В день нашей свадьбы мне было сорок шесть, а ей восемнадцать. Я уже знаю, что вы думаете: пожилой мужчина (с брюшком, лысоватый, хромой на одну ногу, с деревянными зубами) применяет мужскую власть, умерщвляя таким образом несчастную молодость…
Но это неправда.
Понимаете, это именно то, против чего я возражаю.
В нашу первую брачную ночь я прохромал вверх по лестнице с лицом, раскрасневшимся от выпивки и танцев, и увидел, что тетушка нарядила ее в нечто полупрозрачное – шелковый воротничок чуть вспархивал в ритм с дрожью, которая ее била. И я ничего не смог.
Я принялся нежно говорить с ней, обнажил перед ней свое сердце. Она была прекрасна, а я стар, уродлив, потерт. Странный это получился брак, корнями он произрастал не из любви, а из расчета. Ее отец был бедняком, мать болела. Поэтому она и оказалась здесь. Я все это прекрасно знал. Я и в мечтах своих не надеялся прикоснуться к ней, сказал я ей, когда увидел ее страх и – «отвращение», вот какое слово я использовал.
Она заверила меня, что никакого «отвращения» ко мне не испытывает, хотя я и видел, что ее (красивое, покрывшееся румянцем) лицо исказилось от этой лжи.
Я предложил ей стать… друзьями. Просто делать вид, будто мы стали мужем и женой в физическом смысле. Она должна чувствовать себя в моем доме свободной и счастливой и пытаться думать о нем как о своем собственном. Большего я от нее и не жду.
Так мы и жили. Мы стали друзьями. Близкими друзьями. И только. Но и это было немало. Мы вместе смеялись, вместе принимали решения, касающиеся хозяйства, – она научила меня больше думать о слугах, обмениваться с ними не только общими словами. Она оказалась практичной, и под ее руководством мы успешно обновили комнаты, заплатив лишь часть того, что ожидали растратить. Видеть, как она оживляется, когда я вхожу, как наклоняется ко мне, обсуждая хозяйственные вопросы, – все это так радовало меня, что я словами и передать не могу. Я был счастлив, очень счастлив, но теперь нередко ловил себя на том, что бормочу, сам того не желая, что-то похожее на молитву: Она здесь, все еще здесь. Словно бурная река пронесла воды сквозь мой дом, в котором теперь стоял запах свежести и возникало ощущение присутствия чего-то роскошного, естественного, захватывающего.
Как-то вечером перед группой собравшихся друзей она по собственному почину стала петь дифирамбы в мой адрес: я, мол, хороший человек, вдумчивый, умный, добрый.
Наши глаза встретились, и я понял: она говорит все это искренне.
На следующий день она оставила записку у меня на столе. Хотя скромность не позволила ей выразить чувства словами или действиями, в записке говорилось, что моя доброта к ней привела к желанному результату: она чувствовала себя счастливой, ей было хорошо в нашем доме, и она желала, как было написано, «раздвинуть границы нашего счастья до тех интимных пределов, которые мне до сих пор не знакомы». Она просила меня направить ее в этом, как я направлял ее «во множестве других аспектов взросления».
Я прочел записку, пришел на ужин и увидел, что она вся горит. Мы обменялись там, прямо перед слугами, откровенными взглядами, удовлетворенные тем, что каким-то образом сумели сотворить для себя из совершенно неподходящих материалов.
Той ночью в ее постели я старался оставаться таким, каким был прежде: нежным, уважительным, почтительным. Между нами почти ничего не было – мы целовались, обнимались, – но представьте, если можете, изобилие этой неожиданной щедрости. Мы ощутили поднимающуюся в нас волну похоти (да, конечно), но опирающуюся на не терпящую суеты крепкую привязанность, которую мы создали: узы доверительности, прочные и искренние. Я не был неопытным человеком – в молодости отдал дань страстям; провел немало времени (хотя мне и стыдно в этом признаваться) на Марбл-элли, в Бэнд-бокс, в ужасном Волчьем логове. Один раз был женат и с пользой для здоровья женат… но глубина этого чувства была для меня абсолютно внове.
Мы молча согласились на еще большее расширение границ этого «нового континента» следующей ночью, и я отправился в мою типографию утром, борясь с силой гравитации, которая притягивала меня к дому.
И этот день – увы – стал днем падения балки.
Да, да. Представьте себе такое везение!
Когда я сидел за моим рабочим столом, с потолка упала балка, ударив меня прямо по этому месту. И потому наш план пришлось отложить до моего выздоровления. По совету моего врача, я слег в…
Некий хворь-ларь считался… считалось, что он…
ханс воллман
Целительный.
роджер бевинс iii
Целительный, да. Спасибо, мой друг.
ханс воллман
Всегда рад.
роджер бевинс iii
И вот я лежу в гостиной в моем хворь-ларе, чувствуя себя последним идиотом, лежу в той самой гостиной, по которой мы недавно (радостно, виновато, ее рука в моей) прошли по пути в ее спальню. Потом вернулся врач, и его помощники унесли мой хворь-ларь в его хворь-телегу, и я понял, что… понял, что реализацию нашего плана придется отложить на неопределенное время. Какое разочарование! И когда же я теперь познаю все радости супружеской постели, когда буду созерцать ее обнаженную, когда она посмотрит на меня в известном состоянии с жадным ртом, зардевшимися щеками, когда ее волосы, освобожденные чувственным движением, рассыплются, наконец, покрыв нас?
Что ж, похоже, нам придется дождаться моего полного выздоровления.
Вот уж воистину досадное недоразумение.
ханс воллман
Однако все тяготы можно вынести.
роджер бевинс iii
Именно так.
Хотя, признаю, я в то время так не считал. В то время на хворь-телеге, но все же не связанный обязательствами, я обнаружил, что на краткое время могу покидать мой хворь-ларь, и бросился прочь, подняв небольшие облачка пыли, и даже разбил вазу, стоявшую на крыльце. Но моя жена и тот доктор, с серьезным видом обсуждавшие мою травму, ничего не заметили. Я не мог это вынести. И потому, признаю, дал волю раздражению – разогнал собак, пробежав среди них, вызвав в голове каждой представление о медведе. Тогда я был способен на это! Ах, какие то были денечки! Теперь я не то что не могу вызвать в голове собаки представление о медведе, я и нашего молчаливого молодого друга не могу привести сюда на обед!
(А ведь он кажется молодым, правда, мистер Бевинс? Телосложением? Осанкой?)
Как бы то ни было, я вернулся в свой хворь-ларь, проливая вот так слезы о том, что мы… вы, молодой человек, уже знаете об этом? Когда мы только прибываем в этот больничный двор, молодой сэр, и нам хочется плакать, вот что происходит: мы чуть-чуть напрягаемся, и у нас в суставах возникает легкое нездоровое ощущение, внутри нас взрываются маленькие пузырьки. Иногда мы можем немного обгадиться, если свежие. Именно это я и сделал на телеге в тот день – я от злости обгадился немного в своем хворь-ларе. И какой результат? Какашка так и оставалась со мной все это время и, если уж откровенно (я надеюсь, вам это не покажется грубым, молодой сэр, или отвратительным и, я надеюсь, это не разрушит нашу зарождающуюся дружбу), по-прежнему остается там, в эту самую минуту, в моем хворь-ларе, хотя, надо сказать, уже изрядно подсохла!
Бог мой, вы что – ребенок?
Он ребенок, правда?
ханс воллман
Я тоже теперь так думаю. Вот когда вы спросили.
Вот он идет.
Почти полностью сформировавшийся.
роджер бевинс iii
Мои извинения. Господи милостивый. Попасть в хворь-ларь еще ребенком и слушать, как взрослый подробно рассказывает о наличии засохших какашек в его хворь-ларе… не идеальный вариант входа в новый… ммм…
Мальчик. Совсем еще мальчик. Боже мой.
Приношу извинения.
ханс воллман
– Знаете, – сказала мне миссис Линкольн, – президент каждую зиму должен давать несколько государственных обедов, очень дорогостоящих обедов. Если я устрою три больших приема, то государственные обеды можно вычеркнуть из программы. Если бы я могла убедить мистера Линкольна посмотреть на это моими глазами, то не замедлила бы воплотить эту идею в жизнь.
– Думаю, вы правы, – сказал президент. – Вы убедительно отстаиваете свою точку зрения. Я думаю, мы должны остановиться на приемах.
Вопрос был решен и сделаны приготовления для первого приема.
Источник: «За кулисами,
или Тридцать лет рабства
и четыре года в Белом доме».
Элизабет Кекли.
Аболиционисты критиковали увеселительные мероприятия в Белом доме, многие из них не принимали приглашения. Говорилось, что отказ Бена Уэйда[1] был высказан в резких словах: «Знают ли президент и миссис Линкольн, что идет Гражданская война? Если не знают они, то мистер и миссис Уэйд знают и по этой причине отказываются участвовать в празднествах и увеселениях».
Источник: «Подъем флага
в Вашингтоне, 1860–1865».
Маргарет Лич.
Дети, Тэд и Уилли, постоянно получали подарки. Уилли был так доволен, когда получил малютку-пони, что хотел кататься на нем каждый день. Погода стояла переменчивая, и пребывание на открытом воздухе привело к жестокой простуде, которая перешла в лихорадку.
Кекли. Там же.
Вечером пятого Уилли горел в лихорадке, а его мать одевалась к приему. Каждый вдох давался ему с трудом. Она поняла, что у него прилив крови к легким и перепугалась.
Источник: «Двадцать дней».
Дороти Мезерв Кунхардт
и Филип Б. Кунхардт-мл.
Вечеринка [Линкольнов] подверглась жестокой критике, но все важные персоны пришли.
Лич. Там же.
Из-за большого скопления народа видеть можно было только тех, кто перед тобой; люди ошеломленно двигались словно по торговым рядам, сквозь облака духо́в, одеколонов, благовоний, опахал, париков, шляпок, гримасничающих лиц, ртов, разверстых во внезапных криках то ли радости, то ли ужаса – трудно сказать.
Источник:
«Все это я видела своими глазами:
Мемуары грозного времени».
Миссис Маргарет Гарретт.
Экзотические цветы из президентской оранжереи стояли в вазах через каждые несколько ярдов.
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
Дипломатический корпус был представлен блестящей группой – лорд Лайонс, месье Мерсье, месье Стекль, месье вон Лимбург, сеньор Тассара, граф Пипер, шевалье Бертинатти[2] и другие.
Лич. Там же.
Многоярусные люстры над коврами цвета зеленой морской пены освещали Восточную гостиную.
Источник:
«Восхождении к величию».
Дэвид фон Дрель.
В Голубой гостиной раздавалась многоголосая трескотня, там европейцы, разговаривавшие на идеальном французском, воздавали хвалу генералу Макдоуэлу[3].
Лич. Там же.
Каждый народ, каждая раса, каждый чин, люди любого возраста и роста, имевшие разную ширину груди, высоту голоса, по-разному причесанные, стоявшие в разных позах и источавшие разные запахи – все они были здесь и представляли, казалось, ожившую радугу, звучащую множеством голосов.
Гарретт. Там же.
Присутствовали несколько членов кабинета, сенаторы, члены палаты представителей, выдающиеся граждане и красивые женщины почти из каждого штата. Офицеров в ранге ниже командира дивизии на приеме не было. Приехали французские принцы и принц Феликс Зальм[4], знатный пруссак и кавалерийский офицер, служивший в штабе генерала Бленкера…
Лич. Там же.
…ослепительный германец Салум[5]; братья Уитни (неразличимые близнецы, если не считать нашивок: у одного капитанские, у другого лейтенантские); посол Торн-Тули; мистер и миссис Фессенден; романистка Э. Д. Э. Н. Саутуорт; Джордж Фрэнсис Трейн[6] и его красавица жена («в два раза моложе его и в два раза выше», как шутили остряки того времени).
Гарретт. Там же.
Почти потерявшаяся на фоне громадной цветочной композиции, стояла кружком группка сутулых пожилых джентльменов. Они взволнованно обсуждали что-то, склонив головы к центру. Там были Абернези, Севилья и Корд – все они умрут в течение года. Поблизости находились сестры Кастен, ужасающе высокие и бледные, похожие на гипсовые тычинки, тянущиеся к свету, они пытались услышать, о чем говорят мужчины.
Источник:
«Юнионистская цитадель:
воспоминания и впечатления».
Джо Брант.
В одиннадцать часов миссис Линкольн, держа президента под руку, возглавила шествие гостей по Восточной гостиной.
Лич. Там же.
Мы все ринулись в первый ряд, когда некий неизвестный мне человек принялся демонстрировать новый танец – «Мерри-Джим». По просьбе людей, окруживших его, он под аплодисменты продемонстрировал танец еще раз.
Гарретт. Там же.
Все неплохо повеселились, когда выяснилось, что слуга запер дверь в официальный обеденный зал и забыл, куда положил ключ. «Я предпочитаю движение вперед!» – воскликнул кто-то. «Наступление по фронту замедляется только скудоумием командующих», – сказал другой, пародируя недавнее выступление в конгрессе.
Лич. Там же.
Мне пришло в голову, что передо мной плохо организованное человеческое сообщество, подстегиваемое собственным бездарным коллективным разумом, ведущим вооруженный народ к военной катастрофе, о которой не имеет ни малейшего представления: громадный пульсирующий организм, наделенный непосредственностью и способностью предвидения, на уровне новорожденных щенков.
Из личного письма
Альберта Слоуна,
с разрешения семьи Слоун.
Война продолжалась меньше года. Мы пока не знали, что она такое.
Источник: «Захватывающая юность:
молодость Гражданской войны».
Э. Дж. Фрейм.
Когда ключ наконец нашли и подвыпившие гости потекли в зал, у миссис Линкольн были все основания гордиться великолепием трапезы.
Лич. Там же.
Длина зала составляла сорок, а ширина – тридцать футов, и он настолько поражал разноцветьем, что, казалось, был заполнен еще до нашего прихода.
Источник:
«Линкольны: портрет супружества».
Даниэль Марк Эпштейн.
Рекой текли дорогие вина и напитки, а громадная японская чаша вместила десять галлонов пунша из шампанского.
Лич. Там же.
Миссис Линкольн воспользовалась услугами почтенного владельца кейтеринговой компании С. Хеердта из Нью-Йорка. Ходили слухи, что это обошлось в десять тысяч долларов. Все было учтено: люстры украшены цветами, на сервировочных столиках розовые лепестки, разбросанные на вырезанных зеркальных прямоугольниках.
Брант. Там же.
Свинская и избыточная демонстрация роскоши в военное время.
Слоун. Там же.
Эльза хранила молчание и только сжимала мою руку. Возникало ощущение, что примерно так развлекались в древности. Какая щедрость! Как милы наши дорогие хозяева!
Источник:
«Наша столица во время войны».
Петерсен Уиккетт.
В гостиной стоял длинный стол, на нем – гигантское зеркало с массой различных засахаренных сладостей причудливой формы. Наиболее узнаваемым были форт Самтер[7], боевой корабль, храм свободы, китайская пагода, швейцарское шале…
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
… облагороженные копии храма, окруженные богинями свободы, китайские пагоды, множество рогов изобилия, фонтаны со струями из сахарной ваты, охваченные со всех сторон звездами…
Источник: «Вашингтон мистера Линкольна».
Стэнли Киммел.
Ульи, роящиеся подобиями пчел, были заполнены русской шарлоткой. Слабый намек был дан и на войну с помощью шлема с покачивающимся плюмажем из сахарной ваты. Добрый американский сорокапушечный фрегат «Юнион» с поставленными парусами держали на руках херувимы, обернутые американскими флагами…
Лич. Там же.
На боковом столике высился форт Пикенс[8], тоже в сахаре и в окружении кое-чего более съедобного, чем брустверные орудия в форме великолепно приготовленных куриных ножек…
Киммел. Там же.
Сахар, текущий по статуе Свободы[9], подобием занавеса спускался на китайскую пагоду, внутри которой в пруду из сахарных волокон плавали миниатюрные шоколадные рыбки. А рядом похотливые бисквитные ангелы отмахивались от пчел, висевших на тончайших ниточках глазури.
Уиккетт. Там же.
Эта поначалу изящно-идеальная сахарная столица претерпела разграбление – участники празднества хватали целые городские кварталы, засовывали их в карманы, чтобы разделить с близкими дома. Позднее тем вечером кто-то налетел на стеклянный столик, и некоторые сахарные сооружения на глазах гостей исчезли.
Гарретт. Там же.
На обед подали нежное фазанье мясо, жирных куропаток, стейки из оленины и деревенские окорока; гости объедались утками-нырками и свежими индейками, тысячами приливных устриц уже без створок, снятых часом ранее, и охлажденными, глотали их сырыми, запеченными в масле и панировочных сухарях или тушенными в молоке.
Эпштейн. Там же.
Эти и другие кулинарные изыски лежали повсюду в таком изобилии, что даже объединенная атака тысячи или более гостей не смогла опустошить столы.
Киммел. Там же.
Но радости в этом вечере для рассеянно улыбающейся хозяйки и ее мужа не было. Они постоянно поднимались по лестнице посмотреть, как там Уилли, а Уилли стало совсем плохо.
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
Сочные ноты оркестра морской пехоты доносились снизу в комнату больного слабым, приглушенным шепотком, похожим на безутешное тихое рыдание далеких духов.
Кекли. Там же.
Уилли лежал в спальне Принца Уэльского[10] с ее темными фиолетовыми стенами и золочеными кисточками.
Эпштейн. Там же.
Щечки его красивого пухлого личика горели от жара, ноги беспокойно двигались под темно-бордовым одеялом.
Источник: «История вблизи».
Под редакцией
Ренарда Кента.
Свидетельство миссис
Кейт О’Брайен.
Ужас и оцепенение президентской четы легко может представить каждый, у кого есть любимое дитя и кто пережил страх, присущий всем родителям: а что если Судьба не ценит эту жизнь так же высоко, как они, и решит распорядиться ею по собственной прихоти?
Источник:
«Избранные письма
Гражданской войны
Эдвина Уиллоу».
Под редакцией Констанс Мейз.
Страх сжимал их сердца, когда они в очередной раз спускались, чтобы услышать певцов, приглашенных ради этого события, – семейство Хатчинсон[11]. Хатчинсоны с пугающей достоверностью исполняли песню «Корабль в огне» о сильнейшей грозе на море, воспроизводя отчаянные крики попавших в ловушку пассажиров, матери, прижимающей ребенка к «белоснежной груди», топот, толпу, и рев голосов: «Пожар! Пожар!».
Побледнели моряки, увидев это,
Их глаза засверкали в отблесках света,
Дыма густые кольца все страшней,
Упаси, Господи, сгинуть в огне[12].
Кунхардт и Кунхард. Там же.
Шум и топот достигли такой громкости, что если ты хотел, чтобы тебя услышали, то должен был кричать. Экипажи продолжали прибывать. Окна распахнули, и возле них стали собираться люди, надеясь подышать свежим вечерним воздухом. А комната дышала воздухом радостной паники. Я ощутил слабость и, думаю, не я один. Дамы тут и там полулежали в креслах. Пьяные мужчины слишком уж внимательно разглядывали картины.
Гаррет. Там же.
Раздавались громкие визги.
Слоун. Там же.
Один из гостей, казалось, был совершенно счастлив – облаченный в оранжевые брюки, синий распахнутый фрак, он стоял у сервировочного столика, и выглядел как блистательный итальянский эмигрант Амбрусси, обретший, наконец, дом своей мечты.
Уиккетт. Там же.
Таких цветочных композиций еще не знала история! Чего стоили устремляющиеся ввысь взрывы красок, такие роскошные – вскоре их выбросят высыхать и вянуть на тусклом февральском солнце. Туши животных – «мясо» – теплые, усыпанные зеленью, на дорогих блюдах, сочные, парящие, убраны бог знает куда, наверняка выброшены и теперь снова превратились в обыкновенные, хотя и с недостающими частями, трупы после короткого возвышения до статуса приносящей удовольствие еды. Тысячи платьев, разглаженных сегодня с таким почтением, все пятнышки счищены еще за дверью, подолы подобраны для поездки в экипаже, – где они теперь? Хоть одно из них выставлено в музее? Хоть сколько-нибудь хранится ли теперь на чердаке? Большинство превратились в прах. Как и женщины, которые носили их с такой гордостью в этот краткий миг великолепия.
Источник:
«Светская жизнь во время Гражданской войны:
веселье, кровавая бойня, истребление».
Неопубликованная рукопись. Мелвин Картер.
Многие гости более всего запомнили прекрасную луну, которая светила в тот вечер.
Источник: «Время войны и утрат».
Энн Брайни.
В нескольких описаниях того вечера отмечается яркое сияние луны.
Источник: «Долгая дорога к славе».
Эдвард Холт.
Общая черта этих описаний – золотистая луна, причудливо висящая над сценой.
Источник:
«Вечера в Белом доме: Антология».
Бернадетт Эвон.
В ту ночь луны не было видно, только затянутое тучами небо.
Уиккетт. Там же.
Жирный зеленый полумесяц висел над безумной сценой, как бесстрастный судья, привычный ко всем человеческим глупостям.
Источник: «Моя жизнь».
Долорес П. Левентроп.
Полная луна в ту ночь была желто-красной, она словно отражала свет какого-то земного пожара.
Слоун. Там же.
Двигаясь по комнате, я видел серебряный лунный клин в окне – словно какой-то нищий старик хотел напроситься в гости.
Картер. Там же.
Ко времени когда подали обед, луна, маленькая и голубая, стояла высоко в небе, она по-прежнему светила ярко, хотя и слегка уменьшилась.
Источник:
«Ушедшие времена». Неопубликованные
мемуары. Ай. Б. Бригг III.
Вечер был темный, безлунный, надвигалась гроза.
Источник: «Те самые веселые годы».
Альберт Трандл.
Гости начали разъезжаться, а среди ночных звезд висела полная желтая луна.
Источник: «Вашингтонская власть».
Д. В. Физерли.
Тучи висели тяжелые, свинцовые и низкие, тускло-розоватые. Луны не было. Мы с мужем отлучились, чтобы проведать наверху страдающего юного Линкольна. Я произнесла про себя молитву за мальчика. Мы нашли свой экипаж и отправились домой, где мирно спали наши собственные дети, слава милосердному Богу.
Источник: «Одна мать вспоминает»,
Абигейл Сервис
Последние гости ушли с рассветом. Слуги в подвале работали всю ночь: мыли посуду, убирали, допивали остатки вина. Некоторые из них – разогретые, усталые и пьяные – затеяли спор, который привел к кулачной драке на кухне.
Фон Дрель. Там же.
Я несколько раз слышал, как произносили шепотом: не гоже было устраивать такое веселье, когда сама смерть стучится в дверь; и, возможно, чем скромнее общественная жизнь в такие времена, тем лучше.
Источник:
«Избранные письма военного времени
Барбары Смит-Хилл».
Под редакцией
Томаса Скофилда и Эдварда Морана.
Время тянулось медленно; наступило утро, и Уилли стало хуже.
Кекли, там же.
Вчера около трех часов появилась немалая процессия – около двадцати экипажей, которые некуда ставить… Они разместились на лужайках перед домами и вкривь и вкось на кладбищенской земле у ограды… И кто бы вы думали появился из катафалка? Конечно сам мистер Л. собственной персоной, я не могла его не узнать, но только был он ссутулившийся и печальный, его чуть ли не вести приходилось, он словно не хотел входить в юдоль скорби… Я еще не знала печальной новости и на мгновение была озадачена, но вскоре ситуация прояснилась, и я стала молиться за мальчика и семью – в газетах много писали о его болезни, и вот теперь печальный исход… Экипажи в течение следующего часа все прибывали, и наконец по улице стало ни проехать, ни пройти.
Большая толпа исчезла в часовне, и у моего открытого окна я слышала, что происходит внутри: музыка, служба, рыдания. Потом толпа начала рассеиваться, экипажи трогались с места, некоторые из них сцепились – не расцепить, улица и небольшие лужки превратились в сплошную толкучку.
И вот сегодня опять влага и сырость, и около двух появилась маленькая коляска, из нее вышел президент, на сей раз в сопровождении трех джентльменов: один молодой и два СТАРЫХ. Их у ворот встретил мистер Уэстон с молодым помощником, и все они зашли в часовню… Вскоре к помощнику присоединился еще один, они вынесли маленький гроб, поставили на тележку и скорбная процессия двинулась: впереди тележка, следом президент и сопровождающие. Направились они, вероятно, в северо-западный угол кладбища. Склон холма там довольно крутой, а дождь все продолжался, и потому здесь смешалась скорбь и безудержная неразбериха, помощники с трудом удерживали гроб на тележке, и в то же время все участники процессии, даже мистер Л., старательно пытались сохранить равновесие на скользкой траве.
Как бы то ни было, бедный ребенок Линкольна останется за дорогой, что бы ни писали газеты о его грядущем возвращении в Иллинойс[13]. Им сдали в аренду место в склепе, принадлежащем судье Кэрроллу, и ты только представь себе эту боль, Эндрю: опустить своего любимого сына, словно подстреленную птицу, в холодные камени и оставить там.
Сегодня тихо, и даже Крик[14], кажется, несет свои воды тише обычного, дорогой брат. Только что появилась луна и осветила кладбищенские камни, на мгновение мне показалось, что на землю опустились ангелы разных форм и размеров: толстые ангелы, ангелы размером с собаку, ангелы на лошадях и проч.
Я привыкла к обществу мертвецов и нахожу их вполне приемлемыми в их обиталищах из земли и камня.
Источник:
«Вашингтон военного времени:
письма Изабель Перкинс времен
Гражданской войны».
Составитель и редактор
Нэш Перкинс III.
Запись от 25 февраля 1862 г.
Итак, президент оставил своего мальчика в арендованном склепе и вернулся к работе на благо страны.
Источник:
«Линкольн: история
для мальчиков».
Максвелл Флагг
Ничто не могло быть более умиротворяющим и прекрасным, чем расположение этой гробницы, к тому же она была практически не видна случайному посетителю кладбища, будучи последней слева в самом дальнем углу на вершине почти вертикального склона, спускавшегося к Рок-Крик. Быстрый поток приятно журчал, а оголенные верхушки крепких деревьев устремлялись в высокое небо.
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
В ранней юности я обнаружил, что у меня есть определенные пристрастия, которые мне казались вполне естественными и даже замечательными, а другим – отцу, матери, братьям, друзьям, учителям, священникам, бабушке и дедушке – они вовсе не представлялись ни естественными, ни замечательными, а напротив: извращенными и постыдными. Это вызывало у меня душевную боль, и я задавался вопросом: не должен ли я отказаться от своих пристрастий, жениться и обречь себя на некоторые, скажем так, жизненные разочарования? Я хотел быть счастливым (думаю, все хотят быть счастливыми) и потому завязал невинную – ну, хорошо, довольно невинную – дружбу с парнишкой из нашей школы. Но мы вскоре поняли, что для нас нет ни малейшей надежды, и потому (пропускаю некоторые подробности, взлеты и падения, новые начала, искренние решения и последующие предательства по отношению к этим решениям, там, в углу… боже мой, каретного сарая и так далее) как-то раз, день или два спустя после особо откровенного разговора, в котором Гилберт заявил о своем решении с завтрашнего дня «жить правильно», я взял мясницкий нож в свою комнату и, нацарапав одну записку родителям (лейтмотивом которой было простите меня), другую ему (я любил, а потому ухожу с чувством состоявшегося человека), я довольно варварски вскрыл себе вены на запястье прямо над фарфоровой ванночкой.
Почувствовав тошноту при виде такого количества неожиданно ярко-красной крови в белой ванночке, я одурело опустился на пол, и в то же время я… мне немного неловко, но позвольте сказать это: я передумал. И только тогда (почти уже на том свете, так сказать) понял я, что все вокруг невыразимо прекрасно и изумительно точно создано для нашего наслаждения. И еще я понял, что чуть не растранжирил чудесный дар, дар, который позволял каждый день блуждать по сему чувственному раю, сему великому рынку, куда любовно поставлялись все самое прекрасное: рои насекомых, танцующих в наклонных лучах августовского солнца, тройка черных лошадей, стоящих на поле голова к голове и по колено в снегу, аромат говяжьего бульона, приносимый ветерком через оранжевеющее окно, открытое в прохладную осень…
роджер бевинс iii
Сэр. Друг.
ханс воллман
Я что… я снова делаю это?
роджер бевинс iii
Делаете.
Вдохните. Все в порядке.
Кажется, наше новое пополнение немного вас тревожит.
ханс воллман
Тысяча извинений, молодой сэр, я только хотел на собственный манер приветствовать вас.
роджер бевинс iii
«При виде такого количества крови» вы, «почувствов тошноту», «одурело опустились на пол» и «передумали».
ханс воллман
Да.
Почувствовав тошноту при виде такого количества неожиданно ярко-красной крови в белой ванночке, я одурело опустился на пол, и в это же время я… мне немного неловко. И в этот же момент я передумал.
Понимая, что единственная моя надежда в том, что меня найдет кто-нибудь из слуг, я с трудом поплелся к лестнице и бросился вниз. А потом сумел добраться до кухни…
Где я и остаюсь.
Жду, когда меня найдут (упокоившись на полу головой к плите, близ перевернутого стула, прижимаясь щекой к апельсиновой кожуре), чтобы меня можно было оживить, поднять, чтобы привести дом в порядок после всего, что я натворил (мама будет недовольна), чтобы я мог выйти в этот прекрасный мир новым и более смелым человеком и начал жить! Буду ли я следовать своей наклонности? Непременно! Со смаком! Почти потеряв все, я теперь освободился от своих страхов, неуверенности и застенчивости. А когда я вернусь к жизни, то собираюсь истово странствовать по земле, вдыхать запахи, чувствовать, любить всех, кто будет встречаться мне на пути; касаться, вкушать, стоять неподвижно подле самого прекрасного в мире, такого, например, как: лягающаяся во сне собака в теневом треугольнике древесной кроны; пирамида из кусочков сахара на столешнице черного дерева, которую поправляют кубик за кубиком по какому-то неведомому чертежу; облако, похожее на овцу над ровным зеленым холмом, над которым на ветру энергично пляшут на веревке цветные рубашки, а внизу, в городе, происходят события фиолетово-голубого дня (муза воплощенной весны), и каждый двор в росистой траве, пронизанной цветами, явно сходит с ума от…
роджер бевинс iii
Друг.
Бевинс.
ханс воллман
У «Бевинса» было несколько наборов глаз Все они стреляли туда-сюда Несколько носов Все шмыгали Его руки (у него имелось несколько пар рук, или его руки действовали настолько быстро, что, казалось, будто их больше, чем на самом деле) двигались то туда, то сюда, брали что-то, подносили к лицу с самым дотошливым
Страшновато
Рассказывая свою историю, он нарастил себе столько дополнительных глаз, носов и рук, что его тело за ними исчезло Глаза, виноградины на лозе Руки ощупывают глаза Носы обнюхивают руки Порезы на всех запястьях
уилли линкольн
Новоприбывший сидел на крыше своего хворь-дома, удивленно глядя на мистера Бевинса.
ханс воллман
Иногда украдкой удивленно поглядывая на вас, сэр. На ваш заметный…
роджер бевинс iii
Ладно, говорить об этом нет нужды…
ханс воллман
Другой человек (тот, на которого упала балка) Совсем голый Член распух до размеров Глаз не мог оторвать
И этот его член покачивался, когда он
Тело как клецка Широкий плоский нос словно овечий…
И в самом деле совсем голый…
Ужасная вмятина в голове Как он может ходить и говорить с такой жуткой
уилли линкольн
И вдруг мы обнаружили, что к нам присоединился преподобный Эверли Томас
ханс воллман
Он прибыл, как прибывает всегда, прихрамывая на бегу, брови высоко подняты, встревоженно оглядывается, волосы стоят торчком, разверстый в ужасе рот образует идеальный круг. Но говорил, как всегда говорит, – с величайшим спокойствием и здравым смыслом.
роджер бевинс iii
Новенький? – спросил преподобный.
Кажется, мы имеем честь обратиться к некоему мистеру Кэрроллу, сказал мистер Бевинс.
Парень лишь недоуменно посмотрел на нас.
ханс воллман
Новенький был мальчиком лет десяти-одиннадцати. Хорошенький мальчонка, он моргал и испуганно оглядывался
преподобный эверли томас
Напоминает рыбу – выброшенная на берег, она лежит неподвижно, настороженно, остро ощущая свою беззащитность.
ханс воллман
Это напомнило мне о моем племяннике, который как-то раз провалился под лед на реке и пришел домой, продрогший до костей. Опасаясь наказания, он боялся войти в дом. Я нашел его – он притулился к двери, чтобы хоть как-то согреться, он был ошарашенный, виноватый, от холода почти лишенный всякой чувствительности.
роджер бевинс iii
Ты явно чувствуешь определенную тягу? – спросил мистер Воллман. Позыв. Идти? Куда-то? Где было бы удобнее?
Я чувствую, что должен подождать, сказал мальчик.
Это кое-что да значит! – сказал мистер Бевинс.
преподобный эверли томас
Ждать чего? – спросил мистер Клецка-Овца.
Моей матери, ответил я. Моего отца. Они сейчас придут. Чтобы забрать меня Мистер Клецка-Овца печально покачал головой Его член тоже закачался Печально
Прийти они могут, сказал многоглазый человек. Но вряд ли они тебя заберут.
Потом они все втроем рассмеялись А руки многоглазого человека принялись хлопать А мистер Клецка-Овца размахивал распухшим членом Даже преподобный смеялся Но хотя он и смеялся, вид у него был испуганный
В любом случае, надолго они не остаются, сказал мистер Клецка-Овца.
Все время будут хотеть поскорее оказаться где-нибудь в другом месте, сказал многоглазый.
Будут думать только о ланче, сказал преподобный.
Скоро настанет весна В рождественские игрушки никто и не играл У меня есть стеклянный солдатик, у которого поворачивается голова Эполеты взаимозаменяются Скоро раскроются бутоны цветов Лоуренс из сарая в саду даст нам всем по чашечке с семенами Я должен подождать сказал я
уилли линкольн
Я стрельнул в мистера Бевинса взглядом.
ханс воллман
Молодые не должны задерживаться.
роджер бевинс iii
Мэттисон, В возрасте девяти лет? Задержался меньше, чем на тридцать минут. Потом растворился с негромким хлопком, похожим на пук. Двайер, 6 лет и 5 месяцев? Когда появился, он вовсе не был в хворь-ларе. Явно заглянул сюда транзитом. Салливан, новорожденный младенец, задержался на двенадцать или тринадцать минут, ползучий визжащий шарик разочарованного света. Руссо, Свет очей матери, забранная на шестом году? Задержалась всего на четыре минуты. Смотришь на камень за камнем. «Я зачитываю по моему школьному учебнику».
ханс воллман
Бедняжка.
преподобный эверли томас
Близнецы Эванс, Покинули эту юдоль вместе в 15 лет и 8 месяцев, задержались на девять минут, а потом ушли совершенно одновременно (близнецы до конца). Персиваль Страут, в возрасте семнадцати лет, задержался на сорок минут. Салли Берджесс, 12 лет, любимая всеми, задержалась на семнадцать минут.
ханс воллман
Белинда Френч, Детка. Помните ее?
роджер бевинс iii
Размером с буханку хлеба, просто лежала, испуская тусклое свечение и эти пронзительные причитания.
преподобный эверли томас
Всего пятьдесят семь минут.
ханс воллман
Гораздо позже матери ушла Аманда Френч, Ушла из жизни, давая жизнь прекрасному, но несчастному ребенку.
роджер бевинс iii
Они лежали вместе в одном хворь-ларе.
ханс воллман
Такое трогательное зрелище.
преподобный эверли томас
Но со временем она ушла.
роджер бевинс iii
Как и подобает этим молодым.
преподобный эверли томас
Как и большинству, вполне естественно.
роджер бевинс iii
Или нет.
преподобный эверли томас
Представьте теперь наше удивление, когда через час или около того мы обнаружили, что паренек все еще сидит на крыше, он в надежде оглядывался, словно ждал экипажа, который его увезет.
ханс воллман
И простите мне эти слова… но этот запах дикого лука, который источают молодые, пока задерживаются? Довольно густой же.
роджер бевинс iii
Что-то нужно было делать.
преподобный эверли томас
Прогуляйся с нами, парень, сказал мистер Клецка-Овца. Мы хотим познакомить тебя кое с кем.
Идти можешь? – спросил многоглазый.
Как я выяснил могу
Могу гулять Могу скользить Могу даже скользить на ходу
Небольшая прогулка скользко́м для меня лучше и не придумаешь Под нами лежало что-то нехорошее, в ларе в этом маленьком доме
Нехорошее леж
Позвольте, я скажу вам кое-что?
У него было лицо червя
Именно! Червя! Червь размером с мальчика В моем костюме Ужас.
уилли линкольн
Парень словно собирался взять меня за руку, но потом передумал, наверное, не хотел, чтобы я считал его ребенком.
ханс воллман
И мы тронулись с места, двинулись на восток.
роджер бевинс iii
Приветствую, добрые господа. Если хотите, я могу сказать вам, как называются некоторые из наших диких цветов.
миссис элизабет кроуфорд
Миссис Кроуфорд двинулась за нами, проявляя типичную для нее невероятную покорность: она кивала, улыбалась, расшаркивалась, вздрагивала.
роджер бевинс iii
К примеру, есть милый дикий Уильям, и дикий розовый башмачок королевы, и дикие розы всяки-разны. Есть ваточник, есть жимолость, я ужо не говорю про ирис, касатик и ищо многа других разных Названия каторых я сичас не помню.
миссис элизабет кроуфорд
И все время ее тревожил Лонгстрит, этот несчастный, который упокоился близ кривой скамейки.
роджер бевинс iii
Обратите внимание, джентльмены, на мое тонкое понимание важных аспектов одеяний: всех этих крючков и застежек, пуговиц, затейливых юбок типа «дождливая маргаритка»[15]; поверьте мне, Скаддер, это все равно что снимать кожуру с луковицы: расшелушить, стянуть, уболтать, пока, наконец, не доберешься, хотя и не без труда, до центра драмы, бриллианта, можно сказать, до самой кустистой сердцевины…
сэм «пай-мальчик» лонгстрит
Который хватал и лапал ее непрерывно, пока мы шли, но миссис Кроуфорд, к счастью, не замечала его отвратительных знаков внимания.
преподобный эверли томас
Парень в благоговейном страхе шел вплотную за нами, поглядывал то в одну, то в другую сторону.
ханс воллман
А теперь я предоставлю вам частью или целиком, если пожелаете, Песню, которую пел мой дорогой муж. Называл ее свадибная песня Адама и Евы. Он пел эту песню на свадьбе моей сестры. Он любил сочинять и Петь Песни про них и…
Нет, ближе я подходить не буду.
Добрый вам день, господа.
миссис элизабет кроуфорд
Мы добрались до края необитаемой глуши в несколько сотен ярдов, которая заканчивается внушающей страх металлической оградой.
ханс воллман
Этот пагубный предел, выдвинуться за который мы не могли.
роджер бевинс iii
Как мы его ненавидели.
ханс воллман
Девочка Трейнор лежала, как обычно, прижатая к ограде, став ее частью, а сама ограда в тот момент была чем-то вроде кошмарной почерневшей топки.
роджер бевинс iii
Я не мог не вспомнить ее первый день здесь, когда она без конца так и вилась среди нас, – юная девица в летнем платье, цвет которого непрерывно менялся.
преподобный эверли томас
Я окликнул ее и попросил поговорить с парнишкой. Об опасностях этого места. Для молодых.
ханс воллман
Девушка помалкивала. Дверь топки, у которой она находилась в тот момент, открылась, потом закрылась, дав нам на краткий миг представление о страшном оранжевом жаре внутри.
роджер бевинс iii
Она быстро преобразилась в упавший мост, хищную птицу, большую собаку, жуткую каргу, поедающую черный пирог, в остаток уничтоженного наводнением зернового поля, зонт, раскрытый ветром, которого мы не чувствовали.
преподобный эверли томас
Наши униженные мольбы не привели ни к какому результату. Девушка не желала говорить.
ханс воллман
Мы повернулись, чтобы уйти.
роджер бевинс iii
Что-то в этом парнишке тронуло ее. Зонт превратился в зерно, зерно в каргу, карга в девочку.
ханс воллман
Она подала ему знак сделать шаг вперед.
роджер бевинс iii
Парнишка осторожно приблизился, она осторожно начала говорить тихим голосом, мы не могли разобрать сказанных ею слов.
ханс воллман
Малодой мистер Бристол желал меня, малодой мистер Феллоуз и мистер Делуэй желали меня, вечером они обычно сидели вокруг меня на траве, а в их глазах горело страстнейшее добрейшее Желание. Я в моем виноградном платье сидела в плетеном кресле в окружении восторженных страстных добрых глаз даже до глубокой ночи, когда тот или иной мальчик ложился на траву и говорил: Ах, какие звезды, а я замечала: О, да, как они прекрасны сегодня, в то же время (признаю это) воображая, что лежу рядом с ним, и остальные мальчики, видя, что я смотрю на лежащего рядом со мной, тоже воображали, как они возлягут рядом со мной.
Все это было очень
Потом мама присылала за мной Энни.
Я слишком рано ушла. От этого общества, от эт
Сколько обещали такие вечера, множество таких вечеров, они давали выбор, потом, когда выбор сделан, правильный выбор, он превратится в Любовь, а Любовь в ребенка, а мне больше ничего и не нужно
Как я хо тела держать на руках дорогого Детку.
Я прикрасно знаю, я уже нетакая харошинькая как прежде. И со временем, признаю, я привыкла к опредиленым словам, которых раньше я не
Ябсти елдак бздеть дрючить мандить жопа
И знаю посикрету коекакие скверные миста где фсякие эти дела
Это такие комнаты в темных праулках
Я их по любила
Таскую по таким мистам. И очень сильно сержусь.
У меня ничиго такова небыло.
Слишком рано ушла
Чтобы иметь
Только четырнадцать.
До совершенно летия много лет
Пажалуста возвращайтесь сэр я была так рада познакомитца
Токо в пезду ваших старперов друзей (больше не привадите их), которые приходят покакетничать и посмияца надомной и попросить меня пере стать, нет не то слово пере кратить пере рвать то что я делаю. А я делаю фсе то же, что они сами делают. Разве нет? То, что я делаю, если только я и дальше буду прадалжать так же тщательно, наверняка приведет к столь желанному вазвращению в
Зеленая трава добрые взгляды.
элиз трейнор
Покинув это место, парень угомонился.
Это случится и со мной? – спросил он.
Наверняка, сказал мистер Воллман.
Это… это то, что происходит уже, осторожно добавил преподобный.
роджер бевинс iii
Мы дошли до места, откуда тропинка резко уходит вниз.
преподобный эверли томас
Рядом с Фрили. Рядом со Стивенсом. Рядом с четырьмя детьми Несбиттов и их ангелом, склонившим голову.
роджер бевинс iii
Рядом с Мастертоном. Рядом с Амбутси. Рядом с обелиском и тремя скамейками и высоко установленным бюстом самоуверенного Мерридейла.
ханс воллман
Тогда я думаю, что должен поступить так, как говорите вы, сказал мальчик.
Хороший парень, сказал мистер Воллман.
роджер бевинс iii
Мы обняли мальчика у дверей его белого каменного дома.
ханс воллман
Он улыбнулся нам робкой улыбкой, в которой чувствовался страх перед тем, что грядет.
преподобный эверли томас
Ну, давай, мягко сказал мистер Бевинс. Это к лучшему.
ханс воллман
И вперед, сказал мистер Воллман. Больше для тебя тут ничего нет.
роджер бевинс iii
Тогда прощайте, сказал парень.
Бояться тут нечего, сказал мистер Бевинс. Все абсолютно естественно.
ханс воллман
И потом это произошло.
роджер бевинс iii
Чрезвычайное событие.
ханс воллман
Я бы сказал, беспрецедентное.
преподобный эверли томас
Взгляд мальчика скользнул мимо нас.
ханс воллман
Он, казалось, увидел что-то вдали.
роджер бевинс iii
Его лицо засветилось радостью.
ханс воллман
Отец, сказал он.
преподобный эверли томас
К нам сквозь темноту двигался очень высокий и неопрятный тип.
ханс воллман
Это было совершенно неправомерно. Приемные часы закончились, ворота уже должны быть закрыты.
преподобный эверли томас
Мальчика привезли только сегодня. Иными словами, человек этот, скорее всего, был здесь…
роджер бевинс iii
Совсем недавно.
ханс воллман
Сегодня днем.
роджер бевинс iii
Совершенно неправомерно.
преподобный эверли томас
У джентльмена был потерянный вид. Он несколько раз останавливался, оглядывался, шел назад, менял направление.
ханс воллман
Он неслышно рыдал.
роджер бевинс iii
Он не рыдал. Память подводит моего друга. Он тяжело дышал. Он не рыдал.
ханс воллман
Он едва слышно рыдал, его печаль усиливалась нарастающим отчаянием от ощущения, что он заблудился.
роджер бевинс iii
Он двигался как-то неловко, одни колени и локти.
преподобный эверли томас
Выбежав из двери, парнишка бросился к человеку, его лицо светилось радостью.
роджер бевинс iii
Но это выражение сменилось оцепенением, когда человек не схватил его, не поднял на руки, к чему, как было видно, привыкли оба.
преподобный эверли томас
Мальчик пробежал сквозь человека, а тот, рыдая, продолжил путь к каменному дому.
роджер бевинс iii
Он не рыдал. Он хорошо контролировал себя и двигался с большим достоинством и уверенностью в…
ханс воллман
Он находился в пятнадцати ярдах и направлялся прямо на нас.
роджер бевинс iii
Преподобный предложил нам расступиться.
ханс воллман
Преподобный категорически возражал против того, чтобы кто-то проходил сквозь него. Считал это неприличным.
роджер бевинс iii
Человек, подойдя к белому каменному дому, вошел в него, отперев дверь ключом; паренек следом за ним.
ханс воллман
Мистер Бевинс, мистер Воллман и я, озабоченные безопасностью мальчика, вошли в дверь.
преподобный эверли томас
И тогда человек сделал что-то… я даже не знаю толком, как…
ханс воллман
Он был крупный человек. И, судя по всему, довольно сильный. Достаточно сильный, чтобы вытащить…
преподобный эверли томас
Хворь-ларь мальчика.
ханс воллман
Человек вытащил ларь из ниши в стене, поставил его на пол.
роджер бевинс iii
И открыл его.
ханс воллман
Встав на колени перед ларем, человек посмотрел на то, что…
преподобный эверли томас
Он посмотрел на тело парнишки, распростертое в хворь-ларе.
ханс воллман
Да.
преподобный эверли томас
И тут он зарыдал.
ханс воллман
Он все время рыдал.
роджер бевинс iii
Он издал одиночный душераздирающий всхлип.
ханс воллман
Или «ох». Мне это скорее показалось охом. Охом осознания.
преподобный эверли томас
Охом воспоминания.
ханс воллман
Неожиданным пониманием того, что было потеряно.
преподобный эверли томас
И нежно прикоснулся к лицу и волосам.
ханс воллман
Как он, несомненно, делал много раз, когда мальчик был…
роджер бевинс iii
Не таким хворым.
ханс воллман
Издал «Ох» осознания, словно говорил: Вот он снова здесь, мой мальчик, каким и был. Я снова нашел того, кто был столь мне дорог.
преподобный эверли томас
Кто все еще оставался столь дорог.
ханс воллман
Да.
роджер бевинс iii
Утрата была совсем свежей.
преподобный эверли томас
Уилли Линкольн угасал.
Эпштейн. Там же.
Дни устало тащились один за другим, а он все слабел, становясь похожим на тень.
Кекли. Там же.
Секретарь Линкольна Уильям Стоддард вспоминал вопрос, который был у всех на устах: «Есть какая-то надежда? Никакой. Так говорят доктора».
Источник:
«Команда соперников: Политический
Гений Авраама Линкольна».
Дорис Кернс Гудвин.
Сегодня около пяти часов я лежал в полусне на диване в своем кабинете, когда его приход разбудил меня. «Ну, вот, Николай, – сказал он сдавленным от эмоций голосом, – мой мальчик ушел – ушел навсегда!» Он разрыдался и удалился в свой кабинет.
Источник:
«С Линкольном в Белом доме».
Джон Г. Николай.
Под редакцией Майкла Берлингейма.
Смерть наступила лишь несколько мгновений назад. Тело лежало на кровати, одеяло было сброшено. На нем была голубая пижама. Руки вытянулись по бокам. Щеки все еще горели. На полу одна на другой лежали три подушки. Маленький столик стоял криво, словно его кто-то оттолкнул.
Источник:
«Свидетель истории: Белый дом
Линкольна». Под редакцией
Стоуна Хильярда.
Свидетельство горничной
Софи Ленокс.
Я помогала его обмывать и одевать, а когда его перенесли на ложе, вошел мистер Линкольн. Никогда не видела человека, настолько угнетенного скорбью. Он приблизился к кровати, поднял платок с лица ребенка, долго всматривался в него, любовно и серьезно приговаривал: «Мой бедный мальчик, он был слишком хорош для этой семьи. Бог призвал его домой. Я знаю, ему гораздо лучше будет на небесах, но ведь мы так его любили. Его смерть так тяжела для нас, так тяжела!».
Кекли. Там же.
Он был любимцем своего отца, они дружили, их часто видели вместе – они гуляли рука об руку.
Кекли. Там же. Свидетельство
Натаниеля Паркера Уиллиса.
Он с ног до головы был копией отца – обладал таким же личным магнетизмом, такими же талантами и вкусами.
Источник: «Сыновья Линкольна».
Рут Пейнтер Рэндалл.
На этого ребенка Линкольн возлагал самые заветные свои надежды; он был его собственным маленьким зеркальным отражением, так сказать, с ним он говорил откровенно, открыто, доверительно.
Источник:
«Час расплаты: Воспоминания инсайдера
о трудных временах».
Тайрон Филиан.
Уилл был истинной копией мистера Линкольна во всех смыслах, даже в том, как он держал голову, чуть наклоняя к левому плечу.
Берлингейм. Там же.
Свидетельство соседа
в Спрингфилде.
Человек питает такую любовь к маленьким, такую веру, что они познают все прекрасное в этой жизни, такую нежность к этому уникальному набору свойств, которые проявляет каждый из них: показная храбрость, беззащитность, манера говорить и ошибки в произношении. И так далее. Запах кожи и волос, ощущение его маленькой ручки в твоих… И вот маленького нет! Отобран у тебя! Ты словно громом поражен от того, что мир, представлявшийся таким великодушным, оказался столь несправедлив. Из ничего родилась великая любовь; теперь ее источника нет, эта любовь, ищущая и больная, превращается в самое беспредельное страдание, какое можно представить.
Источник:
«Эссе на потерю ребенка».
Миссис Роуз Милланд.
«Это самое тяжелое испытание в моей жизни, – признался он медсестре, и, словно бунтуя, этот человек, отягощенный заботами и скорбями, воскликнул: За что? За что?».
Источник:
«Авраам Линкольн: мальчик
и мужчина». Джеймс Морган.
Ему мешали говорить душившие его рыдания. Он закрыл лицо руками, и его высокая фигура сотряслась от всхлипов. Я стояла в изголовье кровати с глазами полными слез, глядя на этого человека в безмолвном, почтительном удивлении. Скорбь лишила его присутствия духа, сделала слабым, безвольным ребенком. Я и представить не могла, что этот непреклонный суровый человек может быть настолько потрясен. Никогда не забуду тех скорбных мгновений – само воплощение гениальности и величия рыдало над потерянным идолом любви.
Кекли. Там же.
Уилли Линкольн был самый обаятельный парнишка, каких я знал: сметливый, чувствительный, с мягким характером и хорошими манерами.
Источник: «Отец Тэда Линкольна».
Джулия Тафт Бейн.
Он принадлежал к детям такого рода, о каких мечтают люди, у которых детей еще нет.
Рэндалл. Там же.
Его самообладание – aplomb, как говорят французы, – было удивительным.
Уиллис. Там же.
У него был активный, любознательный и совестливый ум; к людям он относился по-дружески и с любовью; его порывы отличались щедростью и добротой; его слова и манеры были мягкими и привлекательными.
Источник: «Прощальные речи
в память Уилли Линкольна».
Финис Д. Керли.
«Иллинойс стейт джорнал».
Он всегда находил меня в толпе, пожимал руку, отпускал какие-нибудь приятные замечания – и такое поведение десятилетнего мальчика для постороннего человека было, по меньшей мере, удивительно.
Уиллис. Там же.
Уилли носил серый мешковатый костюм, и его стиль сильно отличался от того, какой принят среди кудрявых любимцев следящих за модой матерей.
Источник:
«Правда о миссис Линкольн».
Лора Сиринг
(под псевдонимом Говард Глиндон).
Как-то раз я проходил мимо Белого дома, когда он гулял по тротуару с товарищем по играм. В экипаже подъехал мистер Сьюард с принцем Наполеоном[16] и еще двумя из его свиты. И государственный секретарь – между ним и мальчиком явно существовала какая-то духовная близость, – этот важный чиновник церемониально снял шляпу, то же самое сделал и Наполеон, отдавая таким образом честь «президентскому принцу». Уилли, ничуть не смутившись этим принесением феодальной присяги, полностью владея собой, изящно снял свою шапочку и поклонился чуть не до земли, словно маленький посол.
Уиллис. Там же.
Его лицо светилось умом и чувством, что делало его особенно интересным и вынуждало незнакомых людей говорить с ним, как с равным, хоть он и был мал.
Сиринг. Там же.
Легко понять, как ребенок, столь одаренный, за одиннадцать лет может проникнуть в сердца тех, кто его знал.
Керли. Там же.
Солнечный ребенок, милый и искренний, очень открытый искушениям мира.
Источник:
«Они знали мальчиков Линкольна».
Кэрол Драйзер. Свидетельство Саймона Вебера
Такой милый мальчик, упитанный и бледный, длинные волосы ниспадали ему на глаза, когда что-то его трогало, стесняло, он непроизвольно начинал закрывать и открывать веки: моргал, моргал, моргал.
Источник:
«Маленькие мужчины президента».
Опал Стрейнджер.
Когда он сталкивался с малейшей несправедливостью, его лицо темнело от озабоченности, глаза наполнялись слезами, словно в данном несчастном случае он предвидел несправедливость более широкого замысла. Как-то его приятель принес дрозда, которого убил камнем, и теперь держал двумя палочками, словно щипцами. Уилли отругал приятеля, забрал у него мертвую птицу, похоронил и остаток дня молчал и грустил.
Источник:
«Потерянный ангел Линкольна».
Саймон Айвернесс.
Его основной чертой, казалось, была бесстрашная и добрая откровенность, он желал, чтобы все по собственному усмотрению было ни на что не похоже, но в то же время оставалось неизменным, как требовало его собственное прямодушие. Я поймал себя на том, что против собственной воли изучаю его как одну из сладчайших загадок детства, которыми мир бывает облагодетельствован лишь в редких местах.
Уиллис. Там же.
Частным образом после службы доктор Герли рассказал, что Уилли незадолго до смерти обратился к нему с просьбой: взять из бюро шесть долларов, его банковских накоплений, и передать миссионерскому обществу.
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
При всем великолепии, которое окружало этого маленького мальчика в его новом доме, он отважно и красиво оставался самим собой – и только самим собой. Дикий цветок, пересаженный из прерий в оранжерею, он сохранил привычки жителя прерий, оставался неизменно чистым и простым до самой смерти.
Уиллис. Там же.
Много месяцев спустя, перебирая старые одежды для миссис Линкольн, я обнаружила в кармане пальто крохотную скомканную варежку. Воспоминания нахлынули на меня, и я расплакалась. Я никогда не забуду этого маленького мальчика, его милых привычек.
Хильярд. Там же.
Свидетельство горничной Софи Ленокс.
Он не был идеальным, не забывайте: он был маленьким мальчиком. Случалось, что бывал необузданным, непослушным, возбужденным. Он был мальчиком. Но – и это нужно сказать – он был очень хорошим мальчиком.
Хильярд. Там же.
Свидетельство Д. Стрампхорта, дворецкого.
Около полудня президент, миссис Линкольн и Роберт[17] вышли в последний раз проститься с потерянным и дорогим Уилли. Они не хотели, чтобы посторонние присутствовали при этих последних скорбных мгновениях прощания с их мертвым сыном и братом. Они оставались там почти полчаса. В это время началась сильнейшая гроза со штормовым ветром, что постоянно случалось в этом городе. Сокрушительный ураган снаружи бушевал в унисон с ураганом скорби внутри.
Источник:
«Свидетельство молодой республики:
дневник янки (1828–1870)».
Бенджамин Браун Френч.
Под редакцией Д. Б. Коула
и Дж. Дж. Макдоно.
В течение получаса, пока семья оставалась рядом с мертвым мальчиком, молнии раскалывали небо, от грома, грохочущего, как артиллерийский огонь, сотрясалась посуда в буфете, а с северо-запада дул сильнейший ветер.
Эпштейн. Там же.
По просторным коридорам в тот вечер разносились звуки скорби, и не все они приходили из той комнаты, где лежала в бреду миссис Линкольн; слышались и более низкие стоны президента.
Источник:
«Мои десять лет в Белом доме».
Эллиот Стернлет.
Прошло полтора века, но до сих пор, когда представляешь эту жуткую сцену, кажется, будто бередишь свежую рану – потрясение, раздраженное неприятие случившегося, дикие крики скорби.
Эпштейн. Там же.
И только перед тем как ложиться спать, когда мальчик обычно приходил поговорить или попроказничать, мистер Линкольн, казалось, в полной мере осознал безвозвратность утраты.
Источник:
«Избранные воспоминания
о жизни, посвященной службе».
Стенли Хонер.
Около полуночи я вошел узнать, не принести ли ему чего-нибудь, и был потрясен, увидев его. Волосы стояли торчком, на бледном лице оставались очевидные следы недавних слез. Я подивился столь явному проявлению эмоций, подумал о том, что может случиться, если он не обретет облегчения. Незадолго до этого я побывал на железоделательном заводе в Пенсильвании, где мне продемонстрировали клапан для спуска пара; состояние президента навело меня на мысль о необходимости такого приспособления и для него.
Хильярд.
Там же. Свидетельство
Д. Стрампхорта, дворецкого.
Неухоженный джентльмен суетился над маленьким телом, гладил волосы, ласкал и перекладывал бледные, словно кукольные, руки.
роджер бевинс iii
Парнишка стоял рядом, взволнованно умоляя отца посмотреть в его сторону, потютюшкаться с ним, приласкать его.
преподобный эверли томас
Но джентльмен, казалось, ничего не слышит.
роджер бевинс iii
Потом эта и без того удручающая и неподобающая сцена перешла на новый уровень…
ханс воллман
Мы услышали, как тяжело вздохнул преподобный, которого – невзирая на внешность – поразить было затруднительно.
роджер бевинс iii
Он собирается вытащить этого ребенка, сказал преподобный.
ханс воллман
Так он и сделал.
Человек поднял маленькое тело из…
роджер бевинс iii
Хворь-ларя.
ханс воллман
Человек нагнулся, вытащил маленькое тело из ларя и с удивительной грацией для столь несуразного сложения, тут же сел на пол и уложил тело себе на колени.
роджер бевинс iii
Джентльмен, погрузив голову в пространство между подбородком и шеей мальчика, приник к ней и зарыдал – поначалу неровно, потом безудержно, давая волю горю.
преподобный эверли томас
Парнишка тем временем метался туда-сюда, явно пребывая в крайнем отчаянии.
ханс воллман
Почти десять минут человек держал…
роджер бевинс iii
Хворь-тело.
ханс воллман
Мальчик в отчаянии от того, что на него не обращают внимания, которого, как ему казалось, он заслуживал, подошел и приткнулся к отцу, а тот продолжал держать и нежно баюкать…
преподобный эверли томас
Хворь-тело.
ханс воллман
Я в какой-то момент отвернулся, растроганный до глубины души, и обнаружил, что мы не одни.
роджер бевинс iii
Снаружи собралась толпа.
преподобный эверли томас
Все хранили молчание.
роджер бевинс iii
Мужчина продолжал баюкать своего ребенка.
преподобный эверли томас
А его ребенок в это же время тихо стоял, притулившись к нему.
ханс воллман
Потом джентльмен начал говорить.
роджер бевинс iii
Парнишка привычным движением обхватил отца рукой за шею, как, вероятно, делал не раз, и прижался к нему, его голова коснулась головы отца, он хотел лучше слышать, что тот шептал в шею…
ханс воллман
Отчаяние мальчика стало невыносимым, и он начал…
роджер бевинс iii
Мальчик начал входить в себя.
ханс воллман
Так сказать.
роджер бевинс iii
Мальчик начал входить в себя, и вскоре вошел в себя полностью, а человек при этом зарыдал с новой силой, словно еще острее смог осознать изменившееся состояние того, кого держал на руках.
преподобный эверли томас
Это было слишком, слишком личное, семейное дело, и я удалился, вышел в одиночестве.
ханс воллман
Как и я.
роджер бевинс iii
Я, остолбенев, медлил там, читая молитвы одну за другой.
преподобный эверли томас
Папа прямо в ухо червяка сказал:
Мы так любили друг друга, дорогой Уилли, но теперь по причинам, которые нам не дано понять, наша связь разорвана. Но она никогда не будет разорвана – пока я жив, ты всегда будешь со мной, дитя.
Потом он всхлипнул
Плачущий папа Такое было тяжело видеть И как бы я ни ласкал, ни целовал, ни утешал его, это не
Ты был радостью, сказал он. Пожалуйста, помни об этом. Помни, что ты был радостью. Для нас. Каждую минуту в любое время года ты был… ты хорошо постарался. Хорошо постарался, чтобы быть для нас счастьем.
И говорил все это червю! Как бы мне хотелось, чтобы он сказал это мне Почувствовать его взгляд на себе И тогда я подумал, ну, ладно, я все равно заставлю его увидеть меня И я вошел… Это оказалось совсем нетрудно Скажем, ощущение было, что так оно и должно Словно я был частью
Там, сжатый так крепко, я был частью и в папе
И точно знал, что он
Чувствовал как лежат его длинные ноги Что такое иметь бороду Ощущать вкус кофе во рту и, хотя и не думал об этом точно такими словами, знал: мне пошло на пользу то, что я прижал его к себе. Пошло. Плохо ли это? Нечестиво ли? Нет, нет, он мой, он наш, а потому я, вероятно, в этом кто-то вроде бога; в том, что касается его, я могу решать, что для него лучше всего. И я верю, что это пошло мне на пользу. Я помню его. Опять. Кем он был. Я уже немного забыл. Но вот: его точные пропорции, его костюм, все еще хранящий его запах, его волосы между моими пальцами, его тельце, знакомое с тех времен, когда он засыпал в гостиной, а я уносил его в…
Это мне пошло на пользу.
Я верю, что пошло.
Это тайна. Немного тайной слабости, которая поддерживает меня; поддерживая меня она увеличивает вероятность того, что я буду исполнять свой долг в других областях; это приближает к концу период слабости; это не вредит никому; поэтому в этом нет ничего плохого, и я унесу отсюда мою решимость: я могу возвращаться так часто, как мне нравится, никому не говорить, принимать любую помощь, которую это может мне дать, пока это не перестанет мне помогать.
И тут отец приткнулся своей головой к моей.
Дорогой мальчик, сказал он, я еще приду. Обещаю.
уилли линкольн
Минут тридцать спустя неухоженный человек покинул белый каменный дом и, спотыкаясь, двинулся в темноту.
Я вошел и увидел, что мальчик сидит в углу.
Мой отец, сказал он.
Да, сказал я.
Он сказал, что придет еще, сказал он. Он обещал.
Я почувствовал, что безмерно и необъяснимо растроган.
Чудо, сказал я.
преподобный эверли томас
Приблизительно около часа ночи сегодня согласно этому докладу президент Линкольн прибыл к главным воротам и попросил впустить его и не зная что делать с учетом его президентского положения высокого как для него так и для любого я позволил ему войти хотя как тебе известно Том правила требуют чтобы ворота после закрытия не отпирались до указанного времени то есть до утра но поскольку это просил президент собственной персоной передо мной встала непростая дилемма и еще потому что я был сонный по причине позднего часа как говорилось выше и по причине моих вчерашних развлечений в парке с моими собственным детьми Филиппом Мэри и Джеком-мл. и потому чувствуя усталость я признаю что немного прикорнул за твоим столом Том. Не спрашивал президента что он здесь делает или чего-то такого только когда наши глаза встретились и он посмотрел так откровенно и по-дружески но с мукой во взгляде словно говоря понимаешь друг это довольно странно я знаю но глазами такими умоляющими что я не мог ему отказать так как его мальчика упокоили только сегодня и потому ты можешь вполне себе представить как ты или я могли действовать или чувствовать себя в подобной печальной ситуации Том если бы твой Митчел или мои Филип Мэри или Джек-мл. сгорели бы вот так бесполезно об этом думать.
Извозчика с ним не было он приехал на небольшой лошадке что сильно удивило меня ведь он же президент и все такое а ноги у него такие длинные а лошадь маленькая и оттого казалось будто какое-то насекомое человеческих размеров прицепилось к этой жалкой кляче которая освободилась от своей ноши и теперь стояла усталая и виноватая, тяжело дышала словно думая будет у меня что рассказать другим лошадкам по возвращении если они еще не будут спать и в этот момент президент попросил ключ и я дал ему ключ и смотрел как он идет жалея что не предложил ему фонаря какового у него не было хотя он и пошел в стигийскую тьму как пилигрим идущий в пустыню где нет ни дорог ни следов это было очень печально Том.
Самое странное Том что его так долго не было. Вот я пишу а его все нет. Где он Том. Потерялся он потерялся. Потерялся там или упал и сломал что-нибудь а теперь кричит зовет на помощь.
Вот сейчас выходил слушал никаких криков.
Где он в такой час не знаю Том.
Может где-то в зарослях приходит в себя после посещения предается одинокому крику?
Источник: «Журнал сторожа, 1860–1878, кладбища “Оук три”».
Запись Джека Мандерса
в ночь 25 февраля 1862 г.,
цитируется по договоренности
с мистером Эдвардом Сансибелом.
Трудно было бы переоценить живительный эффект, какой оказало это посещение на наше сообщество.
ханс воллман
Личности, которых мы не видели годами, вышли, расползлись, стояли смиренно, заламывая руки в восторженном недоверии.
преподобный эверли томас
Личности, которых мы не видели никогда прежде, теперь дебютировали, и это было волнующе.
роджер бевинс iii
Кто знал, что Эденстон – крохотный человек в желтой одежде с надетым наперекосяк париком? Кто знал, что Кравуэлл – жирафоподобная женщина в очках, с книжкой собственных юморесок в руке?
ханс воллман
Заискивание, почтение, улыбки, звонкий смех, душевные приветствия – все это было в повестке дня.
роджер бевинс iii
Люди толклись под высокой февральской луной, хваля одежды друг друга, делая то, что привыкли, – пинали башмаками землю, кидали камни, примеряли удар. Женщины держались за руки, запрокидывали головы, называли друг друга милая и дорогая, останавливались под деревьями, чтобы обменяться странными секретами, которые хранили долгие годы уединения.
преподобный эверли томас
Люди были счастливы, вот как это называется; они возродили это понятие.
ханс воллман
Это была мысль, та самая мысль, что кто-то…
роджер бевинс iii
Из того другого места…
ханс воллман
Что кто-то из другого места удостоит…
роджер бевинс iii
Это было трогательно, вот что было необычно.
преподобный эверли томас
Ничего необычного не было в том, что люди из предыдущего места тоже тут.
ханс воллман
Ой, они приходили сюда довольно часто.
преподобный эверли томас
С их сигарами, венками, слезами, траурными повязками, тяжелыми экипажами, черными лошадьми, бьющими копытами у ворот.
роджер бевинс iii
Их слухи, их беспокойство, их шепот о том, что не имеет к нам никакого отношения.
преподобный эверли томас
Их теплая плоть, парок дыхания, влажные глаза, неудобное нижнее белье.
роджер бевинс iii
Их жуткие лопаты, брошенные кое-как под нашими деревьями.
преподобный эверли томас
Но трогательно. Боже мой!
ханс воллман
Не то чтобы они иногда не трогали нас.
роджер бевинс iii
О, они тронут вас, не сомневайтесь. Затолкают вас в ваш хворь-ларь.
ханс воллман
Оденут так, как они хотели. Зашьют и раскрасят как нужно.
роджер бевинс iii
Но как только все это проделают, они больше вас уже не тронут никогда.
ханс воллман
А Рейвенден.
преподобный эверли томас
Рейвендена они снова тронули.
роджер бевинс iii
Но такое вот трогание…
ханс воллман
Никто не хочет, чтобы его так трогали.
преподобный эверли томас
Крыша этого каменного дома протекала. Его хворь-ларь оказался поврежденным.
роджер бевинс iii
Они вытащили его на свет божий, сняли крышку.
преподобный эверли томас
Стояла осень, и листья падали на беднягу. Он из гордых. Банкир. Говорил, у него свой особняк на…
ханс воллман
Они вытащили его из гроба и бросили – бух! – в новый. Потом спросили в шутку, не больно ли, а если больно, то не подаст ли он на них жалобу? Потом они долго, с удовольствием, курили, а бедняга Рейвенден (половина внутри, половина снаружи, голова под невероятным углом) все это время тихим голосом просил их, чтобы они были так любезны положить его более пристойно…
преподобный эверли томас
Так вот трогание…
роджер бевинс iii
Никто этого не хочет.
ханс воллман
Но это… это другое.
роджер бевинс iii
Промедлить, задержаться – вот что он шептал прямо в ухо? Боже мой! Боже мой!
преподобный эверли томас
Чтобы тебя трогали с такой любовью, с таким чувством, словно ты все еще…
роджер бевинс iii
Здоров.
ханс воллман
Словно ты все еще стоишь любви и уважения?
Это воодушевляло. Вселяло в нас надежду.
преподобный эверли томас
Возможно, мы были не так уж не достойны любви, как уверовали.
роджер бевинс iii
Пожалуйста, поймите меня правильно. Мы были матерями, отцами. Мужьями много лет, важными людьми, которые пришли сюда в тот первый день в сопровождении таких громадных и печальных толп, что, пытаясь протиснуться вперед, чтобы услышать выступающих, люди так повредили ограду, что она уже не подлежала восстановлению. Мы были молодыми женами, попавшими сюда после родов, лишенными нашей стыдливости невыносимой болью этого обстоятельства, оставившими мужей, столь в нас влюбленных, столь измученных ужасом этих последних мгновений (они представляли, что мы провалились в ужасную черную дыру разлученные болью с самими собой), что уже больше были не в силах никого полюбить. Они были неловкими мужчинами, тихо довольствовались жизнью, и в нашей первой юности научились понимать нашу непримечательность и весело (словно смущенно приняв на себя тяжелое бремя) изменили наши жизненные приоритеты: если нам не суждено стать великими, то мы будем полезными; будем богатыми, и добрыми, и потому способными творить добро – улыбаясь, засунув руки в карманы, наблюдая за миром, который мы немного улучшили, проходя мимо (этот никчемный поначалу дар нашел себе применение; это знание втайне было оплачено). Были обходительными, любящими пошутить слугами, которых любили наши хозяева за одобрительные слова, что мы выдавливали, когда они отправлялись в путь в дни, наполненные смыслом. Были бабушками, терпимыми и откровенными, знавшими некоторые темные тайны и по своему характеру не склонными к осуждению, даровали безмолвное прощение и, таким образом, впускали солнце. Я вот что хочу сказать: с нами считались. Нас любили. Мы были не одинокими, не потерянными, не капризными, но мудрыми, каждый или каждая на свой манер. Наш уход принес боль. Те, кто любил нас, сидели на кроватях, опустив голову на руки, уронив лицо на столешницу, издавая животные звуки. Нас любили, говорю я, и люди, вспоминая нас, даже много лет спустя, улыбались, на миг светлея от воспоминания.
преподобный эверли томас
И все же.
роджер бевинс iii
И все же никто никогда не приходил сюда обнять кого-нибудь из нас, произнося нежные слова.
ханс воллман
Никогда.
роджер бевинс iii
И вскоре мы, как море, окружили каменный белый дом.
преподобный эверли томас
И протолкавшись вперед, выспрашивали у мальчика подробности: Что он чувствовал, когда его так держали? Правда ли, что посетитель обещал вернуться? Не подавал ли он каких-нибудь надежд на изменение сущностного положения мальчика? И если подавал, то не может ли эта надежда распространяться и на нас?
роджер бевинс iii
Чего мы хотели? Мы хотели, чтобы парнишка увидел нас, думаю я. Мы хотели его благословения. Мы хотели знать, что это явно зачарованное существо думает о наших собственных причинах, побуждающих нас остаться.
ханс воллман
Если говорить по правде, то здесь среди многочисленных присутствующих не было ни одного – даже среди самых сильных – кто не испытывал бы некоторых сомнений касательно мудрости его или ее выбора.
роджер бевинс iii
Внимание и любовь этого джентльмена улучшило наше представление о мальчике, мы обнаружили, что ищем хотя бы малейшей возможности сблизиться с ним.
преподобный эверли томас
С этим новоявленным принцем.
роджер бевинс iii
Вскоре очередь жаждущих поговорить с парнишкой вытянулась по дорожке до коричневого, построенного из песчаника дома Эверфилда.
ханс воллман
Я быстро.
джейн эллис
Сомневаюсь.
миссис абигейл бласс
Но миссис Бласс, прошу вас. Все получат…
преподобный эверли томас
«Раз на святки папа возил нас на замечательный деревенский праздник». Кхе-кхе.
миссис абигейл бласс
Пожалуйста, не толпитесь. Просто стойте в очереди. Обслужат всех.
ханс воллман
Она ноет и ноет и всегда должна быть первой. Во всем. Чем, скажите мне, она заслужила такое…
миссис абигейл бласс
Вы можете кое-чему у нее поучиться, миссис Бласс. Посмотрите на ее осанку.
ханс воллман
Как она спокойна.
преподобный эверли томас
Какая у нее чистая одежда.
роджер бевинс iii
Джентльмены?
Если позволите?
Раз на святки папа возил нас на замечательный деревенский праздник. Над дверью мясной лавки висел превосходный навес из мясных туш: олень с торчащими потрохами, прикрепленными проволокой к шкуре, словно громадные ярко-красные гирлянды; фазаны и селезни висели головами вниз с крыльями, распростертыми с помощью провода в фетровой обмотке, обмотка подбиралась в цвет соответствующим перьям (это они сделали очень умело); по обе стороны двери стояли поросята, а на них, словно маленькие всадники, сидела дичь, все это украшено зеленью и обвешано свечами. На мне было белое. Я была хорошенькой девочкой в белом, длинная коса висела сзади, и я специально покачивала ею, вот так. Мне не хотелось уходить, и я стала беситься. Папа, чтобы меня успокоить, купил оленя и позволил мне помочь ему привязать его к задку нашей телеги. У меня и теперь это перед глазами: деревня остается позади в предвечернем тумане, с безжизненного оленя капает кровь, оставляя след, на небе мерцают звезды, бегут ручейки и журчат под нами, когда мы проезжаем по стонущим мостикам из свежесрубленных деревьев, мы едем домой мимо собравшихся…
джейн эллис
Кхе-кхе.
миссис абигейл бласс
Я чувствовала себя новым видом ребенка. Не мальчиком (совершенно точно), но и не (обычной) девочкой. Представительницы облаченной в юбочки расы, вечно вертящиеся вокруг сервировочного столика, не имели ко мне никакого отношения.
Понимаете, я вынашивала такие огромные надежды.
Мир казался таким безграничным. Я собиралась побывать в Риме, Париже, Константинополе. Я воображала подпольные кафе, где мой друг (красивый, щедрый) и я сидим у влажной стены и обсуждаем… всякое. Глубокие вещи, новые идеи. Загадочные зеленые огни светятся на улице, море поблизости плещется у грязных покосившихся причалов; происходит смута, революция, в которой мы с другом должны…
Но, как нередко случается, мои надежды… не осуществились. Мой муж не был ни красив, ни щедр. Он был зануда. Со мной он не был груб, но и нежности я от него не видела. Ни в Риме, ни в Париже, ни в Константинополе мы не побывали, только ездили бесконечно туда-сюда, до Фэрфакса к моей престарелой матери и обратно. Он, казалось, не замечал меня, но только предпринимал попытки владеть мной; он шевелил своими тараканьими усами, каждый раз когда находил меня (а находил он меня часто) «глупой». Я говорила что-нибудь, на мой взгляд, верное и важное, касательно, например, его неспособности продвинуться в профессии (он был нытиком, всегда воображал себя жертвой какого-нибудь заговора, и, видя презрение к себе, вступал в очередную пошлую свару и вскоре оказывался за дверями). Но он только шевелил усами и объявлял мои слова «женским взглядом на вещи» и… больше ничего. Он пропускал мои слова мимо ушей. Послушать, как он хвастался, говорил, какое впечатление произвел на какого-то мелкого служащего «остроумным» замечанием, тогда как я была там и слышала его замечание, видела, что этот служащий и его жена едва сдержались, чтобы не рассмеяться в лицо напыщенному маленькому ничтожеству, и это было… мучительно. Понимаете, я ведь была тем прекрасным ребенком в белом, Константинополь, Париж и Рим носила в сердце и не знала тогда, что принадлежу к «низшему виду», что я «всего лишь» женщина. А потом, как-нибудь вечером, стрелял в меня особым взглядом (я хорошо его знала, этот взгляд), который означал: «Подготовьтесь, мадам, вскоре я взгромозжусь на вас, сплошные бедра и язык, мои маленькие усики вроде как размножились, чтобы иметь возможность поприсутствовать в каждом месте входа, так сказать, а потом я снова взгромозжусь на вас, напрашиваясь на комплимент», – это было больше, чем я могла вынести.
Потом пошли дети.
Да, дети. Три замечательные девочки.
В этих девочках я нашла свой Рим, Париж и Константинополь.
Он не проявляет к ним ни малейшего интереса, разве что любит использовать их, чтобы получше подать себя публике. Он слишком строго наказывает одну за какой-нибудь незначительный проступок, отвергает робко высказанное мнение другой, громко читает лекцию всем о каком-то очевидном факте («Понимаете, девочки, луна висит там среди звезд»), словно вот только что открыл это, а потом оглядывается, чтобы понять, какой эффект его мужественность производит на прохожих.
джейн эллис
Прошу вас.
Столько людей ждет.
миссис абигейл бласс
Будет ли он заботиться о них?
В мое отсутствие?
Кэтрин скоро пойдет в школу. Кто будет смотреть, чтобы она хорошо одевалась? У Марибет больная нога, она слишком застенчивая и часто приходит домой в слезах. Кому она будет жаловаться? Алиса нервничает, потому что она послала свои стихи для публикации. Не очень хорошие стихи. Я хочу дать ей Шекспира – пусть почитает. И Данте, и мы вместе попробуем поработать над каким-нибудь стихотворением.
Они теперь мне особенно дороги. Во время этой паузы. К счастью, это всего лишь неопасная операция. Редкая возможность для человека, ей-богу, остановиться и обдумать свое…
джейн эллис
Миссис Эллис была видной женщиной, настоящей королевой, всегда в окружении трех студенистых шаров, плавающих вокруг ее персоны, и каждый имел сходство с одной из ее дочерей. Временами эти шары приобретали громадные размеры и оказывали на нее влияние, выдавливали из нее кровь и другие жидкости, а она корчилась под их жутким весом, не желая кричать, поскольку это свидетельствовало бы о неудовольствии. А в другое время эти шары отлетали от нее, что очень ее мучило, она металась, пытаясь найти их, а когда находила, плакала, испытывая облегчение, и тогда они снова начинали давить на нее; но худшая из всех мук для миссис Эллис наступала, когда один из шаров обосновывался пред ее глазами в своем естественном размере и становился абсолютно прозрачным, а она таким образом имела возможность увидеть одежду перед ней в мельчайших подробностях, а также выражение лица, настроение и прочая дочери внутри, которая вполне искренне рассказывала ей о какой-нибудь проблеме, свалившейся на нее (в особенности, в свете неожиданного отсутствия миссис Эллис). Миссис Эллис реагировала, вынося самое проницательное суждение и демонстрируя всеобъемлющую любовь, – объясняла сочувственным голосом, как огорченному ребенку лучше всего вести себя в сложившейся ситуации. Но, увы (в этом-то и была главная мука), девочка не могла ни слышать ее, ни видеть, и на глазах миссис Эллис с ней случался приступ все усиливающегося отчаяния, а бедная женщина начинала метаться, пыталась уйти от шара, который преследовал ее с садистской изобретательностью, иначе это и не назовешь, предвидел каждое ее движение, чтобы постоянно оставаться перед ее глазами, которые, насколько я понимал, миссис Эллис в такие моменты закрыть не могла.
преподобный эверли томас
В другие дни все, кого она встречала, имели вид гигантских усов с ногами.
ханс воллман
Да, несладкая у нее судьба.
роджер бевинс iii
Не такая уже и несладкая. Она богата.
Это слышно по ее голосу.
миссис абигейл бласс
Молодой сэр, позвольте попросить вас о любезности?
джейн эллис
Заносчивая.
миссис абигейл бласс
Если вам позволительно возвращаться в то предыдущее место, проверьте, пожалуйста, одежду Кэтрин, утешьте Марибет и скажите Алисе, что первая неудачная попытка не грех. Заверьте их, что я думаю о них, с тех пор как оказалась здесь, и пытаюсь вернуться домой, и даже когда мне дали эфир, я думала о них, о них и только…
джейн эллис
Возьмите деньги, я сказал. Я спокоен.
мистер максвелл бойсе
Опять оттолкнули?
Потому что я маленькая?
миссис абигейл бласс
Может быть, потому что вы такая грязная.
роджер бевинс iii
Я живу близко к земле, сэр. Насколько я знаю, вы…
миссис абигейл бласс
Ваши тапочки совершенно черные от грязи.
роджер бевинс iii
Возьмите деньги, я сказал. Я спокоен.
И вы тоже, сэр, пожалуйста, сохраняйте спокойствие, я сказал. Мы, насколько я знаю, не питаем друг к другу враждебных чувств. Давайте смотреть на это как на обычную деловую транзакцию. Я дам вам мой бумажник, вот так, а потом с вашего разрешения, буду на моей…
Нет-нет-нет.
Нет нет нет.
Совершенно неправильно и нелогично, если вы собираетесь…
Низкие звезды, расплывчатые крыши.
и я про колот.
мистер максвелл бойсе
Попробуйте теперь, миссис Бласс.
роджер бевинс iii
Миссис Бласс, печально знаменитая своей жадностью, нечистоплотностью, сединой и ростом (меньше ребенка), проводила ночи в беготне, грызла камушки и веточки, собирала для себя эти вещи, ревниво оберегала их, проводя долгие часы за подсчетом и пересчетом этой своей жалкой собственности.
преподобный эверли томас
Возможность, наконец, обратиться к пареньку здесь, перед целой толпой, поразила крохотную даму неожиданным приступом боязни сцены.
ханс воллман
У вас есть тысяча триста долларов в Первом банке, насколько я понимаю?
преподобный эверли томас
Да.
Спасибо, преподобный.
У меня тысяча триста долларов в Первом банке. В одной верхней комнате, которую я не назову, у меня четыре тысячи в золотых монетах. У меня две лошади, пятнадцать коз, тридцать одна курица и семнадцать платьев, которые стоят в целом около трех тысяч восьмисот долларов. Но я вдова. То, что кажется изобилием, на самом деле является скудностью. Отлив направлен в море и никогда – на берег. Камни скатываются вниз по склону и никогда – наверх. Поэтому вы поймете мое нежелание предаваться мотовству. У меня более четырех сотен прутиков и почти шестьдесят камушков разных размеров. У меня есть части двух мертвых птиц, земляных комочков столько, что и не пересчитать. Перед отходом ко сну я пересчитываю части тел мертвых птиц, прутики, камушки и комочки, каждую я проверяю на зуб, чтобы убедиться, что они все еще настоящие. Просыпаясь, я нередко недосчитываюсь чего-нибудь. И это доказывает присутствие здесь воров и оправдывает мои привычки, за которые многие из находящихся здесь (я это знаю) сурово меня осуждают. Но это не старухи, которым грозит бессилие, которые окружены врагами, отлив всегда от берега, от берега, от берега…
миссис абигейл бласс
Как много народа еще ждет Колеблющаяся масса серого и черного Насколько хватает глаз… Люди в лунном свете снаружи толкаются, пихаются, встают на цыпочки, чтобы увидеть…
Меня
Люди заглядывают в дверь, чтобы выпалить свое печальное То или иное Все недовольны Всем причинялось зло Всеми пренебрегали Всех не замечали Неправильно понимали На многих старомодные чулки и парики и
уилли линкольн
Когда я в моем развеселом красном Бархатном Мундире проходил мимо Цветущих живых Изгородей в полном Расцвете моей Юности, я был поистине Великолепен. Все, кто видели, хорошо думали обо Мне. Люди из Городка смолкали при моем Приближении, и мои ОСКОЛКИ расступались в почтении, когда Проходил я.
Я хочу, чтобы эта молодая Свинья знала.
И не раз я колотил мою Похоть по Ночам во Благо, колотил мою добрую Жену или, если она пребывала не в расположении, колотил мои ОСКОЛКИ, которых я назвал ОСКОЛКИ, потому что они и в самом деле были темны, как Ночь, как множество ОСКОЛКОВ УГЛЯ, от которых у меня избыточный Жар. Мне нужно только ухватить ОСКОЛОК-ДЕВИЦУ и, Игнорируя Крики ее ОСКОЛКА-МУЖА и…
лейтенант сесил стоун
Господи милостивый.
ханс воллман
Он сегодня в отличной форме.
роджер бевинс iii
Не забывайте, лейтенант: он всего лишь ребенок
ханс воллман
И это было Правильно – так унизить ЧЕЛОВЕКА-ОСКОЛКА в Глазах Других, а когда Слухи об этом разошлись, их Поведение Улучшилось, и в следующий рабочий День даже самые Упрямые из этих ОСКОЛКОВ опускали Глаза, потому что именно я держал КНУТ и ПИСТОЛЕТ, и каждый ОСКОЛОК знал, что если он Оскорбит меня, эта Ночь Дорого Ему обойдется и цена, которую ему придется заплатить за то, что он Оскорбил меня, долго не забудется, и я ногой распахну его Дверь и выволоку его ДЕВИЦУ, и перетащу ее к себе, и Начнутся вечерние Развлечения, и этого ОСКОЛКА заставят испускать ИСКРЫ. Таким образом, на моих Полях стояла Тишина, а когда отдавался Приказ, Дюжина пар Рук спешила его Выполнить, даже когда те Усталые желтые глаза поднимались посмотреть, Заметил ли я, Прощу ли я их и их сторонников ради собственного Удовольствия.
Так я из ОСКОЛКОВ сделал Союзников и превратил их во Врагов друг для друга.
лейтенант сесил стоун
Во время таких самоуверенно-агрессивных эпизодов, подогреваемых хвастливыми утверждениями, телесная масса лейтенанта Стоуна вытягивалась вверх, в удлиненную вертикальную телесную coiffe[18]. Объем его тела оставался неизменным, потому что такому увеличению роста сопутствовало утончение, и он в буквальном смысле местами становился тоньше карандаша, высокий, как самые высокие из наших сосен.
Закончив говорить, он возвращается к своим прежним пропорциям, снова становится человеком среднего роста, хорошо одетым, но с ужасными зубами.
преподобный эверли томас
Молодой сэр, не могли бы мы приблизиться? Я и маленькая дама?
эдди бэрон
Ах, нет. Нет-нет. Боюсь, что это будет невозможно в этот…
преподобный эверли томас
На х** это!
бетси бэрон
До всех дойдет очередь! Ты сама говорила!
эдди бэрон
Мы были в конце, а оказались еще дальше. Это главное, что мы хотим…
бетси бэрон
Да ср*** нам в эту ср**** дыру у реки. После того как швед выкинул нас из дома на Г.
эдди бэрон
Мы даже не смогли протащить этот ё***** распрекрасный диван через ср**** узенькую дверь этой ср**** дыры у реки.
бетси бэрон
Я даже не считаю эту ср**** узенькую дверь этой ср**** дыры у реки настоящей дверью, когда думаю о той ё***** двери, что у нас была на Г. Какая дверь! Дверь этой ср**** дыры у реки устыдилась бы называться дверью, если бы увидела эту ё***** великолепную дверь на Г.
И все же мы там позабавились.
эдди бэрон
У реки.
бетси бэрон
Все нажирались и бросали друг друга в это ё***** питье? С горящими сигарами и всеми делами? А Чесневски все пытался произнести «Потомак»?
эдди бэрон
Все бросали камни в энтих прачек?
бетси бэрон
Помнишь, когда этот как его Тентини чуть не утонул? Тогда еще полковник Б. оживил его, и первое, что попросил Тентини, – дать ему его ё***** кружку с пуншем?
эдди бэрон
Вероятно, уже достаточно, холодно сказал преподобный.
роджер бевинс iii
Помнишь, как мы оставили маленького Эдди на плацу?
бетси бэрон
После польки какэтотамназывают.
эдди бэрон
Было такое, немного.
бетси бэрон
Ему не повредило.
эдди бэрон
Могло и помочь.
бетси бэрон
Он стал крепче.
эдди бэрон
Если лошадь на тебя наступит, ты не умрешь.
бетси бэрон
Ты бы, может, хромала немного.
эдди бэрон
И потом боялась лошадей.
бетси бэрон
И собак.
эдди бэрон
Но ходить в толпе пять часов? Это тебя не убьет.
бетси бэрон
Что я думаю? Это тебе помогает. Потому что потом ты знаешь, как бродить в толпе пять часов без слез и паники.
эдди бэрон
Ну, немного-то он плакал и паниковал. Когда добрался до дома.
бетси бэрон
Ах, моя милая п****, ты защищаешь этих трекл**** маленьких ё****й от всего, они скоро будут звать тебя в сортир, чтобы ты вытирала им ж***.
Одно могу сказать про Эдди-мл. и Мэри Мэг. Они всегда сами вытирали себе ж***.
эдди бэрон
И у нас не было сортира.
бетси бэрон
Просто с** где хочешь.
эдди бэрон
Почему они никогда к нам не приходят? Вот что я хочу знать. Мы уже сколько здесь? До х** времени. А они ни разу…
бетси бэрон
В ж*** их! Эти ё****ы неблагодарные змеи не имеют никакого трекля**** права винить нас ни в какой их х****, пока они не побывают в нашей ё***** шкуре, а ни один из этих маленьких г******в не побывал и минуты в нашей ё***** шкуре.
эдди бэрон
Хватит, сказал преподобный.
ханс воллман
Это были Бэроны.
роджер бэвинс III
Пьяные и бесчувственные, они валялись на дороге, их переехала та же телега, и их оставили оправляться от повреждений в необозначенной позорной общей хворь-яме за вот этой самой вселяющей ужас металлической оградой. Единственные там белые люди, брошенные туда с несколькими представителями черной расы, ни одного из них, светлого или темного, не положили в хворь-ларь, чтобы они могли должным образом в нем выздороветь.
ханс воллман
Это было не comme il faut, что Бэроны намеревались поговорить с мальчиком.
преподобный эверли томас
Или что они были по эту сторону ограды.
ханс воллман
И дело не в богатстве.
преподобный эверли томас
Я не был богат.
ханс воллман
Дело в манерах. Дело, скажем, в умении быть «богатым духом».
преподобный эверли томас
Но Бэроны приходят и уходят, как им вздумается. Ограда им не помеха.
ханс воллман
И в том предыдущем месте их ничто не сдерживало.
преподобный эверли томас
Ха.
роджер бевинс iii
Ха-ха.