5 Четверг, 3 мая, 10:26
Вика поразило, что за таким заурядным фасадом, в ряду одинаковых безымянных строений, мог скрываться роскошный светлый интерьер, необычайно просторный и обставленный с большим вкусом. Изобилие хромировки, алебастра и эбена. На глазок площадь помещения была никак не меньше шестидесяти пяти квадратных метров.
Пройдя через фитнес-зал – беговая дорожка, скамейка для силовых упражнений, велотренажер, – Вик почувствовал сильный резкий запах и остановился. Пожалуй, пора надеть маску. Он ни разу не ощущал, как пахнет смерть, но инстинкт подсказывал, что именно так и пахнет: от нее несет гнилью, как от мяса, оставленного на жаре.
Перед тем как войти в спальню, Вик потер виски и набрал в грудь побольше воздуха. Он сгорал от возбуждения и умирал от страха, как перед партией в шахматы. Сейчас он будет осматривать первое в жизни место преступления. На ум пришел Брэд Питт в фильме «Семь». Ему точно так же хотелось справиться, несмотря на неопытность.
На месте преступления картинки быстро сменяли друг друга. Вот устроился перед ноутбуком лейтенант Ван. Слева от него склонились над своим оборудованием техники. В глубине комнаты справа – матрас, заляпанный кровью, и окровавленные простыни в пластиковых пакетах. Над кроватью постер с нагой женской фигурой, и на нем мелом написано: «78/100». А на полу – куклы, то ли просто сваленные в кучку, то ли обнявшиеся. Среди них попадались куклы-взрослые, они, словно матери, оберегали своих кукольных детей. В их стеклянных глазах в свете ярких прожекторов плясали синие, зеленые и карие огоньки. У Вика возникло странное впечатление, что каучуковые создания вот-вот закричат.
Сзади, оторвав его от этих мыслей, прозвучал голос:
– Впечатляет, правда? И ведь они не как попало брошены. Этот мерзавец явно не торопился, раскладывал их именно так, а не иначе.
Это сказал Мо Ван, китаец, полцентнера мускулов, рост метр пятьдесят семь, черные, как битум, волосы. Выглядел он лет на тридцать, хотя ему уже перевалило за сорок пять. Он поднял с пола одну из кукол и чуть наклонил, чтобы она закрыла глаза.
Оба полицейских не стали здороваться за руку.
– Странно, – произнес Ван, словно говоря сам с собой. – У нас в Китае у большинства кукол нет век. А если и есть, то без ресниц. Никогда не знал почему.
– А вот волосы, наоборот, очень длинные, черные, как у тебя. У моей жены есть такая кукла, она ей досталась еще от бабушки.
Лицо Вана помрачнело. Маску он надевать не стал и махнул рукой Вику, чтобы тот подошел.
– А вот эту ты видел?
Он указал на куклу-голыша с изуродованным тельцем, раздутыми ручками и ножками и рябым личиком. Одна нога у нее была короче другой, а левое предплечье явно кто-то отрубил.
– Он специально расплавлял каучук, чтобы добиться таких деформаций. Возможно, пустил в ход горелку. Вытянул затылок и правую ногу, а на лице, особенно справа, насажал бугорков. И еще точным ударом отрубил левое предплечье. Кукол восемнадцать, и только одна эта так изуродована.
Глядя на застывших кукольных мамочек и хрупких кукольных детишек, Вик подумал о Селине, о ее животе. Не просматривается носовая кость. Гудящее эхо наследственных заболеваний. Он обернулся к выходу:
– Не понимаю, как ты можешь выносить этот запах. Или ты хочешь сказать, что и к этому постепенно привыкают?
Лейтенант Ван выпрямился и почесал губу. Ноготь у него на левом мизинце выдавался сантиметра на два и прорвал латексную перчатку.
– Мой отец работал в дешевом ресторанчике под названием «Мой Пхуон». Уверяю тебя, по сравнению с вонью у них на кухне здесь просто розы благоухают.
– Вот поэтому я никогда не поеду в Китай.
– Ресторан и теперь открыт. Авеню д’Иври, в Тринадцатом округе.
Вику вдруг стало жарко и очень захотелось пить.
– Я мельком взглянул на труп, – сказал он, облизав губы под маской. – Лица не видел, только тело. Я в этом не особенно разбираюсь, но мне показалось, что оно не разложилось.
– И не должно было. В первом приближении смерть произошла нынче ночью.
– Но тогда откуда эта вонь?
– Про вонь ничего не известно. Как и про этих кукол… Никто ничего не знает. Зачем они здесь? Почему их восемнадцать? Почему тут и пупсы, и куклы-взрослые? И почему одна так изуродована? Не нравится мне все это. Убийца, у которого вместо мозгов черт знает что, – дурной признак.
Вик тоже выпрямился. Его одолевала небольшая слабость, но тошноты не было. Он посмотрел на запачканную кровать, где капли крови уже обрели оттенок тутовых ягод. В конечном счете он был доволен, что опоздал, и теперь испытывал постыдную радость, что избежал самого худшего. Отсутствие тела обезличивало всю сцену.
Обернувшись к Вану, он указал пальцем на костыль в углу:
– Это ее костыль? У нее что, нога была сломана?
– Вскрытие покажет. Самое занятное то, что на костыле отпечатки трех или четырех разных людей.
– А маленькие лужицы воды на каменном полу? Я один такой след видел, когда входил в комнату.
– Значит, ты считаешь…
– Про это тоже ничего не известно?
– Верно. Ты все на лету схватываешь. Просто невероятно.
Вик набрал воздуха в легкие и ринулся в бой:
– Расскажи-ка мне все, что ты увидел, когда вошел. В деталях.
Мо Ван отпустил техников, работавших в спальне.
– Я не знаю, зачем они подключили тебя к этому делу. Пользы тебе с этого не будет.
– Почему?
– Тебе преподнесли отравленный подарочек. Ты очень молод, гладко выбрит, ты женат. Жене твоей это вряд ли понравится.
– Это касается только меня.
– Ты еще зеленый новичок, парень. Японцы в школах сумо с детства бьют учеников палкой по башке, чтобы они совершенствовались и делали успехи. И знаешь, большинство бросают заниматься, едва начав.
Натянув латексную перчатку, Вик направился к выключателю и попытался включить свет.
– А жизнь вообще – сплошное битье палкой по башке, – отозвался он. – Но я умею держать удар.
– У тебя была сладкая жизнь, по-французски сладкая, у тебя были деньги, был дом, куда ты возвращался. О каких ударах ты говоришь? – Он пожал плечами и продолжил: – Не возись со светом, света нет. Его не было, уже когда мы приехали. В этой хибаре не осталось ни одного целого предохранителя. И не говори, что это странно, без тебя знаю.
Ван подошел к луже крови и указал на постер: на нем в солнечных лучах нежилась на белом песке женщина.
– Это жертва. Аннабель Леруа.
– Вот черт…
– Да уж… Бывшая порнозвезда, которая стала независимой путаной класса люкс. Когда я говорю «бывшая», это значит, что ей было двадцать шесть лет, а когда я говорю «класса люкс», то это действительно люкс. Добыча для жирных рыб: администрация президента, бизнесмены, адвокаты.
Он выдержал многозначительную паузу.
Вик разглядывал силиконовые губы и искусственный ультрафиолетовый загар на глянцевой бумаге постера.
– Ох ты черт, ну и бомбочка!
– И теперь она взорвалась. Ее, с раздвинутыми ногами, привязали к кровати.
– Головой вверх? Глаза были завязаны или нет? Она была голая?
– Да, нет, да. Не строй из себя профайлера, парень, ты довольно быстро поймешь: ничего не бывает просто так. Но я тебе не учитель. Ты только что из школы, у тебя еще голод до дел, и это нормально. Но это быстро пройдет. Может, уже завтра ты предпочтешь остаться дома.
Ван похрустел суставами пальцев. Эту процедуру он регулярно проделывал по нескольку раз на дню.
– Судмедэксперт насчитал больше ста иголок, повсюду воткнутых в тело: в лоб, в скулы, в плечи, в грудь, в ноги.
Вик поежился:
– Акупунктура? Игры садомазо?
– Просто бойня. Иначе бывает редко. Убийца отрезал ей последние фаланги пальцев, вырезал язык и губы. Она была голая, но он обернул ей бедра простыней: вроде бы одел и срам прикрыл. А вот челюсти были раздвинуты такой заржавевшей штуковиной, наподобие… Ну как ее… Черт, как она называется?
Вик, застыв на месте, глядел на матрас. Жестокие слова Вана стучали у него в мозгу.
– Эй, лейтенант, как она называется?
– Расширитель челюстей?
– Вот-вот, расширитель. По виду многочисленных резаных ран и по тому, что жертва сильно потела, Демектен полагает, что пытка продолжалась немалое время.
– Демектен?
– Это судмедэксперт.
До Вика с большим опозданием дошел конец фразы: «немалое время». Совсем как в фильмах или романах. Какой преступник задержится на месте преступления, кроме отъявленного садиста?
Он попытался размышлять по правилам. «Никаких эмоций», объясняли им в курсе психологии. Как будто можно контролировать свое нутро.
– Сексуальные услуги?
– Нет, и это тоже нет. Тут что-то другое. У нее в правой руке был зажат обрывок какой-то странной кожи… похожий на шкурку змеи.
Не прерывая объяснений, он указал носком ботинка место возле кровати:
– А вот эти три вмятины, расположенные треугольником, тебе ни о чем не говорят?
Вик присел на корточки:
– Похоже на следы от штатива, от треноги.
– Вот-вот. Возможно, преступление фотографировали.
– Неправда, не может быть.
Мо Ван подошел к выдвижным ящикам:
– По предварительным данным, Леруа сняла это помещение всего два месяца назад. У нее обнаружили счета из агентства по найму помещений, и первый датирован мартом.
Вик стащил с себя маску: в ней стало душно. Потом взглянул на стену за кроватью:
– Тут на постере написано: «78/100». Что думаешь по этому поводу? Семьдесят восемь из ста? Семьдесят восемь процентов? Семьдесят восемь сантиметров?
Он ближе подошел к постеру. Четкий, уверенный почерк не выдавал ни страха, ни паники, ни гнева.
– Пока рано говорить. Может, какая-нибудь пометка? Лично я дал бы сто из ста. Такие грудастые блондинки в моем вкусе. Но проблема в том, что концы с концами не сходятся в другом плане.
– Он оставил мел?
– Мел упал на пол, раскололся, и кусочек закатился под шкаф. Похоже, тут он и лопухнулся, потому что на кусочке остались фрагментарные отпечатки. Правда, вряд ли из них что удастся вытянуть для картотеки, но посмотрим… И вообще, отстань со своими вопросами, я уже ими сыт по горло.
В группе у Вана была репутация сангвиника. Как только они с Виком оказались рядом – не по своей воле, просто у них был один рабочий кабинет, – Вик сразу подумал о Селине, с ее вьетнамскими корнями. А когда он показал китайцу фото жены, тот резко сменил тон.
– Ладно, поехали, – приказал Ван. – Нам предстоит Панама[9], вольный край наслаждений.
– Чтобы допросить ее… любовницу, ты так сказал?
– Жюльетта Понселе. Она подвизается в порно.
– Актриса?
– Это как посмотреть. Подожди-ка… Вот, пара минут фильма.
Вик подошел к ноутбуку.
– Мы порылись в бумагах, – объяснил Ван. – Эта Жюльетта Понселе уже наверняка получила сообщение и теперь намылится переезжать.
Он включил видео, которое сразу потрясло Вика.
– Вот мерзость, да выключи ты это!
– Что, грязная штука? Одного не пойму: как такая красотка, как Леруа, могла знаться с этой бабищей?
Ван выключил ноутбук и показал Вику записную книжку:
– Похоже, у нашей шлюхи высокого полета имелся еженедельник, куда она записывала адреса всех клиентов.
– Если убийца его не прихватил с собой, значит он не был клиентом.
– Посмотрим. Или он просто умный человек. Такое редко, но бывает. И он оставил еженедельник на месте, чтобы отвести от себя подозрения.
– А как он вошел?
Ван грозно нахмурился. Вик поднял руки вверх:
– Ладно, не буду. Думаю, он взломал дверь. Я видел, когда заходил.
– Вот видишь, когда ты начинаешь думать… А надо всякий раз подумать, прежде чем что-то брякнуть. Ладно, пошли отсюда. Я сегодня без машины, едем на твоей.
– Я бы с радостью, да она без мигалки.
– Черт возьми, парень, я вижу, мы с тобой не договоримся.
Вик окликнул его:
– Эй, Мо!
– Чего тебе еще?
– Спасибо, что не назвал меня V8! После двадцати дней мне даже просто «парень» как маслом по сердцу.
Ван так резко обернулся, что у него хрустнула шея:
– У меня на весь Париж всего один кореш, да и тот карликовый сомик.
Вик ускорил шаг, чтобы поравняться с ним.
– Мне никто не помогал, не было у меня никакого блата.
– И тебя приняли с первого захода? Это что, прикол такой?
– Я показал лучший результат по психологии.
– Ах, по психологии… Ну и шел бы в психологи. Зато, кажется, в стрельбе и в рукопашном ты провалился с треском.
– Быстро же разносятся слухи.
– Знаешь, на одной психологии далеко не уедешь. А вот если у тебя предок сидит в Межрегиональном управлении судебной полиции, тогда…
– Я уже сказал, не было никакого блата.
Ван махнул рукой:
– У меня тоже. Тебе не нравится прозвище V8. А меня целых три года называли Мо Вьетнамец.
– Полиция и деликатность действительно вещи разные. Но ты ведь китаец?
– Китаец, кореец, японец… Для них все едино.
Перед тем как они залезли в «пежо», Вик хотел положить руку коллеге на плечо, но тот прожег его таким взглядом, что руку пришлось убрать.
– И последнее… Что ты почувствовал, когда входил сегодня утром в ту комнату?
– А тебе зачем?
– А я хочу знать… каким я буду через несколько лет. Отец мне дома ничего такого не рассказывал. И тот образ сыщика, что он создал у меня в голове, наверное, никогда не существовал.
– Ты что, только сейчас это понял?
– Можно сказать, что так. Так что насчет твоих ощущений?
Устроившись на сиденье, Ван провел пальцем по длинной трещине на ветровом стекле.
– А никаких ощущений. Абсолютно никаких. Вроде бы для меня это ненормально. Вроде бы я парень общительный и всегда готов позубоскалить… А тут…
Он вытащил из кармана пачку сигарет и сказал:
– Я заметил, ты все время таскаешь в кармане коробок спичек. Старая привычка, что-то вроде соски или леденца от рака?
Вик вытащил и открыл старый коробок:
– Тут две спички. Одну я зажег, когда выкурил последнюю сигарету в день свадьбы.
– А другая?
– Другая целая и много что означает. Если мне когда-нибудь захочется закурить, я открою коробок, чиркну спичкой, и тогда ко мне придет осознание серьезности этого поступка.
Ван нажал на колесико зажигалки.
– А твой старик курит?
– Смолит целыми днями.
– Все мы смолим. Это отбивает желание без конца до крови оттирать руки. И если отец ничего тебе не рассказывал, так это для твоего же блага. Чтобы ты поверил, какая у нас замечательная работа.