Итак, пора бы мне представиться и рассказать безумную историю, которая приключилась со мной осенью 2023 года. Ну, не только со мной, но я принимала в ней самое непосредственное участие.
Меня зовут Соня Балабанова. Мне двадцать семь лет, и недавно я приехала в город Рабочий, чтобы работать на одном из десяти местных заводов за две тысячи рублей в день. Шучу, нет конечно. Я давно мечтала уехать в Санкт–Петербург, а Рабочий для меня стал перевалочным пунктом к нему. Поскольку от моего родного Северска до северной столицы страны десять тысяч километров, а от Рабочего всего три тысячи. Для нас в Северске – Питер это как другая страна, поэтому я подумала, что добираться до него нужно постепенно, чтоб не загнуться от резкой смены климата.
Ещё я пишу сказки, планирую написать роман, и мечтаю в Питере стать знаменитой писательницей. Литературное образование я так и не получила, потому что после того, как я закончила школу, моя мама настояла, чтобы я поступила в мясо-молочный техникум на технолога производства. Она сказала, что "ремесло это нужное и на батон с красной икрой всегда заработаешь". Когда я сказала ей, что хочу поступить на литератора, она посмотрела на меня как на дурочку и сказала: «Иди, корову дои, литераторша».
Позже она поведала о моём желании отцу, тот подавился куском мяса и долго кашлял, выпучив на меня красные злые глаза.
Когда я была маленькой, мы с родителями переехали в деревню из Северска, потому что в деревне в наследство от моей бабушки остался хороший дом. А в Северске у нас не было своей квартиры. Я сама переезд не помню, потому что мне тогда было года три.
Папа устроился трактористом в местный СПК, а мама технологом. СПК по чуть–чуть сбывает молоко, масло, сметану, творог – все это отвозится в Северск и продаётся на местном рынке. Мама хотела, чтобы после техникума я заняла её место. Но прежде, чем я закончила техникум, СПК развалился вконец, зарплата мамина едва доходила до десяти тысяч, она и в хорошие – то времена не сильно много получала, а тут совсем урезали и тогда мама вдруг поняла, что лучше мне поискать работу в Северске.
Так я стала работать продавцом мобильных аксессуаров за тысячу рублей в день. Работа хоть и не сильно оплачиваемая, но и не пыльная. Однако, чтобы накопить денег на переезд, нужно было получать много больше, а в Северске много больше получать невозможно, если, конечно, ты не депутат. Потому Динара, моя школьная подруга, посоветовала приехать к ней, чтобы подзаработать на билет до Питера и на первое время.
Сама она девять лет назад познакомилась с Вадимом и переехала к нему в Рабочий.
Надо сказать, что звала она меня уже целый год и вот месяц назад я все–таки решилась, наконец, купить билет до Рабочего и приехать, чем несказанно обрадовала подругу.
У неё трое детей – Арина, девять лет. Алина, семь лет и отхончик Митя четырёх лет. Муж Динары – Вадим, здоровенный рыжий добряк, чем–то похожий на могучего викинга. Работает он на заводе по производству металлических запчастей для техники. Живут они в просторной трёхкомнатной квартире.
Динара – красивая, стройная девушка с немного нервным характером и экзальтированными манерами. Она ещё с детства мечтала связать свою жизнь с театром и кино, однако на первом курсе забеременела Ариной и Динаре пришлось взять академический отпуск.
«Вернусь в институт, когда Арина в садик пойдёт», – говорила тогда Динара. Но как только Арина пошла в детский сад, на свет появилась вторая дочь и Динара поняла, что в институт больше не вернётся. А потом родился и Митя.
Зарплаты Вадика вполне хватало на жит–быт, потому подруга на работу так и не вышла и занималась детьми. О театре и кино Динаре напоминали только книжки по актёрскому искусству и режиссуре, оставшиеся ещё с первого курса.
Безумная история началась в этот мой выходной. Вернее то, что произошло в этот день, косвенно повлияло на решение Динары изменить свою жизнь. Маленькая деталь, которая запустила цепь событий в моей жизни. Короче, рассказываю.
Мы с ней стояли у окна и наблюдали за тем, что происходило внизу. У подъезда толпились люди. Мужчины курили, женщины прикрывали носы шарфами и воротами курток. Вдоль узкой дороги кузовом к подъезду стоял чёрный катафалк с приветливо раскрытыми задними дверями. Все были в ожидании.
Подъездная дверь, наконец, открылась и из дома вынесли красивый темно-алый гроб. В его царственно–белой полости лежала бледная старушка в повязанном на голове платочке. Бледные руки покоились на красном, обшитом рюшечками покрывале. Никто не плакал, никто не взвывал к Господу.
Подержав усопшую под бледным небом, мужики загрузили гроб в катафалк.
Дождавшись пока толпа внизу рассосётся, мы с Динарой заперли детей в квартире и пошли в магазин.
На первом этаже нашего подъезда нас встретила жующая что-то бабка – соседка Динары снизу. Жиденькие неприбранные волосы лежали на худых плечах, на сером свитере виднелись коричневые пятна, очевидно, от кофе или чая. В одной руке она держала деревянную палку, очевидно служившую ей тростью, в другой кусочек надкушенного хлеба.
– Видели? Михайловну увезли, – с набитым ртом проговорила соседка.
– Ага, а что с ней случилось? – задала идиотский вопрос Динара. Я только хотела ответить: «старость», но бабка опередила меня:
– Так убили её.
– Как? Кто?
–Татары её убили, – прожевала старая. – Квартира–то на дочку переписана, а дочка связалась с татарином. И чтоб его прописать тут, мамашу то и грохнули. У него же гражданства нету российского, им надо быстрее расписаться, чтоб его не депортировали…
– Татарстан это субъект России, значит и гражданство у него российское. – сумничала я. Бабка смерила меня холодным взглядом и, перестав жевать, чётко произнесла:
– А у него нету российского гражданства.
По известному всем сценарию диалога в жанре "сплетни" я должна была спросить у бабки: "Какого государства гражданство у того убийцы Михайловны и вообще откуда ты, бабка с палкой, все это знаешь?"
Но я, не желая вникать в эти странные фантазии, просто понимающе закивала головой:
– А, ну тогда конечно! – и потянула на улицу подругу, которая лупила на бабку доверчивые глаза.
Выскочив на холодную улицу, мы двинулись в супермаркет.
Мы сходили до магазина, накупили продукты. По приходу домой пожарили картошки, сделали салат из огурцов и помидоров, усадили галдящих детей за стол. Затем с работы вернулся Вадик и мы втроём поужинали.
Вечером, уложив детей по кроватям, мы с подругой остались на кухне вдвоём, чтобы посвятить время творчеству и чтению, к коему мы обе тяготели. Вадик играл в видеоигры.
Я перечитывала свои черновики. Динара сидела на полу возле раковины, прислонившись к стене. У её ног лежала книжка «Полный курс актерского искусства». В кухню иногда долетало хихиканье малышни, строгое: «Ну–ка спать!» Вадика и звуки тихой резни ассасинов. И был ещё один звук – монотонное, глухое бух–бух–бух.
– Что ты пишешь? – подняла голову Ди.
– Сказку. Почитать?
– Давай, – подруга отложила книгу и приготовилась слушать. Я прочистила горло и вполголоса начала читать:
Сказ о вреде алкоголя и о том, как выбирали нового председателя на деревне.
Лето выдалось жарким, друзья. И не потому, что было аномально жарко, все-таки это Сибирь, хоть там солнце и бьет голову в жару, но все же земля остается верна своей холодности. Деревня жила своей неспешной, но весьма интересной жизнью. Идешь вечером по деревне, прыгаешь через коровьи лепехи, вдыхаешь запах дыма из горелых коровьих какашек – жгут какашки коровьи, потому что в горелом состоянии они губительно воздействуют на лёгкие голодных сибирских комаров – и невольно замечаешь как из того или иного двора застыл на тебе взгляд «интригливой» бабенки – внимательный и жгучий. Поведешь плечами, оглянешься на ближайший двор и вздрогнешь, когда в одной из дырок дровниц увидишь смотрящие на тебя внимательные глаза. Фух, блин. Отвернешься и поскорее деру…
– Опять с катушек съехала… – внезапно произнесла Динара.
Я оторвалась черновиков и взглянула на неё.
– Кто?
Динара подняла на меня свои большие карие глаза.
– Соседка снизу. Видимо, смерть Михайловны на неё так повлияла.
Я прислушалась. Бух–бух–бух.
– Это она стучит?
Подруга рассмеялась, легко вскочила и поманила меня рукой.
– Идём в туалет.
– Зачем? – спросила я, вставая со стула.
– Идём – идём, там хорошо её слышно… Слышишь, как она своей тростью по потолку стучит? – спросила она, когда мы зашли в туалет.
Я замерла глядя на белое ведёрко, в которое от страха туалетный ёршик засунул свою голову. Тут я отчётливо услышала утробный голос соседки снизу:
– Татаро–монгольское иго!.. Вы Михайловну убили, твари! Весь ваш цыганский табор надо в милицию сдать!..
– Это она… Кому?!
Динара лучезарно улыбалась.
– Как – кому? Нам. Больная бабка… Временами у неё крышу напрочь сносит.
Из спальни послышалось шебуршение. Мы на цыпочках пошли проверить детей и обнаружили четырехлетнего Митю лежащим на полу. Он улыбался во весь свой рот и, прислоняясь ухом к крашенным доскам, ловил связь с соседкой снизу.
– Кто там? – тонко пропел он.
В ответ ему: бух–бух!
Митя повторил:
– Кто там?
Бух–бух!
Мальчик звонко рассмеялся и, схватил свой водяной пистолет, лежавший тут же, и два раза тюкнул им по полу. Снизу послышалось старушечье: «Кто та–ам?». Мальчик расхохотался на весь дом, а его мать изменилась в лице.
– Хватит, ну–ка марш в постель! – приказала она, мягко подталкивая к кровати сына. – Нет, ну нормальная, нет? Ещё с ребёнком моим заиграет!
Снизу все стихло.
Митя лупил из-под одеяла блестящие глазки, совсем не желающие спать. Динара погладила его по голове и мы вернулись на кухню. Я продолжила читать Динаре сказку:
… Первый кандидат – Егор, перспективный молодой фермер, давно хотел власть свергнуть и к тому прилагал вот такие усилия: поселился с мамкой своей у кладбища и каждую ночь вдвоем они на погост ходили и покойничков призывали помочь им. Егор раздевался по пояс, садился на колени возле какой – нибудь могилы и взывал с молитвой: – «О, покойнички деревенские, древние и свежепреставленные, тунеядцы и трудоголики, хлебопашцы и выпивохи, помогите потомку вашему навести порядок на нашей земле! Клянусь торжественно, что буду чтить традиции деревенские, заставлю молодежь деревенскую на полях работать да скот разводить. Не будут они у меня по городам грешным да развратным ездить, а во благо родной деревни трудиться будут».
Прокричит громогласно и неизменно поправит свою длинную челку, по коей узнавали его даже за километр. А мать его тем временем кивает головой седой, закрывает молитвенно глаза и шепчет, шепчет молитвы. Выходят покойники из своих могил, плачут:
– Пошто спать не даешь, потомок? На кой нам председатель нужен на кладбище?
– Покойнички дорогие, не стал бы я ваш покой нарушать, коль не вышла оказия странная. Коль не содрогнулся мир, да не нависла бы угроза над добрым нашим селом, коль не занес бы свой меч Дамокл над вашими потомками! Помогайте, родненькие, помогайте, любименькие! Хочу я стать председателем деревни, чтобы свет и добро нести людям, чтобы заботиться о каждом жителе его. Чтоб зарплату добрую получать да льготы иметь…
Покойники при последних словах насторожились, глаза страшные сделали.
– Не то говоришь! Не то-о, – шипит мамка Егора.
Егор осекся, мотнул головой себя выправляя на прежнюю линию и прокричал надрывно:
– В общем, помогите!
Покойники недовольно загудели, но потом переглянулись и смолвили:
– Так и быть, Егорушка, потомок амбициозный, поможем тебе. Должон ты пойти в лес густой-дремучий, отыскать палку дубовую. Затем палкой той дубовой три раза по березе молодой стукнуть и прокричать: "Дуб сильней березы, береза гибче дуба, так и я стану таким же сильным, как дуб, таким же гибким, как береза!" Прокричишь так и сразу тебе решение придет, как власть в свои руки взять…
– Верно ли говорите, покойнички родимые? Поможет ли мне сие средство странное? – сомневается Егор, душу точит сомнение. – Может быть, мне людей созвать на праздник веселый, да напоить всех брагой хмельной, тогда подобреют сородичи мои и спьяну голоса за меня отдадут? Пьяный мужик своему решенью не хозяин!
Зароптали покойники, костями белыми затрясли недовольно. Зашевелилась земля черная, завыл ветер над крестами. Встал тут покойник один на целую голову выше других и в плечах шире и молвит:
– Коли умный такой да решение знаешь, почто разбудил нас? Знаешь ли ты кто я, потомок?
Егор глаза лупит на мертвеца, плечами пожимает – не ведает, кто таков перед ним. А мамка его, как глаза подняла, так и вскрикнула в ужасе.
– Да это же Прохор-пьяница! По пьянке веселой на тракторе в реку глубокую заехал, так и утоп! Тогда пол-деревни перемерло от змия зеленого бражного! – кричит она.
Усмехнулся Прохор-пьяница, жутко сверкнули его зубы желтизной ядовитой.
– Верно молвишь, баба хитрая! Все ты знаешь, все ты ведаешь. А сына своего не научила, отпрыска своего ненаглядного на путь праведный не наставила. Плохие речи тут ведутся, а все молчат. Полдеревни перемерло, а все им божья роса!
– Меньше народу – больше кислороду! – глупо хихикнул Егорка.
Затрясся от гнева Прохор-пьяница, пуще прежнего завыл ветер в ветвях столетних дубов.
– Не бывать больше этому! Отныне и на века будешь ты, Егорка, только правду говорить. Куда бы не пошел, с кем бы не говорил – ложь твои кишки вялые крутить будет, вранье твое кровью изо рта исходить станет. Лишь правда – матка сладкой тебе казаться будет. Иди на свои выборы и попытай счастья с правдой-истиной!
Ударил гром, сверкнула молния и полил страшный дождь, а Егор – кандидат в председатели вскрикнул и лишился чувств.
Проснулся Егор ранним утром в благодушном настроении.
"Какой страшный сон мне причудился сегодня!", – подумал он. Мамки дома не оказалось, пришлось самому пиджак свой надевать да волосы непослушные причесывать.
Отправился Егор на дебаты председательские с конкуренткой своей Глашкой Плакальщицей.
Тихая и скромная Глашка была, но чрезвычайно педантичная. Не любила она неопрятности, грязи в избе и беспорядка всякого. Бывало, идет ребетня деревенская: волосы лохматые, рубашки из портков торчат. Так Глашка внутри разозлится, огонь внутри нее разгорается – так и хочется ей подойти к детишкам, носы всем повытереть, косы девчатам заплести, рубашки пацанам заправить, но из-за скромности не может она того сделать. Постоит, проводит взглядом галдящих детей и давай плакать-рыдать от чувств переполняющих.
Дети услышат, замолчат и деру от девки странной. Так и в деревне ее побаивались за то, что зарыдать ни с того, ни с сего может.
Но вот поутру собрался честной народ на дебатах. Стоит Егор в пиджаке малиновом, на котором жирное пятно от завтрака осталось. Волосы, смазанные коровьим маслом, кое-как причесаны. Напротив него Глашка Плакальщица, увидела прическу его небрежную да пятно на пиджаке и хныкать начала.
Постояли так минуток семь кандидаты и решил Егорка речь толкать, пока конкурентка его не очухалась.
– Дорогие мои, сородичи родненькие, соседи добрые и не добрые. Ненавижу всем сердцем вас, но вынужден стоять тут как пень посередь дороги, – медом полилась речь Егора. Люди переглянулись, но промолчали.
– Живете вы тут, как сыр в масле катаясь. Скота у вас немеренно, что непонятно мне порой – на кой черт вам столько коров да быков породистых? На кладбище ведь его не утащить, в землю с собой не забрать. Вот ты, старый хрыч, Афанасий Мешков, уж на ладан дышешь, уж без костылей и шагу не ступишь, а все множится твой скот, все телята каждый месяц прибавляются. Дочка твоя Матрена всем уши прожужжала, мол, как издохнет папенька – заживет, как коровева.
Остолбенел старик кривой – Афанасий Мешков, а Егорка не замечает, улыбается слаще сахара, дальше вещает:
– Смотрю я на хоромы ваши, на заборы крепкие да высокие и жутко хочется мне подпалить их огнем небесным, чтоб полыхало все и вы вместе с ними.
Зароптал народ, загудел недовольно, но Егорка сладкой речью своей загипипнотизированный не замечает того и, знай себе, молвит дальше:
– Любите вы, мой народ неотесаный да глупый, по субботам браги пригубить. Знаю я вашу слабость, коя полдеревни в могилы свела, знаю и ведаю, как вас на свою сторону склонить: сегодня же объявляю день выходным, привезу бражки флягу и стану поить вас, мои пропащие сородичи, а как шары зальете вы, как соображать перестанете, подсуну я вам бумагу с моей фамилией, да все вы, как миленькие, подпишите. А как стану я председателем, так каждый день вы у меня пить будете, а потом помрете от пьянки, а я ваши хоромы себе заберу, будут у меня такие льготы!
Кричит Егорка заколдованный покойником на правду, кричит с улыбкой льстивой, да не замечает, как лица людей вытягиваются, как глаза выпуклые гневом наливаются. А Глашка напротив стоит и глаз от жирного пятна на Егоркином пиджаке не сводит, и все громче и громче плачет, пока, наконец, не разрыдалась такими рыданиями, что слезы ее ручьями побежали да под ноги жителям деревни.
Не выдержал народ, набросился на Егорку – дурака и вилами вышиб из сельсовета. Стала Глашка Плакальщица председательшей и с тех пор, поговаривают, еще больше плачет.
Тут послышался странный скрежещущий звук из прихожей, словно кто-то царапал дверь. Динара вскочила, стрелой метнулась в прихожую и оттуда послышался её крик. Я бросилась за ней.
В прихожей я столкнулась с выскочившим из зала Вадиком и от удара отлетела на Динару. Огромный Вадик при столкновении дёрнулся назад и в зад ему влетел бегущий за ним Митя.
– Что случилось?! – набросились мы с Вадиком на Динару, которая с блюдцами вместо глаз стояла у двери.
– Она за нашей дверью! – прокричала она таким голосом, словно за нашей дверью притаился сам дьявол.
Вадик щёлкнул задвижкой и открыл железную дверь, мы высунулись. Митя пролез на четвереньках у нас между ног и все мы вчетвером проводили взглядами убегающую по лестнице хихикающую бабку с первого этажа.
– Фу! Воняет! – пропищал Митя, зажимая ручонкой нос. Источником запаха служил лежащий у двери полиэтиленовый пакетик с коричневым содержимым. Динара наклонилась к пакету, чтобы получше его разглядеть.
– Ах ты, дрянь такая!..
Поняв что там, она без тени брезгливости схватила пакет с отвратной жижей и бросилась вслед убежавшей с места преступления бабки. Тут напротив нашей двери открылась дверь соседей и в проёме показался белобрысый паренёк лет семнадцати. Он удивлённо проводил взглядом размахивающую подозрительным пакетом Динару, бегущую вниз; принюхался, сморщился и, подавляя рвотный рефлекс, захлопнул дверь.
Я бросилась за подругой, смутно догадываясь о неминуемой катастрофе. Преодолев лестницу за несколько широких шагов, на какие были способны мои ноги, я очутилась на первом этаже за спиной Динары. Прямо перед её носом шустрая бабка закрывала дверь, но подруга уверенным движением руки успела швырнуть в её квартиру зловонный пакетик и тот звучно шмякнувшись о серую стену, сполз вниз к ногам старухи.
– В яблочко! – воскликнула подруга и в закреплении своей несомненной победы с чувством пнула голой пяткой дверь оппонентки. Внутри щёлкнул замок и через замочную скважину бабка проорала:
– Я сейчас милицию вызову! Твари! Измываются над бабушкой! Убили Михайловну! Теперь меня хотят убить! Помогите!..
Я потянула подругу за руку:
– Пошли домой, ну её к черту!
Глаза у Динары возбужденно блестели, лоб покрылся испариной.
– Пошли!
– Ой, как меня это все бесит. – поделилась Ди, наливая воду из-под крана. – Тебе хорошо, ты скоро в Питер уедешь, а я останусь в этом дурдоме.
Она это сказала так, что я почувствовала себя виноватой, что скоро уеду в Питер. И я тогда ещё не знала, что этот случай натолкнёт Динару на мысль сбежать из дома.
Сказка после минувшего инцидента поблёкла в наших умах и мы решили отложить чтение. Побеждённая бабка внизу стихла, очевидно занятая отмыванием ног от собственных фекалий. Динара ушла на диван к мужу и я, выключив на кухне свет, тоже отправилась почивать в спальню, мысленно считая сколько мне осталось времени на сон. А спать мне оставалось пять–шесть часов. Улёгшись удобнее, я посмотрела в телефон и обнаружила там сообщение:
«Немного прогулялся по городу. У нас дождливо».
Я улыбнулась, проверила будильник и сунула телефон под подушку. Уже как две недели я переписывалась с парнем из Питера по имени Евгений, с которым познакомилась на сайте знакомств. Ничего такого я пока не планировала, просто мне нравилось получать от него сообщения «с добрым утром», «спокойной ночи» и прочее. Но все же ежедневное общение по переписке должно постоянно чем-то подпитываться, потому что одни «добрые утра» быстро становятся обыденностью. Скорее бы в Питер! Скорее бы встретится с Женей.
***
Утро подозрительно было похоже на утро сурка: всю ночь я наблюдала за белым зайцем, прячущимся в лесу. Кто-то высокий за моей спиной клал мне в руки тяжёлый холодный бинокль, которым я в 5:30 утра пыталась заткнуть ненавистную трель будильника. Продрав глаза, я обнаружила, что никакого бинокля в моей руке нету и я колочу по телефону кулаком.
Вскоре была выпита первая чашка кофе. Октябрьская ночь поприветствовала меня во дворе, проводила до освящённой улицы и заботливо подогнала в спину холодным ветром. На служебный автобус в этот раз я не опоздала, а потому доспала блаженные сорок минут под композиции Людовико Эннауди.
На этот раз бригадирша Галька Семиярова отправила меня на конфеты, чему я несказанно обрадовалась.
В цехе у конфетной линии я увидела Машку – Жонглёршу и Аньку. Радостно скалясь, они помахали мне. Жонглёрша, дождавшись, когда я подойду ближе, не поздоровавшись, огорошила:
– Идём сегодня с нами в клуб?
Я поморщилась:
– Так себе предложеньеце.
Анька мягко улыбнувшись, пояснила:
– У Маши сегодня день рождения.
В клуб идти не хотелось – лишние траты перед грандиозной в моей жизни поездкой в Питер были бы неуместны, но отказать Машке, которой, по всей видимости, некого было пригласить на свой день рождения, совесть не позволяла. Не скажу, что я всегда такая добренькая: иногда мне кажется, что глубоко за моими глазными яблоками живёт злобный маленький хорёк, который с попкорном в маленьких когтистых лапках сидит перед телевизором и смотрит нескончаемо длинный фильм о моей жизни. И не просто смотрит, а комментирует со злым ехидством каждый поворот событий, каждую деталь, каждую фразу. Весь этот фильм пронизан его циничными шутками. Но иногда в моем сердце просыпается странное щемящее чувство жалости к окружающим, словно внутренний хорёк устаёт быть злым и на минуту–другую в нем просыпается что-то похожее на милосердие к героям фильма. В такие редкие минуты я иду на поводу у людей, не потому что слабая, а потому что непостижимым образом начинаю чувствовать то невысказанное, стыдливое, что бывает у них, в чем они не хотят признаться вслух, но желают быть понятыми.
Потому и, глядя на выжидающие Машкины глаза, я, скрепя сердце, кивнула:
– Хорошо, пойдёмте.
Знакомство с Машкой мы с Анькой закрепили болтологией ни о чем за длинной конфетной линией, а потом и совместным обедом в столовой.
***
После обеда я сидела в курилке и неспешно листала ленту новостей, как вдруг моё внимание привлёк пост с довольно любопытным содержанием.
«Недавно переехали в новую квартиру по адресу бульвар А***, дом 47. Сначала все было спокойно. А вчера соседи не давали спать. По всей видимости они были пьяны. Девушка, находясь под какими–то веществами, бегала по подъезду голая и с пакетом дерьма в руках. Она побежала к бабушке снизу и принялась стучать к ней в дверь. Наверное, крыша совсем поехала! У них там был ещё ребенок, который странно смеялся и, как Маугли, стоял на четвереньках. Дети в двенадцать ночи должны спать!!! Куда смотрит ПДН? Страшно даже представить, что творится в той квартире! Пожалуйста, анонимно!»
Ах ты, аноним белобрысый!
Едва гудок оповестил об окончании дневной смены, я заторопилась в раздевалку, чтобы скорее переодеться и бежать домой. Мне не терпелось поговорить об этом посте с Динарой.
Жонглёрша и Анька заговорщески посмотрели на меня, встретив у служебного автобуса. Мы залезли внутрь, расселись.
Перед выходом я сказала, что приду без подарка, на что Машка радостно закивала и махнула рукой.
– И не нужно ничего, просто оттянемся.
Я вспомнила про Динару, хотя и не была уверена, что та согласится пойти.
– А подругу могу с собой взять?
– Конечно, приводи! Веселее будет!
Условившись с девчонками, что встретимся в 23:00 в клубе «Голос ночи», я вышла из автобуса и двинулась домой.
На втором этаже я остановилась у квартиры под номером 38, откуда прошлой ночью выглянул белобрысый парень. Поколебавшись, нажала на дверной звонок. Дверь открыла уставшего вида женщина в застиранном халате и с неопределённым цветом волос.
– Вам кого? – бесцветно спросила она, вперя в меня взгляд, такой же бесцветный, как и голос. Я растерялась: почему-то думала, что на пороге будет тот паренёк.
– Хм, добрый вечер. Хотела поговорить с вашим сыном.
Женщина неприятно ухмыльнулась и отчего – то перешла на «ты»:
– А лет тебе сколько?
Я проигнорировала её неуместный вопрос и решила перейти к сути:
– Ваш сын вчера ночью кое – что понял неправильно и написал пост в соцсети…
– Ха, так ты из алкашей этих? – бесцветная презрительно кивнула в сторону квартиры подруги. Невоспитанность этой хамки с каждой секундой росла и грозила преодолеть красную отметку допустимого, после которого закономерно начинается безобразный скандал.
– С чего вы решили что мы алкаши? – как можно спокойнее сказала я. Глаза мамаши белобрысого вдруг стали расширяться, а губы нервно дрогнули, готовясь к атаке. Когда она заговорила, голос её вдруг приобрёл гнусаво–дребезжащий оттенок, и он, атакуя мои уши, царапнул барабанные перепонки:
– А какого гноя вы бегаете среди ночи по лестнице с говном? Совсем очумели! У меня ребёнок из – за вас не спал! А у него экзамены на носу!
Я удивилась больше её противному голосу, нежели звучному «какого гноя». Я придвинулась ближе и постаралась придать своему голосу больше твёрдости:
– Слушай сюда, уважаемая! Твоему дурачку рано на экзамены, он писать научился, но с критическим мышлением у него явно проблемы! Ты в курсе, что этажом ниже живёт больная бабка?! Это она вчера нам дерьмо под дверь подсунула! Разобраться надо сначала, а потом строчить!
– Ага, конечно! Бабку довели, ещё и сюда пришла с разборками! Иди отсюда, пока я полицию не вызвала!
Глаза женщины дико завращались в орбитах, слюна в беспорядочной словесной очереди стреляла во все стороны. С этими воплями она захлопнула дверь, а я осталась стоять с открытым ртом. Вот это поворот!
«Ну погоди,– злорадно подумала я, открывая ключом свою дверь – изыщу способ на тебя соседку снизу натравить, посмотрим, как тогда запоёшь».
В квартире передо мной предстала любопытная картина: Алина и Митя, догоняя друг друга, носились по дому, захлёбываясь от смеха. Старшая Арина сидела на кухне и, ничего не замечая вокруг себя, вслух читала о приключениях Буратино. Пол, диван в зале, тумбы, телевизор, синий палас – все было облеплено белыми перьями, словно несколько мгновений назад по квартире пробежало стадо бешеных гусей. Вадика дома не оказалось, Динару я тоже не сразу заметила.
– Аришка, где мама? Ариша!..
Девочка подняла голову и тонким пальчиком указала – в спальне. Я вошла в спальню и обнаружила подругу распростёртой на полу.
– Динара! Что с тобой?.. Что случилось?
Динара села, вытерла слезы.
– Соня, это невозможно. Эти дети… Я убралась, пришли Аришка с Алинкой, накормила их. Потом повела Аришку на кружок. Алинке включила мультики, сказала, чтобы накормила Митьку, когда он проснётся. Мы там пробыли всего час, возвращаемся, а тут… эти дьяволы устроили погром – порвали подушку, раскидали перья. Видимо, добрались до моего пчелиного мёда и размазали его везде. Ну как так можно? Ну зачем они так?
Ее глаза светились от обиды и бессилия. Я поняла, что про пост лучше не рассказывать.
– А где Вадик?
– Вадик пришёл, посмотрел на все это и сказал, что идёт на хоккейный матч. Даже меня не позвал… Конечно, зачем он позовёт? Иначе кто все это будет убирать!
Мы попытались убраться дома, но спустя сорок минут поняли, что до конца эти перья все равно не вымести и не пропылесосить. Пришёл Вадик с блестящими глазами то ли от игры, то ли от сопровождавшей её выпивки. Сразу же завалился на диван и взял в руки джойстик. Мы с Динарой переглянулись и в ее глазах я увидела одно – единственное слово из огромных огненных букв: «В.А.Л.И.М.».
Динара увлекла меня на кухню и горячо зашептала:
– Соня, мне все равно сколько сейчас времени. Мне просто нужно сейчас куда – нибудь пойти, чтобы проветриться, иначе я тут свихнусь… Ты понимаешь?
Я закивала и, сдерживая радость, тихо проговорила:
– На самом деле, нас ждут девчонки с завода. Собираемся в 23:00 в «Голосе ночи», так что, айда – гулять.
Лицо Динары мгновенно просияло и мы, стараясь скрыть эмоции, чтобы до поры до времени дьяволята и Вадик не прознали, что мы уходим, принялись собираться. Динара со словами: «Так, в стирку надо вещи бросить», – деловито прошла к шкафу (свет в зале был выключен, поскольку Вадик для пущей реалистичности любит играть в темноте), вытянула из груды вещей несколько тряпок и демонстративно понесла их ванную. Вадик и ухом не повёл. Я тем временем в маленькой спальне открыла задвижку комода, в котором хранились мои вещи, и выудила оттуда чёрное платье, пиджак и колготки. Скомкав вещи, я прошмыгнула в ванную комнату.
Часть вещей Динара действительно закинула в барабан стиральной машины. Другую – бордовые брюки и белую рубашку без рукавов натянула на себя. Я развернула свои вещи и поняла, что пиджак мятый, а утюжить его сейчас не представлялось возможным. Надела платье, натянула колготки, жестом спросила у подруги: «Норм?», та подняла большой палец вверх: «Норм» и принялась красить глаза. Я молча причесалась, прыснула на себя духами. Закончив с туалетом, мы кивнули друг другу и вышли из ванной. Динара заглянула в зал и сказала:
– Вадь, мы немного расслабимся. Детей спать уложи.
Вадик повернулся с отвисшей челюстью:
– В смысле – расслабимся?
Динара, нисколько не смутившись его челюстью, спокойно сказала:
– Ну как ты сегодня расслабился на игре, так и мы хотим расслабиться. Ты же не против?
Вадик застыл с джойстиком в руках. Его героя на экране мочили мечами и топорами. Аришка, Алинка и Митька высунулись из своей спальни и таращили удивлённые глазища на мать.
Всеобщее молчание затянулось, в любую секунду домочадцы Динары могли прийти в себя и не позволить ей уйти, потому я потянула подругу за рукав, мол, пора. Мы быстро оделись, схватили в охапку сумочки и направились к выходу.
– Ну все, будьте умницами! – прощебетала на прощание Ди и мы выскочили за дверь.
Ночь дохнула на нас запахом свободы.