Небо, в первые часы рассвета нежно-розовое, постепенно затягивалось облаками, похожими на поблекший перламутр. Море все больше волновалось, с шипением наползая на темно-желтый песок. Прогноз погоды обещал днем шторм, и, похоже, на этот раз синоптики не ошиблись.
Но до шторма оставалось еще несколько часов – Анна Солари хорошо это чувствовала. Шторм – та же гроза, только морская, а с грозой у нее были особые отношения. Поэтому Анна безо всяких прогнозов знала, что у нее еще часов пять до того, как природа по-настоящему зарычит на людей.
Пока же в надвигающемся непокое было что-то чарующее. Старые сосны волновались под натиском ветра, и запах хвои в воздухе усиливался, переплетаясь с тяжелым сладковатым запахом соли Балтийского моря. Мир становился похож на ожившую картину, и это завораживало. Анна сначала остановилась, чтобы перевести дыхание, а теперь не удержалась, сошла с беговой дорожки на пляж. Песок под ногами был пружинистым, вязким из-за ночного дождя, и идти по нему следовало осторожно, потому что если он попадет внутрь беговых кроссовок – ощущения будут так себе. Однако этого небольшого риска было недостаточно, чтобы удержать Анну в стороне от побережья. Она добралась до самой границы прибоя, остановилась, разглядывая шипящую пену. Возможно, где-то прямо у нее под ногами таились осколки янтаря, вынесенные предыдущим штормом. У нее не было настроения искать их. Хотелось смотреть не вниз, а вперед – на неровный морской горизонт. Потому что там была свобода.
Анна еле заметно улыбнулась, вдыхая прохладный морской воздух. Пожалуй, сегодня она впервые почувствовала себя свободной, как раньше, и это было важное достижение.
Потому что свобода – это ведь не только формальность. Иди куда хочешь, денег хватает, пожалуйста! Нет, настоящая свобода – это полный контроль над своей жизнью. И никакие деньги тебе не помогут, если ты не можешь просто взять и подняться с кровати, когда тебе захочется, не можешь пойти куда угодно в одиночестве, ведь тебе в любой момент может стать плохо. Не то чтобы Анна не знала об этом раньше, просто события предыдущих месяцев вновь заставили ее оценить то, что так легко потерять.
Они были тяжелыми, эти месяцы. В начале осени она чуть не умерла – не первый такой опыт в ее жизни, но легче от этого не становится. Потом последовали мучительно бесконечные дни восстановления, первые робкие попытки самостоятельно сидеть, вставать, ходить. Это давалось ей медленнее, чем хотелось бы, и она злилась на себя, на то, что не могла изменить.
Ее лечащий врач в ответ на такие жалобы страшно ругалась. Мира Сардарян прекрасно знала, что Анне повезло – и что все ее мучения были еще не худшим развитием событий. Да и Анна вроде как все это знала, но восторга не испытывала. Они так и спорили о лечении, реабилитации и уровне физических нагрузок, а время все-таки шло. Полгода растянулись в целую жизнь, но Анне наконец было дозволено снова тренироваться, и она постепенно начала приводить себя в прежнюю форму.
Тут и обнаружилась еще одна проблема: Леон. Точнее, проблемой он не был. Сложно было назвать проблемой единственного в мире человека, которого она считала своей семьей. Но у такой близости есть и недостатки: на правах ее партнера Леон мог беспокоиться о ней и следить, чтобы она не слишком усердствовала. К тому же, после покушения он боялся за нее даже больше, чем раньше. А уж после того, как Юпитер подобрался к ее кровати прямо в убежище!.. В общем, Леон отказывался оставлять ее одну, если не сидел с ней сам, то просил кого-то из друзей. И чем сильнее Анна становилась, тем больше ее это раздражало.
Смерть Юпитера угомонила Леона, заставила вздохнуть спокойней. Но Анне все равно потребовалось немало времени, усилий и даже скандалов, чтобы отвоевать свое право на одиночество. Ее первым триумфом стали такие вот пробежки вдоль пустынного морского побережья. Она прекрасно знала, что Леону в такие часы тревожно, однако ему нужно было научиться жить с этим.
Она любила Леона не меньше, чем раньше, но и в одиночестве тоже нуждалась, одно вовсе не исключает другое. Одиночество позволяло ей тонко чувствовать свое тело, понимать, где остались уязвимости, насколько она близка к себе прежней. Но еще одиночество было порой, когда можно навести порядок в собственных мыслях.
Вот и теперь, стоя на берегу хмурящейся Балтики, Анна не могла думать ни о тренировках, ни о реабилитации, ни даже о Леоне, ожидающем ее в их небольшом домике. Мысли сами собой устремлялись к Юпитеру, потому что серые волны напоминали ей о нем. Леон, скорее всего, не обрадовался бы, узнав, как много она размышляет об этом. Но ему не обязательно знать о ней все без исключения.
Юпитер был огромной частью ее жизни, и глупо было делать вид, что это не так. Поэтому, когда он посреди ночи появился возле ее кровати, она, конечно же, была напугана. Сложно не испугаться человека, который тебе в живот выстрелил! Но какая-то часть Анны, непонятная даже ей самой, чувствовала если не радость, то хотя бы облегчение. Она понимала, что теперь получит ответы – так или иначе.
Она, как ни старалась, не могла списать нападение Юпитера на каприз или помешательство. Да, они больше не были друзьями и уж лет сто как перестали быть любовниками. Но они оставались людьми с общим прошлым, и это прошлое, как ни крути, сформировало их, определило, помогло выбраться из того болота, в котором бросили их другие люди. Все, что Анна знала о Юпитере, указывало: он не мог так поступить. Но поступил. А потом уже все завертелось: она перешла на шантаж, втянула в это Леона, круг стал замкнутым и порочным… Однако над всеми последующими событиями все равно серым грозовым небом висело непонимание.
Почему? Почему ты вдруг предал немую, но обоим понятную договоренность?
Она не раз пыталась представить, как задаст ему этот вопрос, какой будет реакция. Анна понимала, что встреча с ним лицом к лицу не в ее интересах, и верила, что на фантазии все и остановится. Но сложилось иначе – и раз уж он теперь здесь, вопрос придется задать. Не то чтобы знание причины сделает ее возможную казнь приятней и легче… И все же сейчас Анне проще было сосредоточиться на вопросе, а не на грозящей ей опасности или судьбе Леона, который тоже был в доме и тоже мог пострадать.
Юпитер владел собой не хуже, чем она. Пожалуй, в ту ночь даже лучше – он ведь не был ранен и прикован к постели! Поэтому в первые секунды после вопроса, когда он молчал, Анна никак не могла разобрать, что означает это молчание: насмешку? Злость? Презрение?
А потом он все-таки заговорил.
– Я бы предположил, что ты сошла с ума. Но я вижу. Вижу, в каком ты состоянии. До меня доходили кое-какие слухи о том, что с тобой случилось, да только я не верил. С чего мне верить? В этих слухах была и моя роль, и я знал, что это бред. Следовательно, неверно было и все остальное. А теперь вот я вижу, что часть слухов была правдой. И не понимаю я только одного: как ты могла подумать, что я способен на тебя напасть?
Ей хотелось обвинить его во лжи, но Анна сдержалась. Во-первых, Юпитер никогда не врал ей, это было частью той странной дани друг другу, которую они платили за общее прошлое. Во-вторых, сейчас у него просто не было причин лгать. Он полностью контролировал ситуацию, он мог убить ее в любой момент, а она, в свою очередь, ничем не могла его сдержать, и даже компромат, который она добыла, в тот миг был бесполезен. Нет, Юпитер был честен с ней.
Но и она не собиралась так просто сдаваться! Анна была убеждена, что правда на ее стороне. Это ведь не догадки, она сто раз прокручивала в памяти тот день и убеждалась, что напасть на нее мог один лишь Юпитер!
Он вызвал ее в место встречи, о котором знали лишь они двое. Он отправил сообщение на номер, который мало кому известен. Он использовал код, который они заранее обговорили. Знак доверия между ними! В этом отношении, Юпитер знал о ней то, что не было известно даже Леону. Так кто еще мог стрелять в нее на лесной дороге?
Все это Анна и объяснила ему теперь. Из-за ранения она быстро уставала, и днем, возможно, не выдержала бы такой разговор. Но сейчас злость придавала ей сил, отгоняя болезненную слабость.
Он выслушал ее все с тем же непроницаемым выражением лица. Вопросов не задавал, однако спорить и насмехаться тоже не пытался. Юпитер просто слушал и смотрел, закрытый и от мира, и от нее. Поэтому, закончив, Анна понятия не имела, какой будет его реакция. И хорошо, что не стала гадать, потому что все равно ошиблась бы. Юпитер поступил так, как она ожидать не могла.
Он подошел ближе и опустился перед ее кроватью на колени, так, чтобы их лица были на одном уровне. В комнате по-прежнему царил ночной мрак, и все равно она видела перед собой его глаза – горящие, темные, как будто черные. Анна почувствовала, как он обеими руками берет ее руку. Это его привычка из прошлого, из тех времен, когда все было хорошо, а будущее казалось общим. Анна сочла бы, что это запрещенный прием, если бы не понимала: Юпитер вряд ли продумывал это как часть стратегии. Просто сделал, что хочется, что казалось правильным, потому что иначе поступить не смог бы. Он сейчас волновался не меньше, чем она, и когда он снова заговорил, его голос дрожал, а такого она не слышала уже много лет.
– Я хочу, чтобы ты знала. Я бы никогда. Я понимаю, почему ты поверила в это. Я бы тоже на твоем месте поверил, и я знаю, что дал тебе достаточно причин. Но все равно – никогда!
– Но если не ты… как это вообще могло произойти?
– Это не я, но это, боюсь, из-за меня.
Так она и выяснила, что все тайные коды и места встреч, назначенные ими на крайние случаи, знал не только Юпитер. Кому-то он сообщил об этом добровольно – чтобы об Анне позаботились, если с ним что-нибудь случится. У кого-то из его приближенных была возможность самостоятельно разобраться, что к чему. Юпитер оставался одиночкой по натуре, но его бизнес достиг такого масштаба, когда доверенные лица все-таки нужны.
Некоторое время это не имело значения. Он и Анна соблюдали дистанцию, отгородились друг от друга неприязнью к настоящему и не вспоминали прошлое. Но из-за ранения Юпитера их пути снова пересеклись, и он стал обращать на нее больше внимания. Он неохотно признал, что во многом это случилось из-за Леона. Раньше у Анны были друзья и были любовники – временные, потому что жизнь все равно идет своим чередом. Но никого еще она не подпускала так близко, и Юпитер это увидел.
– Поверить не могу, что ты приревновал, – устало улыбнулась Анна.
– Сам от себя не ожидал. Я даже не сообразил, как это все зашло слишком далеко. Но кто-то, похоже, заметил.
Юпитер стал все чаще отвлекаться на то, что его совсем не касалось – дела Анны и Леона. Это вредило бизнесу. Возможно, кто-то счел, что это стало слишком опасно. Возможно, была какая-то другая причина, скрытая ото всех. Но Анну решено было убрать.
Это и служило лучшим доказательством того, что на преступление пошел союзник Юпитера. Его враг напал бы на него, такое уже случалось. Однако его предполагаемый друг хотел не уничтожить Юпитера, не отстранить его от дел, а вернуть его гений на служение бизнесу. И у него почти получилось: если бы Анна умерла на той лесной дороге, Юпитер никогда не узнал бы, что это связано с ним. Конечно, он бы злился, он искал бы убийцу. Но каковы шансы, что он стал бы искать гадюку в собственном доме? Да почти никаких!
И снова у Анны не возникло сомнений, что он честен с ней. Он был задет этим – почти раздавлен. Это ведь странно. Не так давно, когда он пришел на ее порог тяжело раненым, умирающим, его гордость осталась нетронута. Он знал, что нуждается в помощи, но даже эту помощь он принимал с королевским смирением. Теперь же его абсолютная уверенность в себе пошатнулась, потому что его ошибка, пусть и ненамеренная, дорого обошлась им обоим.
Вот тогда Анна и почувствовала, что ей жаль его. Ей, прикованной к постели и опутанной трубками и проводами, жаль того, по чьей вине это произошло! Но дело было не в этом, не в самом событии. Она вдруг увидела в нем, совсем ненадолго, человека, которым он был когда-то – и, к ее удивлению, оставался до сих пор хотя бы отчасти.
Хорошего человека, который потом превратился в чудовище.
Это повлияло на нее сильнее, чем она ожидала. Анна осторожно высвободила свою руку из его рук и провела пальцами по его щеке – еще одно напоминание о прошлом. Он смотрел на нее так, будто ожидал удара, и от удара было бы легче. Но подыгрывать она не собиралась.
– Вот, значит, как. Но моя вина в этом тоже есть, правда? – только и сказала Анна.
Она не кривила душой, теперь она действительно допускала такую возможность. После покушения она ни разу не поговорила с самим Юпитером – хотя он пытался. Но ей казалось, что только так и нужно себя вести! Она и мысли не допускала, что он может не знать о случившемся. У нее ведь были доказательства, разум и логика оставались на ее стороне. Ну а то, что инстинкты шептали о его невиновности, не так уж важно. Она верила ему до последнего – и получила пулю в живот. Разве это не лучшее доказательство того, что о чувствах пора забыть?
Теперь уже, с позиции нового знания, она видела, насколько все было бы проще, если бы она все-таки поговорила. Да хотя бы сняла трубку! Похищение Никиты Давыдова можно было свести в шутку. Не существовало бы компромата против Юпитера, который могла использовать не только Анна, но и любой, кто добрался бы до этих сведений. Не было бы затаенной вражды и обиды. Однако случилось то, что случилось, жизнь назад не отмотаешь, только и остается, что справляться с последствиями.
– И что теперь? – спросила она. А потом, подумав, назвала его по имени.
По тому имени, которое знала только она. Это не было стратегией, даже если походило на таковую, для стратегий Анна слишком устала. Имя сорвалось само собой, после всех воспоминаний, и она почувствовала, как он вздрогнул.
С ответом Юпитер не торопился, но когда он все-таки заговорил, его голос вновь звучал ровно и уверенно.
– Ты должна знать, что я зла не держу. Даже за Никиту, хотя не стоило тебе втягивать его в это. Он-то, в отличие от нас с тобой, не виноват вообще ни в чем.
– Я знаю. Прости.
– Не важно уже. Все началось с меня – с моей ошибки в расчетах. Значит, исправлять тоже буду я. Для тебя история закончилась, не делай ничего, тебя это не коснется.
– А что собираешься делать ты?
– Не думай об этом.
Значит, ничего хорошего. Но стоило ли ожидать иного? Анна прекрасно знала, что остановить его уже не сможет. Есть моменты, когда нужно сосредоточиться на самосохранении, даже если от этого на душе гадко.
– Значит, я уже вне игры?
– Да, теперь игра полностью моя, – кивнул Юпитер. – Не ищи в этом лишней доброты. Крыса, которая напала на тебя, угрожает в первую очередь мне. Если кто-то решил, что может мной манипулировать, через тебя или еще как, я заставлю его осознать свою ошибку – всеми доступными методами. Но тебя это больше не касается.
– А Леона?
Анна знала, что ему неприятно будет это слышать. Леон ему до сих пор как кость поперек горла! Но ничего, переживет.
– Снова он. Да не собираюсь я трогать ни его, ни тех, кто рядом с тобой. Но… неужели этот Аграновский настолько важен?
– Сам знаешь, что да.
– Что, он превзошел меня?
Прозвучало добродушно, почти шутливо, однако Анна не позволила себе обмануться. Сейчас не та ситуация, когда Юпитер шутить будет. Он и так не любит Леона, и не нужно эту нелюбовь разжигать. Тут вопрос с подвохом, и лгать нельзя, но и ляпнуть пафосную глупость вроде «Да, он лучше!» тоже опасно.
– Он не то чтобы превзошел. Думаю, он – это человек, которым стал бы ты, если бы не… сам знаешь что. Вы похожи больше, чем оба готовы признать.
С ответом она угадала, Юпитер тихо засмеялся.
– Шах и мат, как всегда. Поправляйся. И… прости меня.
Он ушел, так и не сказав, что планирует делать. Леон, которого на время разговора сдерживали люди Юпитера, рвал и метал, он верил, что все это – ловушка, часть очередного плана. Анна не стала разубеждать его, она просто ждала новостей, не сомневаясь, что они будут громкими. Если уж Юпитер взялся за чистку своего ближайшего окружения, ожидать можно чего угодно, вплоть до войны!
Его ночной визит состоялся осенью. А в конце декабря Юпитер покончил с собой.
Точнее, с собой покончил Вадим Смоленский – молодой преуспевающий бизнесмен, звезда экранов, удачливая медиа-персона. У Смоленского было все: деньги, перспективы, признание, обожающие его женщины и верные друзья. Одного только не было – причины сводить счеты с жизнью. Тем не менее, незадолго до Нового года он без сомнений спрыгнул с моста. Эффектный способ уйти, хлопнув дверью, который оценят зрители, однако возненавидят все те, кому придется нести за это ответственность.
Потом еще долго, весь январь и часть февраля, не утихали споры о том, почему Смоленский так поступил. Кто-то припомнил историю с покушением на его жизнь, так и оставшуюся неподтвержденной. Другие твердили о депрессии. Ток-шоу выкапывали из темных углов бывших любовниц, якобы внебрачных детей и даже сомнительных доверенных лиц. История смерти Вадима Смоленского обрастала сплетнями, как дно корабля – полипами, и правда оставалась все дальше.
Собственно, правду не знал никто, кроме самого Вадима Смоленского. Просто были люди, догадки которых стоили куда больше, чем мнение толпы. Как правило, это были те, кто знал, что Вадим Смоленский и Юпитер – одно лицо.
Своя версия случившегося была и у Анны. Она ни на секунду не поверила, что Юпитер действительно мог убить себя. Уж если он не сделал этого в самый черный период своей жизни, то теперь – точно нет! Он хотел мстить, а не сдаться, это к суициду не ведет.
Так что самоубийство Вадима Смоленского было всего лишь игрой на публику. Это имя было в центре компромата, который Анна вынудила его создать. Следовательно, «засвеченную» личность нужно было удалить.
На словах, упрощенно, все это казалось не таким уж сложным. Но Анна прекрасно понимала, что это обернется Юпитеру огромными потерями – и финансовыми, и репутационными. Вряд ли он так уж беспокоился о деньгах, они ему всегда легко доставались. Репутация – другое дело, к ней Юпитер относился с огромным вниманием, но иногда жертвы необходимы. Отсечь собственную руку, чтобы не умереть от гангрены – вот что он сейчас делал.
Анна не была уверена, что у него все получится, но в том, что он жив, она не сомневалась. Даже когда интернет заполонили фотографии изуродованного тела Смоленского, выловленного из реки. Инсценировать смерть не так уж сложно, это только начало проекта. Гораздо сложнее выжить потом, когда твое убийство не считается преступлением, ведь тебя вроде как нет. Порой ей даже хотелось помочь ему, однако она осознавала, насколько это желание по-детски наивно. Юпитер не зря скрыл от нее свой план, он ясно дал понять, что ее участие в этой истории закончилось.
Они с Леоном обсуждали все это редко и мало, по-другому не получалось. Анна знала, что Леон терпеть не может Юпитера – возможно, даже ненавидит. Она же эту ненависть не разделяла, и им проще было молчать о нем, чем говорить. Но Леон тоже знал, что Юпитер жив, он бы на такой примитивный отвлекающий маневр не попался, только не после всего, что было.
Поэтому он долго отказывался оставлять Анну одну – даже когда она вернула способность самостоятельно передвигаться. Анна попыталась обратиться к Мире, и врач поддержала ее:
– Опасности нет, если она в ближайшие месяцы не вздумает таскать штангу или беременеть. Во втором случае можете обратиться ко мне, я скажу, как минимизировать риски. В первом случае, я вас этой штангой и убью. Я не для того проводила ювелирную операцию, чтобы вы все испортили.
Мира подтверждала, что здоровые нагрузки Анне нужны. Леон с этим не спорил, он просто повсюду таскался с ней – и в бассейн, и в тренажерный зал, и на пробежку. Это, при всей ее любви к нему, начинало раздражать и вскоре обернулось необходимым скандалом.
Тогда они и пришли к компромиссу. Леон согласился сдерживать свои благородные порывы, но они вдвоем уехали в отдаленный поселок на берегу Балтийского моря, где у Анны был маленький дом. Она редко им пользовалась, в основном летом, но сейчас это место казалось идеальным, чтобы позабыть о проблемах большого города и сосредоточиться на выздоровлении. Теперь Анна могла по часу бегать вдоль моря, не опасаясь, что ее постоянно кто-то преследует. Но выигранным доверием она старалась не злоупотреблять и в пути никогда не задерживалась.
Вот и теперь она бросила прощальный взгляд на темнеющее море и вернулась на привычный маршрут.
Мысли о Юпитере отошли на второй план, сменившись желанием уехать. Оно появилось не первый раз – и с каждым днем становилось все сильнее. Боли давно уже отступили, как и приступы слабости. Она еще не вернулась к своей прежней форме, но была близка к этому. А главное, ей становилось скучно.
Анна терпеть не могла оставаться без работы, это вгоняло ее в тоску, граничащую с отчаянием. В первые недели после ранения лекарства превращали ее мысли в невразумительную кашу, периоды ясности были редкими и недолгими, работать она толком не могла. Потом стало легче, но о том, чтобы помогать полиции в таком состоянии, и речи не шло. Анна сосредоточилась на написании книг и научных работ, гонорары за которые всегда составляли значительную долю ее дохода.
Но теперь и это ей осточертело. Ей нужен был вызов – даже если Леон считал, что она еще не готова. Подбегая к дому, Анна прикидывала, как бы обсудить с ним это, как убедить, что им уже пора возвращаться в большой город, потому что здесь жизнь в буквальном смысле проходит мимо нее.
Однако, когда она добралась домой, придумывать причину не пришлось. Анну уже ожидало письмо с настоятельной просьбой о помощи. Возвращение в Москву из далекой и туманной перспективы стало вопросом пары дней.
Убийства в доме жертвы – самые худшие. Так, по крайней мере, всегда казалось Антону Чеховскому. Другие следователи наверняка могли бы поспорить с ним, припоминая то, что им казалось примерами пострашнее. Например, убийство возле детской площадки, где малышня увидит последствия кровавой расправы. Или в грязи, на помойке, как последнее издевательство над жертвой. У каждого свои представления об ужасе.
Но разубедить Антона им бы уже не удалось, он слишком долго работал в полиции, чтобы менять свое мнение. Нет, убийство в доме – это худшее. Потому что от трупа нужно отстраниться, не думать о том, что это был живой человек, которого больше нет. В любом месте это получится, только не в доме жертвы. Там найдется тысяча деталей, которая мгновенно расскажет достаточно внимательному полицейскому о том, кем погибший был, о чем мечтал, к чему стремился, что так и не успел. А это плохо – бьет по эмоциям, подрывает объективность.
Оказавшись в домах откровенных маргиналов, Антон особых душевных терзаний не чувствовал. Но такое с ним в последнее время случалось весьма редко. Антон Чеховский по праву считался одним из самых талантливых следователей, ему доверяли сложные и особо важные дела, теперь уже никто не стал бы тратить его время на «бытовуху». Побочным эффектом стремительно развивающейся карьеры стало то, что дома жертв теперь были домами обычных людей, чьей-то больной волей навсегда вычеркнутых из жизни.
Вот и теперь Антон задумчиво осматривал небольшую квартирку, ставшую ареной кровавой расправы. Площадь совсем маленькая, по документам – двушка, по факту – полторы комнаты. Проходная гостиная и крохотная спаленка. До спаленки в этот раз дело не дошло, трагедия разыгралась в большой комнате.
Хотя для того, чтобы увидеть здесь трагедию, нужно было приглядеться. На первый взгляд казалось, что за накрытым столом просто сидит молодая женщина, нарядная, ожидающая гостя. И лишь при более внимательном осмотре становились заметны разводы крови на темных обоях и багровая лужа, собравшаяся под стулом жертвы.
Убийца не хотел, чтобы она выглядела мертвой. Нет, уходя, он сделал все, чтобы она осталась такой, какой и встретила его. Антон даже не брался пока сказать, как именно была убита молодая женщина. Он только видел, что крови вытекло очень много – если бы она не жила на первом этаже, соседей снизу ожидал бы неприятный сюрприз на потолке.
Пока рядом с телом возились эксперты, внимательные и настороженные, Антон подошел к оперативнику, о чем-то беседовавшему с бледным, совсем еще молодым участковым. Антон его не вызывал, но признавал, что это не самый плохой источник информации.
– Так кто она? – спросил он.
Антон видел, как эксперт сдвигает в сторону волнистые волосы женщины, обнаруживает, что одно ухо отрезано, и начинает озадаченно его разыскивать. Участковый это тоже заметил, пошатнулся, однако в обморок так и не грохнулся.
– Дина Курцева, – с трудом произнес он. – Двадцать три года, сюда переехала два года назад.
Антон обвел красноречивым взглядом потрепанные обои, старую мебель и засиженную мухами тканевую люстру.
– Не похоже на квартиру двадцатитрехлетней женщины.
– Квартира раньше принадлежала ее бабке, Курцева унаследовала, но денег на ремонт не было. Жила одна, не замужем, детей нет, из родни – только мать, живет в Нижнем Новгороде, с ней пока связаться не удалось.
– Поразительная осведомленность, – оценил Антон.
– Да это я не сейчас, так совпало… Я еще до убийства это про нее знал. Мы общались.
– По поводу?
Участковый готов был ответить, однако в этот момент эксперты сдвинули тело. Из раны на животе выплеснулась волна застоявшейся крови – видимо, собравшейся в какой-то полости. Паренек испуганным оленем сорвался с места и покинул квартиру. Антон и оперативник перекинулись понимающими взглядами. Оперативник остался на месте, а следователь неспешно двинулся к выходу.
Эта неспешность себя оправдала: когда он добрался до улицы, молоденького участкового как раз прекратило выворачивать наизнанку под кустом сирени.
– Недавно на этой работе? – сочувствующе поинтересовался Антон. Сочувствие было неискренним: он не сомневался, что паренек надолго в полиции не задержится.
– Пару месяцев. Я извиняюсь. Просто это у меня первый раз так: вот говоришь с человеком, а через несколько дней его нет.
Антон подозревал, что это еще и первый раз, когда участковому приходится видеть труп в таком состоянии. Но следователя это не касалось, ему нужны были факты.
– По какому поводу вы с ней общались?
– Она сама ко мне приходила, потом я сюда приходил, – пояснил участковый. – У нее были проблемы с соседями. Ну, музыка по ночам и все такое… обычное. Она была настойчивой, тут проще сделать, чтобы она отстала.
– И что же вы сделали?
– Приехал сюда. Послушал. Ну, была там музыка. Как по мне, не такая уж громкая, но она бесилась. Короче, сходил я туда, поговорил. Там студенты квартиру снимают. Обещали больше не делать. Раз она мне не звонила, я решил, что они все выполнили. А теперь – это!
Разногласия по поводу музыки на мотив такого жестокого убийства никак не тянули. Если этот мотив вообще есть! Антон пока мало что знал об убийстве, но видел, что оно необычное. Столько крови, странная поза трупа и обстановка, больше похожая на декорации к спектаклю. Все это оборачивалось дурным предчувствием, и следователю оставалось лишь надеяться, что оно не сбудется.
Впрочем, если бы здесь все было просто, его бы и не вызвали.
Со стороны могло показаться, что следователь не проявляет к делу особого интереса, что он брезгует или даже боится, как участковый. Но так подумал бы лишь тот, кто плохо знал Антона Чеховского. Он умел наблюдать ненавязчиво, узнавать, не спрашивая, подмечать то, на что ему не указывали напрямую. Поэтому уже к вечеру то, что сначала казалось кровавым калейдоскопом, сложилось в единую картину.
Дина Курцева родилась в Нижнем Новгороде, но после смерти бабки, когда ей досталась квартира, переехала в Москву. Она устроилась товароведом в небольшой книжный магазин. Там ею были вполне довольны: работу выполняла хорошо, не воровала, конфликтовала с коллегами, а вот с покупателями была мила. И, что еще важнее, соглашалась работать за весьма скромную зарплату, что сразу добавляло ей очков в глазах начальства.
Коллеги отзывались о Дине куда сдержанней. Они уже выяснили, что она мертва, и очернять ее не собирались. Но и дикого восторга в отношении погибшей не испытывали. Их мнение во многом сходилось с мнением соседей, причем не только тех, к кому она вызвала участкового.
В свои двадцать три года Дина вела себя скорее как угрюмая пенсионерка. Она ото всех требовала безукоризненного выполнения правил – даже тех, которые никто никогда не выполнял. Она жутко злилась на любое проявление своеволия или недостаточного рвения на работе. В свободное время она строчила жалобы на малейшее нарушение со стороны соседей по подъезду. Улыбающейся Дину видели редко, чаще всего она представала перед людьми мрачной и суровой, как римский полководец.
С личной жизнью у нее тоже не ладилось. Отчасти это можно было объяснить ее отношением к миру, отчасти – тем, что Дина отличалась болезненной полнотой. Антон Чеховский и сам был мужчиной пухлым и к чужому весу обычно не придирался. Но в этом случае даже он был вынужден признать, что у Дины была проблема. С мужчинами ее никто никогда не видел, на работе она всем говорила, что ей такое и не нужно.
Но судя по тому, что произошло в вечер убийства, Дина лукавила. Ее квартира была чисто убрана, стол накрыт на двоих, блюда, так и оставшиеся нетронутыми в холодильнике, – из тех, которые интернет рекомендует готовить для соблазнения возлюбленного. Дина была нарядно одета, с укладкой и вечерним макияжем… Она ждала кого-то. Кто это был и как они познакомились – следствию еще предстояло разобраться. Но в том, что именно этот человек ее убил, Антон практически не сомневался. Квартиру не вскрывали, Дина сама открыла дверь, да и следов борьбы на ее теле не осталось. Ей просто не повезло нарваться на какого-то психа – но психи обычно не слишком осторожны, и поймать убийцу будет несложно.
По крайней мере, в это верил Антон Чеховский. А потом пришли результаты экспертизы, и все стало очень, очень плохо.
Не то чтобы псих-убийца – это хорошо. Но при таком раскладе хотя бы велики шансы поймать его, пока он не оборвет еще чью-то жизнь. Вот только в случае Дины Курцевой оказалось, что он уже успел это сделать. Жертвы было как минимум две, а это тянуло на серию.
Когда гость пришел, он не вызвал у Дины настороженности. Она впустила его, села с ним за стол, выпила вина. Вино, скорее всего, принес он. Или успел подмешать туда снотворное, когда хозяйка квартиры отвернулась, но это было бы сложнее. В любом случае, Дина скоро уснула – это и стало началом конца. Судя по тому, что соседи не слышали ни одного крика, проснуться ей было не суждено. Учитывая все, что произошло с ней дальше, оно и к лучшему.
Убийца вскрыл ей живот, перерыл внутренние органы и закрыл рану. В размышлениях о деле Антон использовал именно это слово – «перерыл». Оно было достаточно нейтральным и позволяло не вдаваться в подробности, не меняя при этом суть. Жестокое, кровавое убийство. Но по-своему аккуратное. Одежду преступник не трогал, он сначала снял с Дины нарядное платье, потом снова надел, хотя кровью оно все равно пропиталось. Ему важно было, чтобы в сцене смерти сохранилось как можно больше намеков на жизнь.
Это могло означать, что убийца безумен, но вовсе не обязательно. Антону уже доводилось сталкиваться с преступлениями, где только изображались поступки маньяка – чтобы навести полицию на ложный след. Поэтому он собирался проработать все возможные версии, связанные с убийством Дины: долги, месть, ограбление даже. Но потом состоялось вскрытие, и отношение к делу пришлось резко поменять.
Насчет метода убийства Антон не ошибся: жертву действительно вскрыли. Но не просто так. Для преступника это не было игрой, он кое-что зашил внутри живота жертвы. А поскольку живот у Дины был достаточно объемным, очевидно это не было, чудовищный тайник обнаружили лишь судмедэксперты.
– Вы нашли там… что? – переспросил Антон.
Судмедэксперт перевел на него усталый взгляд. Он вымотался настолько, что не мог даже удивляться, да и видел на своем веку достаточно много, чтобы защититься непробиваемым щитом цинизма и уже не реагировать на такие находки.
Ответил он просто и безучастно.
– Человеческую челюсть. Нижнюю.
– Но это не ее челюсть?
– Нет. У нее изъяли ухо, на месте преступления его нет. А челюсть не ее. Это все есть в отчете.
Отчет и правда был беспощаден. Там значилось, что челюсть совсем не старая, что ее очистили непрофессионально – следовательно, убийца не выкопал ее на ближайшем кладбище, он забрал челюсть у другой жертвы! Такое не делают для того, чтобы замаскировать бытовое убийство.
Да и потом, при всем безумии своих поступков, сам убийца был весьма умен. На месте преступления не нашли ничего, что указало бы на него: никаких отпечатков пальцев или появлений перед соседями. Выполняя свой дикий ритуал, он поступал достаточно умно и расчетливо, чтобы сохранить свободу.
Вряд ли он остановится. Такие не останавливаются. Разобраться в том, как мыслит это существо, Антон, при всем своем опыте, даже не надеялся. Ему нужен был человек, у которого это получится куда лучше, а главное, быстрее.
И хорошо, что он знал такого человека.
Возвращение в Москву вызывало у Леона двойственные чувства.
С одной стороны, он и сам устал до тошноты от сонного ритма провинциальной жизни. Один день там мало чем отличался от другого, и все они сливались в сплошную серую череду. Это противоречило его природе, Леону нужно было думать, действовать, побеждать и противостоять. Но здесь это было не нужно, провинция у моря мирно спала.
С другой стороны, он все еще беспокоился за Анну. Он прекрасно знал, что Юпитер на самом деле не утопился. Такие не тонут! От всей этой постановки с самоубийством, пожалуй, становилось даже хуже. Пока Юпитер разгуливал в образе Вадима Смоленского, за ним, по крайней мере, можно было следить. Теперь же никто, включая Анну, не мог разобраться, где он затихарился и что планирует. С этой точки зрения, оставаться на побережье все-таки было безопасней.
Но настал момент, когда от него уже ничего не зависело. Анна сама объявила, что им пора возвращаться. В шутку она говорила о таком и раньше, он ей возражал – это стало чем-то вроде общей игры. Однако на сей раз вышло по-другому, он сразу почувствовал разницу. Во взгляде Анны четко читалось: если он попытается ей мешать, она просто вывернется из его рук, исчезнет, потому что ограничивать ее свободу нельзя.
Да он и не собирался. Леон признавал, что теперь, после случившегося, будет бояться за нее больше, чем раньше, но это было его проблемой. Он ведь знал, с кем живет! Спокойной ее жизнь никогда не будет, и если он хочет остаться рядом, ему нужно смириться.
В самолете он даже размышлял о том, что им, возможно, следовало бы вернуться раньше. Потому что тогда у них было бы несколько дней на адаптацию, все происходило бы на их условиях. Теперь же им сразу предстояло вмешаться в расследование. Хотя, может, так лучше – как нырять в холодную воду, проще сразу с головой?
Он не спорил о том, стоит ли им ввязываться. Во-первых, Анна устала от бездействия даже больше, чем он, ей это нужно – почти как программа реабилитации. Во-вторых, просьбу о помощи прислал не кто-нибудь, а Антон Чеховский. Такие следователи просто так привлекать консультанта не будут. Да при пришлой встрече Чеховский сам вопил, что видеть не желает ни Анну, ни Леона! Чтобы его приоритеты так резко поменялись, должно было произойти нечто экстраординарное.
Однако встретиться с Чеховским им предстояло только завтра утром, это единственная уступка, на которую согласилась пойти Анна. И только потому, что сначала им нужно было вселиться в новый дом.
Леон знал, что ей неприятно покидать бункер. Они говорили об этом редко и мало, но ему хватило. Это ему казалось, что та подземная нора отвратительно подходит для жизни. Для Анны это был дом, который защищал ее много лет, к которому она прикипела, в котором чувствовала себя в безопасности.
Но теперь это должно было измениться, по-другому – никак. Прелесть бункера была в том, что о нем практически никто не знал. Теперь же тайна была раскрыта не только Юпитеру (с этим еще можно было смириться), но и его шестеркам, среди которых затесался предатель. Понятно, что ни о какой безопасности тут и речи не шло! Анна сама сказала, что жить придется в другом месте.
– В каком? – спросил тогда Леон.
– Увидишь.
Ответ ему не слишком понравился, но он решил не давить. Это для Анны переезд из бункера был травмой. Для Леона смена места жительства не имела никакого значения, он и без того арендовал квартиру. Неудобство заключалось разве что в том, что теперь он не знал, когда закончится их поездка.
В аэропорту он собирался взять такси, но Анна остановила его, отказалась давать пояснения и с загадочной улыбкой потянула за собой на долгосрочную стоянку. Там их уже дожидалась белая «Ауди» – вне всяких сомнений, только из салона.
– Только не говори мне, что она твоя, – поразился Леон.
– А смысл что-то говорить, если у меня ключи есть?
– Как ты умудрилась это провернуть?
– Невелик фокус. У меня, знаешь ли, есть не только враги, но и друзья.
– Давай я хотя бы поведу!
Предложение было не чистой вежливостью. Леон прекрасно помнил, когда Анна последний раз сидела за рулем – когда истекала кровью после покушения! Он опасался, что из-за этого теперь могут начаться проблемы.
Сама Анна тоже вряд ли забыла о том случае, но ничего похожего на страх по этому поводу не испытывала. Она уверенно села за руль и принялась настраивать под себя зеркала.
– Шутишь, да? Я тебе эту игрушку в жизни не отдам!
– Но ты ведь скажешь мне, если почувствуешь себя плохо?
В ответ Анна придавила его тяжелым взглядом:
– Издеваешься, что ли? В той дыре плохо не было, а здесь будет? Все, хватит, отдохнули уже! Если бы я хотела покататься на пассажирском, я бы позволила тебе вызвать Ярика.
Ярослав уже знал, что Леон и Анна возвращаются – и был этому рад больше, чем все остальные. Все эти месяцы он вел дела один, их новый сотрудник, Ренат Шауров, был скорее инвестицией в будущее, чем реальной помощью. А поскольку Ярик никогда не отличался трудоголизмом, можно было уверенно сказать, что ему этот период дался нелегко. Леон не собирался продлевать его испытание, параллельно с расследованием он готовился вернуться в компанию – но лишь на следующей неделе.
Ярик не понимал, зачем ждать так долго, и хотел встретить их в аэропорту, но Анна запретила. Она сказала, что это по личным причинам. Леон подозревал, что она просто не хотела никому сообщать их новый адрес – даже друзьям.
Насчет машины он беспокоился напрасно – Анна водила так же хорошо, как и раньше. Да такой автомобиль вести – сплошное удовольствие! «Ауди» бесшумно выскользнула с парковки и скоро влилась в общий поток машин.
Леон был уверен, что до города они сегодня не доберутся. Убежищем для Анны были безлюдные места, территория, известная ей одной. Раз так было раньше, должно было повториться, разве нет?
Но оказалось, что нет.
Очень скоро машина пересекла черту города и двинулась дальше – к оживленным улицам.
– Ты хочешь сказать, что в центре города нашла безопасное жилище? – удивился Леон.
– Вполне безопасное.
– Мы ведь не в Кремль едем?..
– Не настолько безопасное! Но близко.
До центра они так и не добрались, покружили у его пределов и остановились на парковке перед современным зданием явно нежилого вида. Зеркальная коробка в семь этажей – сложно сказать, новая или отреставрированная на основе такого же непримечательного здания. По одну сторону от нее располагался магазин, по другую – офисный центр. Само же здание, судя по обилию вывесок, вмещало в себя рой маленьких фирм самого разного профиля, от обувной мастерской до фитнес-клуба. До жилых домов отсюда было далеко, и Леон решил, что Анна снова заметает след, но – нет. Она уверенно направилась к главному входу в центральное здание. Леону только и оставалось, что следовать за ней.
Внутри тоже не было чудес – самый обычный коридор, украшенный разве что объявлениями, запах дешевого кофе, то и дело торопливо проходящие мимо люди. Но Анна словно и не замечала этого, по коридору она шла так, как когда-то ходила по двору перед своим домом.
Старый дребезжащий лифт привез их на третий этаж. Здесь было потише, однако не совсем безлюдно. Они миновали ряд одинаковых дверей и вошли в одну из них, с вывеской, которую Леон не успел прочитать. Но помещение оказалось таким, что и вывеска не нужна: они попали на склад.
Впрочем, склад был определенно не промышленный. На одинаковых металлических полках громоздились самые разные предметы: сундуки, искусственные цветы, мягкие игрушки, мотки ткани, наборы красок. Стены были закрыты вешалками с одеждой. Одну из таких вешалок Анна осторожно отодвинула, чтобы получить доступ к двери, выкрашенной в один цвет со стеной. Тут уж Леон не выдержал.
– Знаешь, это уже за гранью!
– Что именно?
– То, что я собирался попасть домой, а в итоге оказался втянутым в фильм про Джеймса Бонда! Ты сама посмотри, что происходит: тайные машины, пароли, явки… Как это вообще понимать?
– Агент 007, отставить истерику, – усмехнулась она.
– Скажешь, что я не прав?
– Я бы сказала, но тогда мне придется саму себя опровергнуть.
За дверью скрывался небольшой тамбур, разделявший помещение склада и металлическую дверь, ведущую в квартиру. Это уже было полноценное жилье – две спальни, кабинет, гостиная и столовая, совмещенная с кухней. Окна большие, панорамные, но – зеркальные, и снаружи они наверняка не отличались ото всех остальных окон. Леон даже не брался сказать, в какой именно части здания они находятся, слишком много было поворотов, а он еще и не знал, что за маршрутом нужно так тщательно следить.
Но если отбросить все эти детали с секретностью, место было, в общем-то, приятное. Жилье новое, оформленное в нейтральных тонах, с простой удобной мебелью – вероятнее всего, из «Икеи». Не похоже, что раньше здесь кто-то жил.
– Одна из твоих временных квартир? – догадался Леон.
О таких квартирах он знал уже давно, пусть и не слишком много. Ему казалось, что все они будут нормальными. Хотя и эту квартиру можно было назвать нормальной, подвох был скорее в том, где она располагалась.
– Именно, – кивнула Анна, небрежно бросив сумку на журнальный столик. – Пиццу сюда не заказать, но ничего, внизу есть кафе, там и пообедаем.
– Тебе не кажется, что следовало предупредить меня об этом раньше?
– А смысл? Показать проще и понятнее.
– Смысл в том, чтобы узнать мое мнение, – холодно указал Леон. – Мы говорили о том, что переедем в другой дом – и только. Почему я последним узнаю, что мы будем скрываться непонятно где? Да и потом, все это сильно смахивает на переходный этап, но непонятно, к чему. Так что это не «проще и понятнее».
Прозвучало резче, чем он намеревался, но извиняться Леон не стал. Он и так подыгрывал ей, сколько мог, однако всему есть предел. В такие моменты возникало ощущение, что Анна по-прежнему намеревается жить одна, а его терпит, как временного гостя в своей жизни.
– Ладно, надо было сказать раньше, – виновато признала Анна. – Но поскольку ты и так был против возвращения в Москву, я опасалась, что полная версия правды только прибавит тебе сомнений.
– Мне уже не нравится это начало…
– Чего и следовало ожидать! История с Юпитером не завершена, я предпочитаю перестраховаться.
– Я тоже от всего этого не в восторге, но Юпитер «умер» несколько месяцев назад – и ничего не было.
– И непонятно, когда будет, – кивнула Анна. – Выжидание – тоже часть плана. Я только знаю, что удар он еще не нанес.
– Откуда?
– Потому что когда нанесет – это будет очевидно. И хотя нас с тобой это не касается, не бывает слишком много мер предосторожности, так? Поэтому я не думаю, что нам прямо сейчас нужно выбирать постоянный дом. Временное жилье подойдет больше. А потом, когда все закончится, выберем дом вместе. Я так и хотела с самого начала.
Она прекрасно знала, что бункер он не любил, но переезд никогда не обсуждала. Леон подозревал, что ему самому придется выруливать на эту тему – долго и трудно. Но оказалось, что он недооценил Анну. Она давно уже не рассматривала его как гостя.
Да, так будет честнее. Пока же придется сделать вид, что все это нормально, скрыть свой адрес от Ярика и, особенно, от старшего брата, ну а дальше. Еще какое-то время поиграть в Джеймса Бонда.