Лето больших надежд - читать онлайн

1

Лето 1991 года

– Лолли. – Высокий, долговязый мальчишка в первый раз заговорил с ней после того, как они покинули лагерь, когда взбирались вверх по тропе. – Что, черт побери, за имя – Лолли?

– Оно вышито на спине моей рубашки, – сказала она, перебрасывая косичку цвета спелого каштана через плечо. К ее смятению, она почувствовала, что краснеет. Вот те на, он просто чертов мальчишка, и все, что он сделал, – это задал ей простой вопрос.

«Глупо», – подумала она, чувствуя шум в голове. Он, скорее всего, самый классный парень в Орлином гнезде. От четырнадцати до двадцати. И его вопрос был всего лишь замечанием, рассчитанным на то, чтобы смутить ее. Он сказал «черт». Лолли никогда этого не позволяла, она не любила проклятия. Сколько раз она пыталась выругаться сама, но всегда заикалась и краснела, и всем сразу становилось ясно, что она совсем не классная.

– Понял, – пробормотал мальчик, тропа повернула, и он прошел мимо нее, пробормотав извинение. Он устало тащился вперед, насвистывая мелодию «Толкинг Хедз», не пропуская ни одной ноты.

Они карабкались в гору парами – первое мероприятие сезона. Предполагалось, что так они познакомятся с порядками в лагере и друг с другом. Ребят разбили на пары сразу же после того, как они вышли из автобуса, и, разобрав рюкзаки и вещи, они перенесли их в палатки. Оливия попала в пару с долговязым мальчишкой – они оба последними вышли из автобуса. Она сложила руки на груди и фыркнула.

– Я твой новый лучший друг.

Он взглянул на нее и пожал плечами, произнеся с наигранным благородством:

– Так приказал Баркис.

Хвастун. Он процитировал Дэвида Копперфилда, и это было здорово, но Лолли сделала вид, что это не произвело на нее впечатления. Она также прикинулась равнодушной к тому, что другие мальчишки хихикают и подталкивают его локтями из-за того, что он попал в пару с Лолли Беллами.

Он не был давним членом лагеря «Киога», в отличие от нее, которая приезжала сюда с восьми лет. Этот парень был новичком, он весь состоял из острых углов, его волосы были слишком длинными, а его шорты располагались слишком низко на мальчишечьих бедрах. Было что-то опасное в его светлых голубых глазах и темных волосах – восхитительное и одновременно настораживающее сочетание.

Сквозь просветы в деревьях она могла видеть, как ребята уходят парами, оживленно болтая по дороге. Это был первый день в лагере, но дети уже успели определить, кто с кем будет дружить в этом году. Лолли уже знала, что ее они не примут. Так всегда было. Если бы не ее кузены, она бы вообще была одиночкой.

Она поправила очки на переносице и почувствовала тупой укол зависти, глядя на других ребят, которые так легко ладили друг с другом. Даже новички, как этот долговязый парень, казалось, были в порядке. Выбравшись из лагерного автобуса, они весело смеялись, волоча рюкзаки. Некоторые из девочек надели лагерные толстовки, элегантно свисавшие с их плеч, их врожденное чувство стиля было очевидно даже в лагерной форме. Банданы лагеря «Киога» были повязаны у них на лбу в стиле Рэмбо. Все рассыпались по горе, словно это было их исконное место.

И конечно, это было забавно. Никто из этих детей не был владельцем «Киоги». Разве что Лолли… Ну, в каком-то смысле. Летний лагерь принадлежал ее дедушке. Когда она была еще во фледжлинге, от восьми до одиннадцати лет, она пыталась продемонстрировать другим детям свой статус, но это не сработало. Большинству детей было наплевать на это.

Высокий мальчишка нашел ветку орешника и стал лихо сбивать ею сорняки по сторонам дороги. Он внимательно озирался, словно ожидал, что кто-то вдруг прыгнет на него из-за деревьев или кустов.

– Тебя зовут Коннор, – сказала она наконец.

Он бросил на нее хмурый взгляд через плечо:

– А?

– Так написано на спине твоей рубашки.

– Она под курткой, гений.

– Это была просто шутка.

– Ха-ха. – Он воткнул ветку орешника в землю.

Их целью была вершина Седловой горы, которая на самом деле была не горой, а большим холмом. Когда они наконец добрались до вершины, то обнаружили костер и длинные скамьи, расставленные вокруг него. Это была одна из многих лагерных традиций. Нана однажды сказала, что во времена первых поселенцев путешественники зажигали сигнальные огни на вершинах, чтобы связываться на больших расстояниях. Лолли ужасно захотелось поделиться со своим напарником этой информацией, но она промолчала.

Она уже сказала себе, что этот мальчик ей не нравится. Сказать правду, она решила, что этим летом ей никто не понравится. Два ее любимых кузена, Фрэнки – сокращенное от Франсин, и Дэйр, обычно приезжали вместе с ней, и у Лолли всегда было ощущение, что у нее есть друзья. Но в этом году оба уехали с родителями в Калифорнию, тетей Пег и дядей Клайдом. Родители Лолли не поехали в путешествие. Они делали только то, чем потом можно хвастаться. А ее родители любили похвастаться – своим домом, антиквариатом, предметами искусства. Они даже хвастались Лолли, но лето на озере Уиллоу было бесконечным. Особенно теперь, когда она окончила шестой класс и ее оценки пошли вниз, а вес наоборот вверх. Год развода.

«Теперь есть чем хвастаться», – думала она.

– Предполагается, что мы узнаем друг о друге три вещи, – сказал парень, у которого не было чувства юмора, парень, с которым она не хотела дружить. – Когда мы доберемся до вершины, мы должны будем представить друг друга группе.

– Я не хочу знать о тебе три вещи, – беспечно сказала она.

– Отлично. Я о тебе тоже.

Эти знакомства у костра всегда были нудными и скучными, потому что предполагалось, что они будут интересными и правдивыми. Малыши в этом отношении проявляли себя с лучшей стороны, потому что они не знали, что следует держать при себе, а чем нужно поделиться. Однажды и Лолли стала превосходным тому примером, хотя уже была не маленькой. Год назад она выпалила:

– Мои родители разводятся, – и разразилась слезами.

С того момента ее жизнь превратилась в кошмар. Но в конце концов тогда ее признание было искренним. В теперешней возрастной группе она уже знала, что представление будет скучным или лживым, а возможно, и то и другое одновременно.

– Хотела бы я, чтобы мы это пропустили, – сказала она. – Это будет совершенный бред. С детьми помладше интереснее, они, во всяком случае, чем-то поделятся.

– Чем, например?

– Чем-нибудь вроде того, что их дядя находится под следствием комиссии по ценным бумагам или что у их брата есть третий сосок.

– Что?

Лолли, вероятно, не должна была касаться этой темы, но она уже сболтнула, и теперь ничего не поделаешь, придется объяснить, иначе он не отстанет.

– Ты меня слышал, – сказала она.

– Третий сосок. Это совершенно ненаучно. Ни у кого нет третьего соска.

– Ага. Бебе Блакмун однажды сказала целой группе, что у ее брата три соска.

– Ты это видела? – спросил он с вызовом.

– Ну мне это было ни к чему. – Она пожала плечами. – Ага.

– Это дерьмо.

Она шмыгнула носом, желая показать, что на нее не производят впечатление его ругательства.

– Готова спорить, что у тебя тоже есть лишний. – Она и сама не знала, зачем сказала это, ведь прекрасно понимала, что это невозможно.

– Как ты догадалась? – спросил он, останавливаясь на тропе и поворачиваясь. Одним стремительным движением он приподнял свою футболку прямо перед ее лицом, и она растерялась. – Хочешь сосчитать их?

Ее лицо вспыхнуло, и она прошла мимо него, глядя прямо перед собой. «Идиотка, – думала она. – Я такая идиотка. О чем я думала?»

– Может быть, у тебя три соска, – предположил он с издевательским смешком. – Может быть, мне стоит сосчитать твои.

– Ты сумасшедший. – Она продолжала шагать.

– Это ты начала.

– Я просто пыталась поддержать разговор, потому что ты совершенно невероятно ску-у-учный.

– О-хо-хо. Это я. Ску-у-учный. – Он скользящими шагами обогнал ее, копируя ее походку. Свою рубашку он заткнул за пояс форменных шортов. С этим своим ремнем и рубашкой, наброшенной словно набедренная повязка, он выглядел как дикарь. Повелитель мух[2].

Он был совершенный хвастун. Он…

Она споткнулась о корень и вынуждена была схватиться за ветку, чтобы не упасть. Он повернулся, и она готова была поклясться, что его рука взметнулась с единственной целью – поддержать ее, но она удержалась, и он двинулся дальше, не касаясь ее. Она уставилась на него, не желая быть грубой или назойливой, но проявляя озабоченность.

– Что у тебя на спине? – спросила она прямо.

– Что? – Мистер Повелитель мух хмуро посмотрел на нее.

– Сначала я подумала, что ты забыл вымыться, а теперь вижу, у тебя на спине большой синяк. – Она указала на его ребра.

Он остановился и изогнулся, его лицо комично исказилось.

– У меня ничего не болит. Подруга, ты вызываешь у меня страх. Лишние соски и теперь фантомные синяки.

– Я смотрю прямо на него. – И хотя он вызывал у нее раздражение, она в то же время испытала некоторое сочувствие ему. Синяк уже проходил. Это было ясно уже по тому, что цвет его, все еще густой в середине, бледнел по краям. – Но когда ты его заработал, тебе, должно быть, было действительно больно.

Его глаза сузились, а лицо окаменело, и одну секунду он выглядел угрожающе.

– Это ничего, – заявил он. – Я упал с велосипеда. Всего и делов. – Он быстро повернулся и продолжал шагать, торопясь, так что Лолли пришлось почти бежать, чтобы поспеть за ним.

– Послушай, я не хотела тебя разозлить.

– Я на тебя не злюсь, – рявкнул он на нее и зашагал еще быстрее.

«Ну вот, – подумала она, – первый день, а у меня уже есть враг». За ним, без сомнения, последуют и другие. У нее был талант вызывать у людей неприязнь.

И хотя Коннор сказал, что он на нее не злится, на что-то он разозлился точно. Ярость была в его напряженных мускулах и резких движениях. Значит, он поранился, катаясь на велосипеде. Однако обычно, когда кто-то падает с велосипеда, он ранит локти и колени, может быть, голову. Но не спину, разве что, падая с холма, наткнешься на что-то очень твердое. Или этот кто-то просто лжет насчет того, что на самом деле произошло.

Она была одновременно заинтригована и разочарована этим мальчишкой. Разочарована, потому что ей отчаянно хотелось, чтобы он ей не нравился, тогда не придется думать о нем снова, все долгое лето. А заинтригована, потому что он был более интересным, чем имел на это право. Он был, похоже, нервным, с этими слишком длинными волосами, низко сидящими штанами, ремнем, починенным изоляционной лентой. И в его глазах было что-то, кроме обычного тупого выражения мальчишки. Те же самые льдисто-голубые глаза, которыми он, как Дэвид Копперфилд, видел что-то в девушке, такой как Лолли, чего она не могла вообразить.

Они повернули вслед за тропой на сто восемьдесят градусов, и их приветствовал мерный шум воды.

– Ух ты, – сказал Коннор, поворачивая голову, чтобы посмотреть на стофутовый водопад, спускавшийся из какого-то невидимого источника высоко вверху, он гремел по камням, и капельки воды образовывали туман. Везде, где пробивался солнечный свет, сияли радуги. – Это потрясающе, – сказал он, его плохое настроение исчезло.

– Водопад Мирскил, – сказала она, повышая голос, чтобы его можно было расслышать за ревом воды. – Один из самых высоких в штате. Пойдем, с моста открывается хороший вид.

Мост Мирскил был построен в 1930 году правительственной рабочей командой. Головокружительно высокий каменный мост аркой простирался над запрудой, внизу с дикой яростью разбивался водопад.

– Местные называют его мостом самоубийц, потому что были случаи, когда люди погибали, прыгая с него.

– Да, точно. – Он, казалось, не мог отвести глаз от каскада, который туманом закрывал тропу на другой стороне, одаривая влагой ковер мха и сочных папоротников.

– Я серьезно. Вот почему здесь цепи ограждают верхушку моста. – Она протиснулась, чтобы встать рядом с ним. – Их вроде бы поставили пятнадцать лет назад, после того, как с него спрыгнули два подростка.

– Откуда ты знаешь, что они спрыгнули? – спросил он. Туман завил его темные волосы и ресницы, делая его еще симпатичнее.

Лолли подумала, сделает ли туман привлекательнее ее. Вероятно, нет.

– Думаю, все это просто знают, – сказала она.

Они добрались до моста и прошли в арку.

– Может быть, они упали случайно. Может быть, их толкнули. Может быть, они вообще не существовали.

– Ты всегда такой скептик? – спросила она.

– Только когда кто-то рассказывает мне какую-нибудь дерьмовую историю.

– Это не дерьмо. Можешь спросить кого угодно.

Она задрала нос и промаршировала до конца моста и к изгибу тропы, не глядя, идет ли он за нею. Некоторое время они карабкались в гору. Они уже серьезно отставали от группы, но ему, похоже, не было до этого дела, и Лолли решила, что ей тоже. Сегодняшнее восхождение не гонка в любом случае.

Она продолжала поглядывать на него исподтишка. Может быть, стоит допустить, чтобы этот парень ей понравился, ну хоть немного.

– Эй, смотри. – Она понизила голос до шепота, когда тропинка пошла вдоль края покрытого анемонами и окруженного березами луга. – Олениха и два детеныша.

– Где? – Он осмотрел лес.

– Ш-ш-ш. Не шевелись. – Она поманила его с дорожки.

Олени не были редкостью в этой части штата, но всегда захватывало дух от вида оленят с большими сияющими глазами. Олениха стояла на открытой поляне, малыши прижимались к матери, пока она щипала листья и траву. Лолли и Коннор замерли на краю поляны и завороженно смотрели.

Лолли жестом показала Коннору, чтобы он сел с ней рядом на упавший ствол. Она бесшумно вытащила бинокль из своего рюкзака и протянула ему.

– Это потрясающе, – сказал он. – Я никогда раньше не видел оленя в дикой природе.

Она спросила себя, откуда он. Нельзя сказать, чтобы олени были редкостью.

– Олененок съедает пищу, равную весу своего тела, за двадцать четыре часа.

– Откуда ты знаешь?

– Читала в книге. Я в прошлом году прочитала шестьдесят книг.

– Круто, – сказал он. – А для чего?

– Потому что пришло время читать больше, – сказала она с высокомерным вздохом. – Трудно поверить, что люди охотятся на оленей, да? Я думаю, они такие прекрасные. – Она сделала глоток из фляжки. Эта сцена перед ними была словно древняя картина: молодая трава, нежная и зеленая, колокольчики и дикие водосборы кивали на ветру. Паслись олени.

– Я могу ясно видеть другую сторону озера, – сказал Коннор. – Хороший бинокль.

– Мой папа подарил его мне. Подарок вины.

Он опустил бинокль:

– Что за подарок вины?

– Это когда твой папа не может прийти к тебе на концерт, чувствует себя виноватым из-за этого и покупает тебе по-настоящему дорогой подарок.

– Ха-ха. Есть вещи куда хуже, чем то, что твой папа пропускает концерт. – Коннор снова посмотрел в бинокль. – Это что, остров посредине озера?

– Ага. Он называется остров Спрюс. Там они устраивают фейерверки Четвертого июля. Я пыталась доплыть до него в прошлом году, но не сумела.

– Что случилось?

– На полпути мне пришлось звать на помощь. Когда они дотащили меня до берега, я вела себя как утопленница, так, чтобы они не могли обвинить меня в притворстве. Они позвонили родителям. – Это было то, чего Лолли хотела все это время. Она уже пожалела, что упомянула об этом случае, но раз уж она начала говорить – не могла остановиться. – Мои родители в прошлом году развелись, и я надеялась, что они оба приедут и заберут меня. – Признание отозвалось болью в горле.

– Сработало? – спросил он.

– Ни капельки. Мысль о том, чтобы делать что-то всей семьей, оказалась безнадежной. Они послали меня к психологу, который сказал, что я должна переосмыслить мою концепцию семьи и мою роль в ней. Так что теперь моя работа состоит в том, чтобы хорошо приспособиться к ситуации. Мои родители ведут себя так, словно развод – обычная вещь и не такое большое дело в наши дни, и я должна это понимать в моем возрасте. – Она поджала колени к груди и смотрела на оленей, пока ее глаза не наполнились слезами. – Но для меня это громадное событие. Это словно тебя волной смывает в море, но никто не верит, что ты тонешь.

Поначалу ей показалось, что Коннор не слушает, потому что он ничего не сказал. Он оставался тихим, словно доктор Шнайдер во время их сессий психотерапии. А потом он сказал:

– Если ты тонешь по-настоящему и никто тебе не верит, лучше научиться плавать.

Она огрызнулась:

– Да, я так и подумала.

Он не смотрел на нее, словно понимал, что ей надо собраться. Он продолжал смотреть в бинокль и насвистывать сквозь зубы. Лолли подумала, что она узнает мелодию – «Хватит придавать значение» «Толкинг Хедз», – и по какой-то причине она почувствовала себя хрупкой и уязвимой, такой, какой ее тогда вытащили из воды. Хуже того, она плакала. Она не заметила, когда это началось, но ей потребовались все ее силы, чтобы успокоиться.

– Нам нужно идти, – сказала она, чувствуя себя идиоткой, натягивая бандану на лицо. Почему она говорит все эти вещи мальчику, который ей даже не нравится?

– Хорошо. – Он отдал ей полевой бинокль и двинулся по тропинке.

Если с этим мальчишкой все было так неловко с самого начала, то теперь ее срыв и слезы означали, что им стать друзьями совершенно невозможно.

В отчаянии желая сменить тему, она сказала:

– Знаешь ли ты, что каждый вожатый в лагере – бывший скаут?

– Нет.

Она намеревалась поделиться с ним слухами об управлении лагеря, чтобы произвести впечатление.

– У вожатых тайная жизнь. Не все знают, но они по ночам устраивают вечеринки. Море выпивки, танцы и все такое.

– Большое дело. Расскажи мне что-нибудь, чего бы я не знал.

– Хорошо, постараюсь. Например: главная кухарка, Трети Романо, была участницей конкурса на звание мисс штата Нью-Йорк, но забеременела и вынуждена была отказаться от состязания. Джина Палумбо – мой банкир – сказала мне, что ее отец настоящий босс мафии. А охранник Терри Дэвис, похоже, сильно пьет.

Коннор хлестнул палкой по траве и посмотрел на нее. От резкого движения его рубашка соскользнула на землю. Она подняла ее.

– Вот, ты уронил.

На рубашке было пятно от кетчупа, а под воротником маленькая бирка, на ней было написано: «Коннор Дэвис».

– Дэвис, – произнесла она, понимая, что поторопилась схватить рубашку. – Это твоя фамилия?

– Ты суешь нос не в свое дело, тебе не кажется? – спросил он, сгребая рубашку и набрасывая ее на голову. – Конечно, это моя фамилия, гений, иначе там не было бы этой бирки.

Лолли не могла вздохнуть. О, вот те на! Дэвис. Как Терри Дэвис. О, вот те на еще раз.

– Значит, мистер Дэвис, охранник, твой родственник?

Коннор шагнул от нее, его уши пылали.

– Да, это мой отец. Тот, который сильно пьет.

Она бросилась за ним.

– Эй, подожди, – сказала она. – Эй, извини меня. Я не знала… я не поняла… о, прости. Я не должна была говорить этого. Это просто слухи.

– Ты настоящий комик.

– Нет. Я ужасная. Я чувствую себя ужасно. – Ей пришлось бежать, чтобы поспевать за ним. Она покрылась виной, словно потом. Больше того, никто не должен обсуждать родителей другого скаута. Она ведь знает это. Ее родители не подарок, но она была бы вне себя, если бы кто-то сказал так.

Но откуда ей было знать? Все говорили, что у Терри Дэвиса нет семьи, как она могла догадаться, что у него есть сын. И тем не менее ей следовало держать язык за зубами.

У Терри Дэвиса есть сын. Потрясающе. Все те годы, которые этот тихий, меланхоличный мужчина работал в лагере, она об этом не знала. Зато она знала, что его отец и дедушка Лолли были вместе на корейской войне. Дедушка говорил, что они встретились, когда кто-то бомбил местечко под названием Хэн-Ривер. Мистер Дэвис был героем, и по этой причине для него всегда держали местечко в лагере «Киога». Даже если он был, как она глупо сказала, горький пьяница. Он был движимым имуществом лагеря и жил один в одном из коттеджей для персонала на краю лагеря. В этих коттеджах жили кухарки, охранники, садовники, водители и служба технической поддержки, невидимые люди, которые работали круглые сутки, чтобы это место выглядело как нетронутая пустыня.

Мистер Дэвис был отшельником. Он водил старый рабочий джип и зачастую выглядел усталым и потерянным, таким, словно его день был неудачным.

– Мне действительно жаль, – сказала она Коннору.

– Не надо меня жалеть.

– Я и не жалею. Мне жаль, что я сказала это о твоем папе. Вот в чем разница.

Коннор мотнул головой, отбросив волну темных волос с лица:

– Приятно слышать.

– Он никогда не говорил, что у него есть дети. – И еще не успела договорить, как поняла, что допустила еще большую ошибку. Вконец растерянная, она беспомощно залепетала: – Я хочу сказать, я никогда…

– Он не хотел, чтобы я приезжал сюда на лето, но моя мама снова вышла замуж, и ее муж не желал видеть вокруг себя детей. Сказал, что в их передвижном доме и без того целая толпа.

Лолли подумала о синяке, который она видела. На этот раз она сообразила, что должна помалкивать.

– В трейлере не так много места для трех человек, но я думаю, ты об этом не знаешь, – добавил он. – Думаю, ты живешь в каком-нибудь дворце.

В двух дворцах, подумала она. По одному для каждого из родителей. И это только доказывает, что ты можешь быть жалким, даже если живешь в восьмисотом блоке на Пятой авеню или в Дампстере.

– Мои родители отсылали меня из дома каждое лето с тех пор, как мне исполнилось восемь, – сказала она Коннору. – Может быть, потому, что они хотели убрать меня с глаз подальше, так им было удобнее ругаться. Я никогда не слышала, чтобы они ругались. – Может быть, а если бы слышала, думала Лолли, развод не был бы для нее таким шоком.

– Когда моя мама заявила, что я могу приехать сюда бесплатно, потому что мой отец здесь работает, – объяснил Коннор, – моя судьба была решена.

В уме Лолли складывала факты, словно детектив. Если он приехал сюда бесплатно, это означает, что он получает стипендию. Каждый год по программе, которую основал ее дед, нуждающиеся дети приезжали в лагерь бесплатно. Это касалось детей, у которых была тяжелая семейная жизнь и которые входили в «группу риска», хотя она и не знала, что означает «группа риска».

В лагере все одевались одинаково, жили, ели и спали по распорядку. И никто не знал, чей ребенок рядом с ним – сын наркомана или саудовского принца. Иногда, однако, это становилось очевидным. Дети, приехавшие по стипендии, по-другому говорили и зачастую выглядели иначе. Иногда их выдавали плохие зубы. Или слишком грубые манеры. Или иногда, как с Коннором, у ребенка был этот тяжелый, опасный, предостерегающий взгляд. В нем не было ничего от ребенка из нуждающейся семьи, никакого намека на «группу риска», кроме боли в глазах, когда она назвала его отца пьяницей.

– Я чувствую себя невероятно гадкой, – сдалась она. – И ужасной. Я не должна была ничего говорить.

– Ты права. Ты не должна была. Сумасшедшая девчонка, неудивительно, что ты пошла на попятный. – Он уперся палкой в землю и прибавил шагу. Похоже было, что он больше не собирается с ней разговаривать. Никогда.

«Отлично», – подумала она. Она вступила с ним в конфликт, так же как и с другими ребятами. И наверное, он постарается, чтобы об этом узнал весь мир. Он, наверное, будет всем рассказывать, что она не в себе из-за своих родителей и психотерапии. Он, наверное, даже скажет, что видел, как она плакала. Она приобрела врага на всю жизнь.

Она тащилась за ним и с каждым шагом все больше потела и раздражалась. «Ты идиотка, Лолли Беллами», – говорила она себе. Каждый год она приезжала в лагерь «Киога» со смехотворно большими ожиданиями.

«Это лето будет другим. Этим летом я заведу новых друзей, займусь спортом, буду жить своей жизнью, хотя бы один-единственный сезон».

Но каждый раз все шло не так. Просто уехать из города не означало оставить неудовлетворенность позади. Она приезжала вместе с ней, она следовала за ней, словно тень, распространяясь на все, что ее окружало.

Они с Коннором Дэвисом последними добрались до вершины. Все уже собрались вокруг костра. Огонь не разжигали, потому что было слишком жарко. Скауты сидели на огромных старых скамьях. Некоторые скамейки стояли здесь с незапамятных времен: их сиденья были выщерблены и вытерты.

Старшими вожатыми Орлиного гнезда в этом году были Рурк Макнайт и Габби Спаулдин, которые превосходно подходили к формату «Киоги». Они были умными и веселыми. Оба знали «Киогу» с детства. Теперь, поступив в колледж, они прочувствовали то, что Нана и дедушка называли «командным духом». Они знали лагерные правила, силу авторитета, несколько ключевых слов и мелодии всех песен, которые поются у костра. Они знали, как поговорить со скаутом, который заскучал по дому. Среди младших тоска по дому бывала просто эпидемией.

В былые дни тоска по дому не мучила обитателей «Киоги», потому что коттеджи снимали целыми семьями. Так тогда работал лагерь. Как только кончался школьный год, матери и дети переезжали в бунгало, а каждые выходные отцы присоединялись к ним, приезжая поездом из города. Вот откуда взялся термин «колония бунгало». Колонией была группа жителей бунгало, собранных вместе. Зачастую, рассказывала Нана, одни и те же семьи возвращались год за годом. Они становились близкими друзьями с другими семьями, несмотря на то что виделись только летом, и с нетерпением ожидали поездки в лагерь в течение года.

У Наны хранились с тех времен черно-белые фотографии с потрепанными уголками. На них все выглядели счастливыми: отцы курили трубки и пили коктейли, опираясь на свои теннисные ракетки. Рядом в шезлонгах загорали женщины в косынках и матросках, наблюдая за играющими детьми.

Лолли хотелось, чтобы жизнь действительно была такой. В наши дни, конечно, этого быть не может. Женщины делают карьеру и львиная доля из них не имеют мужей.

Так что теперь в бунгало жили вожатые: полные энтузиазма студенты колледжей днем и совершенные животные ночью. Прошлым летом Лолли и трое из ее кузенов, Сеси, Фрэнки и Дэйр, пробрались к бунгало после отбоя, чтобы шпионить за вожатыми. Во-первых, те пили. Затем танцевали. Группа вожатых бродила по лагерю, они поднимались на крылечки, валялись в шезлонгах, даже танцевали посреди танцплощадки. Сеси, старшая из кузин, взволнованно вздохнула.

– Успокойся, – пресекла ее волнение Лолли.

Теперь, годом позже, Лолли лучше понимала этот трепещущий вздох. Нечто вроде электрических разрядов плясало в воздухе между Рурком и Габби. Это было трудно объяснить себе, но легко уловить. Она легко представляла их себе на территории для персонала, танцующими, флиртующими, возбужденными.

Как только главный вожатый подтвердил, что все собрались, Рурк взял гитару (там всегда была гитара), и они стали петь песни. Лолли была поражена голосом Коннора. Большинство мальчишек бормотали слова и пели не в лад, но не Коннор. Он выдал «Мы – это мир» не рисуясь, он пел, как будто был уверенным в себе поп-звездой. Некоторые из ребят удивленно уставились на него, но он просто пожал плечами и продолжал петь.

Несколько девочек открыли рот, их челюсти отвисли. Ну вот, значит, это не было просто воображение Лолли. Он на самом деле был такой классный, как она и думала. Как плохо, что она на него запала.

Затем пришло время представить друг друга, и это было то, чего Лолли терпеть не могла. Каждый из партнеров должен был встать и сообщить три факта о человеке, с которым он взбирался в горы. Идея заключалась в том, что незнакомцы, разделившие приключение, могут стать друзьями.

«Вот так штука», – подумала она. Они с Коннором не побеспокоились узнать что-нибудь друг о друге, кроме того, похоже, они стали врагами. Она не знала, где он живет, кроме того, что он живет в фургоне, есть ли у него братья и сестры и какое он любит мороженое.

В группе не было сюрпризов. Все ходили в самые эксклюзивные школы планеты – «Эксетер», «Сайдвелл френдз», школа Далтона, ТАСИС в Лугано, Швейцария. У всех были лошади, или яхты, или дом в Хэмптоне.

«Большое дело, – думала она. – Если самая интересная информация о человеке – это в какую школу он ходит, то он должен быть довольно нудным персонажем». Было более-менее интересно, когда выяснилось, что парнишка по имени Тарик ходит в мусульманскую школу, а девочка по имени Сторми занимается с родителями дома, а у кого-то родители – цирковые артисты, но все остальное было совершенной зевотой.

Почти все остальные были скучными занудами, жалкими хвастунишками или и то и другое вместе. У одного из мальчиков папа был публицист, который общался с первоклассными звездами. У другой девочки был сертификат по подводному плаванию. Дети происходили из семей, которые получали премии – Пулицеровскую, «Оскар», «Клио». Дети предъявляли свои рекомендации, словно они были знаками отличия, без сомнения стремясь произвести впечатление друг на друга.

Слушая остальных, Лолли пришла к заключению: ложь работает лучше, чем правда.

Затем настала ее очередь. Она встала, и они с Коннором посмотрели друг на друга сузившимися глазами. Они молча предостерегали друг друга. Он владел более чем достаточной информацией, чтобы унизить ее, если захочет. Вот в чем проблема, когда ты искренне рассказываешь кому-то что-то личное. Это все равно что вручить ему ружье и ожидать, спустит ли он курок. У нее не было ни малейшего представления, что она скажет группе. Она знала только, что вполне вооружила его, но не знала, воспользуется ли он этим оружием против нее.

Ее очередь была первой. Она сделала глубокий вдох и начала говорить прежде, чем решила, что скажет:

– Это Коннор, и это его первый сезон в лагере «Киога». Он…

Она подумала о том, что она знает. Он здесь на стипендии, и его отец пьет. Его мать только что снова вышла замуж, и его отчим был ничтожеством, вот почему ему пришлось отправиться сюда на лето. Лолли знала, что несколько слов – и она может направить ружье против него. Она может даже сделать так, что никто не захочет с ним дружить.

Она поймала его взгляд и знала, что он думает о ней то же самое.

– Он кладет кетчуп во все, что он ест, даже за завтраком, – сказала она. – Его любимая группа – «Толкинг Хедз». И он всегда выигрывает в один-один. – В последнем она сомневалась, но основываясь на факте, что он высокий и носит футболку с Чаком Тейлором. И он казался быстрым, и у него были большие руки. В самом деле она во всем попала пальцем в небо, но он ей не возразил.

Потом настала очередь Коннора.

– Это Лолли, – сказал он, и ее имя скатилось с его губ как оскорбление.

«Момент истины», – подумала она, поправляя очки. Он может погубить ее. Она слишком открылась перед ним по дороге в горы. Он откашлялся, отбросил волосы с глаз и ссутулился. Его взгляд скользнул по ней – знающий, высокомерный, – и он снова откашлялся. Остальные скауты, которым не терепелось поскорее закончить с этим, замерли. Можно было сказать, что мальчишка притягивал к себе внимание, как робкий учитель или актер в пьесе.

«Я ненавижу лагерь, – подумала она с яростной страстью, которая заставила ее лицо запылать. – Я ненавижу это, и я ненавижу этого мальчишку, и он вот-вот погубит меня».

Коннор снова откашлялся, его взгляд скользнул по группе ребят.

– Она любит читать книжки, она по-настоящему хорошо играет на пианино, и она хочет лучше научиться плавать.

Они сели на место, и ни один не смотрел на другого – разве что один раз. И когда их глаза встретились, она вдруг осознала, что оба они почти улыбаются.

Ну хорошо, заключила она, итак он решил не устраивать человеческого жертвоприношения на этот раз или оставить его на потом. Она разрывалась между симпатией к этому мальчишке и обидой на него. В одном Лолли была уверена. Она ненавидит этот летний лагерь, и ей больше нет дела до того, что он принадлежит ее бабушке с дедушкой. Она никогда больше не вернется сюда снова до конца жизни. Никогда.