Марко Черризи вообще полагал, что убийц викария ни за что не удастся найти, поэтому освобождённые арестованные останутся на свободе, а за тяжкое преступление ответит находившийся в тюремном подвале и отрицавший свою вину в убийстве священника Аккаттабрига. В этом случае, считал Святой отец, присвоенные себе деньги флорентийского нотариуса будут оправданны и их не придётся отдавать законному обладателю, ибо они являются платой за свободу и жизнь его сына и друзей.
–– Увы!.. Увы, сире Антонио!.. – развёл руками фра Марко Черризи, изобразив на лице гримасу скорбного отчаяния. – Делаем всё возможное, но нам так и не удаётся окончательно заставить Аккаттабригу признать себя виновным в смерти отца Буффалло и найти его сообщников доганьеров!.. Из-за этого я вынужден не снимать формального ареста с вашего сына и его друзей… Вы, надеюсь, понимаете, какие печальные чувства я испытываю в связи с такой вынужденной мерой?!
–– Ну, разумеется, Святой отец! – не менее чуткой любезностью ответил ему сире Антонио.
–– Чтобы полностью снять подозрения с вашего взрослого чада и его возлюблённой избранницы, Священная Канцелярия даже пошла на нарушение установленного в таких случаях порядка о денежной за них гарантии… Часть залога, оставленного вами за них, мы, – к сожалению, для святой казны, – пустили в дело, чтобы ускорить ход следствия и поиск сообщников Аккаттабриги… Святая казна! – умудрился Святой отец выдавить из глаз слезу. – Она всегда терпит убытки из-за преступников, попирающих Бога, следуя своей единственной цели: помочь Святой матери Церкви привести в её лоно оступившихся и заблудших для покаяния и её Святого Причастия! Ну как, скажите, в таком случае Святой казне рассчитываться с теми, кто оставил на её попечительстве залог за душу, повинность которой только в том, что она была в том месте и в тот час, где преступниками только что свершилось тяжкое преступление?!..
–– Я думаю, что этот вопрос поможет разрешить Христова заповедь о милостыне и всепрощении, – с лёгкостью нашёл ответ сире Антонио, ничуть не хуже искушённый в витиеватой словесности, чем Святой отец. – А вот у меня для вас, отче, есть приятные известия, и я приехал к вам, чтобы уведомить о том, что сообщники Аккаттабриги мною найдены!
У фра Марко Черризи от неожиданности отвисла нижняя губа.
–– Я не ослышался?! – с трудом выдавил он из себя. – Сообщники Аккаттабриги…
–– Вы не ослышались, Святой отец! – видя, как священник изменился в лице, усмехнулся сире Антонио. – Они мною найдены, и сейчас от вас требуется письменная рекомендация, чтобы начать переговоры с командованием Османской флотилии об их выдаче Священной Канцелярии… К сожалению, эти четверо убийц бедного викария Буффалло подались в предательскую эскадру пиратов, чтобы воевать на стороне Великого Турка против своей страны… Вот до чего докатились хвалёные королевские доганьеры! – покачав головой, деланно посетовал сире Антонио. – Но с вашей рекомендацией, в которой вы, конечно, со всеми подробностями изложите гнуснейшее преступление этих четверых убийц, я полагаю, мы быстро договоримся с капитанами османской флотилии об их выдаче моему сыну Пьеро да Винчи… – Черризи открыл, было, рот для возражения, но тут же был прерван: – Предвиденный размер выкупа, назначенный турками за этих грязных убийц, не побеспокоит Святую казну, о нём я позабочусь сам… К тому же оставшуюся часть внесённого мною залога за моего сына и его друзей я жертвую Святой матери Церкви на её нужды… – Увидев, какой эффект произвели последние две фразы на Святого отца, – он преобразился, почувствовав, что судьба ему дарит солидное денежное подношение – сире Антонио, не делая паузы, нагнулся к уху священника и тихо прошептал: – А вы мне взамен отдаёте Аккаттабригу, – и, выпрямившись, уже вполголоса уверенно сказал: – Но тогда, когда этого потребует время, а пока распорядитесь, чтобы ваши палачи прекратили его пытать, ведь и без того ясно, что он, как и мой сын, стал жертвой стечения обстоятельств… Он, будучи сильно пьян и лишён сознания сильным ударом Пьеро, спал в повозке, когда четверо его собутыльников доганьеров убивали бедного викария Буффалло…
–– Я и сам подозреваю, что было именно так, – разомлевший от несказанного судьбоносного денежного подарка от флорентийского нотариуса, не стал возражать Черризи.
–– Я могу сейчас увидеться с Аккаттабригой?
–– Как вам будет угодно, любезнейший сире Антонио! – чуть склонил голову священник.
Они спустились в тюремный подвал Священной Канцелярии и в сопровождении ключника и двух стражников-надзирателей прошли по узким коридорам в камеру, в которой содержался бывший подёнщик сире Антонио. Ключник снял с тяжёлой кованой двери цепи, открыл замки и, отодвинув засовы, пропустил вперёд себя сире Антонио и Святого отца. Увидев перед собой флорентийского нотариуса, своего бывшего хозяина, Аккаттабрига дёрнулся было к нему, но при появлении из-за его плеча фра Марко Черризи сжался в комок и ощетинился.
–– Не убивал!.. Не убивал!.. – беззвучно и истерично выкрикнул он: от пыток он потерял голос. – Не убива-ал!..
Его вид был жалок. От побоев он почернел, а от голодного и нервного истощения превратился в некое подобие полуживого трупа со впалыми и одновременно выразительно блестевшими от факельного огня глазами. Всё его тело лихорадило от страха перед очередным выводом его из камеры на пытку – дознание. Сжавшись в комок в углу камеры и закрыв лицо руками, он смотрел через растопыренные пальцы на вошедших и словно заклинание беззвучно повторял:
–– Не уби-вал!.. Не… уби-ва-ал!.. Я… не… уби-ва-ал!..
Сире Антонио взял из рук стражника-надзирателя факел, склонился над Аккаттабригой и, отняв от его лица руки, осветил огнём факела его и себя.
–– Аккаттабрига ди Пьеро, вы меня узнаёте? – как можно громче спросил он, подозревая, что у него от пыток потерян не только голос, но и слух. – Если да… и вы меня слышите, то ответьте или кивните головой…
Аккаттабрига, продолжая, как заговоренный, повторять одну и ту же фразу, судорожно закивал головой, давая понять, что он узнаёт своего бывшего работодателя и всё прекрасно слышит.
–– Успокойтесь, Аккаттабрига! – властно приказал сире Антонио, присев перед ним на корточки. – Я пришёл сказать вам, что больше вас не будут пытать. Вы понимаете, о чём я сейчас говорю?!
Однако Аккаттабрига закивал сразу и утвердительно и отрицательно, выказывая, что он слышит сказанное, но не понимает его сути. Видя, как он не отводит взгляда от фра Марко Черризи; взгляда, в котором засел животный ужас, сире Антонио попросил священника и тюремщиков-надзирателей на время оставить его наедине с заключённым.
–– В этих, почерневших от людской крови застенках, Святой отец, похоже, достаточно одного вашего вида, чтобы заключённые лишались дара речи, – с явной долей иронии заметил он. – Не будете ли вы так любезны, оставить нас на минуту вдвоём?..
–– Как вам будет угодно, – покладисто, но с достоинством отвесил поклон Святой отец, оставив иронию сире Антонио без внимания.
–– В тюремщиках я тоже не нуждаюсь!..– добавил нотариус.
Священник и надзиратели вышли из камеры в коридор и притихли, прислушиваясь, о чём ещё Антонио да Винчи поведёт разговор с Аккаттабригой. Предвидя это, флорентийский нотариус нагнулся к уху немного успокоившегося заключённого – он затих, как только Святой отец удалился, – и перешёл на шёпот.
–– Послушай, Аккаттабрига, здесь все знают, что ты невиновен и что викария Буффалло убили четверо твоих друзей, оставив тебя пьяным на месте преступления и сделав тебя таким образом виновником его смерти…
–– Да-да-да… сире Антонио, так и было! – закивав, затараторил Аккаттабрига. – Я не убивал викария Буффалло!.. Напротив, я всегда был с ним в дружбе!.. Зачем мне его убивать?!.. Это всё Джузеппе Тулло, Рональдо да Викторио, Альберто да Сорелли и Александр Кораччо!.. Это они убили викария Буффалло!
–– А тебе известно, что если их не найдут, то вместо них на костёр пойдёшь ты?
–– Да-да-да!… Я знаю!.. Я не хочу на костёр, сире Антонио! – затрясся от страха мелкой дрожью Аккатаабрига; его глаза наполнились безумием животного ужаса.
–– А знаешь ли ты, что даже, когда они будут найдены и доставлены сюда, в Священную Канцелярию, то и в этом случае тебе, вероятно, не удастся избежать казни, потому что, они – как твои «настоящие друзья» – за компанию прихватят и тебя с собой на чистилищный костёр?!.. Ты об этом не подумал?! – не преминул насмешливо съязвить сире Антонио.
–– Нет!.. Я не хочу!.. – закрылся руками Аккаттабрига и замотал головой.
Выждав, когда он успокоится, флорентийский нотариус перешёл с железно давящего на милостивый тон.
–– Ладно, я что-нибудь постараюсь для тебя сделать… Не будь ты моим бывшим работником и не знай я тебя…
Аккаттабрига отнял руки от лица и, бросившись к нему, обхватил его колени, как железными тисками.
–– Сделайте!.. Сделайте что-нибудь, сире Антонио!.. – в его беззвучном голосе прорвались нотки высокого звука. – Я не могу здесь больше!.. Палач Трухильо из меня все жилы вытянет!.. Я не вынесу!..
–– А готов ли ты исполнить то, о чём я попрошу тебя взамен твоего освобождения?
–– Кроме убийства, я готов на всё!
–– Убивать тебе никого не придётся! – в глазах сире Антонио блеснул огонёк удовлетворённого началом победы человека-хищника; он выпрямился и покровительственно заключил: – Да, Аккаттабрига, тебе никого не придётся убивать, напротив, то, что тебе предстоит для меня сделать – очистит тебя от твоей прошлой, безобразной жизни пьянчуги и развратника; сделает тебя приличным отцом семейства и обеспеченным!.. – он развернулся и небрежно бросил через плечо: – А пока посиди здесь и моли Бога о благополучии… Я попрошу фра Марко Черризи, чтобы палач Трухильо тебя больше не пытал…
–– Попросите!.. Попросите, сире Антонио!..
Дверь камеры захлопнулась перед носом Аккаттабриги, но он ещё долго выкрикивал эти слова вслед ушедшему от него флорентийскому нотариусу. Мрачные своды каменного подвала отвечали ему тяжёлыми вздохами запертых в подземелье заключённых.
Поднявшись наверх, в помещение Священной Канцелярии, сире Антонио потребовал от Святого отца, чтобы пытки Аккаттабриги были немедленно прекращены и его стали хорошо кормить.
–– Он мне нужен здоровым, а не калекой, – просто заметил он. – Лично проследите, Святой отец, чтобы моя просьба была выполнена максимально точно… В долгу, как говорится, я не останусь, – и он как бы невзначай уронил ему из рукава на стол кошель с деньгами, сделав вид, что не заметил этого вполне очевидного казуса.
–– Как вам будет угодно, сире Антонио! – всё с тем же благолепным смирением склонил голову фра Марко Черризи, смахнув кошель с поверхности стола в его верхний выдвижной ящик.
–– И вот ещё что: подготовьте два одинаковых рекомендательных письма, в одном из которых вы укажите имя моего сына Пьеро да Винчи, – невозмутимо продолжал сире Антонио, глядя немигающим взглядом в глаза священника. – А в другом вместо имени оставьте пробел – мне оно нужно, чтобы заручиться на переговорах с командованием османской флотилии поддержкой Коммуны флорентийской аристократической Синьории. Я пока не знаю, кто её будет представлять… Думаю, что они сами впишут его имя, наделив его полномочиями в дипломатических переговорах по выдаче нам преступников!..
–– Как вам будет угодно, сире Антонио! – словно магический постулат, опять вымолвил Святой отец.
–– Когда я вернусь, чтобы оба письма были готовы!.. Да, и подготовьте кортеж Святых приставов для сопровождения преступников!
–– Как вам будет угодно.
Покинув Священную Канцелярию, сире Антонио направился в свой дом. Его конная коляска остановилась перед могучими воротами, сделанными из альпийского тополя, и в открытую калитку его выбежал встречать ещё издали узнавший упряжь своего хозяина старый пёс Эльдо. Собачий лай привлёк садовника Джана-Баттисту, а тот в свою очередь окрикнул крутившихся возле садового фонтана Пьеро и Катарину. Все они радостно выбежали во двор встречать приехавшего из Флоренции сире Антонио. Видя их счастливые лица, и он изобразил на своём лице радость.
–– Вы меня до необычайности обрадовали! – приветствовал он их, широко раскинув в разные стороны руки, на его губах играла такая добродушная улыбка, что ни Пьеро, ни Катарина не усомнились в его искренности. – Как только прочитал ваше письмо, сразу поспешил сюда, дорогие мои!.. Вот так вы нас с матерью обрадовали!.. Даже нет слов выразить, как мы рады вашему решению!
–– А мы и не надеялись, отец, что ты так быстро приедешь! – обнял его Пьеро; Катарина за его спиной склонив перед сире Антонио голову, слегка присела в изящном реверансе. – А мама что же не приехала?.. Да и без кучера ты, как я смотрю… Что это с тобой?
–– К вам торопился, поэтому решил лошадям облегчить коляску, не взяв кучера, – отшутился сире Антонио. – А мама не приехала потому, что немедленно занялась приготовлением подарков к вашей свадьбе!.. Франческо с женой ей помогают! Вы уже наметили круг гостей, которых вы собираетесь пригласить?
Обескураженные таким неожиданно тёплым подходом отца, Пьеро и Катарина радостно закивали.
–– Да! Но мы думаем, что вы с мамой и тётушкой Туцци ещё дополните этот список, – ответил Пьеро.
–– А на какой день планируете свадьбу?!
–– На день окончания сбора винограда! – весело улыбнулась Катарина. – На день виноделия, пышно украшенного гроздьями Вакха.
–– Бога веселья и вина?! – удивлённо вскинул брови сире Антонио.
–– Да!
–– Ваш вкус в выборе дня вполне недурён! Представляю, как вы подогреете аппетит приглашённых, объявив им о дне вашей свадьбы!
Пьеро и Катарина, переглянувшись, дружно рассмеялись. Садовник Джан-Баттиста тем временем поднёс им сплетённые из цветков венки и водрузил каждому на голову: Пьеро – венок из красных тюльпанов, а Катарине из красных лилий. Отойдя на шаг назад и встав рядом с хозяином, он и сире Антонио невольно залюбовались красотой влюблённых. Вдруг сире Антонио наморщил лоб, будто его что-то омрачило, и, отведя взгляд от Пьеро и Катарины, начал загибать пальцы на обеих руках, тихо бормоча себе под нос.
–– Что случилось, отец? – смеясь, поинтересовался у него Пьеро.
–– А нет, ничего, ко дню весёлого праздника виноделия, я думаю, всё уладится, – словно самому себе ответил сире Антонио, оставив вопрос сына без внимания.
–– Что уладится, отец?!
–– А-а!.. – протянул сире Антонио, будто только что осознал, что вопросы адресованы ему. – Считаю, успеешь ли ты до свадьбы съездить в Венецию и вернуться обратно…
–– Это ещё зачем?
–– Затем, что оттуда надо будет привезти убийц викария Буффало!
–– Как?! – одновременно воскликнули Пьеро, Катарина и Джан-Баттиста.
–– Их нашли?! – уже один спросил Пьеро.
–– Нашли, сынок!.. У турецких пиратов скрывались эти безбожники! Я хотел сам отправиться за ними, но из-за вашей свадьбы, по-видимому, мне придётся остаться здесь и заняться приготовлениями к ней, так как с этим делом никто лучше меня не справится, а вместо меня со Святыми приставами, я надеюсь, отправишься ты, сынок?!.. Я думаю, ты оформишь всё, как полагается – и выдачу от турков, и приём Святыми приставами убийц викария… Надо по заслугам воздать этим преступникам и помочь Святой матери Инквизиции отправить их на костёр! Это, кстати сказать, и в наших интересах, чтобы радость свадебного праздника не омрачалась мыслью, что с вас не сняты подозрения в тяжком преступлении: убийстве священника!
–– Разумеется, отец!.. Я сделаю всё, как полагается… Когда надо выехать?
–– Завтра утром. Сегодня Святой отец фра Марко Черризи подготовит рекомендательное письмо, в котором ты будешь наделён полномочиями не только нотариуса, но и представителя Священной Канцелярии. А от меня ты получишь кардинальскую буллу и королевскую грамоту флорентийского королевского Двора о наделении тебя полномочиями дипломата и военного атташе… Смотри, Пьеро, не опозорь себя и нас перед командованием османской флотилии! – озорно погрозил ему пальцем сире Антонио. – Это высокая честь, и её надо нести с достоинством!
–– Не опозорю, отец! – улыбнулся Пьеро.
–– Я верю в тебя!
Катарина смотрела на своего возлюбленного, как на сошедшего с небес ангела. Её глаза горели восхищением и восторгом: ведь ему действительно оказывалось высокое доверие флорентийского королевского Двора и кардинала Тосканы, а это просто не укладывалось у неё в голове.
–– Ты у меня самый… самый… – не в силах найти те слова, которые могли бы выразить её чувства, пролепетала Катарина.
–– И мой отец, как видишь, тоже!.. – улыбнулся ей Пьеро.
Он обнял её за плечи, и они направились в дом. За ними пошли сире Антонио, садовник Джан-Баттиста и, радостно виляя хвостом, пёс Эльдо. Обернувшись через плечо на отца, Пьеро склонился над ухом Катарины и ласково ей прошептал:
–– Ну вот… Тётушка Туцци и мы – всё боялись его одержимого желания к получению аристократического титула!.. А вон как всё просто разрешилось, и теперь у нас с тобой, слава Богу, никаких препятствий нет…
Г Л А В А 5.
Утром, с первыми лучами солнца, сире Антонио и Пьеро, попрощавшись с Катариной и домашней прислугой, отправились к церкви Санта-Кроче. Блюститель Священной Канцелярии Святой отец фра Марко Черризи со своим пятилетним воспитанником Марио Сантано уже поджидали их, приготовив для них два рекомендательных письма: одно для Пьеро; второе для того, на кого укажет перст собрания Коммуны флорентийской аристократической Синьории. Это второе письмо, на самом деле, сире Антонио да Винчи подразумевал для одной весьма влиятельной особы не аристократического происхождения, но пользовавшейся большим авторитетом у титулованных особ и принимавшей участие во всех собраниях Коммуны флорентийской Синьории. Звали эту особу мадонна Альбьере ди сире Джованни Амадори. Именно для неё, в обход флорентийского кардинала, сире Антонио приготовил второе рекомендательное письмо от Священной Канцелярии, которое, хоть и было написано провинциальным священником, по силе не уступало кардинальскому. Умудрённый жизненным опытом, нотариус знал толк в интригах, как обойти высокие официальные инстанции и добиться своей цели. Он так же, как и в законах юриспруденции, прекрасно разбирался в светской жизни высшей аристократии и знал, что, выступив на собрании Коммуны флорентийской Синьории с рекомендательным письмом от Священной Канцелярии, отобьёт охоту у светских особ к выполнению Священной дипломатической миссии по возвращению преступников Святому судилищу Инквизиции. И, скорее всего, этот выбор падёт на мадонну Альбьере ди сире Джованни Амадори, не имевшей аристократического титула. Её держали в коммуне Синьории именно для таких миссий, в которых участие титулованных особ не представлялось почётным. Сире Антонио да Винчи и мадонна Альбьере ди Амадори имели давнюю дружбу и с выгодой для себя всегда помогали друг другу.
Получив письмо от фра Марко Черризи, в котором пустовало место для имени, сире Антонио спрятал его во внутреннем кармане камзола, решив до поры до времени придержать его у себя, не показывая мадонне Альбьере. Теперь перед ним стояла ещё одна, последняя, задача, занявшая все его мысли, а именно: зная Пьеро, его честность, чистоту души и целеустремлённость, он вдруг осознал, что отведённого до свадьбы времени для него будет вполне достаточно, чтобы решить все вопросы с возвращением преступников Священной Канцелярии. Стремясь успеть к свадьбе, Пьеро ни перед чем не остановится, вплоть до полного разорения родовой казны, имевшей за более чем столетний период родового занятия нотариальным делом солидное накопление… А этого допустить сире Антонио никак не мог. Снабдив Пьеро денежной суммой в размере десяти тысяч сирийских дукатов, он проводил кортеж Святых приставов, состоящий из двенадцати злейших стражников Священной Канцелярии, которыми теперь руководил его сын, до окраины села и, простившись с ним, заспешил окольными тропами в Болонью, город, стоявший на пути из Флоренции в Венецию. Болонья славилась тем, что в её окрестностях орудовали бесчисленные банды контрабандистов, контролировавших все торговые связи между Венецией и всей южной частью Италии. Святейшая Инквизиция не могла до них добраться и отправить на костёр, так как им покровительствовала Коммуна болонской аристократической Синьории, получавшая немалые проценты от их контрабандно-торговой деятельности. Во главе болонской аристократической Коммуны стоял граф Паоло Арвицца, человек высочайшего ума, образованный, с утончённым вкусом, корыстолюбивый и бесстрашный, не лишённый здорового юмора и благородства, которое каким-то невообразимым образом сочеталось с его беспринципностью. Одним своим видом граф наводил страх не только на членов аристократической Синьории, но и на всех, знавших его, контрабандистов и разбойников, попавших под его влияние.
Не отдыхая ни днём, ни ночью, меняя почтовых лошадей, сире Антонио торопился в Болонью, в замок палаццио Арвицца, некогда принадлежавший одному светскому вельможе по имени Козимо Торельо, умершего от эпидемии чумы; и ставшего впоследствии, не без участия сире Антонио, резиденцией разбойного графа Паоло Арвицца. Опередив кортеж Святых приставов, сопровождавших его сына в Венецию, на целые сутки, сире Антонио прибыл в Болонью глубокой ночью и, отыскав замок графа, постучал в его массивные дубовые ворота. Назвав своё имя стражнику, он попросил его немедленно доложить о нём его хозяину.
–– Граф знает обо мне! – повелительно заявил он берровьеру. – Скажи, что дело, по которому я прибыл, не терпит отлагательств до утра и сулит твоему хозяину солидное денежное вознаграждение! – увидев его нерешительность, он понял, что прислуге строжайше запрещено будить хозяина ночью. Протянув стражнику два флорина, сире Антонио добавил: – Один для вас, другой для камердинера… Через него попробуйте доложить графу о моём визите, а, когда вернётесь, я угощу вас ещё одним сольдо!.. – подкинул он в руке монету, чтобы берровьеру легче было справиться со своей нерешительностью.
Стражник, закрыв оконце в воротах, исчез. Спустя несколько минут он вновь появился и, открыв тяжёлую входную дверь в воротах, впустил сире Антонио во двор. Получив от него сольдо, он проводил его к парадному входу замка, перепоручив в руки упитанного, толстого камердинера.
–– Я доложил графу о вас, сире Антонио да Винчи, и он ожидает вас в гостиной, – склонился толстяк перед сире Антонио, протянув руку вперёд для «чаевых».
Усмехнувшись его жесту, флорентийский нотариус всё-таки вложил в его растопыренную пятерню флорин и затем направился за ним.
В огромной гостиной замка, украшенной картинами известных итальянских художников, персидскими коврами и резными позолоченными канделябрами, перед камином из дымчато-серого мрамора, развалившись в кожаном кресле, их ожидал граф Паоло Арвицца. В руках он держал шпагу, на острие которой был насажен кусок ветчины и которую он поджаривал на огне камина; рядом с ним на огромном дубовом столе великолепной резной работы стояли бутылка красного болонского вина и фрукты. Граф не позаботился одеться в верхнюю одежду и предстал глазам ночного визитёра в непривычном виде для гостеприимства: он сидел в ночной рубашке, заправленной в атласные дутые панталоны. На ступнях его ног красовались остроносые турецкие тапочки, на плечи был накинут расшитый узорами персидский халат. Чёрные, спутанные от сна волосы, беспорядочно спадали на плечи. Взгляд графа излучал сонливость, поэтому, когда в гостиной объявился камердинер и громко доложил о прибытии гостя, он даже не двинулся, чтобы хотя бы склонить голову для приветствия. Искоса и недовольно бросив надменный взгляд на сире Антонио, он жестом руки указал ему на кожаное кресло за дубовым резным столом.
–– Вы с дороги, сире Антонио, и наверняка проголодались, – негромко высказался он.– Прошу занять место за столом и отужинать со мной. Не взыщите, что я в таком виде и без церемоний, но вы знаете сейчас который час… Камердинер доложил, что у вас имеется ко мне неотложное и чрезвычайное дело, поэтому я считаю, что церемонии в этом случае неуместны – они только затянут время, отодвинут его решение и главное: помешают мне выспаться!
–– Вы абсолютно правы, ваша Светлость! – чуть склонил голову сире Антонио и, не жеманясь, занял предложенное место за столом.
Граф вынул из огня кусок ветчины и поднёс её к глазам. В свои сорок с небольшим лет он страдал близорукостью. Рассмотрев со всех сторон румяную обжаренную корочку, он удовлетворённо снял ветчину со шпаги на широкое золотое блюдо, и, взяв со стола нож и нарезав её тонкими ломтиками, налил вина в стеклянные венецианские бокалы на длинных ножках.
–– Прекрасная ночь, сире Антонио! – поднял граф бокал, улыбаясь вовсю ширь своих ослепительно белых, как у молодого юноши, зубов. – Она навевает мысли о будущем, не правда ли?
–– Совершенно с вами согласен!
–– Выпьем же, чтобы наше будущее правильным эхом отзывалось на наши мечты!
Их бокалы со звоном ударились. Положив в рот по дольке апельсина, граф Арвицца и сире Антонио взяли из золотого блюда по кусочку ароматной ветчины.
–– Ложась сегодня спать с возлюбленной… – начал, было, граф. – Я приоткрыл для себя…
–– У вас есть возлюбленная?! – удивлённо вскинул брови сире Антонио.
–– А-а! Так… – небрежно отмахнулся Арвицца. – Молодая бедная особа, контадина, не лишённая страстной прелести и ясного ума, затмевающая себе разум представлениями о том, как она будет выглядеть в золотой парче… Впрочем, в её юношеском возрасте все девушки, независимо от происхождения, мысленно примеряют на себе королевские платья!.. Не правда ли, сире Антонио?
–– Вы, как всегда, правы, ваша Светлость!
–– С недавних пор я задумался: кому оставить всё это… – откинувшись на высокую спинку кожаного кресла, жестом рук указал Арвицца на замок, – и пришёл к выводу: бедная молодая контадина куда лучше избалованных светских дам, мечтающих о любовниках и, подобно шлюхам, увеличивающих их количество, как сокровища золотой казны… Молодая контадина будет и мила, и преданна! Как вы думаете? – граф искоса бросил взгляд на нотариуса. – Насколько я знаю, сире Антонио, ваш сын Франческо тоже хотел жениться на девушке из бедного сословия… Что вы ему посоветовали?
Из груди сире Антонио вырвался тяжёлый вздох. Он с трудом проглотил кусок ветчины и, пряча глаза, беспокойно задёргал плечами.
–– Право, я даже не знаю, как и ответить вам, ваша Светлость, – с трудом подбирая слова, часто задышал он. – В моём случае, с сыном Франческо, дело обстоит куда сложнее, чем с вами…
–– Это почему же?
–– Потому что ему в наследство от отца не достанется графского титула…
–– Ах, вон вы куда клоните…
–– Конечно!.. – оправился от волнения сире Антонио. – У вас есть титул, и любая женщина или девушка, будь она нищенкой из бедного городского квартала, выйдя за вас замуж, разделит с вами это высокое аристократическое звание. Оно же перейдёт и вашим детям… Так что ваше будущее, граф, за которое вы только что выпили, более или менее ясно для вас, вашей избранницы и ваших будущих детей, которым вы собираетесь оставить в наследство своё великое достояние!.. Что же касается нравственного воспитания вашей возлюбленной, то она будет вам мила и преданна, я так думаю, до тех пор, пока вы будете ограждать её от светских балов и раутов. В противном случае… Не мне вам говорить, граф, о разлагающем воздействии аристократической Синьории на неискушённые и неокрепшие умы молодых особ в кругу высокопоставленных вельмож, которые, не в оскорбление им будет сказано, одержимые непомерной гордынею, с удовольствием совратят и Святого…
–– Всё верно! – усмехнулся Арвицца.
–– … А что касается моего сына Франческо, то, как вы, наверное, уже догадались, я отсоветовал ему жениться на бедной, к тому же безродной, девушке, – пылко продолжал сире Антонио. – Нищие возлюбленные моих сыновей не умножают достояния рода Винчей!.. К сожалению, мой сын Пьеро пошёл по стопам своего родного брата Франческо и тоже вздумал жениться на бедной контадине, чем, признаться, очень меня огорчил!.. Именно по этой причине, граф, я прибыл к вам столь поздней ночью и осмелился, оторвав от объятий возлюбленной, поднять с постели!
Орлиные брови графа удивлённо поползли на лоб. Он подлил себе в бокал ещё вина и, отпив, скривил губы.
–– Вы полагаете, сире Антонио, что я именно тот человек, кто способен разрешить ваше дело?
–– Да!.. Памятуя о той услуге, что я когда-то, оказав вам, помог вступить во владения этого великолепного замка, я и подумать не мог, что вы сможете отказать мне в столь малой безделице…
–– Ради малой безделицы не приходят в дом среди ночи и не отрывают его хозяина от объятий возлюбленной, – с недовольством заметил граф, прожигая взглядом сире Антонио. – Ваш намёк о моём незаконном вступлении во владение этого замка меня ничуть не пугает, ведь именно вы оформили эту незаконную сделку, а, следовательно, если вы предадите её огласке, то и себя раскроете как мошенника, тем самым поставив на своей репутации порядочного флорентийского нотариуса могильный крест!.. Не правда ли, очень занимателен ваш намёк о моей порочности? Как вы считаете, а, сире Антонио?!
Цвет лица у сире Антонио стал пепельно-серым. Он тужился, пыхтел, но не находил подходящих слов для ответа, ибо убедительный довод графа Арвицца железными клещами сдавил не только его мысли, но и горло. Видя его взволнованную одышку, граф подлил ему в бокал вина и предложил выпить.
–– Это вернёт вам спокойствие! – опять перешёл он к насмешливо надменной иронии. – О ясности вашего разума я уже не говорю… Моя убедительная логика – это не терпкое дурманящее рассудок вино, а чистая родниковая вода, которая, как я вижу, в достаточной мере промыла вам мозги! И впредь, я думаю, вы уже не будете посылать мне намёков о моей моральной нечистоплотности в отношении правовых законов, переступив которые с вашей помощью, я стал владельцем большого достояния?!
–– Простите, ваша Светлость, меня за необдуманный посыл… Вы, как всегда, правы: благодаря вам, мой разум ясен, как никогда, – склонил голову сире Антонио с покорностью ягнёнка, словно его шея была зажата в зубах матёрого волка. – И обещаю, что впредь больше не совершу ни одного действия, ставящего под угрозу наши давние дружеские взаимоотношения.
–– Я принял вас, сире Антонио, только потому, что мы оба с вами в какой-то мере разбойники и нуждаемся друг в друге, – продолжал граф уже с напускной насмешливостью. – Вы действительно когда-то оказали мне неоценимую услугу и вправе рассчитывать на ответную помощь, только говорить о ней надо прямо и без намёков… Я слушаю! – устало вздохнул он. – Выкладывайте: зачем вы ко мне пожаловали?
Глотнув вина и придя в себя, сире Антонио перевёл дух и успокоился. Теперь, размышляя о своём визите в этот замок, мысль о запугивании графа показалась ему и абсурдной, и смешной. Глядя на то, как Арвицца постукивает остриём шпаги по носку своего остроносого турецкого тапочка, сире Антонио вдруг осознал, что был на волоске от смерти. Запихнув от волнения в рот ещё ломтик ветчины и запив его вином, он поперхнулся и закашлялся.
–– Ваша Светлость! – застучал он ладонью себе в грудь, помогая ударами справиться с кашлем. – Мне действительно требуется от вас безделица, как бы это нелепо не выглядело с моих слов… Мой сын Пьеро решил жениться и…
–– …и вы приехали просить меня, чтобы я стал шафером на его свадьбе!.. Действительно, нелепая безделица!..
–– Боже упаси!.. – выпалил сире Антонио и тут же спохватился, увидев, как глаза графа выдались вперёд. – То есть я совсем не то хотел сказать, – опять разволновался он. – Я приехал просить вас, чтобы вы, благодаря своим связям и влиянию в некоторых кругах, помогли мне предотвратить эту свадьбу!..
–– Ах, вот как?!..
––Да!
–– А я так наивно размечтался, – развёл граф руками, изобразив на лице чуть ли не детскую обиду и, выпятив вперёд нижнюю губу, лилейно пробубнил. – От предвкушения быть свадебным шафером почувствовал в себе даже некоторую непорочность Пречистой Девы… – у сире Антонио от этих слов кусок ветчины застрял в горле, и он, перестав дышать, побагровел и уже не закашлялся, а закряхтел.
Не обращая на него внимания, граф невозмутимо продолжал.
–– А каким образом, позвольте узнать, я могу предотвратить свадьбу вашего сына?!
–– Мой сын с кортежем Святых приставов следует из Флоренции в Венецию по поручению Священной Канцелярии вести переговоры с командованием Османской флотилии о выдаче преступников, убивших священника!.. – оправляясь от волнения, стал развивать свою мысль сире Антонио. – И я бы очень хотел, чтобы эти переговоры обошлись без него, равно как и его свадьба!..
–– То есть?
–– То есть, по дороге в Венецию на кортеж Святых приставов, например, напал бы отряд контрабандистов или морских пиратов. И они, отбив моего сына от Священной стражи, спрятали бы его у себя ровно настолько, насколько это понадобится мне для разрешения всех тонкостей по окончательному предотвращению свадьбы и разрыву отношений между моим сыном и той юной особой, на которой он решил жениться!.. Вот и всё!
–– И всё?!
–– Да!
Граф откинулся на спинку кресла и о чём-то задумался. Сире Антонио не торопил его с ответом, занявшись полноценным утолением аппетита предложенными ему угощениями. Терпкое болонское вино приятно обжигало его изнутри, и, смакуя дурманящий напиток, он не сводил взгляда с сонливых глаз Паоло Арвицца. Наконец граф дёрнулся и посмотрел на жующего нотариуса.
–– Не хотелось бы мне, чтобы у меня был такой отец, как вы!.. – вымученно вздохнул он.
–– Каждый заботится о своём потомстве с вынужденными представлениями о том, как жить дальше… – бесстрастно парировал сире Антонио. – Мой предок, основатель рода Винчи, Гвидо ди сире Микеле да Винчи, ещё больше ста лет назад, в 1339 году, составил свод правил для своего фамильного родового потомства, охраняющих его от разорения и нищеты по сей день!.. Его два основных девиза – это умеренность и холодный расчёт, приводящие к процветанию!.. И мы, потомки Гвидо да Винчи, благодарны ему за ту предусмотрительность, которая сделала нас материально обеспеченными! И я ни при каких обстоятельствах не изменю своду установленных правил, созданных моим предком, – так поступали все в роду да Винчи!
–– Да-а!.. Нотариальный делопроизводитель сидит у вас в крови! – не удержался граф Арвицца от ироничной усмешки. – С ним вы рождаетесь и с ним вы умираете!.. Я уверен, что высокие божественные чувства, с их великой силой любви, когда им доводится встретить вас, цепенеют от встречи с вашим каменным сердцем!.. Впрочем, – отмахнулся граф, – для меня это лучше, ибо в отличие от человека чуткого, познавшего любовь, вы, сире Антонио, с вашей умеренностью и холодным расчётом более предсказуемы, а значит, и безопасны, несмотря на вашу похотливую натуру к запугиванию и интрижкам!.. Сколько вы, опираясь на вашу родовую врождённую умеренность и холодный расчёт, планируете заплатить за то, чтобы вашего сына на некоторое время упрятали от дневного света и посторонних глаз?.. Учтите, что при этом, возможно, придётся лишить жизней нескольких Святых приставов, имеющих авторитет весьма бесстрашных стражей, не способных сдаваться без боя! А так же примите во внимание, что и количество моих людей эти отчаянные вояки могут изрядно проредить…
–– Мною всё учтено, – со свойственной сире Антонио холодной лаконичностью ответил он. – У моего сына с собой имеется десять тысяч сирийских дукатов… Все они ваши!
У графа Арвицца лицо исказилось в недоумении.
–– А вы гораздо страшнее и непредсказуемы, чем я думал! – скрипя голосом, натужно прохрипел он. – И даже в этом случае вы не поступаетесь своей расчётливостью: прежде, чем завладеть десятью тысячами, я должен напасть на вашего сына и захватить его; при этом никто не даёт вам гарантии, что жизнь вашего сына останется неприкосновенной!
–– Что делать? – пожал плечами сире Антонио. – Для того чтобы привить моим сыновьям приверженность к своду родовых правил, составленных более ста лет назад нашим мудрым предком, я вынужден рисковать даже их собственными жизнями…
–– Странно видеть перед собой человека, душа и разум которого состоят из бухгалтерских векселей придворного казначея… Вы страшный человек, сире Антонио!
–– Не больше, чем вы, ваша Светлость, для своих головорезов с большой дороги! – с усмешкой резюмировал в ответ флорентийский нотариус.
Подняв бокалы, они со звоном ударились ими и залпом выпили их содержимое: кроваво-красное вино задуманного преступления! Негласный договор, на который так надеялся сире Антонио, был заключён. Оговорив с графом ещё некоторые детали содержания сына Пьеро у контрабандистов, он, не дожидаясь утра, попрощался с ним и покинул его замок…
**** **** ****
Кортеж Святых приставов во главе с Пьеро да Винчи, не доезжая города Болоньи, настиг флорентийский почтовый поезд, состоящий из трёх почтовых карет и полусотни королевских кондотьеров*, охранявших его от посягательств разбойников. Рядом с ними шли простые люди: торговцы, рыбаки, древоделы и те, кто просто путешествовал из города в город, чтобы навестить свою родню. Ради безопасности кортежа сире Пьеро тоже примкнул к почтовому поезду, полагая, что в случае нападения на них бандитов королевские кондотьеры непременно придут им на помощь; в свою очередь, он намеревался вступиться в защиту королевской почты, если участи нападения подвергнутся её почтовые дилижансы. Миновав Болонью и город Феррару, почтовый поезд и кортеж Святых приставов остановились на правом берегу реки По, на границе провинций –
* Кондотьеры – наёмники.
Романьи и Венеции у так называемых пограничных ворот – моста через реку По. На его концах как с одной, так и с другой стороны стояли пограничные заставы доганьеров, ютились гостиные и постоялые дворы для путников. Пройдя надлежащую в таких случаях пограничную проверку, оба кортежа: и почтовый, и приставов – заспешили к старинному каменному мосту, чтобы побыстрее перебраться на левый берег реки. Время близилось к вечеру, и они торопились устроиться на ночлег. Никому из кортежа приставов и почтальонов не хотелось ночевать в открытой местности, чтобы не навлечь на себя нападение разбойников, во множестве обитавших в этих краях. Кондотьерам королевского почтового поезда устроиться в гостином дворе удалось без труда: для них отводились заранее заготовленные места. А вот для кортежа Святых приставов свободных мест в гостином дворе не оказалось. Все комнаты, по выражению хозяина, к его большому удивлению, были заняты рыбаками с побережья Адриатики, которых в эту пору обычно бывает немного. Пришлось Пьеро и Святым приставам обустроиться на ночлег в постоялом дворе в ста шагах от гостиного и довольствоваться отсутствием удобств, затхлым запахом прелого сена и навоза, и матерной бранью пьяных путников, споривших о женских прелестях и политических дрязгах провинциальных верховных правителей.
Ужинали Святые приставы и сире Пьеро в таверне гостиничного двора. Там они обратили внимание на то, что разношёрстная рыбацкая публика, больше напоминавшая своим внешним видом морских пиратов, следила за ними с повышенным интересом. Они по очереди обхаживали Святых приставов, любезно предлагали им выпивку, ненавязчиво располагая к знакомству и, получив отказ, украдкой, не оставшейся не замеченной Пьеро и его окружением, докладывали обо всём высокому черноволосому синьору, по манере и одежде походившему на весьма высокого аристократического вельможу.
–– Похоже, что любезность этих морских бродяг грозит нам далеко не любезными последствиями, – мрачно заметил Пьеро, поглядывая из-под широкополых выступов берета на перешёптывания рыбаков с представительным синьором. – Они мало напоминают рыбаков…
–– И я того же мнения! – поддержал его сире Лучиано да Грези, старший страж Святых приставов, научившийся за свою долгую жизнь отличать простых граждан от разбойников. – Достаточно взглянуть на руки этих рыбаков, чтобы понять, что никогда в своей жизни они не вытягивали из моря сетей. К тому же от рыбаков пахнет рыбой, а от этих самозванцев несёт дорогим венецианским вином и дешёвыми благовониями трактирных шлюх, с которыми они проводят всё свободное время от грабежей и выпивок!..
И тут произошло событие, полностью подтвердившее его догадку. Один толстый, весьма неприятной наружности молодой рыбак, с расстёгнутой рубахой на жирном брюхе, подошёл к столику Святых приставов и бросился обнимать стражника по имени Николо да Пайя, крича ему в ухо:
–– Пьеро, дружище, как я рад нашей встрече!.. Наконец-то мы вновь увиделись!.. Сколько лет минуло, как судьба разбросала нас!..
Растерявшийся Николо да Пайя не сразу нашёл, что ответить.
–– Простите, но вы меня с кем-то спутали, – переборов растерянность, извинился он. – Меня зовут не Пьеро…
–– Как же не Пьеро?!.. – отпрянул от него толстяк, смерив его взглядом с головы до ног. – Я же вижу: Пьеро да Винчи!
–– Нет, вы ошиблись… сире Пьеро да Винчи вот, сидит, – не вдумываясь в то, что делает, простодушно показал страж на Пьеро.
И тут же голоса пьяных рыбаков в таверне стихли, и все их взгляды устремились на молодого флорентийского нотариуса, от которых Святым приставам, да и самому Пьеро стало не по себе.
–– Нет, это не тот… – заплетающимся языком пробубнил толстяк. – Я ищу Пьеро да Винчи, балагура и гуляку, а этот какой-то прилизанный пучок писчих перьев… Кажется, я опять хлебнул лишнего… – и, развернувшись, он заковылял вихляющейся походкой к выходу из таверны.
Вслед за ним, один за другим, в течение нескольких минут таверну покинули и все остальные рыбаки. Оставшись в одиночестве, Святые приставы сразу озадачились вопросом: «Что всё это значит?»
–– Кроме моего отца, нас, Святого отца фра Марко Черризи и моей возлюбленной, о цели нашей поездки никто не знает! – развёл руками Пьеро, поражаясь происшедшему. – И я ума не приложу, что бы всё это значило!..
Ещё немного поразмышляв, но так и не найдя для себя убедительного ответа, Пьеро да Винчи отправил на постоялый двор приставов, а сам направился к управляющему бригадиру флорентийского почтового поезда. Он, как добросовестный и исполнительный ученик своего отца, решил последовать его совету: «страховаться, когда чувствуешь опасность», поэтому, поднявшись в номер королевского почтового бригадира, сдал ему под роспись все десять тысяч сирийских дукатов, предназначенных к уплате выкупа для возвращения убийц викария Священной Канцелярии. И сделал он это вовремя. Получив от бригадира расписку и покинув гостиный двор, Пьеро ещё издали понял, что на постоялом дворе творится что-то неладное… Оттуда доносились крики чем-то напуганных людей, женские визги, грубая мужская ругань, звон скрещиваемых мечей и рапир, нечастые выстрелы пистолей и мушкетов. Среди всего этого шума, как ему показалось, он чётко услышал голос старшего стража Святых приставов, сире Лучиано да Грези, командовавшего своими воинами.
Пьеро немедленно побежал туда на выручку приставов. Вбежав на постоялый двор, он увидел страшную картину: всюду, вперемешку с соломой и навозом, корчились окровавленные люди; их добивали и грабили вооружённые до зубов те, кто ранее представлял собой рыбаков с Адриатического побережья. Теперь для него со всей очевидностью стало ясно, что это самые настоящие пираты. Святые приставы бились с ними с животной отчаянностью, но морских разбойников было слишком много, и приставы, один за другим, поражённые насмерть, падали к их ногам. Выхватив из ножен рапиру, Пьеро, не задумываясь, бросился в гущу пиратов и сразу сразил наповал трёх весьма внушительных головорезов, успевших выкрикнуть: «Вот он!..» Четвёртого и пятого пирата он серьёзно ранил, потом упал сам, сражённый ударом длинного пастушьего хлыста, которым кто-то из разбойников с оттяжкой ударил его сзади под колени, повредив ему в этих местах сухожилия. От жгучей боли в ногах Пьеро завертелся волчком, всё ещё пытаясь подняться и сражаться с набросившимся на него огромным количеством пиратов, но следующий удар хлыста выбил у него из рук рапиру, и он стал лёгкой добычей для морских разбойников. Они, навалившись на него, буквально вдавили его в землю и скрутили ему руки за спиной, в рот воткнули кляп, на глаза надели чёрную повязку, руки, и ноги крепко связали и, подхватив на руки, куда-то понесли. Через несколько минут Пьеро почувствовал, что находится в лодке. Куда и зачем его везли, он не знал. В голове витала только одна мысль, что его хотят продать в рабство на османские барки. Он мысленно прощался со всеми, кого знал и кого любил, а перед глазами у него стоял нежный и милый образ улыбавшейся ему Катарины…
Г Л А В А 6.
Сире Антонио да Винчи ожидал вестей от графа Паоло Арвицца в окрестностях Болоньи, в небольшой деревушке Чени, у знакомого винодела по имени Ареста Капорро. После похищения Пьеро граф Арвицца, пренебрегая осторожностью и аристократическими уставами, самолично приехал к виноделу, чтобы засвидетельствовать своё «почтение» старому флорентийскому нотариусу и с порога чуть не убил его увесистым ударом в зубы. Собрав на себя все столы, комоды и посудные полки в доме винодела, сире Антонио, впав от удара в глубокий обморок, ненадолго прилёг под ними отдохнуть, а когда пришёл в себя, то перед глазами увидел расписку о десяти тысячах сирийских дукатов, переданных королевскому почтовому бригадиру его сыном Пьеро.
–– Вот это твои десять тысяч?! – свирепо сверкая от ярости глазами, граф тряс у него перед носом распиской. – Да твой сынок пяти моих людей стоит!.. Он один насмерть уложил троих, а двух сделал калеками!.. И ты меня даже не предупредил о том, что он так мастерски владеет оружием!.. Святые приставы тоже не подарок – на каждого по два моих человека пришлось!.. И за всё за это – вот эта грошовая расписка?!.. Да в своём ли ты уме, нотариус? Ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?!
Старый флорентийский нотариус от страха чуть не испустил дух. Ещё не совсем прийдя в себя от удара, он, ничего не понимая, пялился глазами в трясущийся перед ним листок бумаги и постепенно соображал, что произошло.
–– Ваша Светлость, будьте так любезны объяснить, что же всё-таки случилось? – вытирая с трясущихся губ кровь, пролепетал он. – Но только прошу не освещать рассказа вашими увесистыми кулаками по моей макушке, иначе я тогда вообще ничего не пойму, перестану соображать и не смогу дать вам исчерпывающего ответа… О-о, как гудит в голове!.. Я так понимаю, ваша Светлость, правда, с трудом из-за звона в извилинах, что денег при моём сыне не оказалось, а нашли вы у него вот эту расписочку?
–– Вы правильно понимаете, старый прохвост! – прорычал ему в лицо граф Арвицца. – Эту вот самую расписочку мы извлекли у него из карманов, когда обыскали всех убитых Святых приставов и весь их скарб на постоялом дворе!..
Сире Антонио увидел в углу расписки гербовую печать королевского почтового бригадира, и у него из груди вырвался вздох облегчения. Взяв расписку из рук графа, он пробежал по ней глазами, и ему стало всё понятно.
–– Учтите! – рычал ему в лицо граф Арвицца, пока он читал текст расписки. – Мои люди и я даём вам неделю, чтобы деньги были у нас. В противном случае мы вашего сына продадим арабским работорговцам, а те, в свою очередь, перепродадут его османам, которые, как вы знаете, с таких как он, сдирают шкуру!
–– Надеюсь, вы сейчас не причинили ему никакого вреда?
–– Совсем немного в сравнении с тем, что он сделал с моими людьми!
–– Что это значит? – напрягся сире Антонио.
–– Но-но, не сверкай глазами! – свирепым взглядом утихомирил его пыл граф. – Это значит, что ты, старый прохвост, должен благодарить моих людей, что они вообще его не убили!.. Тебе надо было предупредить меня о том, что он у тебя такой мастерский воин…
–– Что вы с ним сделали? – упавшим голосом переспросил его сире Антонио.
–– Один из моих головорезов ему пастушьим бичом сухожилия под коленями повредил… Ничего страшного, ноги заживут! Самое большее от этого – останется хромым, только и всего…
И слова графа оказались пророческими. Ноги у Пьеро зажили, но всю оставшуюся жизнь они у него болели, и во время ненастной погоды он прихрамывал.
Выбравшись из-под обломков мебели и поднявшись с пола, сире Антонио извинился перед хозяином дома сире Ареста Капорро за причинённый ущерб, выплатил ему из своего кошелька тридцать флоринов и попросил принести чернильницу, перо и бумагу. Через минуту, коверкая собственный почерк, он уже писал письмо самому себе от имени морских пиратов о денежном выкупе сына Пьеро из пиратского плена. Закончив письмо и приложив к нему расписку королевского почтового бригадира, сире Антонио устало обратился к графу:
–– Случилось недоразумение, ваша Светлость. Деньги я постараюсь доставить к завтрашнему вечеру в ваш замок… Надеюсь, что дальнейший наш уговор останется в силе?
–– Если вы всё сделаете так, как говорите, сире Антонио, то – да!
Они пожали друг другу руки и расстались. Граф Арвицца поехал в Болонью в свой замок, сире Антонио в Венецию в почтовое отделение флорентийской королевской почты. Отыскав там почтового бригадира, который, надо сказать, в лицо знал старого флорентийского нотариуса и знал, что случилось с его сыном на постоялом дворе, он вернул ему расписку и, получив сполна все десять тысяч дукатов, уехал обратно в Болонью, в замок графа Арвицца. Рассчитавшись с графом, сире Антонио пообещал ему, что если Пьеро будет содержаться в хороших условиях, то он дополнительно выплатит ему ещё две тысячи флоринов. С тем флорентийский нотариус отбыл из Болоньи во Флоренцию. Приехав в свой дом, он ни словом не обмолвился с Катариной о том, что Пьеро по дороге в Венецию попал к пиратам, и, как ни в чём не бывало, стал готовиться к их предстоящей свадьбе…
**** **** ****
Прошло три недели. Свадьба была назначена на воскресенье, 9-го сентября. Катарина не находила себе места, до венчания оставались считанные дни, а от Пьеро не приходило никаких вестей. Вместе с ней участливо сопереживал и сире Антонио, убеждавший её, что его сын непременно прибудет ко дню свадьбы и приглашённых гостей не придётся разочаровывать переносом торжественного дня на более позднее время. Однако за день до свадьбы, когда прибыли все приглашённые, он вышел к гостям и, демонстрируя письмо, – собственноручно написанное им самому себе от имени морских пиратов, – слёзно объявил, что накануне ночью к нему прибыл от разбойников гонец с известием, что его сын Пьеро содержится у них в плену, и что они требуют за него огромный денежный выкуп.
–– Если деньги не будут им доставлены в срок, – трагически подытожил сире Антонио, – то они его убьют!..
Эти слова так ударили по сердцу Катарины, что молодая девушка лишилась чувств. Её перенесли из гостиной в верхние покои дома и долго приводили в себя. Тётушка Туцци и маленький Галеотто не отходили от неё ни на шаг. В особенности самым чутким из всех, кто пытался успокоить Катарину, был Галеотто. Он гладил её по голове и приговаривал:
–– Катарина, не плачьте… Сире Пьеро вас очень любит! У него глаза добрые, как у тётушки Туцци! Он обязательно вернётся к вам!.. А когда у вас родится сыночек или дочка, я буду для них хорошим братиком, и тоже буду очень любить их… Моего брата Луиджи забрали от меня, и без братика мне никак нельзя!.. Вот увидите: он будет похож на сире Пьеро, вы будете этому очень рады и будете очень его любить!.. Не плачьте только… Очень прошу вас!
Катарина обняла Галеотто, рыдания её прекратились, но слёзы ещё продолжали серебристыми нитями стекать из её глаз. Сире Антонио убивался не меньше её на виду у гостей. Сдержанными рыдания были только у его жены, моны Лючии, знавшей о коварной интриге мужа. Приглашённые гости изъявили желание помочь им деньгами для выкупа Пьеро из пиратской неволи и сразу же собрали весьма внушительную сумму в двенадцать тысяч флоринов. Заполучив их, сире Антонио тут же откланялся, выразив причину, что он немедленно отправится на Адриатическое побережье и займётся освобождением Пьеро из пиратского плена. Снарядив экипаж, он отправился во Флоренцию. Его путь лежал прямиком в Коммуну флорентийской аристократической Синьории. По дороге он вписал во второе рекомендательное письмо, полученное от блюстителя Священной Канцелярии, Святого отца фра Марко Черризи, имя мадонны Альбьере да сире Джованни Амадори. Именно к ней сейчас торопился старый флорентийский нотариус. Въехав в музейные Медичейские сады Сан-Марко, где обычно в кругу аристократических дамиджелл проводила свой досуг мадонна Альбьере, сире Антонио разыскал её и, поцеловав ей руку, вкрадчивым голосом, не разгибая спины, поведал, что у него к ней имеется весьма важное до чрезвычайности деликатное дело, сулящее выгоду им обоим.