Лидерство: проклятье или панацея? - читать онлайн

Если смыть весь торжественный – одновременно устрашающе-воинственный, как боевая раскраска аборигена из племени тумба-юмба, и благообразно-благостный, как бигбордовское обличие кандидата в президенты страны накануне выборов, – макияж с лица того феномена, который называется лидерством, то картина в целом открывается весьма неприглядная.

Почему?

Попробуем разобраться.

Несуетливо, непредвзято, непредубежденно.

Без обиняков, без дураков, без подлецов.

Ведь дураков и подлецов у нас очень мало.

Зато как они расставлены!

И с дорогами у нас хорошо.

Плохо – без дорог.

Тех, которых у нас нет, а надо бы, чтобы были.

Значит, будем строить дорогу.

Нужную всем, стремящимся «вперед и вверх».

Ведущую к раскрытию сути.

В данном случае – сути лидерства.

Ведь каждая Дорога Разума должна вести к Храму Понимания Сущности, иначе – зачем тогда она?

1. Категорический императив лидерства

Нас все время куда-то водят.

Сначала – родители.

В детский сад.

Изо дня в день.

Из месяца в месяц.

В слякоть и в стужу.

Осенью и весной, не говоря уже про зиму.

Там воспитательницы водят из нас хороводы и учат нас ходить куда надо и как надо.

Неправильно ходящих туда, куда водят, наказывают.

Потом – родители же – отводят нас в школу, где воображающие себя строгими, но справедливыми, как закон Ома, учителя понуро и притом – остервенело – жуткая смесь! – водят нас из опостылевшего всем «пункта А» в не менее постылый «пункт Б», причем обязательно – «навстречу друг другу».

Изо дня в день.

Из месяца в месяц.

В слякоть и в стужу.

Осенью и весной, не говоря уже про зиму.

Неправильно ходящих туда, куда водят, наказывают.

Как только мы становятся совершенно/летними, за нас активно берутся политики, которые с неизбывным энтузиазмом водят нас к избирательным урнам, а от них – хороводами – к светлейшему будущему, жизнерадостно и с неподдельным восторгом приговаривая при этом: «Наш народ будет жить плохо, но недолго!».

В армии нас не только водят, но и разводят.

Слегка одутловатые и заметно опухшие после вчерашнего недоперепитого – выпили больше, чем смогли, но меньше, чем хотели – угрюмоносые, гундосые и сиплоголосые сержанты и прапорщики.

В «карауле» – по постам.

В «наряде» – по «рабочим», преимущественно – «отхожим» местам.

Тех, кто разводится не так, как надо угрюмоносым сержантам и прапорщикам, отправляют на повторный курс развода.

На работе начальство с лицом серьезным и сосредоточенным, как у какающей собаки, повелительно и неукоснительно водит нас по нашим трудовым будням к осуществлению его глубокомысленных – на его же взгляд – приказов, руководствуясь принципами: «Я – начальник, ты – дурак», – и: «Если мне понадобится ваше мнение, я вам его скажу».

С плохо ведущихся взыскивают.

Морально и материально.

Духовные отцы наций водят нас туда, куда отродясь Макар телят не гонял: в Страну Вечного Блаженства.

Посмертную.

Ту, которой никто не видел, но которую всем правильно следующим проповедуемым правилам обещают.

Потом.

Когда нас не будет.

Неправильно следующих проповедуемым установкам и наставлениям, или же – чур нас, чур! – вовсе не следующих им наказывают.

Когда – угрозами.

Когда – действием.

Беззастенчивые разводилы водят нас за нос, как изобретательный хозяин – ослика, подвешивая перед его носом на дугу хомута аппетитную морковку: «Вы выиграли приз! От всей души и от чистого сердца поздравляем Вас! Для получения приза позвоните с вашего мобильного на наш №…, или отправьте sms!».

Неутомимые строители финансовых пирамид ведут нас к будоражащим воображение сокровищам, по сравнению с которыми соломоновы и тутанхамоновы пристыжено тускнеют, меркнут и блекнут: «Положите в ямку пять золотых, и из них вырастет дерево, ветви которого сплошь будут усеяны – вместо листьев – зеленоватыми купюрами!», – таков вечно манящий призыв предприимчивых котов Базилио и лис Алис к вечно деревянноголовым Буратино.

Рекламодатели, рекламопроизводители и рекламораспространители с хорошо оплачиваемым энтузиазмом водят нас туда, где – «Звоните прямо сейчас!» – нам непременно требуется купить то, что в здравом уме и при трезвой памяти никому и в голову не придет покупать.

Далеко не у всех нас при этом хватит мужества и отваги ответить истошно вопящим зазывалам так, как это сделал Уоррен Баффет: «Если ваш телефон не звонит, значит это я».

Для такого ответа требуются мужество и отвага.

Немалые.

Потому как непокупающим рекламируемое рекламирующие его гарантируют всяческие «язвы египетские», начиная от кариеса и заканчивая диареей и – чур нас, чур! – энурезом.

Поскольку никто из нас не хочет таких неприятностей для своего собственного, и без того многострадального организма, то мы, как правило, ведемся – за теми, кто нас водят.

И – разводят.

Имя им – легион.

Лидеров.

Тех, которые водят.

И – разводят.

Не-лидеров.

Ведитесь, и – обрящете!

То, чего хотели.

Как сказал еще в далеком от нас 1552-м году папский легат Карафа, ставший вскоре после этого папой Павлом IV-м, «mundus vult decipi, ergo decipiātur» – «мир хочет быть обманутым, пусть же его обманывают».

Ему вторит пушкинский герой стихотворения «Герой»:

Отсюда следует – с неумолимой неотвратимостью, – как эйфория при зло/употреблении и как наслаждение чесанием себя чесоточного – категорический императив лидерства.

Состоит он всего из двух пунктов: первого и, соответственно, последнего.

Пункт первый: «Аллилуйя ведущимся!».

Пункт второй, он же – последний: «Горе не ведущимся!».

Кому и зачем он нужен, этот самый категорический императив лидерства?

Как говорили мудрые, хотя и древние римляне, «quid prodest?» – «кому выгодно?».

Всем тем, кто задействован в затее под названием «лидерство».

То есть, и ведущимся, и ведущим.

Ведущимся – потому что, как сказал Владимир Высоцкий в своем стихотворении «Солдаты группы «Центр», «не надо думать – с нами тот, кто все за нас решит».

Ведущим – потому что ведущие нуждаются в ведущихся.

Не бывает капитана команды без команды, и ни один бог еще не пережил своего последнего последователя.

Однако не все команды вместе со своими капитанами становятся победителями.

Не все боги выживают в никогда не прекращающейся войне против своих конкурентов за право владеть умами своих приверженцев – актуальных и потенциальных.

Удел неконкурентноспособных – уступать главенствующее место, будь оно на пьедестале, в пантеоне или на Олимпе.

Означает ли это беспощадную правоту Томаса Гоббса, провозгласившего в своем «Левиафане» ставшую почти сакраментальной фразу: «Homo homini lupus est», – «Человек человеку – волк», – сославшись при этом на Плавта?

Неисповедимы пути искажателей…

Тит Макций Плавт – если бы мог – в гробу бы перевернулся после почти двухтысячелетнего покойного лежания в нем от такой чудовищной лжи Томаса Гоббса. Ведь в «Ослиной комедии» Плавта сказано было совсем другое: «Ты меня никак не убедишь отдать тебе, незнакомому деньги. Человек человеку волк, если он его не знает».

Как говорится, почувствуйте разницу.

Так кто же все-таки человек человеку?

Волк волку?

Волк овце?

Овца волку?

Кто?

И кто же тогда лидер?

Точно – не ягненок.

Не может ягненок быть лидером.

По определению.

И ягненка, и лидера.

Не следуют за ягнятами даже бараны.

Тогда – кто?

Волк в овечьей шкуре?

В таком случае всем не-лидерам нужно как можно более стремительно разбегаться от лидеров, ибо, как сказано в евангелии от Матфея, «берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в шкурах овечьих, а внутри – волки лютые».

Но, опять-таки, по определению лидер – это тот, за кем следуют, а не тот, от кого все разбегаются врассыпную.

Проблема.

Нет проблемы в том, чтобы стать лидером.

По крайней мере, на какое-то время.

Подхватил выпавшее из рук погибшего знаменоносца знамя, и – «Ура!», «Вперед!», – и все такое прочее.

Проблема в том, чтобы призыв провозгласившего себя лидером не оказался «гласом вопиющего в пустыне», чтобы он был услышан, поддержан и, в конце концов, привел и лидера, и поддержавших его к взлелеянной в мечтах победе.

Как?

Категорический императив лидерства об этом стыдливо умалчивает.

В таком случае разберемся сами.

2. «С волками жить – по-волчьи выть»?

Как в каждом большом овечье-бараньем стаде, – не без паршивой овцы/барана, так и в каждом человеческом сообществе – не без отщепенца.

Паршивость овцы/барана определяется исключительно ее/его анатомо-морфологическими отклонениями от установленного для их рода-племени стандарта.

Об интеллектуальных отклонениях у овец/баранов от овечье-бараньей нормы речь не идет и не может идти в принципе.

Нет среди них таких отклонений.

Потому что нет у них интеллекта, от норм которого были бы возможны отклонения.

Именно поэтому опытные пастухи для удобства управления овечье-бараньим стадом внедряют в эту среду козла – как лидера баранов, не говоря уже про овец.

Как написано в первом томе классического опуса Альфреда Брема «Жизнь животных» (по изданию 1992-го года московского издательства ТЕРРА – TERRA – стр. 429), «лидерами баранов являются козлы».

К вящей для нас, людей, радости, у нас же – все не так!

Точнее – скажем несколько осмотрительнее – все не совсем и не всегда именно так.

В отличие от козлов-баранов человек обладает способностью говорить, пусть не громкое, но вполне решительное «нет», даже когда все, казалось бы, его собратья-сосестры истошно и самозабвенно вопиют: «Да-а-а-а!!!».

По отношению к установкам категорического императива лидерства каждый человек определяет свою собственную стратегию и тактику поведения.

Одни покорно смиряются с ними как с неизбежным злом и избирают для себя путь, стыдливо именуемый непротивлением злу насилием.

Под насильственным внешним давлением чьего бы то ни было лидерства они стремятся расслабиться и постараться при этом получить удовольствие.

Другие решают, что чем быть под чьим-то лидерством, лучше самому стать лидером.

Для этого стараются.

Что есть силы.

Руководствуясь при этом «принципами», заложенными Николо Макиавелли в его цинично-сардоничном «Государе», особенно – в XVII-й его главе под красноречивым названием: «Как узурпатору сохранить и преумножить свои владения. Практика тиранов», – крайне редко включаемой в издания (исключения – изданное под редакцией Виллари Паскуале).

Если есть просьба «огласить весь список» макиавелевских «принципов» – пожалуйста:

– подавлять всякое возникающее превосходство;

– устранять людей сильных, умных и храбрых;

– препятствовать распространению образования;

– порождать раздоры;

– распространять клевету (вспомним, например, пресловутое геббельсовское: «Чем чудовищнее ложь, тем больше шансов, что в нее поверят»);

– поощрять шпионство и доносительство;

– содействовать обеднению подданных в расчете на то, что забота о хлебе насущном не оставит им ни сил, ни времени на заговоры.

Мало кто из лидеров признается в том, что он действует именно по этой схеме, однако мало кто из них не действует по ней.

По крайней мере, в политике.

Ведь это о ней, неуемной, сказал в своих мемуарах дважды президент Соединенных Штатов Америки Рональд Рейган: «Политика – это вторая древнейшая профессия, но чем дольше я ею занимался, тем больше она походила для меня на первую».

В войне за лидерский скипетр и «державу» (булаву – в руки, лавровый венок – на чело, златую цепь – на шею, зáмок – в собственность, замóк – на совесть) для достижения победы используется весь арсенал сравнительно честных и не очень способов.

Интриги и инсинуации, заговоры и наговоры, подножки, подсидки и подставки – лишь самые невинные из них.

Саркастичный закон циничного лидерства, о котором практически все если и не знают, то, по крайней мере, догадываются, но все же скромно умалчивают, гласит: «Грязного лидерства не бывает».

По прямой аналогии с известными изречениями знаменитых римлян: сатирика Децима Юния Ювенала («Lucri bonus ést odor éx re quálibet» – «Запах прибыли приятен, от чего бы он ни исходил») и императора Веспасиана («Non olet pecunia» – «Деньги не пахнут»).

Вовсю тут пахнет только горько-едким сарказмом – в первом случае, и тошнотворно-гадким цинизмом – во втором.

Соответственно, циниками, называющими и считающими себя прагматиками, лидерство делится не на «грязное» и «чистое», а лишь на легитимное и не легитимное, причем легитимным его зачастую провозглашают сами циники-псевдопрагматики – те, которые своею хитростью и изворотливостью присвоили себе право провозглашать законы.

Те, кто, игнорируя весь сарказм непреложного закона циничного лидерства, стремятся – во что бы то ни стало, любыми способами и какими угодно средствами – добиться лидерских почестей и регалий, и кто не сподобился удостоиться их в легитимизированных сферах, переключаются на сферы иные.

Особо преуспевшим в этом деле впоследствии удается легитимировать ранее не-легитимное.

Как сказал в своем «Бунтующем человеке» лауреат Нобелевской премии Альбер Камю, «мы живем в эпоху мастерского осуществления преступных замыслов, и то, что еще вчера считалось преступлением, сегодня становится законом».

«Бригадиры» бандитских группировок, сливаясь в экстазе взаимовыгодного единения с высоковосседающими чиновниками, не обремененными такими «заморочками», как-то: совесть (по словам Адольфа Гитлера она – не более чем «жидовская выдумка») и стыд, который – по определению Эразма Роттердамского – является страхом честности перед позором, – становятся респектабельными бизнесменами, попадают на глянцевые страницы журнала «Forbs» и начинают активно и инициативно диктовать свои условия-ультиматумы.

Всем.

При господстве такого симбиоза бандитского раскаленного утюга и крокодилье-кожаного чиновничьего портфеля юридические законы принимаются если и не непосредственно этими ушлыми ребятками, и даже не под их прямую диктовку, то, по крайней мере, в их интересах.

В результате таких юриспрудентных процедур декриминализация в государстве и обществе осуществляется не путем избавления от преступных проявлений, что само по себе является делом достаточно длительным, сложным, хлопотным, некомфортным, требующим значительных усилий – в первую очередь – интеллектуальных – и соответствующей воли, а куда более простым и надежным способом: элементарным объявлением не-криминалом того, что еще вчера признавалось именно им.

Как говорится, самый простой и надежный способ достижения мира – закопать топор войны вместе с врагом.

Хороший враг беззастенчивого и настырного лидера, не обремененного никакими интеллигентскими «заморочками» – это, конечно же, мертвый враг.

Если таким врагом является закон, то тем хуже для него.

Он становится обреченным, и дни его сочтены.

Как неустанно декларировал Марк Порций Катон Старший, восходя на трибуну римского сената, «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» – «Карфаген должен быть разрушен».

Если Карфаген законодательных актов, не достаточно подстроенных под определенные интересы, не хочет разрушаться сам, определенные интересы помогают ему разрушиться.

В интересах по сути бывших криминальных авторитетов и подковерных дел мастеров – каких бы почетных званий-названий-титулов-регалий они себе ни наприсваивали, вплоть до «проффессоров» и «элиты нации», – ставших в одночасье лидерами в схватке за собственноручное обладание ресурсами целой страны.

Иными словами: либо ты – вожак стаи, и тогда ты на коне, в ботфортах и со шпорами на них, либо же ты – фрагмент серой, безликой и презираемой вожаками массы, и тогда ты – под седлом и с «вавками» от чужих шпор на своих взмыленных боках.

Как говорится в аристотелевском законе исключенного третьего, «tertium non datur» – третьего не дано.

Казалось бы.

На самом же деле, как и у каждой медали, у звонкой монеты лидерства имеется три стороны – аверс (от лат. аdversus – лицевая), реверс (от лат. reversus) – тыльная, и – гурт (нем. gurt) – ребро.

Лицевая – сверкающая и сияющая, как, – выражаясь языком Василия Шукшина, – «голый зад при Луне».

Тыльная – темная и страшная, подобная лицу сорокалетнего прапорщика, оказавшегося с перепоя на полковóм плацу в безлунную ночь.

Ребро – та узкая поверхность, что связывает собой разноликое в единое.

Когда жизнь ставит человека перед предельно жестким выбором: либо тиранствуй, либо – влачи рабское существование, каждый человек может открыть перед собой третий путь, принцип которого сформулировал для себя, пребывая в Гулаге в малоприятной роли зэка, будущий лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын.

Формулировка этого принципа состоит всего лишь из шести слов, три из которых – трижды повторяющееся «не»: «Не верь, не бойся, не проси».

«Не верь» – лунноликим, улыбающимся тебе во все свои тридцать три оскаленных зуба.

«Не бойся» – черноротых, пугающих своей черноротостью.

«Не проси» – ни у того, ни у другого.

Ни милости, ни пощады.

Бедняга Эрих Фромм, отягощенный проблемой: «Человек – волк или овца?», – заимствованной, по-видимому, у зоологически озабоченного Александра Островского (см. его комедию в пяти действиях под красноречивым названием «Волки и овцы»), – умер, так и не разрешив ее.

Не удивительно.

Ведь кроме волков и овец в этом Мире – поистине неисчерпаемом в многообразии проявлений продуктивной изобретательности того или той, кто или что его создал либо породила, независимо от того, Бог ли, Природа ли – в данном случае существенно не это, – наличествуют в изобилии и другие, не менее близкие к человеку твари.

Например: ослы и козлы; быки и бараны; крысы и свиньи.

Чем они хуже других?

Например, волков и овец?

Ничем.

Как сказал Уинстон Черчилль, собаки смотрят на людей снизу вверх, коты – верху вниз, и только свиньи усматрмвают в человеке равного себе.

Значит, вопрос следовало бы поставить значительно шире, нежели это сделал Эрих Фромм.

То есть, человек: осел или козел?; бык или баран?; крыса или свинья? (при желании этот перечень можно продолжить сообразно Вашей, уважаемый Читатель, зоологической эрудированности и творческой фантазии).

Как сказал когда-то псевдопролетарский поэт Владимир Маяковский, «все мы немножко лошади».

Добавим от себя: и не только.

Мы – все вместе и каждый из нас в отдельности – «немножко» разные животные, и нет смысла их всех перечислять.

В разных жизненных ситуациях, переделках и перипетиях мы – люди – ведем себя по-разному: где-то больше как одно; где-то – как другое.

Животное.

Не всегда – разумное.

Не всегда – человечное.

Иногда – как «нежный и ласковый зверь».

Иногда – как такая зверюга, от одного только сравнения с которой любая из действительно существующих тварей содрогнулась бы в ужасе и отвращении.

В отличие от них всех мы – люди – наделены правом выбора.

Козел обречен быть козлом.

Навсегда.

От первого своего козлиного вздоха и – до последнего.

По крайней мере, в этом Мире, далеком от совершенства, но близком к достоверности его существования.

Достоверность существования иных миров, где обитали бы козлы-трансформеры, лихо превращающиеся в бабочек с «крылышками бяк-бяк-бяк», более чем проблематична.

То же самое можно сказать и о мирах с ослами-перевоплощенцами.

И – с быками – перебежчиками в стан победившего врага.

И – с баранами, меняющими свой откровенно бараний имидж на внешне вполне импозантный.

В соответствии со сложившимися обстоятельствами.

И – со свиньями, в одночасье обретающими атрибуты луи-виттоновской элегантности, изысканности, утонченности и респектабельности.

Создание таких миров-трансформаторов – исключительная прерогатива человеческих особей, озабоченных тем, как бы побольше урвать, сделав вид, что эти руки ничего не брали, и получше пристроиться в обстановке быстро- меняющейся политической конъюнктуры.

На воротах таких миров следовало бы водрузить герб, с изображением хамелеона.

С лицом двуликого Ануса (ой, простите! – Януса!).

Предусмотрительно и оперативно вращающего своими пучеглазыми ликами – туда-сюда, туда-сюда.

Как флюгер.

От: «К лесу передом», – до – наоборот.

В силу сложившихся обстоятельств – не называя и не перечисляя их, а лишь констатируя их действительное наличие по факту – необходимо признать следующее.

Мы, люди, – единственные в этом Мире, кто могут быть любыми животными, включая рыб и земноводных, каковыми каждый из нас уже имел сомнительное удовольствие быть.

По крайней мере, на пренатальной стадии своего онтогенеза: вспомните себя в качестве эмбриона.

Вспомнили?

Более того, в силу тех же, то есть, сложившихся обстоятельств, мы, люди – единственные в Мире живые существа, которым дано и право выбирать – кем и какими нам быть, и обязанность это делать.

Безальтернативным был лишь выбор для ветхозаветного Адама: «Кем быть?».

Естественно, супругом такой же ветхозаветной Евы.

В его ситуации ему не было дано не только «третьего», но – даже «второго», которое на вполне законных основаниях – согласно закону классической Аристотелевой логики – нам всем полагается.

Много воды с тех пор утекло в Реке Времени.

Много сменилось на Земле потомков библейских Адама и Евы.

Сегодня мы – люди – все вместе и каждый из нас по отдельности – имеем выбор.

В каждой конкретной ситуации.

Хочешь и можешь копать – копай!

Не хочешь?

Не можешь?

Не копай!

Можешь рыть яму.

Себе.

Можешь – другому.

Роя яму другому, можешь вырыть ее себе.

Можешь прорывать канаву.

Поперек дороги.

Ни себе, ни людям.

Можешь рыть колодец.

Чтобы воды напиться.

И себе, и людям.

Можешь вырыть арык.

Орошать сады-огороды.

Себе и людям.

Не правда ли, широкий выбор?

А если хочешь, но не можешь?

А если можешь, но не хочешь?

А если не хочешь, не можешь, а надо?

Тогда как?

У Эриха Марии Ремарк’а есть удивительное произведение с еще более удивительным названием: «Zeit zu leben und Zeit zu sterben», – которое в переводе звучит, как «Время жить и время умирать».

Для человека время жить означает – по сути – время выбирать.

«Это сладкое слово «свобода»[именно под таким названием в 1972-м году Витаутасом Жалакявичусом был создан пророческий фильм, съемки которого происходили в Чили как раз накануне государственного переворота, совершенного – в точном соответствии сценарию фильма – под предводительством генерала Аугусто Пиночета 11 сентября (не правда ли, мистический день?) – 1973-го года] таит в себе невыносимые мýки.

Мýки выбора.

Мýки – потому что за сделанный «по своему хотению» выбор приходится самому нести ответственность, а этого ой как не хочется!

Человек на протяжении всей своей жизни обременен проклятьем: делать выбор.

Между тем, что хочется и тем, что тоже хочется, но иным.

Между тем, что хочется, но – «низ-з-я!», – и тем, что можно, но – не хочется.

Между тем, что хочется, и тем, что надо.

Между тем, что надо, и тем, что тоже надо, но – другим.

Выбирать человеку приходится не только между: «Быть или – не быть!», – ведь такой выбор делают для себя не только люди, и не всегда этот выбор в пользу «быть» (достаточно вспомнить, например, массовые самоубийства полярных леммингов или пеструшек, в чьем генетическом коде заложена именно такая, суицидная формула поведения в голодный год), но и – главное: если все-таки: «Быть!», – то: кем и каким?

Принцип: «С волками жить – по-волчьи выть», – не является безальтернативным.

Точно так же, как дилемма: «Кем быть: волком или овцой?», – для человека не является универсальной.

Именно человек – и только он – способен выбрать из всех имеющихся в наличии в качестве возможных вариантов, казалось бы, невозможный.

Не выть, как волк и не блеять, как овца; не рычать, как натасканный на травлю людей эсесовский пес, и не мычать, как ведомая на закланье покорная корова; не хрюкать, как самодовольная свинья и не визжать, как разъяренная макака; не шипеть, как змея, которой наступили на хвост (а у нее все, что не голова, то – хвост) , и не подстраивать окраску своих идей под сложившуюся политическую конъюнктуру, как хамелеон – цвет своей кожи под окружающий его ландшафт.

От всего этого вытья-блеяния-рычания-мычания-хрюканья-визжания-шипения-мимикрирования человек может отказаться.

Если захочет.

Если найдет в себе достаточно силы, мужества и мудрости, чтобы все это отвергнуть.

Категорически.

Бесповоротно.

Как сказал в одном из своих интервью газете «Wall Street Journal» Стив Джобс, «я столь же горд тем, от чего мы отказывались, как и тем, что мы сделали».

Соблазнов всегда и везде – хоть пруд пруди.

И каждый из них – по-своему манящ.

Часто – трудно совместим с другими, не менее манящими.

Как с неизбывной грустью произнес один из персонажей фильма «Раба любви», «кушать хочется, худеть хочется – все хочется!».

Хочется многого.

Спокойствия хочется, чтобы никто тебя никуда не дергал, и – востребованности – чтобы звали и приглашали.

Почета хочется и… искренности.

Признания заслуг.

Достойной оценки.

То есть – по достоинствам.

Как действительным, так и мнимым, то есть таким, каковые нам самим у нас самих мнятся.

И – чтобы хвалили.

Даже если хвалить-то особенно и не за что.

Чего греха-то таить? – ведь и восторга хочется, и восхищения.

Славы хочется.

Такой, чтобы лик (и не только) свой успеть увидеть «одетым» в «гранит и бронзу», а мощь свою услышать воспетой в одах и кантатах.

Для всего вышеперечисленного роль Лидера – Вождя нации, Отца всех народов, Большого друга детей (писателей и поэтов, певцов и композиторов, рабочих и колхозниц) подходит в самый раз.

В этой роли можно позволить себе даже быть скромным, бормоча, стыдливо потупив взор, что-то вроде того, что: «Не надо оваций. Что вы в самом-то деле. Прекратите сейчас же! Мне это неприятно».

На самом-то деле – приятно!

Еще и как!

Приятно чувствовать себя сильным, как бенгальский тигр, могущественным, как британский лев викторианской эпохи, презрительно глядящим и гáдящим на всех свысока, как геральдический белоголовый орлан времен «Gulf War – II» на некоем гербе.

Однако подлинно заслуженная гордость человека-лидера определяется исключительно тем, в чем он достигает лидерских позиций отнюдь не как животное, пусть даже самое величественное и великолепное.

Сила без разума – вандализм.

Могущество без справедливости – злодейство.

Величественность без мудрости – тщеславие.

Лидер, уподобившийся животному, гаже и опаснее любого зверя.

Подобающее животному – не подобающе человеку.

Лидеру – в первую очередь.

Ведь он – весь на виду.

Это только павлиний лидер может позволить себе компенсировать роскошью и великолепием своего хвоста ущербность и убожество своих по сути куриных мозгов.

Человеческому же лидеру сие не пристало.

Обсме'ют и засме'ют: посмéют.

Если и не сразу, так с некоторым интервалом во времени, когда какой-нибудь, не обремененный никакими комплексами сопленосый мальчишка, покажет пальцем на надувшего щеки в своем индюшином самолюбовании претендента на звание Лидера нации, и, смеясь, произнесет истину, глаголимую «младенцем»: «А индюк-то – безмозглый!».

Хочется этого человеческому – не-павлинье-индюшиному – претенденту на лидерство?

Однозначно: нет, не хочется.

А чего же ему хочется?