«Разбор полетов» последовал в этот же вечер. Генерал Серов рвал и метал. Он забежал в санчасть, откуда вышел с рукой на перевязи и вправленной щиколоткой и незамедлительно созвал совещание.
Генерал орал так, что разбегались, поджав хвосты, окрестные собаки. Почему диверсанты приходят в наш тыл, как к себе домой?! Может, им ковровую дорожку постелить, чтобы удобнее было, пропуска выписать, абонемент на месяц? Почему фашисты знают о наших планах лучше, чем мы?! Почему они оказываются там, где им нужно, а мы – нет?! Сколько еще народа должно погибнуть, чтобы службы, ответственные за безопасность тыла, начали работать?! Посмотрите, что творится! Если бы не СМЕРШ, где бы мы сейчас были?!
Штаб механизированного корпуса располагался в Старополоцке. Части и соединения дислоцировались западнее, севернее и южнее – благо лесов в районе хватало. Мобильные соединения маскировались, войска передвигались только ночью. На участках, просматриваемых с воздуха, войск не было вовсе – работали одни патрули.
В городке до оккупации проживало несколько тысяч населения. Работали элеватор, хлебозавод, льняная фабрика, машинно-тракторная станция, обслуживавшая окрестные совхозы. Немцев выгнали две недели назад, когда ликвидировали опасный выступ, зависший над 3-м Белорусским фронтом. Гитлеровские войска отступали в спешке, советская пехота заняла городок почти без боя.
Подобная история, только с обратным знаком, была в 41-м – Красная армия катилась на восток, и толком зацепиться в городке не успели – танковая группа зашла с севера, создав угрозу окружения. Поэтому разрушений в Старополоцке почти не было.
В период оккупации местные предприятия фактически не работали; функционировал лишь хлебозавод, выпекая хлеб для немецкой армии, да пара столярных мастерских. Население оккупанты сокращали – вывозили в Германию на работы, расстреливали за связи с партизанами и подпольщиками. Большого значения городок не имел: здесь не было железной дороги, отсутствовали шоссейные трассы. Сопротивление оккупантам носило неорганизованный характер.
В городе находились немецкий гарнизон, комендатура, солдатский госпиталь. Теперь здесь так же работала комендатура – уже под красным флагом Советского Союза, – при ней комендантский взвод, штабная рота, взвод связи, довольно крупный госпиталь, включающий офицерское отделение. На юго-восточной окраине дислоцировались вспомогательные подразделения – инженерная рота, полевая почтовая станция.
Городок был компактный, в основном одноэтажный. В центре три главные улицы – Зыряновская, Садовая и 1-го Интернационала (переименованная оккупантами в Кабинетную). Пересекались многочисленные переулки, безымянные проезды. Имелись пруды, откуда граждане брали воду, обмелевшая речушка Сырец, петляющая по городу.
Население Старополоцка к лету 44-го едва превышало тысячу человек – в большинстве это были пенсионеры и инвалиды. Впрочем, прибывали граждане из восточных областей, их распределяли по пустующим домам, давали работу. Не покладая рук трудилось отделение НКВД, проверяя прибывших и оставшихся местных. Каждую ночь проводились аресты – по сигналу выезжали специальные группы. Людей хватали за сотрудничество с оккупационными властями, за службу в полиции, за «поведение, недостойное советского человека»…
Штаб корпуса разместился на Садовой и Зыряновской, связанных переулками. Здания стояли плотно – средняя школа, бывшее ремесленное училище, столовая хлебозавода. Для размещения служб помещений хватало. С перебоями работала электростанция, иногда давали воду.
Офицеры ночевали при штабе, в наспех оборудованных комнатах; другие квартировали в окрестных домах.
Отдел СМЕРШ разместился в западном школьном крыле, рядом с гаражом. Здесь же сидели связисты, дешифровальщики, этажом выше – сотрудники государственной безопасности. Жили офицеры в смежных комнатах, спали на матрасах, позаимствованных в спортзале, по очереди носили воду.
Отчитавшись перед начальством, Павел рухнул без задних ног, проспал четыре часа – благо никто не будил. Проснулся самостоятельно, с горечью во рту и чувством неясной тревоги. Сунул папиросу в рот, поблуждал по пустым комнатам, приводя в порядок мысли.
Во дворе гудели машины. Он спустился вниз. В морг больницы, расположенный в соседнем переулке, привезли тела погибших. Работала похоронная команда, командовал молодой офицер из особого отдела. Он собирал красноармейские жетоны, солдатские книжки, фиксировал в журнале фамилии выбывших, кратко и формально – место гибели, обстоятельства, «пал смертью храбрых, защищая советскую землю»…
Неподалеку, прикрывая носы, толпились военные – в воздухе уже витал сладковатый запах.
Рядом с телом лейтенанта Левицкого стояли офицеры его отдела – капитан Караган, лейтенанты Цветков и Безуглов. Караган проснулся раньше командира, и сейчас тер воспаленные глаза. Плакали девчонки из дешифровального отдела – Светлана и Татьяна. В последнее время Саню Левицкого часто замечали в их компании. Девчонки были простые, веселые, бесстрашно шли на флирт. Саня Левицкий до последнего не мог определиться, кого из них предпочесть. А сейчас они держались в стороне, шмыгали носами, не решаясь подойти. Мертвый оперативник мало походил на себя живого – лица не узнать, весь белый, кровь из раскроенного черепа запеклась в волосах.
Подошел начальник отдела контрразведки корпуса полковник Шаманский – грузный мужчина лет пятидесяти с нездоровыми почками, – мрачно посмотрел на покойника. Потом бросил Кольцову: «Позднее зайди ко мне» и отправился тяжелой походкой в переулок.
– Эх, Саня, Саня… – мрачно протянул лейтенант Вадим Безуглов – приземистый, плотный, с седыми жесткими волосами. Совсем недавно ему исполнилось тридцать три, но выглядел оперативник лет на десять старше.
– Не к лицу ему быть мертвым, товарищ майор, – жалобно протянул лейтенант Коля Цветков – молодой, темноволосый, ладно сбитый, – я умом-то понимаю, но вот… никак не верится. Такой живой был, веселый, баб любил… Черт, у него же сестра в Ленинграде, блокаду пережила, он ей посылку недавно отправлял…
– Адрес есть? – спросил Кольцов.
– Да, товарищ майор. У него в блокноте под подушкой.
– Вечером помянем, – пообещал Павел, – если опять ничего не случится. Самогон остался?
– Самогон остался, – подтвердил Николай. – Немного, правда. Мы его под керосин замаскировали, чтобы не увели, и на подоконнике за газетами спрятали. Вот только стола у нас нет…
– Так придумайте, давно пора, – скрипнул зубами Кольцов. – Мы в школе живем или где? Чтобы к вечеру у нас стояли стол и стулья…
Подошел начальник дешифровальщиков майор Колбин – интеллигентный, всегда с таким видом, словно надел военную форму по недоразумению. Молча постоял, удалился. Приблизился молчаливый субъект с неподвижным лицом – подполковник Марычев, заместитель начальника отдела политической пропаганды. Офицеры вытянулись по стойке «смирно», но он поморщился: ладно, не сегодня. Пару раз вздохнул, печально покосился на Кольцова и зашагал к штабу.
Собравшиеся с уважением поглядывали на майора – слухи распространялись с космической скоростью. Во всем происходящем ощущалось что-то натянутое, неестественное. Пройдет неделя, другая, кончится затишье, и вернется ад войны. Люди будут гибнуть тысячами, десятками тысяч, погибнут и многие из тех, кто сейчас находится в этом дворе…
Полковник Шаманский был у себя в кабинете, окуривал пространство терпким дымом. Он стоял у окна, курил в форточку, не замечая, что она закрыта.
– Разрешите, товарищ полковник?
– Заходи, герой, – полковник оторвался от подоконника, мазнул майора придирчивым взглядом. – Ну, и как оно, в плену?
– Тоскливо, Георгий Иванович, – признался Кольцов. – Но, если честно, даже вжиться не успел, так быстро все закончилось. Вы у генерал-майора Серова спросите.
– Вот только не надо, майор, – поморщился полковник. – Я все понимаю, обстоятельства были сильнее вас, но вы справились и вышли победителями. Серов уже ходатайствовал о вашем с Караганом представлении к наградам. Понравились вы ему. А я считаю, – полковник снова рассердился, – что расстрелять вас надо за такую работу.
– Я понимаю, товарищ полковник, – Павел напустил на себя покаянный вид, – свою вину в случившемся мы частично признаем – поскольку девяносто процентов за то, что группа вооруженных диверсантов проникла на нашу территорию тем же путем, что и предыдущая. И снова мы никого не взяли живьем. В свое оправдание могу отметить нехватку личного состава. Сотрудники зашиваются, много дел. Нас привлекают к фильтрации граждан, прибывающих на освобожденную территорию. Это неразумно, товарищ полковник. Органы милиции и ГБ могут справиться сами. Дел хватает и в городе – мы не можем блуждать по отдаленным лесам в поисках тайных троп. Привлеченные войска только усиливают неразбериху и затаптывают следы. А после гибели лейтенанта Левицкого нас стало еще меньше. У командования сложилось мнение, что органы контрразведки укомплектованы полностью и им грешно жаловаться…
– Это понятно, – махнул рукой полковник. – Я постоянно ходатайствую перед армейским руководством об усилении прифронтовых отделов. Мои призывы уходят в пустоту, поэтому будем довольствоваться тем, что есть. Что думаешь по поводу текущих событий?
– На той стороне сидят не дураки. Появление диверсантов Циммера неслучайно. Позвольте наблюдение, товарищ полковник. Обер-лейтенант был гладко выбрит – но ему ничто не мешает бриться в полевых условиях, если человек привык следить за своим видом. Остальные выглядели так себе – мятые, щетинистые. Отсюда можно сделать вывод, что перешли линию фронта они не сегодня. А, скажем, вчера или позавчера. При них могла быть рация, которую они оставили в своем ночном убежище. Сидели в безлюдной местности, ждали сообщения. А когда получили, стали выдвигаться по заранее намеченной тропе. Допускаю, что их провел кто-то из местных жителей. При штабе есть «крот», который сливает секретные сведения в немецкий радиоцентр. Иначе объяснить не могу, как немцы узнали, что Серов будет в прифронтовой полосе с минимальным числом охраны. Агент послал радиограмму за линию фронта – оттуда ее переправили Циммеру, и он начал действовать…
– Да, это похоже на правду, – признал Шаманский, – поскольку место для засады выбрали идеально – тут немцы не импровизировали. Увы, при штабе не держали в секрете, что Серов намечает инспекцию. Знали это многие – не один десяток человек. Копать отсюда – до конца войны провозимся и работу штаба парализуем. Впрочем, дело твое, майор. Копай откуда нужно. С завтрашнего утра занимаешься только этим делом. Мы должны выяснить, что у нас происходит, и это – не блажь. Или будем дожидаться фронтовой комиссии по расследованию? Готовится наступление, надо до последнего держать противника в неведении. Немцы могут подозревать, проверять – это их право. А мы не должны пускать их в свои планы. Почему напротив нас скопились несколько танковых полков? Зачем эта игра мускулов? Прорвать фронт только ради прорыва? Что они замышляют? Кто передает сведения? Выявить тропу, по которой диверсанты проникают на нашу территорию… Запишешь или так запомнишь? Все, иди, работай. Скажи завгару, чтобы выдал вашей группе транспорт – по моему приказу и под твою ответственность.
– Разрешите идти, товарищ полковник?
– Да, иди, майор…
Утро следующего дня выдалось таким же пригожим. Ночью прошел дождик, прибил пыль. Хорошо дышалось. Впрочем, было обоснованное опасение, что к полудню снова будет пекло.
Полноприводный «ГАЗ‐67», лишь недавно начавший поступать в войска, бодро прыгал по ухабам. Последний пост проехали четверть часа назад. Офицеры косились на мелькающие перелески. Цветков, сидящий за баранкой, пристально вглядывался в дорожное покрытие – мины и фугасы были здесь частым явлением. Эту тему перед поездкой Кольцов выделил особо: может, лучше на чужих ошибках поучиться, а не на своих?
Он незаметно покосился на своих подчиненных. У Карагана – высшее образование несмываемой краской на лице. Родом из Ломоносова (бывшего Ораниенбаума), встретил начало войны на Карельском фронте, отправил жену в эвакуацию, а сам застрял под Петрозаводском. С женой случилась неприятность – выжила, но нашла другого – главного инженера эвакуированного на Урал завода. Прислала покаянное письмо, умоляла простить, не держать зла. Это лишь прибавило цинизма капитану – стал язвительным, подчас совершенно невыносимым. Иногда создавалось впечатление, что он специально лезет под пули. Вдруг становился упрямее осла – приказы выполнял, но свое мнение оставлял при себе и всячески его выпячивал. То, как он вел себя вчера, Кольцова поразило – не ожидал. Невольно зауважал подчиненного, имея тайное опасение, что теперь тот станет совсем нестерпимым…
Вчерашнюю контузию капитан пережил. Зрение – и без того неважное, на слух Караган не жаловался. Временами беспричинно бледнел, откидывал голову.
Лейтенант Безуглов косился на него с сочувствием. Ходатайство о присвоении Безуглову очередного звания было отправлено по инстанции еще два месяца назад. Но где-то затерялось, от высокого начальства – ни слуху ни духу. Этот парень от войны пострадал больше других. Родителей лишился еще в тридцатых – эту тему он всячески замалчивал. Вряд ли они стали жертвами репрессий – иначе он не оказался бы на работе в особом отделе. Но имелись жена, двое маленьких детей, родители супруги. Вся семья погибла осенью 41-го в Подмосковье, не доехав до эвакопункта – немецкие бомбардировщики уничтожили готовый к отправке состав и всех, кто в нем находился. Прошло почти три года, а Безуглов так и не оправился, угрюмость стала натурой. Но природная смекалка у мужика работала, со служебными обязанностями справлялся исправно.
Коля Цветков был моложе всех – и, пожалуй, единственный, кому судьба благоволила. Сам из Омска, родня далеко, окончил школу милиции, потом училище НКВД, летом прошлого года переведен из армейского особого отдела в новую структуру, СМЕРШ. Фантазия у парня бурлила, но от земли он не отрывался. За всю войну – легкое ранение в плечо и сломанная рука, причем все зажило как на собаке. Случалось, что он бравировал своей «бессмертностью», но подобные проявления Кольцов строго пресекал, при этом приговаривая, что мертвый герой – это хорошо, но живая «рабочая лошадка» – делу нужнее…
– Николай, скорость сбавь, разогнался. О чем мечтаешь?
– Виноват, исправлюсь, – лейтенант спохватился, стал прерывисто тормозить. Машина перевалила через косогор. Впереди расстилалось поле, за ним – лес, который в связи со вчерашними событиями совершенно не хотелось видеть.
– О девчонках-дешифровальщицах мечтает, о чем же еще? – проворчал Караган, – Левицкого больше нет, можно ухаживать.
– Да иди ты, – буркнул Цветков, – и как язык только повернулся? У нас работы непочатый край, какие тут амуры с лемурами… Я об этом даже и не думал, подумаешь, обмолвился с Танькой парой слов…
– Когда Левицкий не видел, – хмыкнул Караган, – а то бы выписал тебе промеж глаз. Он этих девиц своей собственностью считал – на обеих, видать, жениться собирался. Танька мячик в реку уронила, представляете, товарищ майор? – встрепенулся Караган. – Вот, ей-богу, не вру. Спущенный мяч нашли в школьном хозяйстве, надули и затеяли со Светкой волейбол на Сырце. Они же обе спортсменки, нормы ГТО сдавали по всем категориям. Так наш Коляша, как увидел, живо сапоги скинул, да за мячом поплыл, пока его течением не унесло.
– Ладно, не вгоняй парня в краску, – сказал Павел, – а то завезет не туда.
– Глупости, – фыркнул Цветков, – рано мне еще. И самосад ваш курить, и самогонку пить, и за бабами увиваться. Воевать вот только не рано. Вы знаете, кстати, что Саня не только за Танькой со Светкой ухлестывал? Эти безвредные, незамужние. Помните, к нам вчера подполковник Марычев подходил из политотдела? Мужик серьезный, говорят, опасный, везде врагов видит, с ним лучше не связываться. Так у него «походно-полевая жена» есть, он ее за собой со Смоленщины возит. Так прошел слушок, что Левицкий ухитрился и с ней… ну, понимаете. Сам он, понятно, от всего открещивался – дескать, я не я, и девка не моя, но глазки при этом так плутовато бегали… – Цветков глубоко вздохнул. – Эх, Саня, каким же придурком ты был…
– А что, все нормально, – хохотнул Караган, – плох солдат, не мечтающий переспать с генеральшей.
– Николай, перед лесом останови, – спохватился Кольцов. – Машину в кусты загоним, пешком пойдем. Всем приготовить оружие.
Они шли по лесной дороге, растянувшись в колонну, оружие держали наготове. Здесь были не только осины, попадались молодые ели, невысокие стройные сосны. Пахло хвоей. Дорога вилась по лесу и вскоре выбралась на опушку.
Места были знакомые. Покатый травянистый откос, дорога по полю. Слева за лесом – памятная Жлобинка. Вчера в этот квадрат прибыл мотострелковый батальон, бойцы прочесали местность вплоть до болот, собрали трупы. СМЕРШ работал после них, надеясь, что не все следы затоптали.
Открытый участок оперативники пересекли почти бегом, рассыпавшись по полю, и через пять минут уже осматривали место, где взорвали колонну. Фугасный заряд был зарыт на проезжей части – колонну ждали. Могли использовать огневой шнур, посадив поджигателя в канаве и правильно рассчитав время. Могли применить электродетонатор или механическое воздействие – это не имело значения. Поставленную задачу диверсанты выполнили, это потом все пошло не по плану.
Трупы увезли, но остовы машин остались – их только сдвинули в канаву. Трупы немецких солдат тоже не просматривались, но запах разложения подсказывал, что специальная команда не усердствовала – сбросили тела в канаву и чуть присыпали землей.
Зажимая носы, оперативники блуждали между грудами железа. Кровь была повсюду – застывшая, почерневшая. Обходились без комментариев, что тут скажешь?
– Оттуда они пришли, – Павел кивнул на западный лес.
Снова рассыпались, не задерживаясь на открытом участке. Кое-где сохранились приметы – мятая трава, целые лежанки.
Оперативники осторожно входили в лес, прятались за деревьями. Осинник жил своей жизнью: мелкие пернатые прыгали по веткам, монотонно стучал дятел. Офицеры углубились в заросли, пошли по следам в обратном направлении.
Диверсанты выходили на опушку, рассредоточившись, их было много, и следов они оставили предостаточно. Кое-где виднелись окурки, обломанные ветки. Постепенно, метров через сто, следы сходились – здесь колонна разделилась. Тропа была прилично утоптана, убегала на запад, пропадала за деревьями. Уже ощущался болотистый дух, появились комары.
Через полчаса смершевцы вышли на поляну, там диверсанты, вылезшие из болота, сделали привал. Валялись жердины, обертки от галет, пустые консервные банки. И снова ощущался сладковатый запах, источник которого обнаружили не сразу.
В стороне за кочкой лежало мертвое тело, засыпанное ветками. Принадлежало оно гражданскому лицу – мужчина не первой молодости в расстегнутой фуфайке. Лицо уже покрыли трупные пятна, колом торчала щетина. Ему перерезали горло. В ноздрях копошились черви, матово отливали глаза.
– И что вы думаете по этому поводу, товарищ майор? – понизил голос Цветков. – Мне кажется, этому покойнику не одни сутки?
– Как минимум двое, – проворчал Безуглов. – Заранее пришли, здесь и торчали. Я бегло осмотрелся, товарищ майор – они не просто на привал встали. Много окурков, упаковки от еды, лежанки мастерили из веток – у них, возможно, спальные мешки имелись. Европа, мать ее… – он презрительно усмехнулся, – получили «радио» и пошли на дело. Покопаемся в ближайших окрестностях – глядишь, и рацию найдем. На обратном пути собирались забрать – да только не срослось у них.
– А от проводника избавились, – почесал затылок Цветков.
– А зачем он им? Местный мужик, грибник-охотник-рыболов, знакомый с болотами, струхнул, поди, когда за грудки взяли, согласился провести. Прикончили бедолагу, спрятали, чтобы сильно не пах – он и не пах первые сутки…
Пока все сходилось: группа диверсантов обосновалась в квадрате заранее, ждала сигнал. То есть немцы знали не только о факте инспекционной поездки Серова, но и о примерном его маршруте. Эту версию подтверждал и внешний вид диверсантов – в подобном облачении в дальний тыл не проберешься, только решение боевых задач в прифронтовой полосе…
Павел осматривался, слушал голоса изнутри, сомнения не давали ему покоя. Было что-то еще – важнее группы Циммера. Главное, не упустить, засечь в нужный момент…
– Вооружаемся жердинами, мужики. Оружие – в боевой готовности, смотрим во все глаза. Особенно под ноги – на предмет растяжек. Если тропку растоптали, можем столкнуться и с новой группой. В общем, за мной, в колонну по одному, марш! И ни шага в сторону – иначе придется кое-кого поминать добрым словом…
Все оказалось не настолько плохо, как предполагалось. Шли осторожно, пробуя землю палками. Тропу прилично утоптали. Караган шутил за спиной – осталось щебнем засыпать, а лучше в асфальт закатать. Чавкала жижа под ногами. «Как-то подозрительно она причмокивает, – опасливо бормотал Цветков, – голодная, что ли?» Проплывали кочки, заросшие лишайником, кусты с голыми ветвями. Деревья в этой низине статью не отличались – маленькие, искривленные, с жидким лиственным покровом. Между кочками поблескивала вода, затянутая тонким слоем растительности, – от этих «окон» старались держаться подальше.
Кольцов уже подметил: если долго на них смотреть, волосы на голове начинали шевелиться… На комаров старались не отвлекаться – неважно, что там жужжит и кусает…
Павел восстанавливал в голове топографическую карту. Низина простирается к западу километра на полтора. Она не вдается в расположение противника, но советских войск в округе нет. Только дальше, на западе, где линия разграничения, – там ходы траншей, маскировочные сетки, фанерные макеты танков и самоходок. Фронт – это не что-то монолитное и сплошное, в нем хватает дыр и лазеек…
Через полчаса, уставшие, злые, с распухшими от укусов лицами, они вышли из болота и растянулись на лужайке.
– Не могу больше… – простонал Цветков. – Я устал и хочу прилечь…
– Но ты уже лежишь, – ухмыльнулся Караган.
– И что? – простонал молодой лейтенант.
На лужайке пахло клевером, в кустах наперебой пели малиновки. Тропа, протоптанная диверсантами, пересекала поляну.
Павел прогулялся за косогор, задумчиво поглядел на соседний лес, куда уводила тропа. Местечко безлюдное – давно здесь не ступала нога советского человека. Он покурил, вернулся к своим.
– Ну, что, товарищи офицеры, полежали, подождали, а задача не решилась? Подъем, пошли дальше. И уберите эти ваши недовольные лица…
Лес принимал вполне нормальный облик, под ногами уже не чавкало. Местность менялась, за деревьями мерцала скальная гряда. Заголубел просвет, и через пару минут оперативники вышли на опушку, где и залегли.
Причин для радости пока не было. По курсу – поляна, по ней недавно шли люди, но кое-где примятая трава уже возвращалась в прежнее вертикальное положение. Дальше потянулись глинисто-каменистые проплешины, растительность пропала, возник обрыв, под которым журчала речка.
Исполняясь недобрых предчувствий, Павел двинулся вперед, остальные растянулись. У обрыва растительности не было – сухая каменистая земля, на которой почти не отпечатывались следы. Пятнадцать метров голой поверхности, дальше обрыв – вернее, крутой откос, заваленный камнями. Под откосом протекала речушка. Перебраться через нее было несложно – в воде громоздились крупные окатыши, да и ширина водной глади не превышала семи метров. На другой стороне такой же откос, за ним высились скалы, в прорехах между ними зеленел лес.
Оперативники взяли на прицел скалы. Местность была безлюдной, чувство опасности помалкивало. Диверсанты от реки поднимались здесь, выворотили несколько камней, вросших в обрыв, оставили следы рифленых подошв.
– Что это получается, командир, – пробормотал Караган, – будем спускаться, подниматься, потом опять в лес искать тропу, ползти через чащу… Через пару часов к немцам выйдем – по обмену опытом, так сказать.
– Подожди, Леонид, не гунди… – что-то держало в оцепенении, направляло мысли в другую сторону. Интуиция порывалась что-то сообщить. Идти по следу диверсионной группы – занятие малоинтересное. Леонид прав – рано или поздно они придут к немцам. Перекрыть тропу можно, теперь они знают, где она проходит. Отправить сюда отделение разведчиков с парой ручных пулеметов и сухим пайком на неделю – дело несложное. А чтобы немцы не прошли, пока крутится машина военной бюрократии, можно пару растяжек установить в самых интересных местах. Дело было в другом, а вот в чем – пока не ясно.
– Меняем планы, товарищ майор? – догадался Безуглов.
– Установить растяжку на тропе, – приказал Кольцов. – метров на пять в лес. Через тридцать метров – вторую. Сделать ювелирно, чтобы незаметно было. Да смотрите, сами не взорвитесь. Караган, Цветков – займитесь.
– Приказ понятен, товарищ майор, – хмыкнул Караган, – хотя и не совсем. Может, на обратном пути это сообразим? А то ведь точно подлетим…
– Выполняйте, – поморщился Кольцов. – Не факт, что обратно пойдем этой же дорогой. А если придется – то уж обратите внимание на ориентиры, очень вас прошу. Топайте, мужики. Вадим, остаешься со мной…
Двое погрузились в высокую траву, растворились в лесу. Безотчетное беспокойство не проходило. Что он хотел найти? Что тут, вообще, можно найти?
Павел послал Безуглова вдоль обрыва в северном направлении, сам подался на юг, ползал на четвереньках, осматривая глинистую почву, иногда перегибался за край, скользил взглядом по откосу.
Он отдалился от тропы метров на сорок, искренне недоумевая, что же подвигло его на такое поведение? Словно нашептывали какие-то «компетентные» голоса…
Обернувшись, Павел обнаружил, что Безуглов подает ему какие-то знаки. Сердце екнуло. Майор припустил вдоль обрыва, пристроился на корточки рядом с товарищем.
У Безуглова тоже проснулся охотничий азарт. Блестели глаза. Он сидел на корточках, метрах в шестидесяти к северу, и очень напоминал грибника, который обнаружил семейство опят и теперь осматривается – не видать ли еще.
– Товарищ майор, это интересно… – заговорил лейтенант, – смотрите, здесь тоже кто-то проходил…
Павел нагнулся чуть ли не носом в землю. Любил он свою работу именно за эти моменты, когда стоишь на пороге открытия, возбуждаешься, мурашки бегут по коже, и ты понимаешь, что интуиция опять не подвела… Голый камень под ногами, ссохшаяся глина, хоть тресни, здесь не прочитаешь никаких следов. Но у кого-то соскользнула нога, и между камнями отпечатался край подошвы. Человек (или несколько) прошел по краю обрыва и именно здесь решил свернуть.
Через пару метров обнаружили еще один отпечаток. Безуглов поднял пустой спичечный коробок, открыл его, понюхал, пожал плечами.
– Немецкий? – спросил Павел.
– Фабрика «Гомельдрев». Как хотите, так и понимайте, товарищ майор. Сейчас, насколько знаю, фабрика не работает, но это могут быть старые запасы…
Они опять припали к земле, сместились к зарослям кустарника. Здесь начинался травянистый покров. Трава была жесткая, если кто-то и шел по ней, она уже поднялась. Но следы остались – шел не один человек.
Подошли Караган с Цветковым, установившие растяжки, озадаченно уставились на ползающих по земле товарищей, решили не мешать, сели в сторонке, закурили.
Возбуждение росло. Здесь прошли не двое и не трое – людей было больше. Они старались держаться друг за другом, но это им плохо удавалось, возможно, дело было ночью. Следы уходили в заросли, за которыми начинался лес.
Офицеры поднялись, отряхнулись.
– Посмотрите на них, товарищ майор, – фыркнул Безуглов, кивая на курящих товарищей, – так закалялась лень, называется.
– Эй, не тяжек груз безделья? – спросил Кольцов. – А ну, давайте сюда.
– Планерка, товарищ майор? – пошутил Караган. – Уже идем. Вы уж простите, до сих пор эта леска перед глазами стоит, нервишки, знаете ли, поигрывают…
Они подошли. Все четверо стали осматриваться.
– И что мы имеем? – спросил Цветков.
– Имеем следующее, – сказал Кольцов. – через реку переправились две группы. Уверен, это происходило одновременно. Характер следов, примятость травы – все указывает на то, что группы шли вместе, потом разделились. В первой были вояки обер-лейтенанта Циммера, кто во второй – неизвестно. Первая группа отправилась на восток, сделала суточный привал на другой стороне болота. Что стало с ней дальше – мы знаем. Вторая группа от реки подалась на северо-восток. В ней было от пяти до десяти человек…
– Я даже больше скажу, командир, – вставил Безуглов, – кое-кто был в кирзовых сапогах, и что интересно – советского образца; остальные – в гражданской обуви. Любопытно, да?
– Очень, – согласился Кольцов. – Что у нас на северо-востоке? Расположение механизированной бригады полковника Радановского? Туда эти люди, конечно, не пошли, двинулись южным краем. А теперь угадайте, товарищи офицеры, чем мы займемся дальше?
– Продолжим следопытскую деятельность, – вздохнул Цветков. – Одно тревожит: мы все дальше отдаляемся от своей машины. Не приделали бы ей ноги – тогда нас точно взгреют за халатное отношение к армейскому имуществу…