Поляна на берегу лесного ручья. Посреди нее на пеньке сидит Афанасий с дудкой в руках, в которую он время от времени насвистывает. Молодой леший пасет зайцев. Поляну и озеро окружает густой лес.
(Голос за сценой).
Предки наши крепко знали:
Если кто о том забудет,
Выйдет из лесу едва ли.
Лешему одна забота:
Человека заморочить,
Завести с тропы в болото,
Смерти страх в душе упрочить,
Серым волком рыскать в поле,
Филином ночами ухать -
По своей, чужой ли воле
Зло в крови лесного духа.
Но в семье не без урода.
В дебрях Сихотэ-Алиня
Жил позор всего их рода,
Леший – сущая разиня.
Днями пас он зайцев мирно,
Ночью лунной тихо пел,
И, с рожденья нравом смирный,
Ненавидеть не умел.
Век за веком коротая
В сумрачном своем лесу,
Леший жил, не понимая –
Кротость лешим не к лицу.
Так и жил бы вечно, мнилось,
Поживал бы, как пришлось,
Но однажды приключилась
С ним беда. И началось…
Раздается уханье филина. На поляну из-за деревьев выходит Прошка.
Прошка. Сидишь себе безмятежно? На дудке наигрываешь? Зайцев пасешь? И это в то самое время, когда каждый леший на счету?! Впрочем, чего и ждать от лесного духа, который водит дружбу с лопастами, прядет с кикиморами и ночи напролет водит хороводы вокруг костра с полевыми.
Афанасий. Постой, за что меня ругаешь? И зайцев моих напугал своим ором. Ищи теперь их по всему лесу!
Прошка. Кикимора ты, а не леший! А я еще не верил слухам о тебе, Афанасий. Что же ты? Беги, скройся в лесной чаще, затаись, как сова в дупле. Спасай свою никчемную жизнь!
Афанасий. Эй, Прошка, хочешь подраться, так и скажи. Враз дам тебе в ухо!
Прошка. В другой раз непременно. Но нынче я здесь не затем, чтобы драться с тобой. Дурная весть у меня. Дед Водяник ополчился против всего нашего рода.
Афанасий. Да ведь когда-то порешили на общем сходе: отдаются навек в безраздельное пользование лешим лес, а водяным – вода. И с тех пор мы всегда жили в мире.
Прошка. Мы, лешие, сей договор блюли строго. Крепили его тем, что приводили к омуту людей, зашедших в лес. И водяной их топил, а затем всплывал из-под воды, чтобы отблагодарить нас. Видел бы ты его тогда, Афанасий! С зеленой бородой, весь косматый, опутан тиной, то выпью крикнет, то совой – сам бы утопленник залюбовался и заслушался, будь он живой. Но вдруг все изменилось. Как будто подменили беса! Винит леших в том, что даже язык не поворачивается произнести.
Афанасий. И в чем же?
Прошка. Мол, милосердны мы стали не в меру. Забыли завет нежити и готовы простить людям все прошлые и нынешние обиды. Давно никого не кружим до смертного часа по лесу, не заводим в топь. Нет в этом правды ни на грош! Но, верь мне, леших из-за этой клеветы ждут напасти. Дед Водяник ополчит против нас всю нечисть в округе. И леших изгонят из леса с позором.
Афанасий. Окстись, Прошка! Не так-то это просто.
Прошка. Увы, Афанасий! Врагов слишком много. А наш боевой дух давно уже угас. Нам зайцы затмили белый свет. Когда-то был леший воин – теперь стал пастух. Придется лешим геройски пасть в неравной битве или бежать из лесов в города.
Афанасий. Да не бывать такому вовек! Куда я без леса? А мои зайцы, на кого я их оставлю? Дед Водяник хочет битвы – он ее получит. И еще посмотрим, кто кого!
Прошка. Молод ты еще и слишком горяч, Афанасий. Где надобно умом раскинуть, там норовишь рубить сплеча. Так недолго и сгинуть почем зря.
Афанасий. Так посоветуй, Прошка. Я знаю, ты леший ушлый!
Прошка. По всему видать, что водяной наш спятил. Здесь не палач нужен, а знахарь. Не голову ему рубить надо, а поправить мозги.
Афанасий. Так-то оно, может, и так. Но кому это под силу?
Прошка. Лесник Силантий – вот кто нам может помочь!
Афанасий. Лесник Силантий? Да сам-то ты, Прошка, здоров ли на голову будешь?
Прошка. Посуди сам, Афанасий. Лесник знает все наши обычаи и повадки. Признаю, что когда он жил в лесу, мы не любили его. Силантий как был для нежити чужаком, так и остался им. Скорее, его презирали, чем ненавидели. Но позволяли жить среди нас, ведь он был нам полезен. Никто лучше него не мог излечить от сглаза и бешенства, снять заклятие. Много я повидал на белом свете, но не встречал лучшего знахаря.
Афанасий. Но ведь после того, как Силантия изгнали из леса, он живет в городе. И, поди, затаил смертельную обиду на нежить. Или ты забыл уж от старости эту давнюю историю?
Прошка. Помню лучше тебя, юнец! Лесник Силантий спутался с лешачихой, и та понесла от него. Однако во время родов померла. И хорошо, потому что если бы не умерла сама, то ее умертвили бы. Таков наш закон. Нежить не может жить в дружбе с человеком, между нами возможна только ненависть. На что уж кикиморы, и те тогда возроптали: «Позор! Позор!» Силантий в ту же ночь ушел из леса. Никто ему не помог. Но и не задержал, не отнял младенца. А могли бы. Ребенок, рожденный лешачихой от человека, также обязан был умереть. Поэтому Силантий должен быть благодарен нежити за проявленное к нему снисхождение. И откликнуться на нашу просьбу.
Афанасий. А ведь ты прав, старик! Куда мне с тобой тягаться умом. Но кто за ним пойдет? Города для леших – верная смерть. Ведь мы испокон века – лесные жители!
Прошка. Если вы, молодые, боитесь, то придется нам, старикам, жертвовать собой. Постоим за весь наш род! Не пожалеем живота своего! Где наша не пропадала! Вы, лешачата, только на словах храбры. А мы, старые лешие, – на деле.
Афанасий. Врешь, Прошка! Не лешачонок я уже давно.
Прошка. И то верно. Кто рискнет такого молодца задержать в пути? Ты прав, Афанасий! Иди ты.
Афанасий. Да я не о том…
Прошка. Или все-таки струсил?
Афанасий. Я?! А, была не была! Иду! Вот только зайцы…
Прошка. Вот и славно. А о зайцах своих ты не тревожься. Ведь я тебе друг, и стадо твое сберегу, как свое собственное.
Афанасий. Смотри, Прошка, ты слово дал. Вернусь – спрошу, как исполнил обещанное!
Прошка. Я буду любить твоих зайцев не меньше, чем своих.
Афанасий. Своих-то у тебя отродясь не бывало. Не в обиду тебе будь сказано, Прошка, но слава о тебе по лесам идет дурная. Дескать, вор ты и мошенник. Где что плохо лежит – не побрезгуешь и не посовестишься, приберешь к рукам.
Прошка. И это ты говоришь мне сейчас? Перед лицом нависшей над лешими смертельной опасности? Признаю, возможно, так было раньше. Но теперь все изменилось. Мы, лешие, должны стоять друг за друга горой. О чужих ли зайцах мне думать, когда речь идет о судьбе всего нашего рода? Стыдись, Афанасий!
Афанасий. Прости, старик, за мои обидные слова. Но эти зайцы дороги мне. Я знаю их всех по именам. Вот эту зовут Малыш, а того – Обжора…
Прошка. Не зайцы, а время дорого, Афанасий! И все равно я не запомню каждого косого по кличке. Давай мне свою дудку. Я позабочусь и о толстяке, и о худосочной зайчихе, и о прочих ушастых тварях. А ты поспеши! Вскоре взойдет солнце. А к закату ты уже должен быть в городе.
Афанасий. Я успею. Еще и раньше буду.
Прошка. Не хвались, а слушай! Запомни – входить в город лучше после полуночи. Меньше досужих человеческих глаз. По улицам иди осторожно. Найдешь дом Силантия – также входи с оглядкой. Где дом – там обязательно и домовой. А это первый враг леших в городе. Вражда между нами длится много веков.
Афанасий. Я не забуду.
Прошка. Да уж не забудь! И не возвращайся, пока не уговоришь Силантия помочь нам. Без него лешие обречены на изгнание и смерть.
Афанасий. Будь покоен, Прошка. Я не подведу. Прощайте, зайцы! Я скоро вернусь!
Афанасий уходит, часто оглядываясь.
Прошка. Иди, иди, неразумный лешачонок! Еще никто из леших не возвращался из города. Сгинешь и ты!.. Эй, косые, хватит лопать! Айда за мной на торжище. Интересно, сколько я за вас выручу? Еще вчера был Прошка беден, а сегодня будет богат. А все потому, что умен!
Прошка начинает фальшиво играть на дуде и скрывается в лесу.
На поляну выходит Георгий. У него за плечами ружье. Он рассматривает следы на земле. Затем садится на пенек.
Георгий. Только что здесь были зайцы, по следам вижу. И уже нет! Как будто сквозь землю провалились. Чертовщина какая-то! Ладно, подожду, пока хорошенечко рассветет. А пока разведу костер, погреюсь у огня, горячего чайку попью. Успею еще зайцев настрелять. Весь день впереди!
Георгий разводит костер, пьет чай, налив его в кружку из термоса.
На поляну вбегает Афанасий.
Афанасий. Послушай, Прошка, совсем забыл тебе сказать… Да это человек! А где же Прошка?
Георгий. Откуда мне знать, мил-человек, где твой приятель? Я уж сколько часов по лесу брожу – ни одной живой души не встретил. Ты первый. Присаживайся к костру!
Афанасий. Я не живая душа.
Георгий. А мне все равно, кто ты, пусть даже беглый заключенный. Пока мое старое ружьишко со мной, мне в лесу никто не страшен.
Афанасий. Так-таки и никто?
Георгий. Не сомневайся. У меня и врагов-то нет. А знаешь, почему? Если в лесу с кем поссорюсь, то не жду, у кого первым сдадут нервы. А просто нажимаю на курок. Пуля пусть и дура, но будь ты хоть семи пядей во лбу, а она тебя переспорит.
Афанасий. В лесу не человека надо бояться.
Георгий. А вот в этом ты прав. Лесной пожар – страшнее нет ничего. От огня не спастись, когда пылает все вокруг. Но меня недаром зовут Георгий. Я всегда победоносен!
Афанасий. А в лес по какой-такой надобности?
Георгий. Да зайцев пострелять. Кто-то от них нос воротит, а по мне так мяса нет вкусней. Не поверишь: полный котелок жена сварит – все съем! А котел – вот такущий!
Афанасий. И не жалко?
Георгий. Живота, что ли?
Афанасий. Зайцев. Ты слышал, как они от боли плачут? Как маленькие люди. Я проходил однажды деревней, слышал.
Георгий. Эк тебя занесло, мужичок! Люди – они ведь божьи твари. А у зайцев разве есть душа? Что из того, что они плачут? Но могут ли они страдать? Коль нет души, то слезы – просто слякоть. И знаешь что? Убивая зайца, я творю богоугодное дело.
Афанасий. Это еще почему?
Георгий. Ведь у бесов тоже нет души. А, следовательно, они одна семья. Ты же не будешь спорить с тем, что отправить беса в ад – благой поступок?
Афанасий. Ада нет. Это выдумки людей.
Георгий. Тебе-то это откуда знать, мужичок?
Афанасий. Знаю.
Георгий. Так, может быть, и нечистой силы нет? Ты взгляд-то не отводи. Отвечай, как на духу!
Афанасий. А ты встречал?
Георгий. А то! С медведем-оборотнем однажды вот как с тобой сейчас – нос к носу столкнулся. Хорошо, что я пропитался насквозь табачным дымом. Он побрезговал и не утащил меня в свою берлогу, куда уводит всех, кого в лесу повстречал.
Афанасий. А вот и врешь, Георгий. В медведе не может жить нечистый дух. Это тебе любой деревенский поп скажет. Вот филин или волк – совсем иное дело. Особенно лешему в волка оборотиться легко. Будь осторожен от полнолунья до рассвета. Это их время. И едва ли тебе помогут твои пули. Не берут они волков-оборотней.
Георгий. Серебряная пуля – та возьмет. Еще моим дедом проверено! Он так меня учил: мол, как увидишь злого духа в любом обличии – сотвори святой крест, помолись и жахни в него из двух стволов разом серебряными пулями.
Афанасий. И многих твой дед на своем веку таким макаром уложил?
Георгий. Да уж немало. Послушать его – так все леса в округе очистил от нечистой силы. Но я бы верил ему с оглядкой. Любил старик прихвастнуть грешным делом. Я потому так говорю, что и на мою долю осталось. Вот, было дело…
Афанасий. Слышишь, кусты трещат? Уж не оборотень ли часом пробирается? И воет кто-то неподалеку, словно голодный волк. Ох, не нравится мне все это! Не убраться ли нам, Георгий, подальше отсюда, пока еще не поздно?
Георгий. Что, поджилки трясутся? Не трусь, мужичок! Это ветер поднялся и шумит в ветвях. На рассвете всегда так в лесу. Держись поблизости от меня – и все будет хорошо.
Афанасий. А, пожалуй, ты прав. Я от тебя теперь не отстану ни на шаг. Куда ты – туда и я.
Георгий. И даже на зайцев пойдешь со мной?
Афанасий. И на зайцев.
Георгий. Так ведь ружья-то у тебя нет!
Афанасий. Зато я могу показать тебе неподалеку одно заячье пастбище – стреляй, не хочу! Зайцы пасутся там по утрам. Еще полусонные. Голыми руками можно брать. Что с них взять, безмозглых! Им бы только поесть да поспать в тенечке под кустом. А о безопасности пусть кто-нибудь другой за них думает.
Георгий. Наконец-то ты заговорил, как настоящий охотник. А то все ныл да куксился, словно плаксивая баба. Я тебя даже уважать начал. Пошли! Если не соврал – в награду получишь от меня зайца.
Афанасий. А мне без надобности твоя награда. И ружье мне ни к чему. Я зайца могу и зубами порвать. Клыки у меня – ого-го! Как у волка.
Георгий. Так, говоришь, недалеко?
Афанасий. Совсем близко. Мы быстренько добежим. Ты только не отставай от меня.
Георгий. Кому ты говоришь, мужичок? В лесу мне равных нет!
Афанасий. Да костер-то затуши. А то, неровен час, пожар случится. И зайцам рад не будешь.
Георгий тушит костер, и они уходят в лес. Затем появляются с противоположной стороны поляны. Снова пересекают ее и опять скрываются. И так несколько раз.
Георгий. Постой, приятель! Кажется мне, что мы здесь уже проходили.
Афанасий. Блазнится тебе.
Георгий. Точно проходили. Вот и пенек, на котором я сидел!
Афанасий. В лесу все пеньки похожи между собой.
Георгий. А вот и кострище!
Афанасий. Ему уже лет сто, не меньше.
Георгий. Да пепел-то еще теплый!
Афанасий. Это у тебя руки замерзли. Вот и кажется, что пепел теплый. Не отставай! Уже почти дошли.
Они снова скрываются в лесу. Через некоторое время с противоположной стороны поляны появляется один Георгий.
Георгий. Мужичок, ты где? А-у! Как сквозь землю провалился! Шел впереди меня, я глазом моргнул – его уже нет. Может быть, в овраг упал, а я прошел да не заметил? Или с тропы сошел, и в трясину засосало? В лесу и не такое бывает. А-у, мужичок!
Он снова скрывается в лесу. И опять выходит с противоположной стороны поляны.
Георгий. Леший, что ли, меня водит по лесу? Не узнаю этих мест. Никогда здесь не бывал. Как мрачно вокруг! Словно сказочное мертвое царство. Даже птицы не кричат. Только филин иногда ухает. И без него жутко! Неужели я заблудился? А-у, люди! Ни одной живой души. Вот беда-то какая! Люди, а-у!
Георгий уходит в лес. Появляется Афанасий.
Афанасий. Ужо попомнишь ты меня, убийца зайцев! Если выйдешь из леса, пусть назовут меня кикиморой болотной. А теперь мне надо бы поспешить. И так подзадержался из-за этого Георгия. Солнце уже высоко в небе. Морокуша вовсю распелась. И оглянуться не успеешь, как день пройдет. Еще чуток промедлю – не поспею к закату!
Никодим. (Говорит за сценой). И что за беда? Неужели беса можно напугать темнотой, Афанасий?
Афанасий. Эй, Никодим, опять ты в мои мысли без спроса забрался! Ну, берегись, я все же вытопчу, как обещал, просо на твоем поле.
Никодим. (Говорит за сценой). Афанасий, сколько я тебя учил – скрыть хочешь мысли, думай тише. Ты все же не в своем дремучем лесу. А здесь, в поле, даже у мышей-полевок есть уши.
Афанасий. А ты бы, полевой, отучил своих мышей подслушивать. Не пришлось бы тогда и мне свои мысли прятать.
Появляется Никодим.
Никодим. Здоров будь, Афанасий, бес пропащий!
Афанасий. Будь вечность жив и здрав, Никодим!
Никодим. Пришел проведать старого друга?
Афанасий. Эх, если бы! В город иду.
Никодим. Да ты не обезумел ли? Город – не лучшее место для прогулок. Леший там не протянет и дня.
Афанасий. Все это слухи, которые распускают трусливые кикиморы. Врут почем зря. И тот, кто поглупее, им верит.
Никодим. Не лгут, видать, одни лесные духи. Они же и умнее всей нечисти на свете.
Афанасий. Ты сказал, не я.
Никодим. Эй, Афанасий приди в себя! Видно, ты забыл, чем опасны города для нашего брата. Так я тебе напомню.
Афанасий. И охота тебе даром языком молоть?
Никодим. В городах не живут даже совы, что уж говорить о леших или полевых. Только люди могут выживать в этих зловонных выгребных ямах. Ведь городским воздухом невозможно дышать. А каменные стены кругом? Того и гляди, лоб о них расшибешь.
Афанасий. Я спешу, Никодим!
Никодим. А сколько там церквей! Это же надо столько нагрешить!
Афанасий. Праведник какой выискался!
Никодим. Да ведь людям для того и приходится строить тьму-тьмущую храмов, чтобы им было где замаливать свои грехи. Но только зима не превратится вдруг в лето из-за того, что выглянуло солнце. И молитвы не спасут людей от соблазнов. Все они увязли в грехах, как в смоле. И как эти лицемерные божьи твари веками прелюбодействовали, так и будут прелюбодействовать. И обманывать, и воровать, и убивать…
Афанасий. Ты закончил свою проповедь, отец Никодим?
Никодим. Человек – узник низких страстей. И поэтому он так опасен для всего остального мира. Прошу тебя, друг мой упрямый, оставь свою безумную затею!
Афанасий. Прости, но я так и не понял, почему.
Никодим. Ты слушал или спал, лешак бессмысленный?
Афанасий. Я честно выслушал тебя. А теперь ты послушай меня.
Никодим. Изволь, Афанасий.
Афанасий. Ты говоришь: человек слаб – и тем опасен. Но как такое может быть? Ты противоречишь сам себе. Еще ты говоришь: человек болен пороками. Но эта зараза нежити не страшна. От начала времен обитая в лесах, полях и водоемах, вдали от людей, мы избежали их болезнетворного дыхания.
Никодим. Не говори за других. Да, вы, лешие нелюдимы, и тем сильны. Но ты забыл о церквах!
Афанасий. Не ангелы там служат, а те же люди. И что со мной может случиться от их грешных молитв?
Никодим. Безумного с его безумьем ссорить – что беса окроплять речной водой.
Афанасий. Напрасный труд, я согласен с тобой.
Никодим. Все-таки пойдешь?
Афанасий. Пойду, друг.
Никодим. Дойдешь?
Афанасий. Дойду.
Никодим. А вернешься?
Афанасий. Постараюсь.
Никодим. Если случится в городе с тобой какая беда – подумай обо мне, да посильнее. Вдруг да услышу?
Афанасий. А услышишь – так что? Неужели забудешь все свои увещевания и придешь за мной в город?
Никодим. А там видно будет. Прощай, Афанасий! Спешу на торжище. Вдруг чем-нибудь да разживусь у старой ведьмы? Или с какой-нибудь прелестной кикиморой дружбу сведу? И то, и другое будет мне не в убыток.
Никодим уходит.
Афанасий. До встречи, Никодим! Пора и мне поторопиться. Путь дальний. За полем снова лес. А там гора свой горб вздымает. С ее вершины уже будет видно город. Дойду до него, найду в нем лесника Силантия, уговорю и приведу в лес. Опасно? Да. Но зато избавлю всех леших от тяжких бед. И не потребую никакой награды. Лишь бы мне никто не мешал пасти свое стадо да играть на дудке, сидя на пеньке в лесной чаще. Эх, как там мои зайцы? Соскучились, небось, уже по мне!
Афанасий уходит.
(Голос за сценой).
Мир нежити во многом схож с людским.
Недаром ведь веками рядом жили!
Нельзя равнять его с укладом городским,
Но торжищем и бесы дорожили.
Четыре раза в год, а то бывает чаще,
Все сходятся на берегу реки,
И обитатели полей, озер и чащи
Несут на торг с добром своим мешки.
Распродается леший здесь грибами,
Пшеницу с рук сбывает полевой,
Русалки завлекают жемчугами,
Губастыми сомами – водяной.
Кикиморы льняным торгуют платьем,
Лопасты – лотосом с заброшенных болот,
А ведьмы старые – отварами с заклятьем,