Где мы, чувак?! Кажется, это страна летучих мышей!
Когда мы завершили рейд, так и не убив финального босса, и разошлись, в реальном мире уже рассвело. Я на короткое время уснул с недопитой бутылкой пива в руке, но был разбужен женой Яной.
Один мой друг заметил, как «совы» очень корректно, заботливо и бережно относятся к «жаворонкам», когда те рано засыпают: «Тише-тише, люди… человек же спит. Давайте одеялком укроем». И как откровенно по-хамски ведут себя «жаворонки» по отношению к «совам», мирно спящим до полудня! Яна – не исключение.
– Панфилов, просыпайся! Иди завтракать! Опять всю ночь играл?
Она включает телевизор, распахивает окна и перемещается на кухню громыхать сковородой. Оттуда слышится ее голос:
– Панфилов, твою мать! Я на работу опаздываю! Вставай!
Совместный завтрак – наша нерушимая традиция, заложенная во времена совместных бессонных ночей – то в постели, то в игре. Потом Янка окончила институт, получила диплом, нашла работу, и наши режимы дня стали несовместимы. Но завтракали мы всегда вместе.
Чрезмерно бодрый закадровый голос из рекламы стирального порошка воспринимается как помеха, которую надо срочно устранить, пока она не расплавила мозг. Я, не открывая глаз, на ощупь нахожу пульт и снижаю громкость.
Потом добираюсь до ванной, включаю воду, обжигаюсь, чертыхаюсь, просыпаюсь, добавляю холодной, умываюсь и чищу зубы. Из зеркала на меня недобро и исподлобья смотрит двадцать четвертая реинкарнация помеси гоблина и орка.
«Все-таки стоит побриться, – думаю я. – Как-нибудь. На днях»…
Мы молча завтракаем, сидя напротив друг друга за маленьким обеденным столиком у стены. Я вяло пережевываю омлет, а Янка – пьет кофе, одновременно рассматривая себя в зеркальце и красясь.
Вспоминаю наше знакомство. Случилось это в Игре, когда я, скучая в ожидании рейда, летал на своем огненном фениксе по Калимдору и увидел, что в локальном чате просит о помощи жрица невысокого уровня с ником «Хильяна». Маленькую жрицу обижал плохой ордынский ганкер[8]. Пришлось вмешаться и выручить, после чего она внесла меня в список друзей. Следующие пару месяцев я помогал ей с прокачкой персонажа, мы стали общаться в голосовом чате, пока не выяснили, что живем в одном городе. Я пригласил ее в наш клан, и на очередной клановой попойке мы познакомились в реале…
– Тебе что, нравятся блондинки? – нарушает тишину Яна.
Я мешкаю с ответом. Блондинки мне нравятся. Но так же мне нравятся брюнетки, шатенки и рыжие. В студенчестве я был влюблен в девушку с синими волосами, и когда она обрилась наголо, любил ее не меньше.
Родной цвет волос Яны – каштановый, но в данный момент она жгучая брюнетка.
– Мне не важен цвет волос. И не важно, кто мне нравится! Последние… э-э-э… четыре года я люблю только тебя.
Сам понимаю, насколько неестественно это прозвучало. Яна недоверчиво хмыкает:
– Ну да, как же. А в книге ты пишешь о блондинке. Хорошо хоть помнишь, сколько мы вместе!
Я давлюсь только что откушенным куском бутерброда с сыром и колбасой. Действительно, в книге главный герой влюбляется в блондинку. Но то главный герой, а тут – я. Откашлявшись, прожевав и проглотив, отвечаю:
– Это не я так считаю. Это главный герой.
– Гер-р-рой – штаны с дырой, – тянет она.
Недокрашенный глаз придает ей черты Двуликого, бывшего окружного прокурора Готэм-сити. С ее носка слетает тапок – нервничая, она всегда раскачивает ногу.
– Герой книги, ты же понимаешь? Просто я пишу от первого лица, мне так удобнее.
– Врешь ты все, Панфилов. Я тебя насквозь вижу, вон уже краснеешь, и рука дрожит.
Рука дрожит не поэтому, это тремор с похмелья, но она права. Вру.
– Ладно, пейсатель, – она намеренно искажает слово, – мне пора на работу.
Обдает меня приторно-возбуждающим шлейфом духов, чмокает в губы и уходит.
Хлопает дверь.
Я смотрю на бутерброд в руке. Есть совершенно не хочется. Хочется спать.
Кладу голову на руки и осматриваю кухоньку нашей съемной «двушки», в которой воцарился дух уныния и нищеты. Над раковиной обвалилась плитка, из крана с убийственной монотонностью капает, сломанная дверца духовки всегда открыта. Плита в бурых разводах, а рыжевато-серый от табачного дыма потолок нависает так депрессивно, что хочется прямо сейчас выйти через комнату на балкон, сесть на его рассохшиеся деревянные перила, свесить ноги, поболтать ими и спрыгнуть…
Встаю. Оставив грязную посуду на столе, выхожу из кухни и иду на балкон. Яркий солнечный свет бьет по глазам. Щурюсь, потягиваюсь, прогоняя ломоту из одеревеневшего тела, и лезу в карман за пачкой сигарет.
Пачка пуста. Горестно матерюсь и вздыхаю. Уже не хочется ничего. Пост-абстинентный синдром в классическом проявлении. Я переваливаюсь через перила балкона и с восьмого этажа смотрю на двор. В жидко-стальной луже быстро проплывают облачка, ее поверхность манит. На мгновение в разрыве между пробегающими облаками мелькает луч солнца.
Слепну, но словно получаю заряд.
В глазах плывет. Зрение сбоит, передо мной мелькают мушки в виде каких-то знаков, символов и цифр. Присаживаюсь на старую раздолбанную шатающуюся табуретку и протираю глаза.
Проморгавшись, решаю пройтись до магазина, чтобы купить сигарет, кофе и, вернувшись, засесть за книгу, которую никак не закончу. Почему-то мне кажется, что стоит ее дописать, и сразу все у меня наладится. Просто надо закончить книгу.
Осторожно перепрыгиваю лужи, чтобы не промочить ноги. Левая кроссовка просит каши, но починить лень. Сдать в ремонт – нет лишних денег. Купить новые кроссовки? Есть расходы поважнее – аренда квартиры, коммунальные услуги, оплата интернета, продукты, в конце концов. Хотя, будь моя воля, я бы сначала купил кроссовки, но семейный бюджет в надежных Янкиных руках.
Двор у нас прямо эталонный для этого района. Асфальт разворотили, провели раскопки водопроводных труб, а закопали кое-как. За пару лет земля утрамбовалась, но при первом дожде превращалась в болото. Грязь, мусор, летающие пакеты, сколотые бордюры, чахлые кустарники, протянутые веревки с развешенным бельем, щербатые разнородные окна и балконы – и хотел бы порадоваться глаз, да нечему. Разве что зелень листьев, распускающихся в преддверии лета, создает особое, предканикулярное настроение, дорогое сердцу со школьных времен.
Там, где когда-то подразумевался детский городок, прочно обосновались местные забулдыги. Часть из них – мои ровесники, застрявшие в подростковом возрасте. Другие – помладше, на побегушках у них. С ними же сидит Ягоза, авторитетный в этой локации сухощавый мужик неопределенного возраста, синий от наколок, в трико с растянутыми коленками и в зеленой футболке на три размера больше с принтом Че Гевары. Этот у них за главного. Лениво потягивает алкогольный коктейль из смятой банки, одновременно дымя сигареткой. Ягоза пьет «Ягу», картина маслом.
Скучают, страдая от безденежья и безделья. Отсюда вижу, как им хочется выпить – «Яга» не в счет, это для них так, вместо воды.
Один из них раскачивается на турнике, изображая гимнаста. Заметив меня, он спрыгивает, сплевывает на руки и трет ладони друг об друга.
– Фил! Здорово!
Остальные, мельком взглянув, продолжают заниматься своими делами.
Не жду ничего хорошего. Слава, или Сява для своих, как-то привязался ко мне по пути из магазина домой. Тогда я был в хорошем настроении – неплохо заработал и накупил деликатесов, чтобы отметить вечером с Яной. Мы разговорились, я великодушно угостил его бутылкой пива и ушел домой, напрочь забыв и о нем, и о разговоре.
А вот он не забыл, как выяснилось. Теперь, каждый раз, встречая меня, он лезет обниматься, между делом пытаясь стрельнуть то сигарету, то денег.
– Здорово, Сява!
Он подходит ко мне, сильно жмет руку и приобнимает, похлопывая по спине, и слегка проводит руками по задним карманам джинсов, словно обыскивая. В глазах снова мутнеет. Я упорно вглядываюсь в его лицо, но оно расплывается.
– Ох е… Ты чего такой шалой? – в его голосе ни капли сочувствия, так, подметил факт.
– Что-то хреново, обожди, – я отстраняюсь, пытаясь привести себя в порядок. Тру глаза, всматриваюсь в него, изо всех сил напрягая зрение.
Сявино лицо обретает резкость. Только сейчас замечаю, что у него очень густые и длинные ресницы. Наверное, был очень красивым ребенком, но взрослая жизнь все испортила. Лоснящаяся кожа в оспинах, перебитый кривой нос, прокуренные желтые зубы, сальные волосы…
А это что за фигня?!
Я вглядываюсь, снова тру глаза, смотрю – фигня не пропадает!
Сява пугается и озирается.
– Не понял! Ты че, Фил? Че не так? А? Ху…
– Погоди! – перебиваю я и провожу рукой над его головой.
Рука ничего не чувствует. Но это есть!
Перехватывает дыхание, я не могу отвести взгляд от четкой и недвусмысленной зеленой надписи, словно витающей в воздухе над Сявой:
Вячеслав «Сява» Заяцев, 28 лет
– Заяцев?!
– Что? – вздрагивает Сява.
– Твоя фамилия Заяцев?
– Э… Да… А ты… Откуда ты знаешь?
Я молчу, усиленно думаю. Мои мысли – мои скакуны, все как в песне. Эскадрон моих мыслей шальных мечется по полю сознания, не в силах совместить реальное с нереальным. Происходящее может быть галлюцинацией – от недосыпа, от переигрывания, с похмелья. Сосредоточиваюсь на надписи, и вдруг она разворачивается вниз, словно свиток.
Вячеслав «Сява» Заяцев, 28 лет
Текущий статус: безработный.
4 уровень социальной значимости.
Не классифицирован.
Холост.
Замечен в противоправных действиях!
Последняя строчка мерцает красным. Сосредоточив взгляд на ней, я пробую «раскрыть» и ее, но ничего не получается. Из ступора меня выводит безработный В. Заяцев с четвертым уровнем социальной значимости:
– Фил! Фил! Але, чудила!
Текст сворачивается до первоначальной строчки.
– Слушай, а почему не Зайцев? – вдруг спрашиваю я.
– А, так это… – Сява мнется. – У предка фамилия была просто Заяц, а потом зачем-то в паспорте «Заяцев» написали. – А тебе зачем?
– Так «Зайцев» же будет, если склонять.
– А, ну да, ну да… – подозрительно легко соглашается со мной он. – Ну, так это… Я пойду?
– Надо – иди.
– А это… Сигаретки не будет?
– Не-а, кончились.
Сява вздыхает о чем-то своем, разворачивается и уходит.
– Сява, стой!
Он оборачивается и вздергивает подбородок:
– Чего?
– Тебе двадцать восемь?
Он кивает и идет дальше. Надпись над его головой все так же мне сообщает, что этот человек – Вячеслав «Сява» Заяцев двадцати восьми лет, – но чем больше он отдаляется, тем меньше она становится, пока вовсе не пропадает.
Я не рискую идти за ним, чтобы проверить, появятся ли надписи у других. Резко хочется курить, и я выхожу со двора на улицу.
Иду, вглядываясь в прохожих, предметы, знаки, вывески, проезжающие машины, но не получается, как с Сявой. Пытаюсь списать все на переутомление, но фамилия! Я не знал и не мог знать фамилии, как и его возраста!
Все еще в раздумьях захожу в магазин, поворачиваю к кассе, протягиваю деньги.
– «Кент» четверку.
Молодящаяся продавщица, прижав телефон плечом к уху, с кем-то разговаривает. Не прерывая беседы, берет деньги, отсчитывает сдачу и вместе с пачкой сигарет кладет на прилавок. На секунду ее взгляд пересекается с моим.
– Твою же мать! Бинго! – восклицаю я, дрожащей рукой беру сдачу и сигареты, пихаю их как придется в карман, и вылетаю на улицу.
Сразу, как только продавщица посмотрела мне в глаза, над нею появился системный текст:
Валентина «Валя» Гашкина, 38 лет
На улице, чертыхнувшись, я понимаю, что свалял дурака. Возвращаюсь, снова протягиваю деньги:
– Валентина, забыл, дайте, пожалуйста, еще зажигалку.
– Я перезвоню, – говорит она кому-то в трубку и смотрит на меня.
В глазах – недопонимание. Видимо, записывает меня в разряд местных алкашей, знающих всех продавщиц района поименно, и успокаивается.
Пока она тянется за зажигалкой, я успеваю «раскрыть» блок информации.
Валентина «Валя» Гашкина, 38 лет
Текущий статус: продавец-кассир.
9 уровень социальной значимости.
Класс: торговец 3 уровня.
Вдова. Дети: сын Игорь, 18 лет; сын Иван, 11 лет.
Замечена в противоправных действиях!
Решаю экспериментировать дальше.
– Как дела, Валентина? Как Игорек, Ванька?
Вот здесь ее пробрало, она снова уставилась на меня, замерев с зажигалкой в руке и тщетно пытаясь вспомнить, откуда я ее знаю. Решив, что мы знакомы, но неудобно признаваться в своей забывчивости, она все-таки отвечает:
– Игорь нормально, в универе своем учится, на второй курс почти перешел. Ванька вот совсем хулиган, двоечник! Уж его Игорь вроде воспитывает, а все не то, нет у Ваньки того уважения, что к отцу…
Внезапно прерывается, удивленная собственной откровенностью. Вздыхает, протягивает зажигалку.
– Вы уж простите… Откуда вы меня знаете?
– Встречались как-то у общих знакомых, – мямлю я, беру зажигалку и ухожу.
Выйдя из магазина, быстро шагаю в сторону аллеи, на ходу распаковывая пачку сигарет. Сминаю обертку, закидываю в урну, прикуриваю, затягиваюсь. По пути думаю, что же за противоправные действия совершила продавщица? Подворовывает из кассы по мелочи?
Дойдя до первой же лавочки, сажусь, устало вытянув ноги. Никотин разливается по артериям и достигает мозга.
На периферии зрения что-то мигает, заставляя меня скосить взгляд. Оттуда выскакивает, укрупняясь, текст, но на этот раз он обо мне.
Внимание! Легкая степень отравления!
Снижение жизненных сил на 0,00018 %.
Текущее значение жизненных сил: 69,31882 %.
Вчитываясь, я снова затягиваюсь. Число снижения жизненных сил меняется на 0,00021 %. Я моргаю, и текст исчезает куда-то за край зрения.
Жизненные силы – это хэпэ[9]?
Докуриваю сигарету, представляя, как с каждой затяжкой теряю 0,00003 % жизненных сил. Курить становится противно, срабатывает геймерский опыт избегать дебафов и негативных дотов[10]. Дальше курю из принципа.
Стоп, а сколько у меня всего жизни?
В левом нижнем краю поля зрения проявляется красная шкала, заполненная на те самые 69 % с небольшим. Не понял, а куда подевались еще 30 % сил?
Это что, я одной сигаретой себе снес треть здоровья? Или это некий накопительный эффект от…
Понятно от чего. Бессонные ночи, плохое питание, алкоголь, курение, адская экология, наконец. Понятно.
Это – понятно.
Но все остальное!
Да что за херня происходит?..