– Стоп-стоп-стоп-стоп-стоп, – говорит Миггс, театрально взмахивая рукой. – Так не пойдет.
Придя домой, я обнаруживаю, что меня ждали. Еще нет и семи, значит, они поставили будильники гораздо раньше, чем обычно, – как это глупо и мило. На нашем дерьмовом икеевском столе возвышается башенка из пончиков, в один из них, посыпанный радужной крошкой, воткнута свеча. Этому пончиковому алтарю молятся расставленные вокруг и завернутые в фольгу сэндвичи с беконом, яйцами и сыром.
– Отлично. Четыреста восемьдесят два, – объявляет Вин, разворачивая сэндвич.
– Вспомни правила «Назови цену», придурок. – Миггс закатывает глаза.
Чтобы понять, каков наш Миггс, просто возьмите Бруно Марса, раздуйте раза в три и накачайте цементным раствором.
Правила «Назови цену» таковы: если ты просто пытаешься гадать, называя цифры подряд, ты проигрываешь автоматически.
– Штраф, – говорит Тайс, хватает сэндвич, хлопает меня по плечу и вместе с едой скрывается у себя в комнате. Обычно он дрыхнет до обеда.
– Знаю, – протестует Вин. – Но я же всеобщий любимец. Плюс я общаюсь с каждым водителем такси до единого.
– Четыреста сорок ровно, – говорит Дара. Она явно даже не старается.
Я кладу бекон на свой глазированный дрожжевой пончик. Это единственно верный способ его есть.
– Всегда тебе надо сделать какое-то дерьмовое комбо. Прямо как ты сам, – говорит Дара, разглядывая мою еду.
Так и есть. Улучшения есть улучшения. Я фоткаю, перед тем как съесть.
Миггс кивает и зовет остальных.
– Паб, у тебя четыреста пятьдесят семь, у Вина четыреста восемьдесят два, а у меня четыреста шестьдесят шесть.
Мы достаем смартфоны.
Такие уж мы. Когда выдается свободная минутка, мы делаем дикие ставки. Победитель получает миллион долларов и право хвастаться этим до бесконечности. До следующей ставки. У нас уже набралось ставок на миллиард. Кто из нас первым забронирует столик в «Раос» – итальянском ресторане, о котором ходят слухи, будто для того, чтобы попасть туда, надо дождаться смерти мафиозного босса. Или кто первым станет ведущим Saturday Night Live и музыкальным гостем там же. Ну и еще всякие важные вещи, типа кто первым получит галочку верификации в Instagram.
А вот и мои четыреста пятьдесят семь.
– Да, черт возьми.
– Вы только гляньте на этого придурка, – кричит Миггс, хлопает меня по спине и вручает мне косяк. Почти все в курсе, что он приторговывает травкой. Только травкой, такой у него принцип, а еще он почти не пьет и не курит. Дни рождения, годовщины – короче, только по особым случаям. Твердо придерживается расписания: работа, спортзал, потом комедийные выступления. Есть в его внешности что-то безумно «братанское», и, будь мы белыми, он бы выглядел типичным «вернем Америке былое величие». Но корни у него пуэрто-риканские и доминиканские, именно поэтому он так вспыльчив. Говорит, что у него такой же внутренний конфликт, как если бы он был одновременно с Тринидада и Ямайки.
Конечно же, я не перестаю думать о Лианне Смарт. Не только о ней, я же вынашиваю ребенка из всей пищевой дряни, что проглотил ранее, но именно теперь, оказавшись на своей родной планете, обставленной ободранной пластиковой мебелью, и с этими шумными засранцами, я отчаянно пытаюсь насладиться тем чувством, которое испытал тогда. Теми моментами. Как мы стояли рядом у обогревателя и болтали.
Как ее волосы коснулись моей груди, когда она проходила мимо меня к выходу. Как она на мгновение задержалась у двери и обернулась, а я подумал, что это сигнал для меня. Обнять ее или… или… А потом, уже почти решившись взять у нее номер, я окончательно струсил.
По правде говоря, хоть это и бессмысленно, стоит признаться, что мое сердце будто бы слегка разбито.
– Чувак, ну ты и монстр, – говорит Миггс своей подружке, и мои мысли с треском падают назад в эту дыру.
Я смотрю, как Дара поливает свой завтрак майонезом. Сжимает пластиковую бутылку, и оттуда льются густые струи.
– Я тебе не «чувак», – отзывается Дара, которую мы всегда зовем чуваком. Потом она толкает своего парня в плечо. Майонез поверх бекона, яиц и сыра кажется самым безумным на свете сочетанием, но опять же, я однажды видел, как Миггс поливает жареный рис майонезом вперемешку с кетчупом. То, как человек издевается над едой, многое о нем говорит.
Вин называет свои баллы в «Убере». Четыреста тридцать три.
– У-у-у-у-у, – хором тянем мы. Стремно получилось.
– Ну и тупость, – говорит Дара. – Всем плевать, сколько там у вас баллов в «Убере». Тариф от этого не снизится. И вообще, будь вы настоящими ньюйоркцами, вы бы тормозили на улицах желтые такси, как все нормальные люди.
– Не-а. К черту водителей с лицензией, – говорит Миггс. – В Комиссию по такси и лимузинам одно ворье засело.
Дара выбрасывает обертки в мусорку, целует Миггса и натягивает куртку, чтобы отправиться на работу: она управляющая в шикарном итальянском ресторанчике, который находится в Финансовом округе.
– Неважно. Увидимся позже, идиоты.
– Эти дерьмовые баллы начисляются нечестно, – говорит Вин, мотая головой. – Почему у меня меньше, чем у тебя? – Он тыкает пальцем в мою сторону.
– А почему у меня не может быть больше баллов?
– Без обид, Паб, но откуда у тебя вообще взялись баллы, если твой аккаунт заморожен к чертям, ибо ни одна из твоих карт не активна? – На его губах мелькает едкая ухмылка.
– Да, Паб, – присоединяется к нему Миггс, цокает языком и пристегивает к рюкзаку десятифунтовое кольцо для ключей. Миггс выгуливает собак, и у него для всего есть тщательно продуманная система, вплоть до того, что он предлагает своим клиентам десять видов угощений в зависимости от их диеты и эмоциональных потребностей. – Тут он прав.
Миггс берет со столика у двери несколько конвертов.
– Кстати, – говорит он, запуская ими в меня, будто фрисби. – Твои счета.
– Да пошли вы, – кричу я, когда дверь захлопывается. Убедившись, что Вин не смотрит, поднимаю конверты, чтобы сунуть их к остальным, в ящик с носками.
Может, мое финансовое положение и не идеально, но я, по крайней мере, сохраняю счета. Я совершенно твердо намерен с ними разобраться. Когда-нибудь. Но унизительнее всего во всей этой истории с долгами то, что меня вымораживает моя карта «Центра гитар». Особенно учитывая, что я сделал. Я купил проигрыватель для пластинок. Знаю. Знаю! Но это был «Техникс» 1200-й серии, разве можно было позволить этой снятой с производства штуковине пройти мимо меня? Хоть сейчас он и влачит жалкое существование, одиноко собирая пыль у меня под кроватью, потому что все пластинки я продал на discogs.com, чтобы оплатить счета.
Хуже всего то, что мне уже начали звонить из банков и игнорировать звонки становится все сложнее. От такой настойчивости долг кажется более реальным.
Этого парня зовут Гарольд. Это даже не автообзвон. Настоящий живой человек по имени Гарольд, без фамилии, ставит меня в известность, что разговор записывается для контроля качества.
– Могу я поговорить с мистером Райндом? – спрашивает Гарольд.
У мужика хватает наглости правильно произносить мою фамилию. Райнд, через «ай». Как в слове «чай». Говорю вам, от этих ребят ничего не скроешь.
– Слушаю.
– Вас беспокоит Гарольд из «Нью-Йорк Нэшнл Мьючуал», я звоню по поводу задолженности на вашем счете в «Центре гитар». Я представляю независимое коллекторское агентство…
Я хотел швырнуть телефон под колеса проезжающих мимо машин. Когда тебе звонит человек, реальный человек, который просыпается каждое утро, целует супругу в щеку, обдавая «кофейным дыханием», завязывает галстук и отправляется на работу, которая заключается целиком и полностью в выбивании из тебя долгов, – это отрезвляет.
Это Тайс в первую очередь виноват в том, что я купил тот несчастный проигрыватель. Мы с Тайсом познакомились на тусовках, которые один парень по имени Бенни обычно устраивал на первом этаже в «Пэлас», который раньше назывался «Алиби», а еще раньше – «Арка». Помимо этого, Бенни втихую отвечал за музыкальное вещание на пиратской радиостанции (90.1 FM), заглушая христианскую станцию из Филадельфии. Он пускал в эфир дэнсхолл и соку[4], чтобы фанатики Библии имели возможность насладиться дерзкими ритмами тогда, когда они меньше всего этого ожидают.
Бенни был бунтарем, и мы равнялись на него, пока он не переехал в Майами, и именно его голос подзуживал меня, когда мы наткнулись на эту блестящую красотку. Тайс бормотал что-то о подлинности, и это заставило меня поверить в надежность системы, а потом мы насмехались над неудачниками с флешками, которые выдают себя за артистов. То есть мы вели себя так же по-идиотски, как любой, кто когда-либо стоял на том же самом месте посреди рабочего дня. Последствия были предрешены.
Что возвращает нас к древнему правилу, согласно которому надо жить и с которым на устах умирать: никогда не ходи в «Центр гитар» под кайфом.
Я немного убираюсь на кухне и вырубаюсь. Проснувшись, вижу, что уже час дня и у меня накопились три голосовых сообщения, несколько текстовых и пара пропущенных вызовов с неизвестных мне номеров. Я вскакиваю с постели, опасаясь, уж не размножились ли мои Гарольды, чтобы одновременно названивать с разных заблокированных номеров, но вряд ли это так. Оказывается, звонили из школы Рейна, и я делаю вывод, что случилось что-то ужасное. Но потом понимаю, что женщина на том конце провода явно зла, а не расстроена. Разумеется, они уже час пытались дозвониться до нашей матери, которая на операции, и до отца, который недоступен. Так что взялись за меня.
– Охренеть, вы что, серьезно? – С учетом всех обстоятельств это более чем сдержанная реакция. – Ладно, ладно, извините. Скоро буду. – Надо ли говорить, что средняя школа № 72 на Восточной 59-й улице – это не то место, где мне хотелось бы находиться в свой день рождения, в свой выходной? Но я беру себя в руки.
Оказавшись на месте, я вижу, что директор Дейли и мисс Запруда явно не шутят, а Рейн, надо отдать ему должное, хотя бы кажется раскаявшимся.
– Где миссис Ринд? – спрашивает Дейли. Внешне он вылитый эмодзи типичного стереотипного директора: чуть за сорок, толстое раскрасневшееся лицо и густые усы, отглаженные брюки цвета хаки.
– Райнд, – поправляю я его. По привычке.
– Неважно, – бурчит он. – Где ваши родители? Речь о серьезном нарушении, мы ставим вопрос об исключении.
– Это можно рассматривать как случай с детской порнографией, – добавляет мисс Запруда.
– Воу. – Я вскидываю ладони, чтобы не усугублять конфликт. Упоминание детской порнографии значит, что я влип по самые уши. – Вовсе нет. Это всего лишь… – Поверить не могу, что сейчас произнесу это слово в кабинете директора. – Несколько дилдо.
Мы все переводим взгляд на стол Дейли.
– Вибраторы, – поправляет меня Рейн, и клянусь, что я едва сдерживаюсь, чтобы не схватить его за горло и не вышвырнуть в окно.
– Сынок, где ты вообще взял эти… – Директор не в силах заставить себя произнести это слово.
– Вибраторы, – вновь подсказывает Рейн. – Я не могу разглашать свои источники.
На столе Дейли расставлены шесть белых коробок, на которых большими буквами цвета фуксии написано VIVACE, а рядом лежит один распакованный экземпляр – тоже ярко-розовый. Судя по тому, какой он яркий и светящийся, он, как бы это сказать… вибрирует.
Я смотрю на вибраторы, потом на директора, и Дейли в честь этого дела примеряет на лицо багровый оттенок. Дорогие штуковины. Я, конечно, не эксперт, но, судя по упаковкам, игрушек для взрослых здесь представлено не на одну сотню долларов.
– Он пытался продать один из них восьмикласснице, – говорит мисс Запруда, у которой длинная челка и крохотный пирсинг в носу. Этот пирсинг заставляет меня задуматься о жизни мисс Запруды вне стен школы, где она преподает обществознание. Интересно, идет ли ее карьера так, как она планировала.
– Боже. – Я вздыхаю. – То есть простите. Дело в том, что мама работает. Она наверняка на операции. А папа… Ну, папа считает мобильный телефон прямым проводником рака, поэтому предпочитает оставлять его дома.
Директор Дейли пристально смотрит на меня, пытаясь понять, издеваюсь я или нет.
– Думаю, очевидно, что именно недостаток родительского контроля влияет на поведение Рейна, – говорит он.
Ага, спасибо, кэп.
– Я не могу поспорить с вами, сэр. – Услышав «сэр», он кивает. Будь у директора хвост, он бы им завилял. – Понимаете, я работаю в полную смену и уже почти накопил достаточно денег, чтобы вернуться в колледж. – Ложь. – Поскольку у меня нет высшего образования, не думаю, что мое мнение что-то для вас значит. – Наполовину ложь. – И если мне при всем при этом придется присматривать за братом – что ж, нам обоим крышка. – Чистая правда.
– Рейн – умный мальчик, – говорит мисс Запруда. Рейн улыбается ей, сверкая крошечными клыками. – И, поскольку пока это самая идиотская его проделка, нам придется считаться с мнением родителей девочки, которой он пытался продать… – Мисс Запруда делает жест в сторону вибраторов и закатывает глаза. – Но все же мы примем во внимание и ваши слова, мистер Райнд.
Директор Дейли кивает со строгим видом.
– Мы отстраняем его от занятий на всю следующую неделю, до тех пор, пока не примем решение, – говорит он.
– Понял, – отвечаю я и ничего не добавляю. Был и у меня в жизни более чем неприятный инцидент, когда меня застукали в женской раздевалке, где я пытался затегать стену. Я этого не планировал. И не был обдолбан. Просто хотел проверить, смогу ли.
Мы, Райнды, не слишком-то отличаемся самоконтролем.
– Уле-е-ет, – тянет Рейн, когда мы оказываемся на улице. Он так пританцовывает на ступеньках, что сразу видно, как он взбудоражен. – Отдохну от школы целую неделю. Хрена с два я буду вставать спозаранку. Ну что, Паб, чем сегодня займемся?
– Чего? – взрываюсь я. Рейн смотрит на меня и застывает посреди танцевального движения. – Ты спятил? – спрашиваю его я. – Ты хоть представляешь, как сильно ты вляпался? Мама убьет тебя. А потом она убьет меня, а потом и папу за то, что он не носит при себе чертов телефон.
– Он выключен, – говорит Рейн, опуская колено. – Я еще вчера пытался дозвониться. Узнать, не нужен ли ему вибратор.
– Зачем ему вибратор?
– Ну, не у мамы же спрашивать. Это мерзко.
Я молча пялюсь на него.
– Ты связался с контрабандистами секс-игрушек или что? Откуда у тебя столько? Ты их украл? Что вообще происходит? Тебе тринадцать. На кой черт тринадцатилетним девчонкам вибраторы?
Сначала Лианна Смарт, теперь это. Жизнь превращается в какой-то цирк шапито. Я смотрю в небо поверх головы моего младшего брата и делаю глубокий вдох. Самое противное в зиме то, что на часах всего 14:30, а солнце уже садится.
– У тебя проблемы?
– Не-а, – говорит он.
– Сколько ты должен своему дилдо-дилеру?
Серьезно, ну как это звучит?
– Нисколько. Я их купил на деньги с дня рождения. Выгодное вложение. Их продают по двести пятьдесят за штуку, а я взял по шестьдесят. Джона, кузен Марли, выкрал их из партии на работе. – Марли – это девчонка, которая живет по соседству с мамой и – говорю без подколок – помешалась на Рейне. – Они были в подарочных коробках или что-то типа того.
Вот уж в чем в чем, а в ненаходчивости я его точно не могу упрекнуть.
– Так, значит, они новые? – Надо признаться, я впечатлен. Маржа получится солидная.
– Ага, новые, – говорит Рейн, а потом, подумав, добавляет: – Фу.
– Черт. Поверить не могу, что у тебя были розовые секс-игрушки на тысячу баксов. – Мы лениво тащимся к подземке. – Ты их никогда не вернешь. И начальные вложения не окупятся.
– Что будем делать с мамой? – спрашивает он, когда мы садимся на четверку. Наконец-то до него дошло, что ему есть чего опасаться.
– Не бойся. Что-нибудь придумаем.
По правде говоря, нас ничто уже не спасет. Когда она вернется домой, то камня на камне не оставит, особенно если Рейна исключат. Я занимаюсь готовкой. Которая, если честно, оборачивается импровизацией. Я пытался сварганить карри из индейки, картошки и безумного количества соуса «Эверест» со вкусом мяса и масала, когда вдруг обнаружил, что у нас закончился рис (у азиатов-то, ха-ха), по итогу заменил его макаронами-бабочками. Какая разница. Чаще всего Рейн ужинает в одиночестве и ложится спать. Надо бы почаще к нему заходить. В целом-то он неплохой парень. Ни разу не устраивал вечеринок и не водил девчонок. Ничего такого.
– Останешься на ночь? – спрашивает Рейн, отвлекаясь от повтора «Жемчуга дракона Z», и на его лице читается такая надежда, что у меня в животе все сжимается.
– Да, конечно. – Я пожимаю плечами.
– Супер, – говорит он и отправляется в свою комнату. – Мама разрешила мне купить пасту для печенья. Можем взять на десерт.
Я не спрашиваю, что эта банка с пастой делала в его спальне. Мы начинаем уминать ее, мороженое и сдобное хрустящее печенье «Линден», которое крошим ложками, за обе щеки.
– Я скучаю по папе, – говорит он, и тут я понимаю, что тоже соскучился. Мы не виделись с ним уже несколько недель.
– Поверить не могу, что у этого неудачника разрядился телефон. – Между тем свой я не оплачивал уже так давно, что каждый раз, когда пропадает сигнал, у меня случается мини-инфаркт от мысли, что меня отключили насовсем.
– Типично для папы, – говорит Рейн, позволяя мороженому превратиться в суп.
– Еще как типично. – Мой младший брат кажется подавленным. На удивление задумчивым. – На этой неделе проведаем его. – Я подталкиваю его локтем. – Видит бог, ты у нас не занят.
– Мне конец, – говорит он и на секунду вновь превращается в пятилетнего мальчишку. Именно столько мне было, когда мама впервые начала выходить в ночные дежурства.
– Ешь мороженое, – распоряжаюсь я. Когда мама узнает, питаться бедолаге придется исключительно через трубочку.