Как людей меняет служба, об этом много сказано, но бравада, кичливость, у Алика с которым Сергей, наш герой, заселился после армии, превышал все пределы.
Нынче Сергей сказал бы об Алике, что это нарциссическая личность. Потому что вечно показывать как он умеет сокращать грудную мышцу, это было для Сергея немного странно. Еще понятно, когда на кухне перед соседками-студентками, якобы изображая биение сердца.
Конечно, тогда была эпоха культуристов, но мышцы Алика были не настолько рельефными, чтобы поражать воображение. Ну да, рост под метр девяносто, но сказать, что был большой объем, было бы преувеличением. Может это хвастливость была связана с тем, что он был родом из Чебоксар? Потом после окончания он стал то ли гомеопатом, то ли АПИ- терапевтом, тот еще был ловелас.
Алик был, несомненно, любопытным экземпляром, беззастенчиво хвастался, как служил в Москве, какие были у них делишки, как будто бы его слушатели не знали каково было служить в 80-х.
Другим соседом оказался Филат, это был типичный удмурд, смуглый, небольшого росточка, очень импульсивный, но отходчивый. Он пропадал ночами у памятника Дзержинскому, где собирались адепты «Союз демократической молодежи», ходили слухи, что они контактируют с экстремистами из «Серых волков», но Филат совершенно точно не стал бы ни кого убивать.
Однако, судьба распорядилась по-своему. Что уж занесло его в рабочий район, доподлинно неизвестно, но пацаны из бараков напали на него, когда он примостился на скамейке, Филат не долго думая, вытащил нунчаки и шлепнул одного из отморозков по голове.
Понятно, что у люмпена развилась острая черепно-мозговая травма, после чего у Филата начались долгие отношения с милицией, прокуратурой, которые не сложились, точнее сложились но не в его пользу. Словом он пошел по этапу. Жизнь его оказалась сломленной, он, правда, вначале 00-х закончил медунивер, но так и не смог оправится от этого удара судьбы и когда последний раз мы виделись, он был законченным алкоголиком.
Что потрясло, так это кардинальная смена курса Алика. Если до того криминального эпизода, он неустанно клялся в вечной дружбе, то после злополучного удара нунчаками стал абсолютно холоден к Филату, и складывалось ощущение, что просто вычеркнул его из памяти.
А ведь как все начиналось!
Алик торжественно повесил у входа в комнату плакат-календарь, оформленный в ядовито- желто-зеленой гамме, на которой красовался призыв «Нет – алкоголю». Потом стал крестиками, как, опять же, в армии отмечать дни, когда они устраивали пьянки.
Понятно, что это было тестирование реальности. В общаге пить было нельзя, но они бросали вызов системе, бессознательно пытаясь доказать что «мы – Взрослые», что сами можем управлять своей судьбой. Но эти братания стали подозрительно частыми, когда на исходе сентября оказалось, что не менее 70% дней были посвящены Зеленому змею. Обнимашки с унитазом, тазиком, потом похмельное сидение на лекциях и в полузабытьи транслокация из мира грез в коллоквиум по физиологии, ловя озабоченные взгляды доцента Ивановой, это было не комильфо.
Тут объявился Марк, до того проживавший у знакомой женщины. Она заслуживает отдельного описания.
Марь Андреевна была по видимости из бывших.
Для чего Марк сделал традицией посещения по четвергам ровно в 17.00, эту благообразную даму было не понятно, но Сергей не любил задавать лишние вопросы, если другу это необходимо, то без проблем.
Проживала Марь Андреевна на Ленина в том районе где нынче отгрохали Кремль, ее пенаты представляли собой, в сущности, купеческую усадьбу, задний двор которой переходил в овраг, который разделял улицу Ленина и улицу Пушкина. Это было странное ощущение, дух купечества буквально витал в ее бревенчатом доме, с непонятной архитектурой. Большая голландская печь с изразцами, дубовая мебель, комод как положено с китайским фарфором и немного аляповатыми фигурками полуобнаженных нимф, выскоие потолки с лепниной, от всего этого веяло величием эпохи артнуво.
Да и сама, Марь Андреевна скромно потупив выцветшие глаза, предварительно поставив на патефон пластинку Вертинского, «В бананово-лимонном Сингапуре», рассказывала, как они, барышни высшего провинциального света несли Сашку Вертинского после выступления в театре оперы и балета по всей улице Ленина, вплоть до Центрального рынка. В фантазиях сохранилось ощущение как будто они в корсетах, с пышными юбками в одном порыве поднимали «Победу» и под неодобрительные взгляды чекистов торжественно шествовали мимо Министерства внутренних дел, в подвалах которого заседали тройки верша свой неправедный суд.
Все это не складывается в одну картину, жесточайших репрессий тирана Сталина и ту жизнь, которую яркими мазками экспрессионизма начертала Марь Андреева.
Она была женой в ту пору министра лесного хозяйства и ни словом не обмолвилась о репрессиях, как будто они прошли над ней как верховой пожар, не обдав косулю, спрятавшуюся у ледяного лесного источника.
Бетонные тропинки, проложенные между многочисленных цветников с тюльпанами, пионами, яблонями, и еще Бог знает какими представителями флоры, служили местом наших прогулок. Было видно, что быстро утекающее время вгоняет ее в тоску, сколько ей было тогда лет 80 или 90, трудно сказать.
Однажды, когда купив традиционное печенье «Юбилейное» ребята, скрипнув петлями ворот, оказались в немного душной атмосфере дома Марь Андреевны, там обнаружили ее в состоянии легкого возбуждения, причина скоро прояснилась, пред их взорам материализовалась девочка, улыбчивая, общительная.
Звали ее Галя. Она была то ли ученицей, то ли ассистенткой Марь Андреевны, все эти светские беседы немного смущали Сергея, чего уж говорить о Марке, надо четко признаться, что несмотря на умение вертеть «Ура мавашу» оба они были законченными ботанами. Цель стояла только одна – учится, учится и учится.
В эту концепцию, Галя никак не вписывалась. Может ее голубые глазки, были слишком пенетрирующими или карэ – как у Джесски Ланг, слишком претенциозными. Во всяком случае, на следующей встрече Марь Андреевна выглядела обиженной:
–Эта же дочка третьего секретаря горкома!
Но, Марка с Сергеем обольстить достоинствами тестя, было невозможно. Ведь они прекрасно знали, что значит быть мажором.
Это быть обреченным на вечное одиночество, побывав изгоями в школе, продолжить влачить депривационное состояние во взрослой жизни, где можно было хотя бы попытаться самостоятельно управлять своим утлым суденышком, не рассчитывая на поддержку родителей, а уж тем паче быть обязанными абсолютно чужим людям своими успехами, это было выше их сил.
Конечно, любой психолог, скажет, что это было реактивное образование от чувства собственной слабой значимости, что принимать свои слабости и опираться на поддержку значимых Других, это признак мудрости. Но мои герои были полны сил и им не терпелось надеть на себя личину героев того времени, а это были Брюс Ли, Чак Норрис и прочие мастера кунг фу и каратэ. Эпоха джиу джитсу канула в лету.
Жизнь бабочки состоит из ряда траснформаций, но и жизнь человека представляется чередой периодов, сначала грудничества, потом ползания, и т.д. Но переход от юности к зрелости не зашифрован в аттестате «Зрелости». Инициация в виде обрезания в Исламе, крещение в христианстве, и прочие многочисленные обряды являются символизацией перехода в другое состояние сознания, но вряд ли все это серьезно влияет, вряд ли внешние факторы настолько могущественны, что в послеобрядовый период человек испытывает изменения и реально становится другим.
В сущности, мы меняемся, только идентифицируясь со Значимыми Другими, иногда это легкое прикосновение судьбы, иногда жесткий удар поддых. И только со временем начинаешь осознавать, что мыслишь, чувствуешь по-Другому, что твои Страхи, на самом деле не твои Тревоги, они навеяны впечатляющей лекцией, плохо скрываемой пьяной физиономией атараксией патологоанатома, безразличием друга- хирурга, когда у него на столе умирает заплативший большую мзду больной.
Почему в потоке судьбы мы забываем о скоротечности Бытия? Когда мы становимся алчными?
Когда нашей целью становится сначала одна квартира, потом вторая, потом лихорадочно мы меняем одну машину на другую. Чтобы было не хуже чем у сотрудников, чтобы ловить завистливые взгляды в пробках. Отмороженость поклонников хиппи, презирающих бренный металл, тем не менее, выходит в другую крайность, в пренебрежение своими близкими, в промискуитет, гашишизм и в итоге депрессия.
Это восхищение «Клубом 27», всегда вызывало у Сергея недоумение, ну да, Курт Кобейн очень крут, Сид Вишез – просто душка. Но это одна сторона, другая состоит в том, что они просто наркоманы.
Сильное влияние на Сергея оказал Шамиль, он появился как-то невзначай, Харитон, пригласил его построить баню.
Тогда было повальное увлечение строительством дач, Шамиль показал им, как напилить в соседнем леске осины. Потом по двое таскали эти бревна. Харитон восхищался, немного искусственно тем, что кряжистый, с широким лицом, похожий на Чингис Хана Шамиль, в одиночку таскает те бревна которые, ребята вскормленные армейской перловкой, носили по двое.
Потом долго обтесывали бревна, Шамиль учил, как рубить лапы на концах. Впрочем, для Сергея это было не внове, отец, учил, что мастер должен уметь ударом топора так поддеть щепку, чтобы она попадала в глаз ученику с расстояния 10 метров.
Это было невменяемое приключение, что они пили в перерывах не понятно. Результатом стало поднятие бани до крыши, и это за одну субботу!
Конечно, Шамиль был старше всех, женат, имел 2-х детей, он построил дачу тому Седому Козлу, который давно стал легендой и многим другим преподавателям местного звероинститута.
То есть практически он не учился, стройка в те годы была сопряжена с распиванием водки. Как-то незаметно Сергей сдружился с Шамилем, чем уж ботан привлек такого бруталала как Шамиль, осталось тайной.
Однажды Шамиль пригласил Сергея на бои без правил, проходили они в пригороде Сипайлово, в живописном месте на берегу Черной речки. Клуб был закрытым, то что было показано в легендарной «Самоволке» с Жан-Клодом Ван Динамом, не шло ни в какое сравнение в потоками крови, которые изливались во время этих побоищ, но крепкая черепушка Шамиля, в тот раз выдержала удары кулаков–молотов соперника.
Со временем Сергей понял, что эти черепно-мозговые травмы полученные Шамилем по время этих ристалищ привели к тому, что Шамиль через лет пять был увиден им транспортируемым на каталке из нейрохирургии на снимки в рентгенкабинет. Это было жалкое зрелище, мощный боец превратился в рухлядь.
Но до этого было еще очень далеко, а пока они развлекались тем, что заработав немного денег, вламывались в ресторан «Россия», что напротив Министерства Внутренних дел, и подвыпив, задирали местных бандитствующих хулиганов.
Но держать топор, оказалось Сергею не под силу, по крайней мере, в том темпе, который задавал Шамиль и их дружба как-то невзначай сошла на нет.
–Друзья уходят как-то невзначай, – часто они пели не подозревая на сколько это правильно.
Калейдоскоп лиц и судеб утекал как морская вода сквозь песок в Варадеро.
Среди этого потока индивидуальностей, Сергей часто вспоминал Илью, манси, откуда-то из-за Севера Урала, он был светленьким, и этот контраст – белая кожа на фоне темных волос, в сочетании с высоким ростом, аристократической худобой, поведением без тени позерства, полным осознаванием собственных возможностей и ограничений, делала его по-настоящему самобытным. Илья был безнадежно влюблен в свою одногруппницу Лену, та, несомненно это чувствовала, и снисходительно принимала его неуклюжие ухаживания, невербально давая понять, что это ей приятно, но даже если он предложит руку и сердце, ничего не получит. Но что делать?