Артур Адамс – старейший из героев этой книги и один из наименее известных разведчиков-нелегалов Героев России.
Судьба невероятная. Прямо фантастический роман, но с абсолютно документальным содержанием. Вряд ли когда-нибудь за всю многолетнюю историю военной разведки в ее ряды приглашали новичка в возрасте 50 лет, родившемся в 1885 году в шведском городе Эскильстуна. Он получил прекрасное образование, объездил множество стран, где работал инженером. Английский, шведский и русский языки – его родные. Был коммунистом, работал на руководящих постах в СССР. Но не имел, заметьте, ни советского гражданства, ни воинского звания.
И несмотря на это, военная разведка отправила его на работу в «особые условия» – нелегалом. Не куда-нибудь, а в США, где в 1944 году агент «Ахилл», которому было уже под шестьдесят, добыл сверхсекретные документы по американскому атомному проекту «Манхэттен». Это был прорыв, поток документов, подтверждавших, что еще усилие – и американцы получат оружие небывалой разрушительной силы – атомную бомбу.
Как же все-таки удалось «Ахиллу» выйти на источника, получить ценнейшие материалы и кто тот ученый, или военный, или… что предоставил ему горы ценнейших сведений?
В Разведывательное управление РККА Адамс приглашен в 1935 году. Случайными такие приглашения не бывают, хотя с этим, на первый и даже на второй взгляд, опоздали на пару десятилетий. Неверно думать, будто у Адамса, долгое время жившего и работавшего за границей, не было связей с разведкой. В ту пору такое было абсолютно исключено. Занимая высокие посты, зная английский, как родной шведский, наверняка помогал. Да и знакомство с руководителем военной разведки Яном Карловичем Берзиным было давнишнее. В начале 1920-х годов, когда Адамс работал на Московском автомобильном заводе АМО, на территорию предприятия заехал товарищ Я. К. Берзин на своем автомобиле иностранного производства. Требовался срочный ремонт, к которому немедленно приступили. Чтобы скоротать время ожидания, большой начальник познакомился с одним из заводских руководителей.
Невольный, чисто случайный контакт. Но, полагаю, сыгравший решающую роль в жизни Артура Александровича Адамса. Бывший первый директор автозавода продвигается, может и с партийного благословения Берзиня, по служебной лестнице, занимая все более ответственные посты в военной промышленности.
Приход в военную разведку – естественное, вполне логичное завершение полугражданской карьеры и начало новой.
Интересно, как смотрели преподаватели разведывательной школы на совсем не молодого ученика? Впрочем, долго учиться не пришлось. Тут еще и вопрос: кому у кого было поучиться. В неповторимой биографии Артура Адамса был период, когда он, гражданин Соединенных Штатов с 1913 года, служил в технической службе американской армии. Всегда стремясь к совершенству, Адамс окончил курсы офицеров Национального резерва. Ему было присвоено звание майора. В РККА – никаких званий, кроме оперативного псевдонима «Ахилл» и задания вести военно-техническую разведку.
Уже в 1935 году Адамс в Нью-Йорке, где открывает «Техническую лабораторию». Отличное прикрытие для выполнения поставленных перед ним задач по получению информации в области химии, электромеханики, авиации, радиотехники и танковой промышленности. Все эти сведения «Ахилл» добывал, создав в Штатах нелегальную сеть, неводом прошедшуюся по интересующим СССР американским отраслям военной промышленности.
По замыслу высших чинов военной разведки, должен был войти в эту сеть и еще один будущий Герой России – молодой разведчик Жорж Коваль, который во второй половине войны не просто проник на секретнейшие атомные объекты США, но работал на них дозиметристом. Нелегал Коваль, оперативный псевдоним «Дельмар», был отправлен в США для получения информации по производству химического и бактериологического оружия. Удалось. И какая разница, что работал «Дельмар» не у «Ахилл», а под началом другого резидента.
Вторая половина 1930-х годов – тяжелое время в отечественной разведке. Адамс со своей богатой биографией немало поколесил по миру. Встречался с людьми разными, политические взгляды которых часто не совпадали с его собственными и с генеральной линией партии. В чем здесь вина Артура Александровича?
Однако все достижения резидента быстро перечеркнул полученный в Москве донос, немыслимый по нелепости. «Ахилл» вовсю развернулся в США, где и настигла его клевета. Он обвинялся в связи – вдумайтесь только! – с неким Блюгерманом. Ярый приверженец Троцкого, тот занимался контрреволюционной деятельностью. Всплыли имена и каких-то иностранцев, подозреваемых в шпионаже. Последовал отзыв в Москву, где обвинений Адамсу еще и прибавилось: будучи представителем Главного управления авиационной промышленности, он якобы закупал за рубежом необходимые для советских самолетов двигатели по завышенным ценам. Начались разбирательства, закончившиеся увольнением в 1938 году из Разведывательного управления. Начальству все же удалось отстоять «Ахилла», спасти от сурового наказания.
Расстрельные времена медленно уходили, война быстро приближалась. И в 1939 году случилось чудо из чудес: Артура Александровича не только вернули в разведку, но и вновь отправили в США, где ему пришлось срочно восстанавливать нелегальную сеть, им созданную и в его отсутствие бездарно утраченную.
Но начальник Разведуправления Генерального штаба Красной армии генерал-лейтенант Иван Иосифович Проскуров опасался, что и оправданного Адамса в покое не оставят. В этом случае на место резидента планировалось назначить молодого «Дельмара». К счастью, этого не произошло. Не было у Коваля ни достаточного опыта, ни той хватки, которой уже обладал Адамс.
Однако нежданные испытания действительно навалились. В 1940 году получены показания, «изобличавшие Адамса как резидента американской разведки». На сей раз «Ахилла» не отозвали. Выяснилось, что резидента американской разведки звали действительно Адамсом. Только шпионил он не в США, а в Китае, где «Ахилла» не могло быть просто физически. И Ковалю не пришлось занимать пост резидента, к исполнению обязанностей которого он был в те первые года в Штатах еще не готов.
А судьба Проскурова сложилась трагически. Герой гражданской войны в Испании, лихой летчик, Герой Советского Союза, получивший Золотую Звезду № 33, он был любимцем Сталина. По приказу вождя был произведен из старшего лейтенанта сразу в майоры. Через два года он уже заместитель наркома обороны, начальник Главразведупра и генерал-лейтенант авиации. И вдруг – полная немилось. Понижение в должности, а в первые же дни войны, когда его самолеты были уничтожены в воздухе и в основном на земле, арест – 27 июня 1941 года. Такого не бывало даже во времена террора 1936-го: Герой Советского Союза Проскуров расстрелян в октябре без суда и следствия по приказу наркома Лаврентия Берии. Однако Адамса от репрессий Проскуров спасти успел.
Нападение Гитлера на СССР для Адамса не стало неожиданным. Еще более напряженная работа, итог которой подведен в Москве. Ему, небывалое дело, так доверяли, что позволили проводить вербовки, не запрашивая разрешения Центра. «Ахилл» завербовал 16 (!) агентов. Действовал инициативно, смело…
Не выполнил только одного приказа: «Не отвлекаться по прочим, хотя бы и соблазнительным возможностям, ограничиваясь извещениями о них в Центр». Обширную информацию получал от агента «Эскулапа». Особо интересовались в Москве новыми отравляющими веществами. В этой области мы от американцев отставали, что вызывало постоянную тревогу.
Как-то «Эскулап» обмолвился, что его старый друг занимается в закрытой лаборатории разработкой конструкции урановой атомной бомбы и готов помочь русским союзникам. «Ахилл» насторожился. Даже ему, опытному инженеру, было сложно представить, что это значит, к чему могут привести или уже привели атомные исследования.
«Ахилл» моментально связался с резидентом советской военной разведки в США «Мольером», он же майор Павел Меклишев. Тот, не раздумывая, предложил как можно быстрее встретиться с другом «Эскулапа».
Адамс торопился. Взяв на себя всю ответственность и дерзко пренебрегая некоторыми служебными инструкциями, договорился о встрече с ученым, назовем его «Мартин Кэмп». Познакомились в феврале 1944 года в небольшом городе вдали от Нью-Йорка.
«Ахилл» не мог и предположить, что работа над атомной бомбой ведется такими темпами и столь успешно. Секретный фонд президента США в миллиард долларов уже почти израсходован – и не зря. Тысячи инженеров и сотни ученых из разных стран вот уже несколько лет трудились под руководством великих ученых-физиков. «Кэмп» руководил одним из важных направлений и знал, о чем говорил: еще немного, и бомба будет готова к испытаниям.
Уже вскоре, 23 февраля, «Кэмп» передал Адамсу портфель. Нелегал не ожидал, что он будет таким тяжелым: как только в нем уместилось около тысячи страниц секретнейших материалов и образцы чистого урана и бериллия! Все документы надо было обязательно возвратить «Кэмпу» рано утром.
Всю ночь «Ахилл» фотографировал документы. В них помимо чисто технической информации в основном за 1943 год – отчеты об исследованиях, испытаниях, секретные инструкции. Как хватило сил у «Ахилла» все это переснять, да так, что ни разу не дрогнула рука? Потом в Москве ему скажут, что на всех 69 черно-белых пленках ни единого нечеткого изображения. Даже у профессиональных фотографов случаются промахи, нелегал же ночь напролет работал совсем не в комфортабельных условиях на конспиративной квартире. А возраст, нервы, жесткая необходимость во что бы то ни стало вернуть документы уже через несколько часов? Правда, никто ему не мешал. Тут сказался и опыт разведчика: хозяев квартиры он, словно предчувствуя, попросил на пару деньков уехать из города.
Еще одна встреча приблизительно через месяц – и еще 986 страниц документов по атомной тематике. А потом еще новые и новые материалы, образцы продукции…
За короткие минуты общения они поняли друг друга. «Кэмпа» нельзя было назвать завербованным агентом. Честный человек, он передал Советам то, чем должны были поделиться с ними сами американцы, изготовившие атомную бомбу. Понимая, что «Кэмп» совершенно далек от меркантильных соображений, Адамс все же передал ему вознаграждение – конверт с долларами. Вот где была допущена единственная ошибка. Ученый денег не взял, возмущения не выказывал, но было видно, что возникшее непонимание его расстроило. Адамс честно написал в Центр о своем промахе.
Оценка материалов вынесена будущим отцом советской атомной бомбы академиком Игорем Курчатовым – высочайшая. И еще одна похвала: «Все вышеуказанные материалы по отзыву Народного комиссара химической промышленности СССР представляют исключительную ценность. 21 июля 1944 года». Впервые за годы работы в особых условиях неизбалованный наградами и похвалами Адамс получает от руководителя советской военной разведки не только благодарность, но и премию в размере двухмесячного оклада «за инициативу, проявленную при добывании документов об американском атомном проекте».
Случайное ли везение – этот выход на «Мартина Кэмпа»? Свалившаяся с неба удача? Да, элемент везения присутствует. А случайности – никакой. Ведь Адамс – создатель нелегальной сети разведки, вербовщик, на связи у которого, напомню, было 16 своих агентов. Он мог и стал одним из самых результативных нелегалов военной разведки времен Великой Отечественной войны. Работа с ученым-атомщиком «Кэмпом» – итог, делающий честь Артуру Адамсу.
Послания начальнику Главного разведывательного управления писать было не принято, но, извинившись за нарушение, «Ахилл» отправил длиннющее письмо-исповедь. Ключевые, на мой взгляд, строки из его письма: «Я вертелся вокруг университетов около двух лет и до последнего ничего конкретного узнать не мог. Здесь научились хранить секреты. Только физики уровня нашего академика Иоффе могут разобраться в направляемых Вам материалах». И очень важное, провидческое, на которое в 1944-м внимания, быть может, не обратили, вспомнив слова Адамса лишь 6 августа 1945 года, когда первая бомба упала на Хиросиму: «Сейчас проектируется полное уничтожение Японии, но нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас… Мы теперь имеем возможность получить достаточно данных, чтобы вести самим работы в этом направлении».
А «Кэмп» неожиданно исчез. Не пришел на заранее оговоренную встречу в сентябре 1944-го. «Ахилл» терпеливо ждал октября. Но тот так и не появился.
И судьба «Кэмпа», и его настоящее имя неизвестны. Известно другое. «Эскулап» позже сообщил Адамсу: его друг тяжело болен, и врачи никак не могут установить причину болезни, которая не позволяет «Кэмпу» вставать с постели. Возможно, во время испытаний ученый был облучен. В те годы о смертельной опасности, которой подвергаются все, кто работает в атомных лабораториях, подозревали и даже говорили. Но верили в это слабо. И болели, и умирали от неведомого медицине заболевания.
Как бы то ни было в истории создания американской атомной бомбы, которая переплелась с достижениями советской разведки, нашему другу так и оставаться «Мартином Кэмпом».
В ноябре 1944 года «Ахилл» почуял неладное. Сначала думал, что показалось, будто все чаще и чаще за его машиной неотступно следует какой-то автомобиль. Потом на хвост ему садилась наружка. Трудно сказать, когда и чем заинтересовал он ФБР. Сам Адамс мог лишь предположить, что, вероятно, его тщательно подготовленные встречи с советскими дипломатами не остались незамеченными.
Адамс тотчас прекратил все контакты с агентами. Как им действовать дальше, было уже давно оговорено. А вот ему надо было уходить. Он и уходил. Каждый вечер Адамс отправлялся на квартиру своего знакомого и часами гулял с его собакой. И не только: «прогуливал» он и четырех людей из ФБР, аккуратно сменявших друг друга. Этот вечерний моцион превратился для них в рутину. До тех пор, когда к порогу квартиры вернулся только хорошо выдрессированный пес.
Но еще год «Ахиллу» пришлось переезжать из одного города США в другой. Менять фамилии, документы и профессии, пока в 1946 году его наконец в результате сложной операции не вывезли в Москву, о чем доложили товарищу Сталину лично.
Артур Александрович не был увенчан наградами. Получил самую «массовую» медаль «За победу над Германией». Но все искупило присвоенное звание «инженера-полковника», которым Адамс гордился. Как и вступлением в советское гражданство. История Разведывательного управления, где он продолжал работать, подобного не знала.
Но трудные времена середины 1930-х годов если и не в кровавой, то в уродливой форме неким образом вернулись в 1948-м. Мать Адамса, рожденная в Российской империи и после смерти мужа в нее возвратившаяся, была еврейкой. И когда началась охота на космополитов, «Ахиллу», переславшему в Москву из Штатов пять тысяч страниц секретных документов по атомному проекту «Манхэттен» и 18 образцов чистого урана, тяжелой воды, бериллия… это обстоятельство припомнили. Уволили.
Как и многие его коллеги, вынужденные распрощаться с разведкой, он устроился работать в ТАСС. Писал, переводил, в общем-то не бедствовал и в 1969 году скончался в Москве в возрасте 83 лет.
Звание Героя России Артуру Александровичу Адамсу было присвоено посмертно в 1999 году «за мужество и героизм, проявленные при выполнении специальных заданий».
Сталинская директива, посланная в феврале 1943 года в партизанские отряды, воевавшие на временно оккупированных территориях, была короткой и конкретной: уничтожить гитлеровских палачей-наместников: Коха – на Украине и Кубе – в Белоруссии. Этот приказ получили и две советские спецслужбы – военная разведка и разведка Наркомата внутренних дел. На Украине легендарный разведчик Николай Иванович Кузнецов совсем близко подобрался к кровавому убийце, но привести приговор в исполнение не смог. И Кох избежал наказания, дожил до 90 лет и лег в заждавшуюся его землю лишь в 1986 году.
Весь партизанский край охотился за гауляйтером Вильгельмом Кубе, за два года правления уничтожившего в Белоруссии более 400 тысяч белорусов, русских, евреев… Историки спорят, сколько же раз уходил Кубе от возмездия. Больше десятка – точно.
Но 17 февраля 1943 года казни, казалось, было не избежать. Еще в октябре 1942 года в районе Беловежской Пущи десантировалась спецгруппа во главе с майором Орловским. Относительно быстро «Соколы» (так называлась его разведывательнно-диверсионная группа) превратились в довольно крупный партизанский отряд. Диверсии на железных дорогах, когда под откос летели целые эшелоны, взрывы на важных для немцев стратегических объектах, уничтожение фашистских пособников. «Соколы» действовали и в относительно крупных городах. Так, в Барановичах уничтожили нескольких офицеров вермахта, захватили важные документы.
Через верного человека группа уже не майора, а ставшего подполковником Кирилла Орловского получила точные данные: Кубе вместе еще с несколькими высокопоставленными офицерами отправляется на охоту в Ляховический лес. Началась операция под названием «Кабанья охота». Засада, выставленная на дороге, уничтожила колонну автомашин с немцами. Гаупткомиссар Фридрих, обергруппенфюрер СС Захариус, 10 офицеров и более 30 солдат были убиты. В Центр пошла радиограмма: акт возмездия над палачом Кубе совершен.
Но нет, гауляйтер с его звериным чутьем на полпути из Минска остановил свой конвой. Его машина развернулась и помчалась обратно в сторону города. Покушение не удалось.
Группа Орловского не понесла потерь, но сам командир был тяжело ранен. И несмотря на это продолжал руководить операцией. И только после полного разгрома фашистской колонны, обессиленный, весь в крови, дал уложить себя на самодельные носилки. Партизаны доставили его в лагерь. Шансов выжить оставалось немного. Правую руку предстояло ампутировать по плечо. А как сделать это зимой, в землянке и без всяких медицинских инструментов? Врач отряда отрезал руку обычной ножовкой, никакой анестезии. Удалил и четыре пальца на левой руке. Слух был потерян процентов на 60. Но Кирилл Прокофьевич выдюжил.
Прошло три месяца, и в Москве получили радиограмму: «Выздоровел. Приступил к командованию отрядом». Центр настаивал на возвращении Орловского. Но командир все оттягивал свой отъезд. На Большую землю его переправили только в августе 1943-го после третьего приказа.
А справедливость свершилась. Подложенной миной Кубе был разнесен в клочья в своей собственной постели: акт возмездия совершили 22 сентября Елена Мазаник, Надежла Троян и Мария Осипова. Им троим, как и Кириллу Орловскому, было присвоено звание Героев Советского Союза.
Орловский продолжал работать в НКВД. Вышел в отставку только в конце 1944 года по состоянию здоровья. А как воевал полковник и Герой можно судить по боевым наградам – трем орденам Ленина, ордену Красного Знамени…
Выйдя в отставку, сразу же написал личное письмо товарищу Сталину. Как бы мы сейчас ни относились к вождю, авторитет его в годы Великой Отечественной войны был непререкаем. Вот отрывки из письма:
«…Благодаря Народному комиссару государственной безопасности товарищу Меркулову и начальнику 4-го Управления товарищу Судоплатову материально я живу очень хорошо. Морально – плохо. К моральному удовлетворению я глубоко убежден в том, что у меня имеется достаточно физических сил, опыта и знания для того, чтобы еще принести пользу в мирном труде».
И в заключение просил разрешить ему возглавить колхоз в родном селе «Рассвет» Кировского района Могилевской области. В просьбе Герою Советского Союза, полковнику НКВД в отставке не отказали. В январе 1945 года он был избран председателем колхоза. Под руководством Орловского его «Рассвет» стал в послевоенные годы одним из первых в стране колхозом-миллионером. В 1958 году у Кирилла Прокофьевича появилась еще одна Звезда – Героя Социалистического Труда.
Многие, и справедливо, считают, что именно Орловский стал прообразом председателя колхоза Егора Трубникова в популярнейшем фильме «Председатель». Сюжет прямо из жизни Орловского: израненный фронтовик возглавляет разрушенный войной колхоз. Борется, сражается с ленивыми и впавшими в безразличную апатию, мучается и побеждает. Актеру Михаилу Ульянову роль председателя давалась тяжело. Не совсем его амплуа. Да и для режиссера Алексея Салтыкова, взявшегося за труднейшую тему, фильм стал дебютным. Что и как тут подскажешь? Сценарий Юрия Нагибина был сложен для киновоплощения. Балансировал на грани и вашим и нашим, показывая колхозную нищету, но и не доводя картину до настоящих трагических нот. Фильм «вытащили» Михаил Александрович Ульянов и… Кирилл Прокофьевич Орловский. По признанию народного артиста, он случайно наткнулся на статью о безруком инвалиде – герое войны, ставшем председателем разоренного войной колхоза в белорусском селе Мышковичи – родине Орловского. Увидел его фотографии и понял, каким должен быть настоящий Егор Трубников.
Но кем же все-таки был воин, созидатель и дважды Герой, родившийся в 1895 году в крестьянской семье в глуши Кировского района Могилёвской области?
Профессиональным разведчиком, осмелюсь написать: исконным партизаном. Первый партизанский отряд создал летом 1918 года. И тогда тоже бился с немцами. Ушел в ЧК. И шесть лет – с 1920 по 1925 год – руководил партизанскими отрядами. Действовали они в Западной Белоруссии, которая тогда входила в собранную по лоскуткам Польшу. В Разведывательном управлении Рабоче-крестьянской Красной армии работал по линии «активной разведки». Действовали его отряды жестко. Число ликвидированных – и не только жандармов, но и помещиков – зашкаливало за сотню.
А затем пришло время службы в военной, а потом и во внешней разведке. И тут ответ на вопрос, почему отряд Орловского «Соколы» действовал в годы Великой Отечественной войны столь успешно. С 1930 по 1936 год работал в спецгруппе НКВД СССР по подбору и подготовке диверсионно-партизанских кадров на случай войны с Германией на территории Белоруссии.
Некое понимание, что в грядущей битве может случиться всякое, появилось еще в начале 1930-х годов. Существовал план «глубокой операции», согласно которому в тылу наступавшего противника должны были проводиться разведывательные действия, поддерживаемые постоянными диверсионными вылазками. «Глубокая операция» была обкатана во время маневров Красной армии и доказала свою эффективность.
Тогда же, в 1930-х, в приграничных регионах тайно готовились на случай вторжения врага – любого – партизанские отряды. Составлялись они в режиме секретности из членов партии и комсомольцев. А руководили и обучали потенциальных партизан такие опытные специалисты, как Орловский. Для отрядов закладывались подальше от границы тайные схроны оружия. Даже сборы не часто, но проводились. Командирами назначались не просто опытные, а сугубо профессиональные чекисты.
Однако тактику ведения боевых действий на своей пусть и временно захваченной противником территории признали ошибочной, идеологически порочной, расслабляющей советский народ. Официальная военная доктрина подобного не допускала.
Представление о начальном периоде войны было неоправданно оптимистичным. Оборона рассматривалась как исключительно краткосрочный фактор. Ее цель – проведение мобилизационных действий. Основой военной доктрины был боевой наступательный дух. Стратегия предусматривала переход в наступление сразу после отражения первых атак противника и ведение войны на его территории. Так что какие партизанские отряды, да еще и действующие в связке с дисциплинированной агентурой?
Даже теоретически предполагать, будто Гитлер может нарушить пакт и напасть на СССР, было запрещено. Похожих запретных тем накануне Великой Отечественной войны в Красной армии и советской военной науке существовало немало.
А ведь планы заброски партизанских отрядов в приграничные западные районы страны изучил, а затем и одобрил нарком Климент Ефремович Ворошилов. Но изменилась политическая конъюнктура, взяла верх точка зрения Сталина, что воевать предстоит с Англией, и осторожный, послушный Ворошилов возражать не посмел. И летом 1939 года, накануне Второй мировой войны, партизанские отряды распустили, приказав о них забыть. Закладки оружия и боеприпасов изъяли.
Но не везде и не отовсюду. В Белоруссии часть таких закладок осталась. Мало кто знает, что в Белоруссии с 1930 по 1936 год будущие народные мстители прошли отличную подготовку. Многие из них применили приобретенные навыки уже в первый год Великой Отечественной войны. Один из организаторов партизанского движения, наставник Зои Космодемьянской, полковник Артур Спрогис писал в своих мемуарах: «Мы осваивали методы партизанской борьбы, работали над созданием партизанской техники, обучали будущих партизан минно-подрывному делу… Все, чему мы научились в мирное время, оказало неоценимую помощь нам в борьбе с немецкими оккупантами».
А Орловскому партизанские навыки пришлось применять в Испании в 1937–1938 годах. Во время гражданской войны командовал диверсионной группой. Как правило, его бойцы выполняли боевые задания в тылу войск Франко. Однажды его отряд совершил дерзкий восьмисоткилометровый рейд, посеяв панику в рядах фалангистов.
Тем более не берусь сказать, чем был вызван его уход со службы в 1938 году. Могу лишь предположить, что и Кирилл Прокофьевич не избежал гонений, обрушившихся на многих чекистов, оставшихся в строю после расстрельных зачисток двух предыдущих лет. Формулировка «уволен со службы в органах госбезопасности по состоянию здоровья» мало что объясняет. Уверен, что хорошо справлялся со своими обязанностями, да и чувствовал себя неплохо, но разведку во время развернувшихся репрессий должен был не по своей воле покинуть. Близилась Вторая мировая война, участились массовые провокации на советских границах, началась наша кровопролитная война с Финляндией. А опытнейший чекист осваивает обязанности проректора по хозчасти Оренбургского, тогда Чкаловского, сельскохозяйственного института.
Внешняя разведка вспомнила о нем ранней весной 1941 года. Он отправлен в спецкомандировку в западную часть Китая. Прикрытие для него необычное – геолог. Мог бы и дальше продолжать свои «геологические», полезные для разведки исследования, но мучило осознанное: началась война, и я не на своем месте. Личную просьбу откомандировать в СССР и отправить за линию фронта услышали только в марте 1942-го. Требовались, нужны как воздух проверенные командиры, имеющие партизанский опыт.
Орловский восстановлен в органах. Его непосредственный начальник – Павел Судоплатов, возглавляющий Особую группу НКВД СССР. И в октябре 1942-го партизанский отряд особого назначения «Соколы» под его командованием уже бьется в Беловежской Пуще.
Необычнейшая судьба человека-победителя, где только не защищавшего и не восстанавливавшего свою страну. А похоронен дважды Герой в родной деревне Мышковичи Кировского района Могилёвской области Белоруссии.
Лучший памятник чекисту, партизану, писателю и Герою Советского Союза Дмитрию Медведеву – наша благодарная память. Поэтому и возвращаюсь к легендарному разведчику, о котором рассказывалось в книге серии «ЖЗЛ» «Легендарные разведчики-1». Он уроженец города Бежицы – сейчас это один из районов разросшегося Брянска. Именно здесь в самый тяжелый год Великой Отечественной войны действовал партизанский отряд «Митя», названный в честь командира. Здесь в 2023 году и отмечали с достойной сердечностью 125-летие со дня рождения героя Брянщины Дмитрия Николаевича Медведева.
Как добрался отряд, первым из всех партизанских соединений заброшенный через линию фронта, до брянских лесов, что совершил и как сражался – детали установлены, факты подтверждены. И мой долг рассказать об одном из наиболее успешных, организованных в Москве, чекистских партизанских отрядов, действовавших на временно захваченной фашистами территории.
Брянчане поразили необычным патриотизмом. Не в том плане, что патриотизм у нас в стране необычен. А в том, что на Брянщине патриотизм очень силен. Корни у него с военных времен глубокие, партизанские – такие никому и никогда не выкорчевать.
И не надо ждать праздника, чтобы понять: Медведева здесь помнят. На улице имени Медведева старый памятник и новое, во всю, как теперь принято, стену дома изображение Героя. Его именем названы школа, Дом культуры, музей… На праздник пригласили из Москвы сына Виктора, внука Сергея, правнучку Анну. Круглый стол историков, Медведеву посвященный, не менее важен, чем интерес людей к своему партизанскому прошлому, которым гордятся и сегодня. Это главное – помнить и уважать то, что было вчера и что дает жизнь наступающему завтра.
А чтобы это завтра пришло, надо бороться, как боролись на Брянщине за этот памятник Медведеву. Распадался Союз, началась на Украине вакханалия, и надежные люди из Ровно дозвонились в Брянск до своих строгих коллег: «Националисты оскверняют памятники Кузнецову (Герой Советского Союза, разведчик-нелегал. – Н. Д.) и Медведеву. Пока сдерживаем. Но приезжайте. И скорее, скорее!»
Быстро отправили транспорт в Ровно. С трудом, но вывезли в 1991-м памятник Дмитрию Николаевичу в Бежицу. А земляки Кузнецова доставили его памятник на Родину в Талицу Свердловской области. Эвакуировали Героев с чужой временно оккупированной чужими территории. Вот такое продолжение того самого незаконченного боя с бандеровцами. Чекист и партизан, Герой Советского Союза Дмитрий Николаевич Медведев не погиб в дни войны, даже когда гибель была неизбежна. Выжил и сегодня.
В 40 лет с небольшим грозу шпионов и контрабандистов, почетного работника ВЧК Медведева после двадцати лет оперативной работы уволили из органов. Был честен, строптив, презирал людей, выносивших приговоры невиновным.
И как бы ни менялось название спецслужбы, в которой служил Медведев, из поколения в поколение передается как невиданное событие поступок, совершенный Дмитрием Николаевичем в марте 1938 года. Тогда он был вызван в Москву и по всем правилам большой неправедной игры должен был быть из этой игры выведен: арест, тюрьма. И прямо на вокзале Медведев объявляет «смертельную голодовку», требуя передать свое письмо Сталину и наркому Ежову. Все приводимые в этой главе письма Медведева и рапорты о его работе на временно оккупированной территории привожу с копий писем Героя, переданных мне из Брянского музея Медведева.
«Генеральному Секретарю ЦК ВКП(б)
Тов. Сталину
Секретарю ЦК ВКП(б) Ежову
От члена ВКП(б)
п/б № …
Д. Н. Медведева
Беспримерное издевательство надо мной со стороны антипартийных личностей из отдела кадров ГУГБ НКВД и из секретариата наркома, длящееся уже свыше полутора лет, из которых я семь месяцев без работы, вынудили меня объявить смертельную голодовку. С сего числа я объявляю голодовку, т. к. других средств у меня нет против нарушителей решений партии и советских законов.
Нет и не может быть через четыре месяца после решений январского пленума ЦК большего факта издевательства над честным, преданным партии и родине чекистом.
Нахожусь на Курском вокзале, в Центральном вестибюле, у портрета тов. Сталина».
Еще хорошо, что не посадили – не выслали – не расстреляли, оставили в партии. Три года прожил на подмосковной даче, изредка читая лекции для немолодых партийцев из одной с ним ячейки. Не знал Дмитрий Николаевич, что 25 июня 1941 года на заседании Люберецкого райкома его должны были из партии исключить. Публично высказался о неизбежности войны с фашизмом, о чем тут же донесли куда надо. Какая война, о чем этот паникер…
Но тут же грянуло, стало не до какого-то Медведева. А он уже 22 июня – обиды прочь! – пишет рапорт:
«Народному Комиссару
Государств. безопасн. СССР
Тов. Берия Л. П.
От почетного работника ВЧК
Бывш. капитана Госбезопасности
Д. Н. Медведева
В ноябре м-це 1939 года, после двадцатилетия оперативной работы в органах ВЧК—ОГПУ—НКВД я был из органов уволен.
В первые же дни войны как с польскими панами, так и с финской белогвардейщиной я обращался к Вам полный готовности на любую работу и на любой подвиг.
Теперь, глубоко осознавая свой долг перед родиной, я снова беспокою Вас, тов. народный комиссар, своим непреодолимым желанием отдать все силы, всего себя на борьбу с фашизмом.
Жду Вашего приказа.
Ст. Томилино, Ленинск. ж. д., пос. б. Егорова, Центральная ул., д. № 8, Медведев Д. Н.»
Рапорт был зарегистрирован 2-м отделением секретариата НКВД 25 июня 1941 года. 27 июня ему присвоен входящий номер 72715.
25 июня уже готова бумага о партизанской борьбе на временно захваченной немцами территории.
Потом Дмитрий Медведев писал, что на создание партизанских отрядов вдохновили идеи героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова. Боевой кулак партизанского отряда – чекисты, пограничники, спортсмены. Обязательно нужна мощная радиостанция.
У идеи партизанской борьбы много авторов и соавторов. Но первый – Дмитрий Медведев. Он передал рапорт хорошо знакомому надежному сослуживцу, работавшему в органах. И за опальным Медведевым присылают на дачу в Томилино машину. Семья в отъезде, и Дмитрий Николаевич прикрепляет к дачному замку записку: «Ушел на фронт. Прошу беречь сад». Капитан госбезопасности снова в строю. Это и ему поручена важнейшая задача: «Пусть наша земля горит под ногами оккупантов!».
И уже, как значится в докладной записке, «24 августа 1941 года партизанский отряд НКВД СССР в составе 34-х товарищей выехал из Москвы к линии фронта».
Привожу документы «Отряд тов. Медведева».
«Сов. секретно.
Приказ № 1
По Н-скому партизанскому отряду
1. Личный состав утверждаю согласно приложенного списка.
2. Командиром отряда назначается – Капитан Гос. безопасности МЕДВЕДЕВ Дмитрий Николаевич.
3. Комиссаром отряда назначается – КУЛАКОВ Георгий Николаевич.
4. Начальником штаба назначается Воен. инженер 3-го ранга СТАРОВЕРОВ Д. Д.
5. Командирами отделений назначаются:
1. Лопатин П. Г.
2. Езубчанк А. Т.
3. Шоуро Н. Д. (Правильное написание: Шауро. – Н. Д.)
6. Утверждаю врачом отряда ВАЙНШЕН Алекс. Матвеевича. (Правильное написание: Александр Файнштейн. – Н. Д.) Радистом ШМАРИНОВА А. А.
7. Назначаю выезд из Москвы в район действия на 24/VIII – c. г. в 14.00.
8. Выражаю уверенность, что отряд оправдает всякое (поправлено на «высокое». – Н. Д.) доверие партии и правительства и покажет образцы доблести и геройства, присущие советским людям.
За дело Ленина – Сталина – вперед!
Немцы наступают на Москву, а капитан Медведев со своим отрядом держит путь на Брянщину. Отряд назван его именем – «Митя». Биться в тылу придется на одном из наиболее важных участков наступления немцев. Вот отряд уже в Брянске, город в огне. Партизаны пять ночей подряд не могут перейти линию фронта, чтобы прорваться в брянские леса: немецкие ракеты, стрельба по всему, что только движется, или кажется, что движется. Пересечь реку Десна, разделяющую на две части поселок Белоголовль, в темное время суток невозможно. На одном берегу держат оборону красноармейцы, с другой стороны – палят немцы. Сегодня смотрю на спокойные воды: не широка же ты, речушка. Но и не узка. Вот как описывается этот бросок в докладной записке тому же Берии:
«Сов. секретно.
Все попытки, сделанные отрядом перейти линию фронта, оказались безрезультатными, так как фронт в тот период в районе реки Десна был стабилен и производились крупные боевые операции. При каждой попытке перейти линию фронта отряд попадал под ураганный ружейно-пулеметный и минометный огонь и обстрел с воздуха. Один из бойцов отряда в одну из таких попыток был легко ранен».
Теперь в селе Белоголовль установлен памятник Медведеву. Как и все, что на Брянщине встретилось, он прост, понятен, ухожен. Здесь 13 сентября в 12 часов совсем не ночи, а дня медведевцы и совершили свой рывок. Чекист Медведев времени даром не терял. Заметил, что к полудню канонада замолкает. У фрицев – обед. И Медведев использовал эту немецкую пунктуальность. Отряд переправился на другой берег. Потом бойцы по-пластунски переползли через пустую улицу и, поднявшись во весь рост, минут 40 бежали к спасительным брянским лесам. Ни единого выстрела, и никаких потерь.
Далее снова цитата из «Докладной записки»: «Линию фронта отряд перешел только днем 13 сентября у д. Белоголовль Жуковского района Орловской области».
Таким был первый из 120 дней отряда «Митя» в тылу врага. А о первом бое в «Докладной записке» сообщается так: «Через два дня – 15 сентября отряд совершил свою первую боевую операцию – налет на большаке у деревни Сальникова Кленянского района на автоколонну противника, во время которого отрядом было уничтожено: одна штабная автомашина, один мотоцикл, подбита одна легковая автомашина и убиты несколько немецких солдат и офицеров, в числе которых оказался один генерал».
Можно долго приводить победные цифры о том, сколько немцев уничтожено, сколько поездов с чужим оружием пущено под откос, какие ценнейшие разведданные передавали в Центр радисты Медведева.
Встречались с командирами стихийно возникших партизанских отрядов. В архиве Брянского исполкома хранится любопытный документ: «Товарищ Медведев проинструктировал руководство по развертыванию партизанской борьбы. Он указал путь и методы развертывания народного движения. Всего было создано 15 групп». Эта цитата – из книги «Дмитрий Медведев» писателя Теодора Гладкова.
Главным успехом стала операция «Ночь перед Рождеством». Конец декабря 1941 года, немцы рвались к Москве, отправляя десятки эшелонов с техникой. И тут сработал план Медведева. Отряд «Митя» вместе с другими партизанскими отрядами Бернта и Пуклина, пусть на время, но парализовали движение по железной дороге. Взрывали полотно, атаковали железнодорожную станцию Судимир, даже захватили районный центр Жиздра. А действовавшая с ними в связке советская авиация почти двое суток бомбила и бомбила эту огромную пробку. Движение на Москву было на несколько дней сорвано. Рождество завершилось смертельным исходом.
Об этой, как и о некоторых других крупных операциях отряда «Митя», нарком Берия докладывал в Государственный Комитет Обороны Сталину, Молотову, Ворошилову, Маленкову и в Генеральный штаб РККА Шапошникову и Васильеву:
«25-го декабря 4-мя минами подорван воинский эшелон на ж. д. Рославль – Сухиничи, шедший в сторону фронта. Разбиты паровоз, 15 вагонов убито до 300 солдат, много раненых. Движение остановлено на много дней. Созданы пробки на станциях Киров и Фаянсовая в сторону Рославля.
Того же числа при вторичном налете на Жиздру окончательно ликвидирована немецкая комендатура полиции, разбита грузовая машина, захвачено пятьсот тысяч руб., взят живым Львов-Корзухин, сын князя Львова, перешедший к немцам».
О том, как искали и нашли изменника Львова-Корзухина, расскажу чуть позже поподробнее.
Похожие операции проводили и другие партизанские соединения. Они заранее согласовывались с Москвой и наносили фашистам огромный урон.
Но гибли люди. Нельзя было без жертв. Медведев позже писал: «Если война – это тяжелый труд, если война требует самоотверженности, большого напряжения воли, то вдвойне и втройне тяжелее приходится людям, борющимся с врагом в его тылу». На грани смерти оказался и Медведев. Гитлеровцы поняли, какая грозная сила противостоит им, и бросили против партизан карателей. В бою командир был ранен в колено правой ноги. И с поля боя Дмитрия Николаевича вынес адъютант Николай Королев. Несколько километров тащил он Медведева на себе. Такое было под силу лишь ему – тяжеловесу, абсолютному чемпиону Советского Союза по боксу. Врач Файнштейн извлек пулю. Пришлось Дмитрию Николаевичу ходить на костылях. Мучительной боли, испытываемой при этом, Медведев ни разу не показал.
Жестким, требовательным. Иногда благодарил одним лишь взглядом, показывая, что доволен. Особой чести – дружеского похлопывания по плечу, удостаивались немногие, совершившие настоящие подвиги. Бойцы называли своего командира «железным». В страшнейшие морозы отряд по его приказу совершал длинные пешие переходы, чтобы не попасть в кольцо фрицев, за ним охотившихся. Около 60 тысяч немцев пытались уничтожить отряд «Митя» и другие партизанские формирования Брянщины. Силы на это отвлекались, как на крупные стратегические операции. Может, как раз их и не хватило, чтобы взять Москву.
Однажды немцы окружили отряд. Прорваться можно было лишь через оставшийся узкий проход. И тут одного из бойцов тяжело ранило. На вопрос Медведева, выдержит ли переход, доктор лишь покачал головой. Требовалась операция, и немедленная. «Сорока минут хватит?» – спросил командир, и врач кивнул. Сорок минут отряд ждал, пока врач спасал умиравшего партизана. И спас. «Митя» ушел без потерь. Конечно, Дмитрий Николаевич рисковал. Одна жизнь или существование целого отряда. Но человек был спасен. Дожил до конца войны. И еще долгие годы приезжал в Брянск на встречи партизан из отряда «Митя». Об этом рассказала мне Нина Владимировна Шик – заведующая Музеем Медведева. Существует он уже 48 лет, а Нина Владимировна работает в нем 45 лет. Иногда во время ее рассказов мне казалось, что она чувствует себя Медведевым. Энтузиазма хватает почти на полвека.
Отряд Медведева разросся до 280 человек. Как сообщал в Москву Медведев, «отряд растет за счет военнослужащих, оказавшихся в окружении немецких войск. Вооружается за счет трофеев».
Некоторые боялись предателей, шпионов. Но не Медведев, повторявший: «Что же мы за чекисты, если не сможем разоблачить врага».
Действительно, пытались проникнуть в отряд немцами засланные провокаторы. Два красноармейца, бежавшие из плена, поначалу подозрений не вызвали. Таких было немало, их определяли в хозяйственный взвод, за ними приглядывали. Спустя несколько дней один из новичков подошел к Медведеву с признанием. В лагере их завербовали, инсценировали побег. Задание: проникнуть именно в этот отряд. Красноармеец согласился, лишь бы спастись, а сейчас очень боится своего напарника. В лагере тот был безжалостен, бил его смертным боем.
Некоторое время Медведев приглядывались к напарнику. Тихий, сломленный человек. Допросили, и тот раскололся: он всего лишь помощник вражины, который хуже фашиста, его ненавидел весь лагерь.
Оказалось, не врет. Красноармеец, признавшийся в том, что завербован, как раз и есть главный. А тот, кого он выставил фашистом, лишь приманка: сдав его, он должен был завоевать доверие командира. С предателем поступили по законам военного времени.
Однако пришел момент, когда Медведев понял: за его отрядом немцы начали настоящую охоту. И командир принялся за изучение методов работы абвера и тайной полиции, засылавших в отряд своих агентов. Как-то обратили внимание на немолодого человека. Одет в простую крестьянскую одежду, а выглядит типичным горожанином. Спросили, что потерял старик в глухом лесу, и тот, словно ждал вопроса, ответил, что пытается найти свою пропавшую корову. А потом он снова попался на глаза: беседовал с недавно присоединившимся к отряду красноармейцем. Тот называл себя ветеринаром и якобы обещал старику вылечить всю ту же корову, на сей раз переставшую давать молоко.
Вскоре «ветеринар» попытался бежать. Допросили, и он признался, что завербовали его в лагере, дали задание разузнать, сколько человек в отряде, как вооружены партизаны. Кое-что он успел сообщить «пастуху» – немецкому связнику.
Выяснил Медведев любопытную деталь. Всех пытавшихся в отряд проникнуть, вербовал в лагере один и тот же человек. Носил он поверх шинели повязку санитара, запоминавшуюся завербованным ярким красным цветом. Был он, бесспорно, русским, но, как уверяли разоблаченные, бойко говорил с немцами на их языке. Выяснили и фамилию вербовщика: Корзухин, Николай Корзухин.
Подробнее о нем узнали в ту самую «Ночь перед Рождеством», когда партизаны захватили управу в Жиздре. Среди попавших в руки медведевцев и внимательно ими изученных документов было и письмо коменданту города: «Я представляю при этом прошении свою автобиографию и прошу разрешить мне до конца войны жить и работать в городе при местной управе. Думаю, репутация моей семьи и моя прошлая деятельность позволят вам удовлетворить мою просьбу… Я сочту за счастье выполнять любую работу по установлению нового порядка в России». И подпись: «Львов».
Медведев сопоставил прошение с несколькими другими захваченными бумагами. Пришел к выводу: против них работает опытный провокатор. Рано или поздно его усилия внедрить в отряд диверсантов могут и осуществиться. И командир приказал во чтобы то ни стало найти в Жиздре таинственного Львова. Он же Корзухин?
Удалось. Тот самый санитар Корзухин Николай Владимирович. Обыскивали тщательно. И нашли при предателе старинное, поначалу удивившее Медведева групповое фото: премьер Временного правительства Александр Керенский и его министры. Дмитрий Николаевич определил, что один из них очень похож на санитара Корзухина. Да, точно – сходство с председателем Синода Владимиром Николаевичем Львовым. После революции его сын сменил фамилию, работал против советской власти. В первые же дни войны сдался в плен, служил в СД.
Медведев вел допросы напористо. Заманивал в словесные ловушки. Признание было неизбежно: да, посылал всех лазутчиков в отряд именно я, князь Львов.
Связались с Москвой. За Львовым-Корзухиным прислали самолет. Предателей наказывали по всей строгости.
Этими тремя буквами Дмитрий Николаевич Медведев подписывал свои донесения. Расшифровывается просто: Татьяна Ильинична Медведева, его жена, уже в нашем, XXI веке, скончавшаяся.
А еще он называл супругу «Тимофейчик». Любовь с первого взгляда и в тяжелейшее время, когда брата, тоже чекиста, бросили в тюрьму, а судьба самого Дмитрия Медведева висела на волоске. Первая жена от него ушла, думала, что и мужа арестуют.
Харьковчанка Таня Мачерет сразу понравилась Медведеву. Но она уже была чужой невестой. Скоро и свадьба с молодым инженером, часто бывавшим у Татьяны дома. Но Дмитрий не думал сдаваться. Тоже заглядывал на огонек, стараясь не обращать внимания на мать девушки, никак не одобрявшей это знакомство. Медведев был старше Тани на 15 лет, да и не успел еще официально развестись.
Этот поединок за новую и самую большую свою любовь Дмитрий Николаевич выиграл.
Был он вызван в Москву. Решил до конца бороться за правду. А Татьяна согласилась и приехать к Дмитрию Николаевичу, и стать верной спутницей. Но жених пребывал в бедственном положении: у него не было даже трех рублей, чтобы заплатить пошлину и официально зарегистрировать брак. Татьяна заплатила сама. «Будут говорить, что ты купила меня за три рубля», – вздохнул Медведев. С тех пор в семье Медведевых и существует эта семейная шутка.
А взаимная любовь была совсем не шуточная. Вот письма «железного» командира Дмитрия Николаевича жене, после которых все вопросы об искренности чувств отпадают. Это письмо Медведев отправил еще 27 августа 1941 года, до перехода отрядом линии фронта: «Тимофейчик, любимый! Пишу тебе из Брянска. Это уже последняя весточка. Через полчаса буду проезжать Орджоникидзе-град. Взгляну на свой родной дом. А потом часа через четыре буду уже на месте назначения. В Орле сфотографировался и просил одного товарища получить карточку и отправить тебе. Позу принял очень боевую, только ты не пугайся, это я нарочно. Ну, будь здоровенькой, радость моя. Крепко целую»
А это более позднее послание: «Тимофейчик, когда бывает сложно, опасно, я всегда мысленно, а если поблизости никого не было, то вслух, обращался к тебе и говорил: “Ну, Тимошенька, курносенький, выручай”. И всегда все кончалось благополучно. Я не боялся смерти. Может быть, поэтому я и не погиб даже тогда, когда гибель была неизбежна. Я не думал о смерти… В общем, я еще не ухожу от тебя и хочу быть с тобой. Но если нужно будет, пойду снова, и ты благословишь меня на новые подвиги и будешь охранять так, как охраняла до сих пор. Митя. Москва, госпиталь, 16 марта 1944 года».
…Двери Музея Медведева не закрываются. Сегодня чаще всего заходят те, кому предстоят тяжелые испытания. Слушают, смотрят, учатся. Им ведь скоро в бой.
Если бы вдруг кто-то начал подсчитывать, в какой части СССР выросло больше всего хороших разведчиков и близких к ним на душу населения, то станция Узловая Тульской области вырвалась бы в лидеры. Численность населения этой станции Московско-Донбасской железной дороги до революции не превышала пяти тысяч человек. А помимо Квасникова здесь родились разведчик и писательница Зоя Воскресенская-Рыбкина и генерал-лейтенант, замнаркома внутренних дел, один из создателей атомной отрасли Авраамий Завенягин (дважды Герой Социалистического Труда, награжденный шестью орденами Ленина).
Не уверен, сумею ли подробно рассказать о Леониде Романовиче Квасникове. Он скончался в 1993 году, когда о вкладе разведки в создание атомной бомбы почти не упоминали. Сам он был немногословен. Свою роль не выпячивал. Тут и скромность, и профессиональная осторожность. Получил известность лишь среди своих, так же, как и он, дисциплинированно молчаливых. В его эпоху достижения разведки, тем более великие, хранились в такой же великой тайне. Материалы пришлось собирать по крупицам, за что благодарю Героя России Владимира Борисовича Барковского, атомного разведчика и незабвенного соратника Квасникова. О Квасникове он рассказывал с уважением. А еще писателя Виктора Николаевича Андриянова, в начале 1990-х годов попытавшегося обобщить все, атомной разведкой сделанное, и ученика Квасникова Анатолия Борисовича Максимова, с которым мы о многом так и не договорили.
И все равно понятно: именно Квасников был главным двигателем советской, несколько не по своей вине запоздавшей в работе по атому, разведки. Тут напрашивается сравнение с Константином Циолковским, пионером отечественной космонавтики. Их роднит многое. Оба вышли из российской глубинки. Циолковский был туговат на ухо, Квасников – близорук, но и тот и другой услышали и увидели такое, что иным не виделось и не слышалось.
С детства Леонид Квасников мечтал о движении вперед. И совсем не карьерном. Ему нравилась скорость. Ощущал ее в быстром движении проносившихся мимо поездов. Он и сам в 17 лет укладывал рельсы, строил мосты. Но хотел идти дальше, учиться. Вот кому советская власть была словно мать родная. Окончил железнодорожную профтехшколу и был принят помощником машиниста, а потом и машинистом паровоза. В 25 лет, совсем не мальчиком, поступил на механический факультет Московского института химического машиностроения. Пусть не смущает выбор. В 1930-х годах в стране верили, что все передовые достижения, в том числе и в военной области, будут именно за химией. Эта вера до войны господствовала и в разведке.
Понятно, что учился с полной отдачей – на красный диплом. И, окончив в 1934-м институт, около года работал инженером на химкомбинате в городе Дзержинске. Хотелось расти, быть полезным, и родной МИХМ принял Квасникова в ряды аспирантов. В чем потом не раскаивался. В 1938 году аспиранта включили в специальную комиссию Наркомата оборонной промышленности по обследованию военных заводов. И конструктор Квасников придумал, как быстро автоматизировать производство артиллеристских снарядов.
Он ушел в науку с головой, но в 1938 году по партийно-комсомольскому призыву был вытащен оттуда за чуб и определен в разведку. Квасников просил лишь одного: разрешить ему защитить уже написанную кандидатскую диссертацию, связанную с производством боеприпасов. На что получил уклончивое: выпадет там, в госбезопасности, время, тогда и защитишь. Время так и не выпало. Но, если честно, отечественная наука потеряла от этой смены деятельности Квасникова меньше, чем приобрела зарождавшаяся научная разведка, в которой новичка-лейтенанта назначили заместителем начальника отделения научно-технической разведки.
Как раз здесь и было место человека с чисто научным, аналитическим складом ума и великолепными техническими познаниями. Он быстро разобрался в приоритетах и задачах своего направления. Этому помогли и довольно частые командировки в Польшу и Германию.
И вскоре бесстрашно схватился с наркомом Лаврентием Берией. Пытался объяснить, что грядущая война принесет много научных открытий не только в создании традиционного вооружения. Еще в 1939 году, пожалуй, первым в разведке, а может, и не только в ней, обратился к нетронутой ранее теме создания атомного взрывчатого вещества и его использования в виде сокрушительного оружия. Позже объяснял, что это было озарение.
Интуиция не подвела. В том же 1939-м из американских научных журналов, которые на удивление регулярно поступали в Советский Союз, разом исчезли все статьи по ядерной тематике. Это натолкнуло на мысль: центр по работе над атомными проектами, пока не ясно, что из себя представляющими, однако уже существующими, похоже, находится в США.
Попытки привлечь внимание наркома Берии к созданию за границей совершенно нового смертоносного оружия никакого результата не дали. В 1940-м Лаврентий Павлович отправил упрямца, но и смельчака подальше – в Польшу, где уже хозяйничали немцы, на мало значащую должность. Под прикрытием участвовал в советско-германской комиссии по репатриации. По мере возможности занимался вербовкой поляков, шедших на нее весьма неохотно. Польские офицеры много обещали взамен на освобождение из плена, а потом отказывались от сотрудничества. Знания и потенциал Леонида Романовича использовались совсем не так и не там, где по-настоящему требовались.
Все же Квасникова вернули. С приближением войны без таких, как он, в Центре было уже не обойтись. И Леонид сразу огорошил Берию личным письменным обращением, уже не несколько абстрактным, как прежде, а вполне конкретным: «За границей ведутся работы в области возможного использования атомной энергии в военных целях». Ну разве не чушь, рассуждать о каком-то неведомом атоме, когда не хватало реальных самолетов и танков, которые так нужны в надвигающейся войне? Как такое могло понравиться Лаврентию Павловичу? Какой-то новичок-очкарик, только призванный в органы, выдвигает чуть не новую доктрину, о которой в госбезопасности если кто и слышал, то краешком чуткого уха.
Однако уже в конце 1940 года, а не позже, как принято считать, Квасников посылает первую свою шифровку в наши резидентуры в США, Великобритании и Германии. В этих странах, по его пока всего лишь предположениям, могли вестись работы над суперсекретным атомным оружием.
Когда грянула война, то схожие шифровки были отправлены по приказу Квасникова во все раскинутые по миру и потихоньку восстановленные резидентуры. Всю информацию о научных исследования в области атома, о добыче урана, хоть в Норвегии, хоть в Чехословакии, быстро и без сомнений – в Москву.
Первыми откликнулись Дональд Маклин и Джон Кернкросс из «Кембриджской пятерки». Каждый прислал в сентябре 1941 года не просто информацию, а документы, подтверждающие начало работ над атомным проектом в США и Британии. Почти полностью совпавшие сведения встревожили Квасникова. Его руководство тоже обеспокоилось. И настолько, что Берия дал приказ нашим авторитетнейшим экспертам проверить достоверность из Лондона полученного. И был успокоен, когда ведущие умы вынесли вердикт: создание подобного оружия возможно, но не сейчас, а лет через десять, а то и двенадцать.
Сейчас часто и в принципе заслуженно вспоминают о Берии как о создателе советской атомной промышленности. Но тогда, в 1941-м, он обозвал донесения «дезой» (дезинформацией), цель которой им была мгновенно разгадана: отвлечь в тяжелейший для Советского государства час силы, средства и людей на занятие чем-то настолько же дорогостоящим, насколько и бесполезным.
Квасников же и придумал название грандиозной операции нашей разведки по добыче секретов изготовления атомной бомбы – «Энормоз». В переводе с английского – огромнейший, грандиозный. Задачи резидентурам ставились конкретные. Чтобы понять, что из себя представляет бомба и что необходимо для ее изготовления, технарь Квасников засел за книги по ядерной физике. И вскоре он уже относительно точно понимал те ряды длиннющих интегралов, что пока еще «вслепую» присылали из Штатов, Англии и Канады его подчиненные. Усвоил все тонкости и премудрости, запомнив их до конца дней своих. Задачи резидентурам превратились из несколько расплывчатых во вполне конкретные. Он обязал сотрудников, работающих в «закордонной» разведке, освоить хотя бы учебники для студентов-физиков. Сам набрасывал вопросы, которые надо было задавать нашим иностранным агентам, иногда удивляя тех точно сформулированной конкретикой.
Информация разведки от 20 июля 1942 года о результатах секретной встречи президента США Рузвельта и премьера Соединенного Королевства Черчилля на многое раскрыла глаза и пребывающему в неверии Берии. Руководители двух стран решили сосредоточить усилия своих ученых в центрах на территории Соединенных Штатов. Англичане дали добро на переезд лучших своих физиков в лаборатории Америки. А нам – ни слова.
Ради справедливости сам Квасников называл свой характер «скверным». Я бы определил его иным словом – «самовольным». Он не собирался дожидаться окончательного прозрения наркома Берии. Написал напрямую Сталину докладную записку о разработке союзниками втайне от СССР атомной бомбы.
И пошел дальше простого пересказа тревожнейшей информации. Предложил срочно заняться на территории Советского Союза созданием своего атомного потенциала. Перечислил меры, для этого немедленно требующиеся. Среди них и создание некого объединения всех организаций, занимающихся подобными и схожими научными проблемами. Не преминул упомянуть: информацию разведки от своих источников надо тщательно и быстро изучать и доводить ее до структуры, занимающейся исключительно работой над атомным оружием.
Беда заключалась в одном. Подобной структуры еще не было. Но, полагаю, благодаря и напору Квасникова ее все-таки создали в октябре труднейшего для Советского Союза 1942 года. Сталину рекомендовали талантливого молодого ученого, который мог бы возглавить атомный проект, – Игоря Курчатова. Но Иосиф Виссарионович со свойственной ему прямотой рубанул, что такого не знает. Предложил пост руководителя испытанному академику, отцу советской физики Абраму Иоффе. Но Абрам Федорович, ему было в то время немногим за шестьдесят, тактично отказался, тонко намекнув на возраст. Зато тотчас назвал нужного человека: конечно, Курчатов. Сталин согласился.
Забегая вперед скажу: Квасников и Курчатов были обречены на долгую совместную исключительно нервную работу. Не считая нескольких лет, проведенных Леонидом Романовичем в Штатах, им приходилось общаться именно вплотную. Передача разведданных проходила по сверхкороткой цепочке из двух «К»: Квасников – Курчатов. Иначе и быть не могло. Игорь Васильевич вчитывался в донесения, с превеликим трудом переведенные. Выбирал главное, отсеивал побочное, ставил вопросы, просил о конкретных уточнениях.