Глава пятая «Больше домой не приходи…»
Если миссис Керраклаф решила, что все уладилось, то она ошиблась, так как и назавтра Лесси была у школьных ворот и, верная долгу, ждала Джо.
И снова Джо привел ее домой. По дороге он обдумывал, как он отвоюет свою собаку. Путь к победе был ему ясен. Он чувствовал, что его родители, когда увидят, как собака им предана, пойдут на уступку – им самим захочется оставить ее у себя, вознаградить за верность. Но он знал, что уговорить их будет нелегко.
Медленно прошел он с собакой садовую дорожку, открыл дверь. В доме все было так, как бывало раньше: мать накрывала на стол, отец сидел, задумавшись, у очага, как просиживал часами в эти дни, потому что не было работы.
– Она… она опять пришла домой, – сказал Джо.
С первых же слов матери все его надежды улетучились. Она не сдастся.
– Не хочу я ее! Не хочу ни за что! – кричала мать. – Не смей вводить ее в дом… и не мучь ты меня, не надоедай! Ее нужно сразу увести обратно. Сейчас же!
Слова захлестывали Джо потоком. По строгому укладу йоркширского дома с его суровой добротой не часто бывало, чтобы мальчик «посмел перечить» родителям. Но тут он почувствовал, что должен попытаться, должен заставить их понять.
– Мама, на минутку. Право же, на минутку. Ну позволь мне подержать ее одну минутку.
Он чувствовал, что, если ему дадут подержать ее дома самое короткое время, сердца его родителей смягчатся. Может быть, Лесси тоже это почувствовала, потому что, когда Джо затворил дверь, она вошла в дом и улеглась на своем законном месте – на ковре у очага. Как будто понимая, что разговор идет о ней, она притихла и переводила глаза с одного на другого. В доме всегда говорили так спокойно, а теперь голоса были хриплые…
– Ни к чему это, Джо. Чем дольше ты ее продержишь здесь, тем труднее будет увести ее обратно. А увести-то нужно!
– Мама… папа… ну пожалуйста!.. Вы же видите: она плохо выглядит. Они ее не кормят как надо. Как вы думаете, может быть…
Сэм Керраклаф встал и повернулся к сыну. Лицо у отца было скучное, без выражения, но в голосе звучало понимание.
– Нет, Джо, ничего не выйдет, – сказал он веско. – Понимаешь, мальчик, это ни к чему. После чая мы сразу ее уведем.
– Нет! Вы ее уведете сию же минуту! – закричала миссис Керраклаф. – Не то Хайнз опять заявится сюда. А я не желаю, чтоб он входил в мой дом, как будто он тут хозяин. Надевай шапку и ступай сию же минуту.
– А она все равно опять придет домой, мама. Разве ты не видишь? Она все равно опять придет домой. Она – наша собака…
Джо замолчал, потому что мать устало опустилась в кресло. Она поглядела на мужа, и он кивнул, как бы подтверждая, что Джо прав.
– Понимаешь, она приходит назад из-за мальчишки, – сказал отец.
– Ничего не поделаешь, Сэм. Ее надо увести, – медленно проговорила миссис Керраклаф. – А если она приходит назад ради мальчишки, так ты должен взять его с собой. Пусть он пойдет с тобой, отведет ее к герцогу и скажет ей, чтоб она осталась там. Если Джо сам прикажет ей лежать на месте, может быть, она поймет и успокоится и не будет больше прибегать домой.
– Что ж, в этом есть толк, – медлительно отозвался муж. – Бери шапку, Джо, пойдешь со мной.
Джо, опечаленный, взял свою шапку, отец тихо свистнул. Лесси послушно встала. Мужчина, мальчик и собака вышли из дому. Джо все еще слышал за спиной голос матери, но уже обессиленный; казалось, еще немного, и она расплачется от усталости.
– Если она останется там, тогда, может быть, мы хоть немножко поживем в тишине и покое, хотя, видит Бог, на это не очень-то можно рассчитывать в наши дни, при таком положении вещей…
Джо слышал, как ее голос, затихая, тащился вдогонку, пока сам он молча брел за отцом и Лесси.
– Дедушка, – сказала Присцилла, – а могут животные слышать, чего мы не слышим?
– О да. Да. Конечно! – заорал герцог. – Взять хоть собаку. Слышит в пять раз лучше, чем человек. Вот, например, мой беззвучный собачий свисток. На самом деле он не беззвучный. Он издает высокие чистые звуки, но не для нашего уха. Человек их не слышит. А собака слышит и подбегает, потому что…
Присцилла увидела, что дед передернулся и, грозно размахивая дубинкой, ринулся вперед по аллее.
– Керраклаф! Чего вам тут надо от моей собаки?
Присцилла увидела в глубине аллеи высокого, плотного мужчину, жителя поселка, а рядом с ним – крепкого мальчика, который стоял, мягко положив руку на гриву колли. Она услышала, как собака тихо заскулила, словно протестуя, что дедушка подходит с грозным видом, а потом зазвучал голос мальчика, успокаивающий собаку. Девочка, догоняя деда, направилась к незнакомцам.
Увидав ее, Сэм Керраклаф снял шапку и подтолкнул сына, чтобы он тоже снял. Они обнажили головы никак не из угодливости, а потому, что в деревнях многие простые люди гордятся своею воспитанностью и умением вести себя вежливо.
– Это Лесси, – сказал Керраклаф.
– Ясно, что Лесси, – прогудел герцог. – Каждый дурак это видит. Чего вам тут надо от нее?
– Она опять убежала, и я привел ее обратно к вам.
– Опять? Разве она уже раз убегала?
Сэм Керраклаф стоял и молчал. Из последних слов герцога он понял, что Хайнз не доложил хозяину о ее прежнем побеге. И ему казалось, что если он ответит герцогу прямо, то этим он как бы оговорит Хайнза. Хайнза он не любил, но все же не мог оговаривать его перед хозяином, потому что, как сказал сам себе этот честный человек, он «не хотел подводить парня, чтобы его потом прогнали с работы». Хайнзу могли дать расчет, а работу в те дни получить было нелегко. Сэм Керраклаф узнал это на опыте.
Он разрешил задачу на обычный йоркширский лад. Упрямо повторил свои последние слова:
– Я привел ее обратно, вот и все.
Герцог смерил его грозным взглядом. Потом закричал еще громче:
– Хайнз! Хайнз!.. Чего этот бездельник всякий раз убегает и прячется, когда он мне нужен? Хайнз!
– Иду, сэр… Иду! – донесся гнусавый голос.
Вскоре затем показался и Хайнз – прибежал, выскочив из кустов за собачьими клетками.
– Хайнз, собака уже и раньше убегала?
Хайнз неловко замялся:
– Понимаете, сэр, тут оно так получилось…
– Да или нет?
– В некотором роде, сэр, она и впрямь убежала… но я не хотел беспокоить ради нее вашу светлость, – сказал Хайнз, нервно теребя в руках шапку. – Но уж теперь я присмотрю за ней хорошенько, чтобы больше она не убегала. Ума не приложу, как она умудрилась. Я затянул проволокой все места, где она подкапывалась, и уж я теперь догляжу…
– Вы мне только посмейте недоглядеть! – заорал герцог. – Совершенный остолоп! Вот именно! Я начинаю думать, что вы совершенный остолоп, Хайнз. Заприте ее в клетку. И если она вырвется опять, то я… я…
Герцог не договорил, какую страшную жестокость он собирался сотворить, и пошел прочь, притопывая со злостью и даже не сказав спасибо Сэму Керраклафу.
Присцилле, видно, было неловко, она пошла сперва за дедом, но затем поотстала. Она обернулась и, стоя на месте, стала наблюдать, что происходило за его спиной. Хайнз кипел злобой.
– Я й-её запру! – рычал он. – З-запру й-её, и й-ежели она еще хоть раз уббежит, йя йе-её…
Он не досказал, потому что, говоря, он как будто нацелился схватить Лесси за гриву. Но он не успел и подойти к собаке, так как тяжелый, подбитый железом башмак Сэма Керраклафа наступил ему на ногу и пригвоздил его к месту. Керраклаф медленно договорил:
– Я тут привел с собой моего мальчишку, чтобы на этот раз он запер ее сам, – сказал он. – Это она ради него прибегает домой. Так вот, он запрет ее и прикажет ей остаться.
Потом вдруг загремел могучий йоркширский голос, как будто Сэм Керраклаф только сейчас заметил кое-что:
– Ух, извини. Я и не заметил, что стою на твоей ноге. Пошли, Джо, мальчик мой. Отопри ты нам конуру, Хайнз, мы введем собаку.
Присцилла, все еще стоя у старых вечнозеленых кустов, увидела, как собака прошла от конуры к ограде своего дворика. Когда мальчик проходил вдоль проволочной решетки, она подняла голову и затем подошла к нему. Колли прижалась к решетке, и мальчик долго стоял там, просунув пальцы в сетку и щупая холодный собачий нос.
Молчание нарушил мужчина:
– Идем, Джо, мальчик мой. Кончай, пора. Что толку затягивать? Вели ей остаться… скажи ей, чтоб она не приходила больше домой, что этого нам нельзя.
Присцилла увидела, как мальчик у решетки поднял глаза на своего отца, потом поглядел вокруг, как будто могла прийти откуда-то помощь.
Но помощь не приходила. Джо неоткуда было ждать ее. Он сделал глоток и заговорил очень тихо, с трудом выдавливая слова, которые, однако, пошли затем быстрей и быстрей.
– Оставайся тут и будь счастлива, Лесси, – начал он еле слышным голосом. – И… и не приходи больше домой. Больше не убегай. Не приходи больше за мною в школу. Живи тут и оставь нас… потому что… потому что ты больше не наша и мы не хотим тебя видеть… никогда, никогда. Потому что ты плохая собака… и мы тебя больше не любим, и мы не хотим тебя видеть. Так что не надоедай нам, не прибегай домой… Останься тут навсегда и оставь нас. И… и никогда не приходи домой!
Собака, как будто поняв, отошла в дальний угол клетки и легла. Мальчик отвернулся и двинулся прочь. И так как ему трудно было смотреть под ноги, он споткнулся. Но его отец, который шагал с ним рядом, высоко вскинув голову и глядя прямо вперед, схватил его за плечо, тряхнул и сказал ему резко:
– Смотри под ноги!
Джо побежал вприскок рядом с отцом, потому что тот зашагал очень быстро. Мальчик подумал, что он никогда не сможет понять, почему взрослые бывают так черствы сердцем как раз тогда, когда они тебе особенно нужны.
Он бежал рядом с отцом, думая об этом и не понимая, что тот хочет уйти от звука, провожавшего их, – от честного лая колли, каким собака призывает хозяина не покидать ее. Этого Джо не понимал.
И кое-кому еще многое показалось непонятным – девочке Присцилле. Она подошла поближе к решетке. Колли стояла в своей клетке, недвижно уставив глаза на то место, где в последний раз увидела, как хозяин свернул на дорожке за угол. Собака подняла голову в тревожном лае.
Присцилла наблюдала за ней, пока у решетки не показался Хайнз. Она окликнула его:
– Хайнз!
– Да, мисс Присцилла?
– Почему собака убегает назад, к ним домой? Ей здесь нехорошо?
– Что вы, мисс Присцилла, Господь с вами, ей тут очень даже хорошо – такую ей дали роскошную конуру, с отдельным выгулом! А домой она убегает просто потому, что ее на это натаскали. У них так заведено – сманят собаку обратно, и вы чихнуть не успели, как они уже продали ее кому-нибудь еще.
Присцилла, задумавшись, наморщила нос.
– Но если они хотели сманить ее обратно, зачем же они сами вернули ее?
– Ох, не ломайте над этим вашу милую головку! – сказал Хайнз. – Им тут, в поселке, никому доверять нельзя. От них всегда жди подвоха. Да только нас им не провести!
Колли стояла в своей клетке, недвижно уставив глаза на то место, где в последний раз видела хозяина.
Присцилла немного подумала.
– Но если мальчик хотел получить назад свою собаку, зачем же им было вообще продавать ее? Будь собака моей, я бы ее не продала.
– Вы, конечно, не продали бы, мисс Присцилла.
– А они почему продали?
– Почему? Потому что ваш дедушка дал им за нее сумасшедшие деньги, да! Вот оно как! Сумасшедшие деньги! Он их слишком балует, людей, вот оно что. Будь моя воля, я бы их поприжал. Уж поверьте!
Довольный своим заключением, Хайнз обернулся на собаку, которая все еще стояла, призывно лая.
– А теперь – тихо! Пшла! Лежать! В конуру – и лежать! Пшла!
Так как собака и виду не подала, что слышит его, Хайнз подошел к ней поближе и поднял руку, как будто для удара.
Лесси медленно обернулась, и из ее груди пошел густой бас, а губа ее поползла вверх, и из-под нее засверкали крупные белые зубы. Уши ее оттянулись назад, а грива на шее медленно встала. Густой бас завыл громче.
Хайнз остановился и высунул язык промеж своих оскаленных зубов.
– Ага, ты злишься, вот ты как? – сказал он.
Тогда Присцилла зашла вперед и стала между ним и решеткой.
– Поостерегитесь, мисс Присцилла, я б на вашем месте не подходил слишком близко. Только гляньте сейчас на нее, и она как подскочит да и выдернет у вас клок мяса – если я знаю собак. А уж я их ого как знаю! Я бы хотел, чтобы наша славная барышня отошла подальше, покуда я не управился с этой колли. Уж вы держитесь-ка, мисс, в стороне.
Хайнз отвернулся. Присцилла долго стояла на месте. Потом тихонько подошла к проволочной ограде. Она продела пальцы в сетку, так что они почти коснулись Лессиной головы.
– Поди сюда, дружок, – сказала она ласково. – Поди сюда! Ко мне! Я тебя не трону! Ко мне!
Собака притихла, легла на землю. На одну секунду ее большие карие глаза встретились с синими глазами девочки. Но дальше собака ее уже не замечала и с видом терпеливого величия лежала за оградой. Она не мигала глазами, не поворачивала голову. Она лежала, уставив взгляд на то место, где в последний раз видела Сэма Керраклафа и его сына.