Она пришла рано утром, едва только я успел отворить свой кабинет, повесить на крючок пальто, оправить сюртук и сесть за покосившийся уже от времени письменный стол. Мишка опаздывал, как всегда. Да и как ему было не опоздать? Бурные ежевечерние кутежи с бывшими однокурсниками превратили моего незаменимого помощника в ночного жителя, впрочем, я на правах какого-никакого, а начальства вполне мог позволить себе разбудить его даже и спустя час после того, как его дурная голова с копной каштановых волос опустилась на подушку.
Мишка был изрядным любителем выпить и гульнуть хорошенько, не обходя стороной дома терпимости, за что, собственно, и исключили его из университета несколько лет назад. Однако, это печальное событие нимало не смутило моего повесу, и он продолжал вести самый что ни на есть распутный образ жизни – насколько, разумеется, позволяли ему средства от продажи поместья, а впоследствии и мое жалование. Но, несмотря на все эти несомненные недостатки, Мишка был мне совершенно необходим, ибо по части нашего с ним рода занятий превратился в абсолютнейшего виртуоза. Хотя недостаток образования и некоторых теоретических знаний вынуждали его протирать штаны на засаленном стуле помощника частного сыщика или быть у него же на побегушках, внимательность Мишки заслуживала всяческих похвал, поэтому я предпочитал принимать клиентов в его присутствии, однако в то утро он в очередной раз проигнорировал мою гневную отповедь, сделанную накануне, и мирно спал в своей постели после ночного пьяного угара.
Она постучала и тут же вошла, робко оглядываясь по сторонам, вероятно, в попытке понять, стоит ли доверять свою беду сему учреждению. Кабинет мой и вправду не мог похвастаться хорошей меблировкой или даже каким-никаким уютом, впрочем, за чистотой я изо всех сил старался следить, да и внушительное количество папок в застекленном книжном шкафу не могло не навести на мысль о солидности моей практики.
Я кивнул вошедшей даме и указал на стул подле моего стола. Она поспешно засеменила ко мне и молча опустилась на скрипнувшее сиденье стула.
– Ну-с, что привело Вас ко мне? – я зажал карандаш в уголке губ и принялся рассматривать свою столь раннюю посетительницу.
На вид ей было около тридцати. Тоска и неимоверное страдание в глазах полностью отвлекали внимание от ее красивых еще черт. Она носила траур, однако, не закрывала лица вуалью. Помнится, меня поразила тогда невероятная бледность, почти прозрачность ее кожи. В руках она сжимала мокрый от слез платок, хотя глаза ее были сухи – с чуть припухшими и покрасневшими веками – следами ночных рыданий. Волосы скрывала модная по нашим временам шляпка, тем не менее, из-под нее выбивалась пара светлых прядей, обрамляя круглое, почти детское еще лицо.
Мой вопрос заставил ее губы задрожать, и она вот-вот готова была вновь разразиться плачем, но я тут же подошел к ней, обнял за плечи и протянул стакан воды:
– Не надо, прошу Вас. Я обязательно Вам помогу, сделаю все, что смогу – но для этого мне нужно знать, что же произошло.
Она быстро закивала, сдерживая подступившие к горлу слезы, и едва слышно выдавила:
– У меня пропал муж.
– Так, – я вернулся за свой стол, достал журнал и приготовился записывать, – имя, фамилия, обстоятельства, при которых это произошло.
Она вновь закивала и тут же затараторила:
– Катерина Пронина…
Я мягко остановил ее:
– Очень приятно, Катерина…
– Матвеевна, – спохватилась вдруг она.
– Катерина Матвеевна. Но я все же спрашивал Вас об имени Вашего супруга.
– Пронин. Сергей Васильевич Пронин, служил механиком на судне и не вернулся из экспедиции…
Слезы снова выступили на ее темно-серых глазах, и она поспешно принялась сморкаться.
– Катерина Матвеевна, а теперь мне нужны подробности: что за судно, какая экспедиция…
– «Святой мученик Фока», экспедиция Седова в Арктику, – прошептала она.
– А, – с облегчением выдохнул я и закрыл журнал, – в таких экспедициях гибнет каждый второй их участник, это нормальное явление.
Но она помотала головой:
– Нет, на судне всего девять членов экспедиции было плюс экипаж, от цинги умерла половина матросов, но Сережи среди них не было.
– Он мог потеряться во льдах, упасть за борт – с ним могло случиться все, что угодно. Не думаю, что расследование в чем-то поможет Вам.
– Нет-нет! – перебила она меня. – Вместе с ним в экспедиции участвовал его кузен – второй механик. Он-то и сказал мне, что это было убийство. Сережу просто вытолкнули за борт, и я очень хотела бы узнать, кто это сделал. Я заплачу любые деньги, – твердо добавила она, пряча платок в складках своего траурного платья.
– Постойте, с оплатой мы разберемся после того, как я наведу некоторые справки. А пока прошу сообщить мне адрес кузена Сергея Васильевича – мне бы надо с ним обо всем потолковать. У Вашего мужа были враги?
Она растерянно пожала плечами и помотала головой.
– Впрочем, понимаю, – продолжил я, – на предмет подробностей мне и вправду лучше терзать второго механика. Вот, – протянул я ей лист бумаги, – напишите здесь адрес Ваш и его. И мы попробуем чем-нибудь помочь Вашему горю.
Она тут же радостно заулыбалась – если только можно было назвать радостью, то, что изобразилось на ее измученном беспрестанным страданием лице – и заскрипела пером по протянутому листу.
– Ну а теперь, Катерина Матвеевна, ступайте домой и постарайтесь взять себя в руки. Мы с помощником предпримем все усилия, чтобы преступник предстал перед правосудием.
Она снова закивала, медленно поднялась и вдруг кинулась целовать мою руку, лежавшую на столе. В первые секунды я опешил и не сразу отнял ее, но потом обхватил свою посетительницу за плечи и посмотрел прямо в ее серые глаза:
– Катерина Матвеевна, это мой долг как представителя закона. Да и кроме того я ведь занимаюсь этим не бесплатно. Ступайте, я извещу Вас, как только что-то прояснится.
Слезы потекли по ее бледным щекам. Она поправила шляпку, опустила вуаль и стремительно выбежала из комнаты.
Не успела она прикрыть за собой пронзительно скрипнувшую дверь, как на пороге оказалась едва не сбитой с ног ввалившимся в кабинет взлохмаченным и не вполне трезвым Мишкой. Он основательно ее напугал, и она ошарашено замерла на месте, глядя, как он учтиво и почти по-театральному расшаркался перед ней, протянув:
– Мадам, мое почтение. Пардонне-муа, позвольте Вашу ручку, – и попытался ухватить ее тонкую почти прозрачную ладонь.
Катерина Матвеевна поспешно спрятала руку за спиной, и Мишке лишь оставалось смачно и со вкусом чмокнуть воздух, после чего его лицо вновь приняло серьезно-скучающее выражение, он прошел в кабинет и плюхнулся на зашатавшийся под ним стул.
– Где тебя носило, Мишка, черт тебя дери?! – возмутился я, стукнув кулаком об стол в то время, как его физиономия вновь расплылась в наигранной пьяной улыбке.
– Николай Алексеевич, – притворно заканючил мой больной с похмелья повеса, – ну как Вам не понять! Молодость проходит, годы летят… Разве могу я упустить шанс напоследок гульнуть, прежде чем какая-нибудь матрона кровь с молоком навеки окольцует ясноглазого сокола? – и лицо его приняло столь жалобное, почти мученическое выражение, что я не выдержал и невольно расхохотался.
– Ну что мне с тобой делать, сокол мой? – простонал я, вытирая глаза. – В наказание я могу не допустить тебя до расследования весьма интересного дела, – и я хитро ему подмигнул.
Мишка тут же выпрямился и напрягся, как натянутая струна:
– Уж не то ли это голубоглазое дело, что только что выскользнуло из кабинета? – и он с притворной сердитостью погрозил мне пальцем, ноготь которого уже изрядно пожелтел от табака.
– У нее погиб муж в арктической экспедиции, и она упорно не хочет верить в то, что для моряка дожить до сорока лет – уже чудо. Впрочем, она платит нам, и мы, хочешь – не хочешь, а должны хотя бы попытаться изобразить бурную деятельность. Прямо сейчас мы отправимся к кузену ее мужа, что был на том корабле вторым механиком, так что, приведи себя в порядок.
Мишка пожал плечами и кое-как причесался пятерней. Я велел ему купить по дороге кислого молока и имбиря, чтобы хоть как-то забить похмельное амбре, и через несколько минут мы наняли экипаж и отправились по указанному Катериной Матвеевной адресу.