Летний сезон умирает.
Мы знали почти покойного лично.
Почти покойный был лакейского происхождения.
В самом деле! Петербург удивительно эволюционировал.
Много лет тому назад – тогда Рауль де Гинсбург еще не был маркизом[2]! – один знаменитый русский композитор посетил «Аркадию» [3].
Рауль, разумеется, моментально подбежал к великому человеку, наговорил ему с три короба о своем театре, о труппе.
– Да сам-то вы кто? – спросил знаменитый композитор.
– Moi?[4]
Будущий маркиз принял величественную позу.
– Je suis un tragedien, maître![5] – отвечал он скромно. Гинсбург и не то еще мог сказать.
Но все-таки Рауль имел некоторое основание сказать, что он «tragedien».
Все-таки он, хоть строил рожи на сцене, изображая Наполеона, Виктора Гюго, Шарля Гуно, зулусского короля Цетевайо[6].
А теперешнему петербургскому летнему антрепренеру пришлось бы ответить на вопрос: «Да вы-то сам кто такой?»
– Помилте, ваше сиясь! Ужели не изволите припомнить? Неоднократно вам и не в одном ресторанте услужал!
Наивный провинциал, попав в Петербург, я первым долгом пожелал веселиться и начал ездить по увеселительным садам. Наивность!
– Ну, а скажите, пожалуйста, антрепренер этого театра – он кто? Вероятно, бывший артист?
Мой Вергилий, из петербуржцев[7], посмотрел на меня с удивлением:
– Какой артист? Просто был лакеем, а теперь держит театр!
Поехали в другой сад:
– А здесь кто антрепренером?
– Тоже бывший лакей!
Поехали в третий, на бенефис антрепренера. Овации, подношения, речи…
– Ну, уж этот-то наверное…
Мой Вергилий смотрел на торжество, иронически улыбаясь:
– Каков подлец! Еще три года меня на целковый обсчитал, а теперь, смотрите, какие овации! Обругать бы тебя, каналью, чтобы не обсчитывал! А тебе – речи!