Быстрая, как олень. Тихая, словно тень. Страх режет глубже меча. Гибкая, как змея. Тихая, как вода. Страх режет глубже меча. Сильная, как медведь. Свирепая, как росомаха. Страх режет глубже меча. Человек, который боится, уже погиб. Страх режет глубже меча. Страх режет глубже меча. Страх режет глубже меча"
(с) Сирио Форель
Они стояли на четвереньках, пошатываясь и устремив взгляды на ритуальный огонь, постепенно разгорающийся в ледяной тьме. Тоненькие блики пламени выскальзывали из темноты, прорезали ее паутинками, плевались мелкими искрами, летящими в сугробы, пока не заполыхали и не облизали черный воздух длинными оранжевыми языками, освещая все вокруг, освещая звероподобные лица с черными и белыми полосами от лба до подбородка, от глаз до ушей. Из-за полос не видно ртов и носов, не видно глаз.
– Мгммммммм…мгммммм…мгмммм. Овау ова. Овау Ова. – заскандировали зверо-люди. Баорды, как называли их в Лассаре и Валласе. Баорды, пожирающие человеческую плоть и пресмыкающиеся перед слугами саананскими. За что и были избраны его рабами. Баорды, вырастившие диких псов, которые сейчас поджали хвосты и не смели подойти к огню.
Посередине пламени разогнулась черная тень, укутанная в просаленные меха, переливающиеся от бликов костра. Тень взметнула руки вверх, удерживая на них голого, розового младенца. Псы оскалились, зарычали и дернулись назад, не сводя глаз с орущего лысого комка.
– Вот он! Детеныш тьмы и света! Сам пришел в наши руки!
– Съесть..овау ова. Съесть. Овау ова.
– Голод!
– Мы голодные!
– Овау…овау послал еду!
Сивар обернулась, и ее жуткие белесые глаза засветились в темноте лунным блеском.
– Это не едаааа, – растягивая слова и раскачивая ребенка над пламенем, – это нааашшш талисмаааан. Овау ова посссслал талисссман для Сивар…. а Сивар принесла талисман вам.
Один из баордов приблизился к огню, обнюхивая малыша.
– Это…это не человек.
– Неееет… не человек.
– Маленький Гайлааар… они унюхают его и убьют всех нас.
– Не унюхают… Сивар знает, что делать. Сивар спасет баордов, когда настанет вечная ночь.
Подняла младенца еще выше.
– Он будет баордом, как и мы. Овау ова прими. Овау ова спрячь от глаз. Овау ова сохрани. Овау ова нареки.
Посмотрела на двух женщин, склонивших головы, спрятанные под платками и меховыми шапками, с которых свисают тонкие крысиные хвосты. Одна из них протянула свои руки-крючья к ребенку и взяла его на руки, а вторая накалила над огнем тонкую длинную иглу, проткнула сморщенный палец Сивар, потом пятку младенца и сдавила друг с другом. Тьму пронизал громкий крик ребенка.
Позже, в норе, где под стенами в глиняных горшках чадили свечи, сделанные из медвежьего сала, смердящие так, что у человека заслизились бы глаза, Сивар расстелила на полу, покрытом шкурами, свой шерстяной платок и уложила на него младенца. Она склонилась над ним так, что седые космы упали на крошечное личико, и открыла висящий на груди сосуд из слюды, принесенной древними предками с паучьей горы. Капнула с ногтя ярко-фиолетовой жидкостью малышу на губы. Капля въелась под кожу и разошлась сеткой, выделяя каждый сосуд фиолетовым цветом. Тело мальчика судорожно задергалось.
– Паутина смерти. Смешение крови. Яд жахада. Всегда в тебе будет капля баордской крови, и не поднимется меч твой супротив народа твоего. Если выживешь до утра.
Впервые ее голос не дребезжал и не тянул букву «с», а белесая пленка слезла с радужки, обнажая ярко-голубой цвет. Сморщенная рука тронула щечки малыша, плечи и живот. Старуха вышла из норы и завалила вход досками.
– Не подходить до рассвета.
– Сколько… их осталось?
Спросила у нее одна из женщин, глядя исподлобья. Из-за черно-белого окраса ее глаза казались двумя дырами.
– Немного. Скоро настанет вечная ночь.
Повела носом, подняла руки вверх.
– Чую запах мертвечины… чую запах смерти. Она уже близко.
Баордки переглянулись и, опустившись на четвереньки, бросились врассыпную в сторону леса, а старая мадорка направилась к серебряному озеру, отражающему тонкую полоску месяца. Тронула клюкой воду, вызывая рябь зыбкую, заставляя ее дребезжать, а вместе с ней и месяц.
– Исчезнет Солнце и Луна… на землю ступит злая Тьма. Слышны вдали ее шаги… чу… крадется смерть из темноты.
Подняла голову и посмотрела на небо. Лицо не страшное, не облезлое, покрытое морщинами. Оно моложе и глаже, как и волосы, которые вместо белого приобретают лунный оттенок. Стояла Сивар до самого рассвета, глядя на всполохи разноцветных оттенков, глядя, как тает месяц в воде.
К норе вернулась не спеша, доски отодвинула и подкралась к младенцу, растопырив пальцы, согнувшись и принюхиваясь к воздуху. Ребенок лежал неподвижно, глядя вверх широко распахнутыми глазами. Баордка нахмурила косматые брови и резко наклонилась над малышом, его глаза тут же вспыхнули зеленым свечением, которое сменилось на желтое и сразу же на тусклое белое, ребенок протянул к мадорке руки, пытаясь схватить ее за волосы.
– Свершилось! Диерон Орео тебе имя. Волк-паук. Приемный сын Сивар.
Баордка хохотала, прыгала, приплясывала вокруг малыша, трясла руками и пела победную песню. Затем она долго обмазывала малыша жиром, рисовала на его ручках и ножках пентаграммы и скандировала «овоу ова тебе хвала»
– Звезда Саанана да прибудет с тобой. Сын Тьмы и Луны. Когда он найдет тебя… то не сможет причинить вред тем, кто тебя спас. А старая Сивар позаботится о тебе, и твоя первая Луна не убьет тебя… если яд жахадов не убил.