,

Не всё зависит от надежд твоих.

Вон тот мальчишка – в чине капитана,

А этот, старец, ходит в рядовых.

Пусть ничего исправить ты не вправе,

А может, и не надо исправлять.

Одни идут годами к трудной славе,

Другим всего-то перейти тетрадь.

Живу не так, как бы хотелось,

Заели суета и быт.

И осторожность, а не смелость

Порою мной руководит.

Живу не так, как мне мечталось,

Когда я пылок был и юн.

И только музыка осталась

От тех, не знавших фальши, струн.

Живу не так, как нас учили

Ушедшие учителя,

Когда судьбу Земли вручили,

О чем не ведала Земля.

Живу не так… но, слава Богу,

Я различаю свет и мрак.

И не судите слишком строго

Я ненавижу в людях ложь.

Она порой бывает разной —

Весьма искусной или праздной,

И неожиданной, как нож.

Я ненавижу в людях ложь.

И негодую, и страдаю,

Когда ее с улыбкой дарят,

Так, что сперва не разберешь.

Я ненавижу в людях ложь.

От лжи к предательству – полшага.

Когда-то все решала шпага.

А ныне старый стиль негож.

Я ненавижу в людях ложь.

И не приемлю объяснений.

Ведь человек – как дождь весенний.

А как он чист – апрельский дождь.

Я ненавижу в людях ложь.

Это чудо, что ты приехал!

Выйду к морю – на край Земли,

Чтоб глаза твои синим эхом

По моим, голубым, прошли.

Это чудо, что ты приехал!

Выйду к Солнцу – в его лучи.

Засмеются весенним смехом

Прибежавшие к нам ручьи.

Море льдами еще покрыто,

Замер в слайде янтарный бег.

В чью-то лодочку, как в корыто,

Белой пеной набился снег.

Мы идем вдоль волны застывшей,

Вдоль замерзших ее обид.

И никто, кроме нас, не слышит,

Как во льдах синева грустит.