Афанасий Фет Лирика


* * *

Стихом моим незвучным и упорным

Напрасно я высказывать хочу

Порыв души, но, звуком непокорным

Обманутый, душой к тебе лечу.

Мне верится, что пламенную веру

В душе твоей возбудит тайный стих,

Что грустию невольною размеру

Она должна сочувствовать на миг.

Да, ты поймешь, поймешь – я это знаю –

Все, чем душа родная прожила, –

Ведь я ж всегда по чувству угадаю

Твой след везде, где ты хоть раз была.

1842


<<…>> Ничто не сближает людей так, как искусство, вообще – поэзия в широком смысле слова. Такое задушевное сближение само по себе поэзия. Люди становятся чутки и чувствуют и понимают то, для полного объяснения чего никаких слов недостаточно. <<…>>

А. А. Фет. «Ранние годы моей жизни».

* * *

Иным достался от природы

Инстинкт пророчески слепой –

Они им чуют, слышат воды

И в темной глубине земной…

Великой Матерью любимый,

Стократ завидней твой удел –

Не раз под оболочкой зримой

Ты самое ее узрел…

Ф. И. Тютчев.

Стихотворение, посвященное А. А. Фету


<<…>> Да – есть связи на жизнь и смерть. За минуту участия женственного этой мужески-благородной, этой гордой души, за несколько редких вечеров, когда мы оба бывали настроены одинаково, – я благодарю Провидение больше, в тысячу раз больше, чем за всю мою жизнь.

Ему хотелось скрыть от меня слезу – но я ее видел.

<<…>> Если я спас его для жизни и искусства – он спас меня еще более, для великой веры в душу человека . <<…>>

А. А. Григорьев.

Из повести «Листки из рукописи

скитающегося софиста».

* * *

<<…>> Всем прожитым был он пресыщен, все прожитое было ему гадко.

А между тем он был в полном цвете молодых сил, которые развились в нем свободно и широко.

Он был хорош, как муж, но на устах его мелькала иногда обаятельная, змеиная улыбка женщины. Минуты такой улыбки бывали редки, но они бывали. И то не были минуты мечтательности, ибо мечтательность есть ожидание лучшего. Нет! То был страшный, непостижимый, противоречащий рассудку возврат первоначальных детских снов, розовых сияний, какими окружен Божий мир для едва пробудившегося сознания. В нем была способность усыплять свое я и во время сна накидывать на него сброшенную оболочку.

В нем была способность обманывать себя, отрекаться от своего я , переноситься в предметы.

Он был художник в полном смысле этого слова: в высокой степени присутствовала в нем способность творения… <<…>>

С способностью творения в нем росло равнодушие.

Равнодушие – ко всему, кроме способности творить, – к Божьему миру, как скоро предметы оного переставали отражаться в его творческой способности, к самому себе, как скоро он переставал быть художником.

Так сознал и так принял этот человек свое назначение в жизни… Страдания улеглись, затихли в нем, хотя, разумеется, не вдруг.

Этот человек должен был или убить себя, или сделаться таким, каким он сделался… Широкие потребности даны были ему судьбою, но, пущенные в ход слишком рано, они должны были или задушить его своим брожением, или заснуть, как засыпают волны, образуя ровную и гладкую поверхность, в которой отражается светло и ясно все окружающее. <<…>>

Я не видал человека, которого бы так душила тоска, за которого бы я более боялся самоубийства.

Я боялся за него, я проводил часто ночи у его постели, стараясь чем бы то ни было рассеять это страшное хаотическое брожение стихий его души. <<…>>

Он смеялся цинически над моею жаждой веры, убеждая меня, что я слишком умен, чтобы верить во что-нибудь. <<…>>

…Но зачем же сердце просит доверенности, зачем стремится оно жадно разделить каждое святое, прекрасное впечатление?.. <<…>>

Да! Этот человек один из немногих избранников искусства – и у меня есть назначение около него… <<…>>

А. А. Григорьев. «Офелия» .

Загрузка...