«Свет и Тени» врагов, «совместников/совместниц», «коллег по ремеслу» и… не только генерала Бонапарта. Книга 2: от М до Я - читать онлайн

А высокородные (в нескольких поколениях) лондонские леди и вовсе не жалели по-женски ехидных и доходчивых красок для характеристик бывшей потаскухи с густым (низким) томным голосом, умело руководившей мужчинами не только в постели, но и в быту, в лучшем случае называя ее «вульгарной дамой с сильно развитым хватательным инстинктом». В прочем, им виднее, как емко и доходчиво охарактеризовать соплеменницу, «ухитрившуюся ухватить Бога (вернее, Гения), пардон, за… яйца».

Будучи сущим воплощением цветущей женской прелести, Эмма крутила и вертела прославленным флотоводцем как хотела, порой, в ущерб его многолетней репутации безупречно честного и преданного родине морского офицера. Оказалось, что национальный герой Англии, а за свои подвиги Нельсон вскоре удостоился этого высшего звания – типичный… женский подкаблучник.

Правда, это уже другая история…

История новоявленных средиземноморских любовников «Марка Антония и Молли-Клеопатры» (молли – по-англ. «проститутка»; так в высших кругах Лондона презрительно окрестили Эмму Лайон), лежащая за пределами нашего емкого и лаконичного повествования о бранных подвигах самого знаменитого моряка в истории Великобритании…

Но вернемся к капитану «Агамемнона» Горацио Нельсону.

Как только в окрестностях Бёрнем-Торпе прослышали, что их сосед, военно-морской капитан снова уходит в плавание, то тут же все кто мог стали просить взять их сыновей на мичманские места на корабле. На этот раз он уходит в море с новым слугой Томом Алленом, сменившим уроженца Норфолка Фрэнка Лепе, рассчитанного за постоянное пьянство. Новый слуга оказался не лучше прежнего: нагловато-вороватый хитрован. Пришлось ему взять с собой и своего приемного сына Джосая, несмотря на все причитания его вечно вялой и подавленной матери. Правда, настоящего «морского волка» из него так и не получилось: не то дарование, те тот характер.

Моряк – это Призвание!

Худ, пользуясь быстроходностью «Агамемнона» и инициативностью его капитана, гоняет корабль по Средиземноморью с различными поручениями, порой, весьма секретными.

Но из-под Тулона ему пришлось, как всем британским кораблям, убраться по добру – по здорову. Тулонская миссия Худа провалилась.

Помимо этого у Худа появился новый любимец – капитан Сидней Смит, бегло говорящий по-французски. Будучи на шесть лет моложе Горацио этот тщеславный карьерист стремительно делал впечатляющую карьеру или, как говорили тогда, в военно-морских кругах «постоянно высовывался в поисках отличия». Тем самым, он серьезно «напрягал» Нельсона, который подобно всем неординарным личностям (например, его современники Суворов или Наполеон) не терпел рядом со мной сильных конкурентов и с той поры считал Смита своим недругом. Правда, Смит оказался одним из главных виновников провала британского флота под Тулоном, что вызвало у Нельсона большое личное удовлетворение. «Лорд Худ выбрал не того человека, – иронично заметил он среди „братьев по оружию“. – Недаром ведь старая пословица гласит: „Кто много говорит, тот мало делает“».

После этого крупного конфуза Сиднея Худ снова «обратил» свое пристальное дружеское внимание на способного и инициативного Горацио. Но и тот чуть не попал впросак: еле-еле унеся ноги из развязанной им самим яростной стычки с пятью французскими кораблями, чья орудийная мощь почти втрое его превосходила (180 пушек против 64)!

В общем, особой боевой славы Нельсон все еще так и не приобрел.

Нельсон откровенно негодовал на Злодейку Судьбу: мало того, что в Средиземноморье ничего значительного не произошло, так еще и знаменитое трехдневное яростное побоище в Атлантике между 26 линейными британскими кораблями адмирала Хоу и 27 линейными кораблями французского контр-адмирала Жуаеза завершившееся в ничью (противники выбили друг у друга по 12 линейных кораблей!), прошло мимо него!

…Кстати, в ходе захвата о-ва Корсика (больших боев не было, а вот мелких стычек – предостаточно!) Нельсон получил свое первое ранение. В бою под Кальви шальное ядро ударяет в бруствер, осколок камня попадает ему в бровь и с той поры его правый взгляд стал видеть хуже левого, но полностью он не ослеп! Молва гласила, что ему перебило зрительный нерв и он даже якобы потерял глаз, но на самом деле не все было так ужасно: его даже не внесли в официальные списки раненных. Хотя какое-то время, но отнюдь не до конца жизни он, все же, носил на правом глазу черную повязку, которая выделяла его среди всех остальных. (А вот его знаменитый современник – русский фельдмаршала Михаил Илларионович Кутузов, имевший два тяжелых ранения в голову рядом с глазом – никогда черной повязки не носил: это всего лишь домысел беллетристов и кинематографистов!) Правда, он так «наряжался», скорее всего, для того чтобы продемонстрировать увечье всем и, в первую очередь, начальству от которого зависели награды и претендовать на пенсию как инвалиду зрения. По части жажды наград он был сродни Александру Васильевичу Суворову и всячески их добивался, правда, как и тот, в боях, в том числе, и абордажных схватках, а не на блестящем паркете, т.е., как и русский полководец, «брал чины саблей». «… Меня не оценили по достоинству. Ну ничего. Я еще попаду в газеты!» – часто повторял он тогда. Но потом он лишится руки и навсегда снимет свою «пиратскую» повязку: сострадание можно будет вызывать пустым рукавом, а не «потерянным» глазом…

Более всего его угнетало недостаточное признание на родине его боевых заслуг. Лорд Худ лишь бегло упомянул о нем в своем пространном докладе в адмиралтейство о взятии англичанами о-ва Корсика. Более того, его забыли еще и премировать!

В конце 1790-х гг. Горацио чаще всего сражается не только с французами (в частности, с 84-пушечником «Передовым»), но и с присоединившимися к ним испанскими моряками (»«Доны» делаю хорошие корабли, но не умеют готовить моряков! – ехидничал Нельсон). Ему фартит и он часто добивается красивых побед, как, например, 14 февраля 1797 г. – в День Св. Валентина – в битве у мыса Сан-Висенти (Сент-Винсент) близ юго-западного побережья Португалии.

Тогда в туманной дымке английская эскадра в составе 15 линейных кораблей и четырех фрегатов смелого и инициативного адмирала сэра Джона Джервиса (его отнюдь не все любили на флоте, но с ним – бывалым морским начальником – несомненно, считались), сменившего на посту командующего Средиземноморской эскадрой лорда Худа (ему не дали переукомплектовать состав и починить корабли, сильно нуждавшиеся в ремонте), внезапно оказалась на траверсе у испанского флота адмирала Жозефа де Кордобы. Под началом нового командующего оказался и коммодор 1-го класса (а это лишние 10 шиллингов жалованья в день) Нельсон на новом 74-пушечном «Капитане»: его «Агамемнон» несмотря на недавний экспресс-ремонт на ходу в море, а затем и в доках Ливорно, так поизносился, что по оценкам бывалых мореходов уже мог «в один прекрасный момент» рассыпаться прямо в море и эту «плавающую лохань» (по словам самого Нельсона) отправили на… покой, дорабатывать свой век конвойным судном. Нельсон использовал момент и забрал с собой большую часть преданных ему «агамемнонцев».

…Между прочим, Британия умудрилась проиграть войну в Средиземном море (у нее не осталось баз на средиземноморском побережье) и ей пришлось уходить за Гибралтар, чтобы там начать битву за Атлантику с французами и примкнувшими к ним испанцами. Адмиралтейство послало Джервиса к Кадису, напомнить испанским «донам», что у британского льва зубы еще крепки, а клыки – остры. Жозеф де Кордоба спешил на объединение с франко-испанским флотом в надежде наконец-то отомстить островитянам за обиду Непобедимой Армады почти что двухсотлетней давности. Кораблей у англичан было заметно меньше, но зато у них были опытнейшие моряки. Столкновение было неизбежно, поскольку испанский адмирал полагал, что у врага, всего лишь… 9 вымпелов…

Пока более мощный испанский флот (27 линейных кораблей и 10 фрегатов) спешно выстраивался из двух кильватерных колонн в традиционный боевой порядок тех времен – прямую линию дабы использовать всю свою, несомненно, большую огневую мощь для удержания врага на почтительной дистанции – Джервис, благо ему благоприятствовал попутный ветер, успел сделать совершенно неожиданный в ту пору «ход морским коньком». Он увидел, что дистанция между вражескими колоннами опрометчиво большая (несколько морских миль) и тут же подал сигнал максимально быстро под острым углом вклиниться кильватерной колонне англичан в построение испанцев, расчленить его и разгромить превосходящего его численно врага по частям. Шедший третьим с конца Нельсон первым увидел запоздалую попытку испанцев перестроиться и если не спастись бегством, то, по крайней мере, максимально сократить дистанцию между кораблями, чтобы не дать англичанам успеть прорезать свой строй. Медлить было нельзя и Нельсон нарушил незыблемый боевой морской закон той поры: резко вышел из строя (!) без приказа главнокомандующего!!!

В тоже время именно этот отчаянный маневр стал началом славы Горацио, которая с той поры вознесет его на неведомые выси флотоводческого искусства и только смерть от вражеской пули остановит его Восхождение на вершину Флотоводческого Олимпа!

…Между прочим, тогда было принято вести морской бой очень просто: вражеские флотилии выстраивались друг против друга и каждая пыталась уничтожить другую, полагаясь на б`ольшую огневую мощь, искусство и быстроту своих канониров или же большую маневренность и скорость своих кораблей. Соседние суда поддерживали друг друга огнем или принимали на себя огонь противника. Если по какой-либо причине один корабль выходил из линии, он подвергал соседние смертельной опасности. Капитана корабля, нарушившего боевую дисциплину, ждал военный суд и суровый приговор, вплоть до смертельного…

Без колебаний сломав строй британского флота, поймав ветер, на всех парусах Нельсон устремился к просвету в испанском строю, образовавшемуся из-за запоздалой попытки Кордобы перестроиться. И все же, просвет между вражескими судами сужался быстрее чем шел «Капитан» и когда он через четверть часа после своего рискованного маневра сумел в него втиснуться, то оказался зажатым сразу семью (!) испанскими судами и попал под их сокрушительный огонь. На четырех «испанцах» стояло по сотне и более орудий, а на гиганте «Сантиссима Тринидад» их было целых 136 (!), расположенных четырьмя ярусами, что было большой редкостью для тех времен. Это был самый мощный в мире корабль. Не понятно как, но «Капитан» выдержал всю эту лавину огня, но, даже потеряв почти весь такелаж (не осталось целым ни одного паруса, ванта и веревки!), переднюю топ-мачту (!) и сломанный руль (!), успел-таки подойти вплотную и отвечать бортовыми залпами в упор с фантастической скоростью – через каждые полминуты (!) – тогда как испанцы могли отвечать лишь с интервалами в пять (!) минут. Получалось, что на одно испанское ядро британцы отвечали… 10-тью! Такое огневое преимущество не могло не сказываться. Изумительная нельсоновская выучка его матросов и канониров, преданно следовавших за ним еще со времен «Албемарля», а некоторых и «Хинчинбрука» (!) спасла его в той страшной передряге. Более того, Джервис очень во время поддержал стремительный маневр задним от Нельсона мателотом (соседним в строю) «Экселентом» («Отличным») его старого сослуживца Коллингвуда. Следом за ним к месту ожесточенного боя успели прорваться еще два линейных корабля британцев («Каллоден» Томаса Трубриджа и «Бленхейм»). Умело зайдя испанцам с кормы, они буквально вычищали их палубы беспощадным продольным огнем.

Ведомые отчаянным Нельсоном, четыре британских корабля выиграли этот неравный бой. Беспрерывный огневой шквал нельсоновцев и его «братьев по оружию» заставил два испанских судна сдаться, а два («Святой Николай» и «Сан-Хосе») были взяты на абордаж. Причем коммодор Нельсон, опять-таки нарушая военно-морской устав, первым бросался на палубы вражеских кораблей, ведя за собой абордажные команды. Обычно это поручалось младшему офицеру. Но он, как всегда, был не в силах отказаться от возможности драться в самой гуще боя, пьянея от чувства опасности.

…Кстати, взятие на абордаж сразу двух кораблей, переходя при этом с одного на другой было названо в британском флоте – «нельсоновским мостом»…

И хотя остатки сильно потрепанного испанского флота во главе со своим массивным флагманом «Сантиссима Тринидад» в суматохе боя все же успели ускользнуть, но победа англичан была внушительной: их меньшая по численности эскадра захватила четыре вражеских корабля, не потеряв ни одного своего. Правда, они сами были так сильно избиты, что о серьезном преследовании испанцев не могло быть и речи.

…Между прочим, не все английские капитаны были рады такому успеху их «коллеги по ремеслу» везунчика Горацио Нельсона! [Не секрет, что в части военной славы среди моряков (капитанов и адмиралов), как и между полководцами всех времен и народов никогда не было и не бывает «братьев по оружию»: это самая ревнивая из страстей, поскольку она покупается морем крови – Своей и Чужой и смертями «Бесчисла» с Обеих Сторон!!!] От их лица весьма авторитетный в среде «морских волков» Британии Роберт Кальдер, заявил Джервису, что Нельсон своим неожиданным маневром совершил настоящее преступление перед законом. За это его следует немедленно отдать под суд, а не позволять ему, минуя всякое старшинство поднимать брейд-вымпел младшего флагмана на наименее пострадавшем «Иррезистибле» взамен в щепы разнесенного «Капитана». Джервис аргументировано парировал выпад недовольных в том смысле, что если бы кто-то из них совершил нечто подобное, что принесло бы британскому флоту победу, то он точно так же бы закрыл глаза на их «демарш». В общем, «победителей не судят» – у всех народов и во все времена…

Заслуги особо отличившегося в том памятном бою Нельсона родина оценила по достоинству. Вскоре он уже командует целой эскадрой в составе Средиземноморского флота, 22 февраля 1797 г. получает звание контр-адмирала 3-го класса (или Синего флага; выше были адмиралы Белого флага или 2-го класса и Красного флага, т.е. 1-го класса) и один из высших британских орденов – Рыцарский Орден Бани, возводивший его в дворянское достоинство и его супруга Фанни стала леди Нельсон. Правда, не исключается, что с присвоением контр-адмиральского чина Джервис и лорды Адмиралтейства несколько подправили очередь в старшинстве, что вполне естественно вызвали немало нареканий среди тех, в том числе, и участников сражения, кого новоявленный герой Сент-Винсента обошел.

…Впрочем, так было, так есть и так будет всегда: извините, но повторимся (!!!), среди военных (людей весьма специфической, смертельно опасной, профессии – «УБЕЙ ЕГО, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОН… УБЬЕТ ТЕБЯ!!!) вопросы славы и первенства всегда вызывают массу зависти: полководческая (флотоводческая) слава никогда не делится на двоих, поскольку замешана на море крови, смертях и увечьях «бес числа»…

Кое-кто из наиболее проницательных современников Нельсона, в частности, близкий ко двору полковник Дринкуотер предположил, что амбиции Горацио простираются очень далеко. Он явно жаждал некоего почетного ореола вокруг своего имени, [в который раз напомним, что в части военной славы среди адмиралов (капитанов), как и в среди полководлцев, никогда не было и не бывает «братьев по оружию»: это самая ревнивая из страстей, поскольку она покупается Морем Крови – своей и чужой и Смертями «бесчисла» с обеих сторон!!!], тем более, что в официальной реляции Джервис особо его не выделил, а лишь упомянул о его роли в сражении в своем частном письме лорду Спенсеру, совсем недавно ставшего первым лордом Адмиралтейства.

Нельсон не страдал излишней скромностью (!), как и Суворов (!!) или Наполеон (!!!), и сам оповестил весь мир о своих достижениях! Он написал довольно тенденциозный отчет о морском сражении, как оно виделось ему лично, переданный его другом капитаном Локером в газеты. Эта публикация вызвала особое недовольство со стороны вице-адмирала Паркера, командовавшего в той битве авангардом и по-своему видевшего ее ход. С ним у Нельсона и без того были весьма натянутые, а после Сент-Винсента их улучшения по вполне естественным причинам ожидать не следовало.

Его начальник Джервис в том памятном бою благодаря неординарным действиям Нельсона стал графом Сент-Винсентом (Сен-В инсеном), почетным гражданином Лондона, удостоился ежегодной пенсии в размере трех тысяч фунтов стерлингов (очень достойная по тем временам сумма в крепкой валюте!) и их крепкая мужская дружба продолжалась до самой смерти. Нельсону исполнилось всего лишь 39 лет, но, измученный ранениями, не отличавшийся богатырским здоровьем абсолютно седой Горацио, выглядел намного старше. Однако невероятная энергия и неукротимый боевой дух, говорили о вечно молодой душе внутри этого израненного героя, которая рвется наружу.

…Кстати, вскоре после битвы при Сент-Винсенте по всему британскому флоту вспыхнул грандиозный матросский мятеж (от Ярмута на Северном море до эскадры несущей патрульную службу у берегов Южной Африки в районе мыса Доброй Надежды). С огромным трудом его удалось подавить: главных бузотеров во главе с очень популярном во флоте мичманом Ричардом Паркером вздернули на нок-реях, многих запороли до смерти. На Средиземноморской эскадре обошлись четырьмя вздернутыми зачинщиками. Интересно, что Нельсон всячески рвался лично наводить порядок. Адмирал Джервис это приметил и вскоре перевел его на 74-пушечный «Тезей», чья команда во всеобщем матросском бунте средиземноморских кораблей считалась одной из заводил. При этом Нельсону был дан категоричный приказ при наведении порядка в средствах не стесняться: можно перепороть всю команду и, конечно, вешать, если потребуется. Верноподданный Горацио, рвущийся на вершину Военно-Морского Олимпа любой ценой, «взял под козырек». Правда, нам не известно, как новоявленный контр-адмирал на самом деле навел порядок среди бунташного экипажа своего нового корабля…

Затем последовали новые подвиги Горацио уже на борту «Тезея» в боях вдоль испанского побережья Атлантики, причем, не всегда удачных для Нельсона.

Историки не исключают, что в ту пору Нельсон был очень озабочен идеей обогащения путем захвата богатых испанских «золотых галеонов», перевозивших через Атлантику драгоценные грузы из богатейших Перу и Мексике. Так, в частности, он жаждал перехватить очередной мексиканский галеон на подходе к о-ву Тенерифе (Канарский архипелаг). Будучи в большом фаворе после предыдущего победного сражения у Джервиса (получившего за него много «преференций»), Нельсон сумел-таки уговорить того на грабительский набег на местный форт Санта-Крус где по донесениям разведки хранились перегруженные с умудрившегося в непогоду проскочить британскую блокаду «золотого галеона» из испанской Мексики. В конце концов, новоиспеченный граф Сент-Винсент (адмирал Джервис) польстился на выгодный куш и выделил новоявленному «корсару» Нельсону три линейных корабля, три фрегата и несколько мелких вспомогательных судов.

Именно тогда в ходе провального штурма тенерифского Санта-Круса с его сокровищами, он, в третьей решающей (ночной) атаке, когда на море штормило, неоправданно рискуя, рванется вперед в числе первых, попадет под ураганный перекрестный орудийно-мушкетный огонь испанцев, потеряет правую руку и его спасет служивший вместе с ним пасынок Джосая Нисбет. И это при том, что Джервис давая добро на эту операцию, приказал Нельсону самому в пекло не лезть, а лишь руководить операцией, но тот в очередной раз (вспомним сражение при Сент-Винсенте) проигнорировал приказ своего командующего. Правда, пока его адмиральский шлюп не собрал всех моряков, оказавшихся в воде из разбитых вражескими ядрами шлюпок, он не позволял отвезти себя на свой «Тезей» и истекал кровью. Матросы «Тезея» хотели было поднять изувеченного контр-адмирала на борт из шлюпки, но тот приказал, чтобы ему кинули с борта веревку и, схватившись за нее левой рукой, помогая себе обеими ногами сумел-таки, подтягиваемый сверху, оказаться на палубе.

…Между прочим, приказ об ампутации раздробленной руки Нельсон отдаст сам – он понимал, что с рукой придется расстаться, и чем быстрее пройдет операция, тем лучше – и не проронит ни звука, когда корабельный лекарь, хватив для храбрости пару квинт крепчайшего рома, будет ее отпиливать пилой без всякой анестезии, правда, самому оперируемому он тоже даст пару стаканов этого «обезболивающего». Потом рассказывали, что самая невыносимая боль была, не тогда, когда хирург пилил кость, а в тот момент когда он холодным лезвием отделял болтавшиеся куски кожи с мясом. С той поры Нельсон издал приказ по своей эскадре, чтобы врачи перед операциями обязывались прогревать пилы и ножи. Когда его самого спросили, что делать с его ампутированной выше локтя рукой: забальзамировать и отправить для захоронения у него на родине, то он распорядился бросить ее на койку храбреца убитого тогда рядом с ним, когда его будут хоронить. (По морским законам погибших в море моряков за редким исключением погребали прямо в море, привязав к их именным койкам.) С той поры именно Горацио получил в британском флоте привилегию «отдавать и принимать честь» левой рукой за не имением правой, но и левая у него работала плохо и он не мог подносить ее, как полагалось по военному этикету к головному убору. Так бывает среди военных, для которых увечья вполне обыденное явление. Нельсон научится писать донесения левой рукой, но всегда будет смущаться своих корявых каракулей и по началу его супруга Фанни даже не узнала в первом его письме домой леворукий почерк мужа. Именно в ту пору он перестанет носить черную повязку на раненном правом глазу, поскольку теперь у него имелось более весомое основание на требование инвалидности по ранению в британском адмиралтействе: пустой рукав правого рукава адмиральского кителя…

А ведь совсем незадолго до тенерифского провала Нельсон чуть не лишился жизни. В одном из боев под Кадисом старшина шлюпа Джон Сайкс из Линкольншира дважды его выручал от смертельных ударов, а в третий раз и вовсе, не успевая спасти адмирала от опасности (враг стоял между ним и Нельсоном) подставил свою руку, которую ему и отсекли. Удивительно, но Горацио затем предпочитал не упоминать имени своего спасителя. Тем более, осталось неизвестно, что стало потом с одноруким инвалидом Сайксом. А Нельсон потом везде и всюду хвастался, что под Кадисом он сам был бесподобен.

Так бывает, тем более, с военными, которые всю жизнь служат одному Богу – Богу Войны со всеми вытекающими из этого последствиями…

В том неудачном наскоке на форт англичане (вернее, Нельсон) положили людей больше, чем потеряли при Сен-Винсенте: 114—153 [данные, как водится (!!!), разнятся] матросов и офицеров, убитыми, утонувшими и пропавшими без вести, а раненными еще больше – на корабли вернулись лишь жалкие остатки. И хотя потерь в кораблях Джервис не понес, но испанцы рассчитались с ним за Сент-Винсент сполна: вместо бочек с золотом он получил саваны с мертвецами, за которые ему еще предстояло объясняться в адмиралтействе.

Сам виновник всего случившегося отлеживался в своей адмиральской каюте на «Тезее», страдая от болей в кровоточащей культе и от осознания того, что его провал под Тенерифе может сказаться на его дальнейшей карьере. Ведь он, совсем недавно обойдя на крутом повороте судьбы многих более старших по службе капитанов, получил внеочередной адмиральский чин и, тем самым, нажил себе немало недругов среди «коллег по ремеслу/братьев по оружию». В общем, погнавшись за «жар-птицей» в небе, он не только лишился правой руки, но и обозленные «братья по оружию/коллег по ремеслу» вскоре станут судачить о необходимости отдать чрезмерно азартного контр-адмирала Нельсона под суд.

Нельсон зря волновался: Джервис дальновидно предпочел не «выносить сора из избы» (громко не афишировать, что именно он давал добро на грабительский рейд его контр-адмирала за золотишком) и дело о конфузе Нельсона под Тенерифе после ряда оговоренных «телодвижений» среди определенных высоких начальников успешно легло в адмиралтействе под сукно. (Так Было и Так Будет во всех военных ведомствах всех времен и народов: Се ля Ви!!! Круговая порука – и в армии/флоте – «круговая порука». ) Тем более, что никто в верхах не хотел слишком большой огласки случившегося «реприманда неожиданного». Вот и не стали в «старой и доброй Англии» сильно «наезжать» на изувеченного в дальних морях тщедушного сына простого сельского священника. Слегка пожурили Джервиса, который поставил перед несчастным выходцем из простого народа невыполнимую боевую задачу. В свою очередь, Горацио мудро умолчал о том, что именно он был главным зачинщиком тенерифской авантюры. Так бывает и среди военных, в том числе. Он только сильно переживал, что без толку угробил столько моряков и сильная боль в обрубке руки заставляла его то и дело срываться на подчиненных.

И вот спустя четыре года 1 сентября 1797 г. на быстроходном фрегате «Сихорс» («Морском коньке») однорукий контр-адмирал Нельсон возвращается на родину в отпуск по ранению. «Коллеги по ремеслу» понимали, что в Англии многие с большим трудом узнают в этом неулыбчивом 38-летнем калеке с пустым правом рукавом, чей поврежденный правый глаз покрылся молочно-голубой пленкой и неизменно устремлен в одну точку, а щеки очень сильно запали (слишком много зубов он потерял) некогда энергичного Горацио Нельсона. Боли в культе постоянно преследовали его (по ночам он даже не мог спать!), но он храбрился и на людях стремился выглядеть молодцом.

Благодаря своей однорукости (и молве об одноглазости?) этот седой инвалид сразу же был возведен простым народом в ранг мученика за старую добрую Англию и ему очень нравилась его новая роль – героя-страдальца. В общем, «тихое» тенерифское поражение принесло Нельсону славу среди простонародья не меньшую, чем громкая победа при Сент-Винсенте. Более того, вскоре ему назначили королевскую пенсию – тысяча фунтов в год! Для весьма стесненного в средствах Нельсона это была очень внушительная сумма. Он, учившийся все делать левой рукой, продолжал лечение своей гниющей культи (в результате поспешности корабельного хирурга плечевая артерия оказалась пережата и он мог спать только с обезболивающим) и деньги ему были очень нужны: лондонские эскулапы-светила, говорившие, что реабилитация будет длительной, стоили не просто дорого, а очень дорого. Его пугало, что он, как калека, может уже никогда не выйти в море и никакая протекция Джервиса перед королем и Отчеством ему не помогут. Супруга Фанни постоянно была при нем и как нянька, и как слуга, и как медсестра – меняла повязки, развлекала, ободряла, буквально с ложечки кормила. Посещала вместе с ним званые вечера, в частности, у первого лорда адмиралтейства. Он просил усаживать ее рядом с ним, мотивируя тем, что бывает с ней слишком редко.

Скорее всего, это было лучшее время в их семейной жизни.

Тем временем 11 октября 1797 г. британский адмирал Адам Дункан – один конкурентов по флотоводческой славе Нельсона – в генеральном сражении с голландским контр-адмиралом Винтером при Кампердауне выводит из войны Нидерланды. В силу ряда обстоятельств англичане оказались разделены на две кильватерные колонны, которые прорезали классическую голландскую боевую линию и, тем самым, создали главную предпосылку для победы над стандартно действовавшим врагом, понесшим серьезные потери: 9 линейных кораблей из 15 и 2 фрегата, а также 5 тыс. голландских моряков во главе с самим незадачливым Винтером попали в плен.

Дункан мгновенно стал на родине у всех на устах – от мала до велика, о нем писали газеты, его портреты выставляли в витринах магазинов, за его здоровье пили в кабаках и тавернах. Естественно, что о калеке Нельсоне все тут же забыли, словно он и не пострадал во благо Отечества. Этот громкий выигрыш «коллеги по ремеслу» и особенно звонкий резонанс от него в обществе сильно задел сверх амбициозного (подобно Александру Васильевичу Суворову) Горацио. Тем более, после того, как подвыпившие столичные гуляки, очень весело отмечавшие успех Дункана, стали стучаться в двери его дома с требованием, к однорукому изнывающему от постоянной боли в культе Горацио, непременно принять участие в их празднование национального успеха. А ведь он, ставший инвалидом по собственной опрометчивости, с тревогой ожидал вызова в действующий флот ЕКВ, где и без него было кому успешно командовать «боевыми повозками» (так британские моряки называли в ту пору линейные корабли – главную ударную мощь королевского флота). Правда, он в числе очень немногих оценил результативность «случайного» маневра Дункана – рискованное прорезывание неприятельской колонны – как залог победы британского флота над голландцами.

Только со временем рана в ампутированной руке затянулась, а боль утихла и он смог засыпать без опиума.

…Между прочим, на осеннем приеме в Сент- Джеймском дворце ЕКВ, будучи в превосходном настроении, бесцеремонно съязвил при виде пустого правого рукава однорукого героя в том духе, что у Нельсона явно не хватает… правой ладони. А затем как бы «закругляя разговор», добавил, что родина по-прежнему нуждается в нем. «Кесарю – кесарево»: ему виднее, как красиво поставить точку в разговоре со своим подданным, пусть и очень известным. Именно в ту пору, кстати, был написан один из лучших портретов Нельсона Лемюэлем Эбботом, сумевшим добиться по мнению современников очень близкого портретного сходства с оригиналом. Лучше него принято считать лишь эскиз маслом Джона Хоппера 1800 г…

А потом все переменилось!

Победоносный и невероятно удачливый французский генерал Наполеон Бонапарт вознамерился завоевать Египет и оттуда начать угрожать главной «жемчужине» в колониальной империи англичан – британской Индии. В такой ситуации лорды адмиралтейства не могли игнорировать одного из своих лучших адмиралов. Пришлось главному лорду адмиралтейства Спенсеру принять весьма ответственное решение вернуть в действующий флот на одну из главных ролей однорукого и по слухам одноглазого Нельсона. Причем, проделать это в обход целого десятка претендентов, каждый из которых был старше калеки Горацио, как по возрасту, так и по выслуге лет, но не мог конкурировать с ним по одаренности, решительности и знаниям средиземноморской акватории. Но Спенсер не зря занимал этот очень высокий пост. Будучи тонким дипломатом, он очень умело «перевел стрелки» претензий вновь обойденных калекой его «коллег по ремеслу»: это… понимаете ли, возомнивший себя великим флотоводцем, Джервис упирается – видите ли, ему сподручнее воевать, имея по началом… инвалида Нельсона, так что все претензии к… командующему средиземноморским флотом!

В марте 1798 г. Нельсону предложили стать одним из младших флагманов на флоте графа Сент-Винсента (адмирала Джервиса) в Средиземноморье на 74-пушечном линейном корабле «Вэнгард» («Передовой») капитана Эдварда Берри. Максильно вооружив корабль высокоэффективными на короткой дистанции карронадами, набрав отборную команду и запасшись провизией впрок, Нельсон, попрощавшись со своей доброй и преданной супругой (больше они уже никогда не будут общаться между собой так трогательно: у Горацио появится главная Зазноба его жизни), в апреле 1798 г. под контр-адмиральским синим флагом покинул Портсмут, взяв курс на Средиземное море.

Так начался самый бурный этап в его богатой на события жизни, венцом которого станет слава лучшего европейского флотоводца своего времени.

Почти всю свою оставшуюся жизнь Горацио Нельсон будет охотиться за французами, вернее, за их главной надеждой, своего рода Путеводной Звездой Нации – Наполеоном Бонапартом или, как тогда его – «корсиканского бандита» – на итальянский манер все еще зачастую называли Буонапарте…

Джервис прекрасно понял, что первый лорд адмиралтейства сыграл в «свою игру» («перевел стрелки» на командующего средиземноморским флотом): прислав ему самого толкового и энергичного из свободных адмиралов, тем самым, понуждая его к активным действиям. «Прибытие адмирала Нельсона буквально вдохнуло в меня новую жизнь, – довольно писал он первому лорду адмиралтейству, – лучшего подарка Вы мне и сделать не могли». К Нельсону Джервис явно благоволил: в обход двух других младших флагманов – контр-адмирала Красного Флага 1-го класса Уильяма Паркера и контр-адмирала Белого Флага 2-го класса Джона Орда – он назначил самостоятельно командовать отдельной эскадрой Горацио Нельсона – всего лишь контр-адмирал Синего Флага 3-го класса, т.е. самого младшего среди них. К тому же, Джервису нужен был положительный результат, а Нельсон мог его дать самостоятельно. (Это, как известно, в армейских/флотских кругах всегда ценилось превыше всего!) Оба «обиженных» адмирала попытались было «побазланить», но тут же были отправлены в Англию, где еще какое-то время громко «трубили на всех перекрестках» о допущенной несправедливости, особенно, Орд, который даже вызвал Джервиса на дуэль и лишь вмешательство самого короля позволило «расставить все точки над i» и обойтись без кровопролития.

Очень скоро всем вокруг стало ясно, что и Спенсер (за спиной у которого стоял влиятельнейший лорд Минто) и Джервис не прогадали: Нельсон принес столь желанный результат…

Получившему под свое начало небольшой разведотряд (три 74-пушечных линейных корабля, четыре легких фрегата и бриг), Горацио была поставлена задача держать под контролем французское побережье Средиземноморья и выяснить место назначения крупных экспедиционных сил, готовых, судя по разнообразным сведениям, вот-вот куда-то (Испания, Португалия, Ирландия, Вест-Индия или еще куда-то?) выйти из местных портов.

И вот 17 мая он получает первые представления о предполагаемых замыслах Буонапарте: один из его быстроходных фрегатов перехватывает французский корвет «Пьер», украдкой вышедший накануне ночью из Тулона, но пленные не знали, куда и когда отправляется весь флот под прикрытием военных кораблей адмирала де Брюйэса. Нельсону и его капитанам предстояло все время быть начеку. Его впередсмотрящие постоянно изо всех сил вглядывались в морскую даль.

И тут ему начало катастрофически не везти.

Сначала он попал в жесточайший шторм и больше всего пострадал его флагманский «Вэнгард»: рухнул топ-сель, расщепилась топ-мачта, разнесло в куски бизань-мачту, убило двух матросов, нескольких ранило: судно с пеньками вместо мачт оказалось неуправляемым. Если бы не подоспевшие на подмогу «Александер» капитана Болла и «Орион» Сомареца, взявшие обезматченного флагмана на буксир, то еще не известно какова бы была его участь, поскольку волны несли его на береговые скалы. Пока он собирал свою потрепанную небольшую эскадру, а его плотники денно и нощно посменно в море чинили расхристанный природой флагман, огромный флот Бонапарта с отборным десантным корпусом успел покинуть Тулон и раствориться в море. В какой-то момент в густом тумане Нельсон разминулся с противником, причем, буквально в какой-то паре миль. Правда, в тот момент силы Горацио были столь малы и на них шел вышеупомянутый экстренный ремонт на ходу, что англичане вряд ли смогли бы нанести французам большой урон.

Только получив в помощь еще одиннадцать 74-пушечных линейных кораблей («Куллоден» Томаса Трубриджа, «Минотавр» Томаса Луиса, «Дефенс» Джона Пейтона, «Зилиес» Сэмьюла Худа, «Голиаф» Томаса Фолея, «Маджестик» Джона/Джорджа Уэсткотта, «Беллерофон» Генриха д`Эстер Дерби, «Тезей» Ральфа Миллера, «Свифтшур» Бенджамена Хэллоуэлля, «Одасьез» Дэвида Гульдена и 54-пушечный фрегат «Леандр» Томаса Томпсона; здесь и далее будут встречаться разные трактовки названий британских кораблей!) под общим брейд-вымпелом капитана Трубриджа, Нельсон настолько усилился, что смог снова кинуться на поиски вражеского каравана и исполнить полученный им от Джервиса категоричный приказ «Уничтожить!».

Разделив свою мощную эскадру на три колонны, он кинулся на поиски неприятеля, но тот словно… «в воду канул». Потом от перехваченного в Мессинском проливе генуэзского брига стало известно, что Наполеон уже успел захватить о-в Мальту и… снова исчез в море. Нельсон после экстренного военного совета с четырьмя самыми уважаемыми им капитанами (Трубриджем, Сомарецем, Боллом и Дерби) кинулся было в Египет, поскольку сообщения о наличии на борту французского флота огромного количества ученых различных специальностей укрепляли англичан (как на борту нельсоновского флагмана, так и Уильяма Питт-младшего с его военным министром Генри Дандасом, знавшим толк во флотских делах, в Лондоне) в уверенности, что путь неприятеля лежит в Египет. Оттуда французские сухопутные войска могли двинуться в Южную Индию.

Правда, из-за быстроходности своих кораблей Горацио прибыл в Александрию раньше Бонапарта. Дело в том, что Нельсон мчался на всех парусах по кратчайшему маршруту, тогда как Наполеон решил «прокрасться» туда вдоль африканского побережья, т.е. как бы кружным путем.

Вот они и разошлись курсами.

Когда Нельсон «прилетел» в Александрию, то в тамошней бухте на якорях покачивались лишь линейный корабль… турок, парочка фрегатов… тоже турецких и множество «торговцев» всех «цветов и флагов». Горацио подождать бы пару-тройку дней в Египте и неприятель сам бы к нему приплыл со всем своим громоздким торговым караваном, но он кинулся искать врага в Сицилии. Причем, противники снова прошли мимо друг друга, на этот раз ночью, чуть не прорезав походные порядки друг друга. Причем, дистанция была столь минимальна, что французы, слышавшие как бьют британские склянки и стреляют их сигнальные пушки, помогающие им держать нужную дистанцию, предпочли отмолчаться и противники разминулись.

Так или иначе, но морскую экспедицию генерала Бонапарта миновал разгром и еще почти 15 лет вся Европа тряслась при одном лишь упоминании имени воинственного «корсиканского выскочки».

Фортуна любить людей рисковых, правда, чаще всего до поры до времени…

На Сицилии французов не оказалось!

Нельсон прекрасно понимал, что его назначение через головы многих авторитетных адмиралов на средиземноморский театр военных действий вызвало большой резонанс в широких кругах морского офицерства, особенно, среди старших по службе, считавших себя несправедливо обойденными этим выскочкой-племянничком покойного, ловкого во флотских верхах как морской угрь, Саклинга, всеми правдами и и неправдами пропихнувшего его в свое время в самые молодые капитаны военно-морского флота ЕКВ – дав тем самым ему преимущество перед «коллегами ремеслу» его поколения и не только! И вот теперь он никак не может справиться с поставленной ему задачей: «найти иголку в стоге сена» или «черную кошку в темной комнате». В свое оправдание Нельсон даже отправил донесение в адмиралтейство, несмотря на то, что некоторые из близких ему капитанов отговаривали его от такого поступка ибо не все еще потеряно…

Как гром среди ясного неба грохнуло известие: Буонапарте и его армия уже высадилась в Египте!

В Британии в газетах началась настоящая шумиха: «полуслепой» и однорукий адмирал не в состоянии найти и уничтожить французов, угрожавших «старой доброй Англии». Его недруги-адмиралы из «когорты» несправедливо обойденных им по их глубокому убеждению при назначении на средиземноморский театр военных действий, уже во всю готовились сменить инвалида на посту командующего отдельной эскадрой, самые рьяные поговаривали о судебном разбирательстве. Больше всего злорадствовал, несправедливо обойденный на Крутом Повороте Судьбы, контр-адмирал сэр Джон Орд, в разговоре с лордом Спенсером не стеснявшийся в выражениях: «Вот что бывает, когда зарвавшемуся сопляку-протежисту дают взрослые задания!» Дальновидный Спенсер лишь благодарил Бога, что в свое время прикрылся Джервисом, который дал Нельсону под команду, безусловно, лучшие корабли и лучших капитанов, а результат оказался нулевым…

И все же, Нельсон нашел французский флот де Брюйэса!

…Между прочим, получив долгожданное известие об обнаружении врага, Нельсон обратился к офицерам, разделявшим с ним трапезу с фразой что-то типа: «Не пройдет и суток, как я окажусь либо среди пэров, либо… в усыпальнице Вестминстерского аббатства»…

Вот одна из трактовок ТОГО, «ЧТО» СЛУЧИЛОСЬ ДАЛЬШЕ!

<<…Итак, 1 августа в 13.10 пополудни впередсмотрящий британской эскадры – то ли «Голиафа», то ли «Зилиеса» – первым обнаружил (до сих пор идут споры на эту тему!) врага. Правда, не в Александрии, а в 20 морских милях от нее в Абукирской бухте. Французский адмирал де Брюйэс так и не ушел на о-в Корфу или иную безопасную гавань, как ему приказал Бонапарт, а запасаясь провизией, стоял на рейде, не ожидая нападения врага.

Агрессивный британский адмирал, естественно, не упустил момента с ходу кинуться в атаку.

…Кстати, рассказывали, что французский командующий де Брюйэс очень рассчитывал, что его английский визави, не имевший надежной лоции здешней акватории (несколько рисованных карт никак не могли служить правильным ориентиром), не рискнет сходу напасть на французов. Подготовка к атаке займет у него немало времени и он явно не успеет до темноты. А французы тем временем смогут либо ускользнуть под покровом ночи либо на худой конец подойти поближе к берегу и взять на борт всех тех членов экипажей, кто в силу ряда причин там оказался, дабы не оказаться в численном меньшинстве в предстоящем бою…

С момента исторической морской баталии прошло уже более двух веков, а историки все еще смакуют и «пережевывают» целый набор роковых ошибок французского командующего де Брюйэса!

Ему вспоминают (ставят в вину): и не защищенный рейд; и не выгрузку орудий тылового борта; и не сооружение из них береговых батарей для поддержки сражавшихся стоя на якорях линейных кораблей; и то, что какая-то часть экипажа отдыхала на берегу, а другая часть – заготавливала провизию, наполняла пресной водой бочки либо охраняла тех, кто этим был занят о налетов бедуинов и им подобных; и то, что корабли оказались незашпрингованы (не были поставлены на дополнительные якоря, позволявших разворачивать их для лучшего ведения огня); и прочие крупные и мелкие ошибки и халатности, приведшие, в конце концов, к самому плачевному результату.

Англичане с помощью свежего норд-норд-веста ретиво атаковали авангард и центр выстроившегося на якорях на целую милю французского флота, чьи четыре фрегата (44-пушечные «Диана» и «Джустик» с 36-пушечными «Артемизом» с «Серьёзом» контр-адмирала Дионисия Декре) расположились позади линейных кораблей.

…Между прочим, повторимся (!), что Здесь и Далее приводятся различные трактовки названий британских и французский кораблей…

Первым стоял 74-пушечный «Геррье» Жана-Тимотэя Трюллета-старшего, затем – 74-пушечные «Конкеран» Этена Дальбарда, «Спартанец» Мориса-Жюльена Эмерио, «Аквилон» Генриха Тевенарда, «Пепель-Суверен» Пьера-Поля Раккорда, 80-пушечник «Франклин» Мориса Жильетаса с контр-адмиралом Бланкэ-Дюшайла на борту, 120-пушечник «Ориента» («Восток») Луиса де Касабланка с самим де Брюэсом и его начштабом Гонорэ Гантомом (по слухам именно на нем хранилась не только войсковая казна, но и все те сокровища, что Бонапарту удалось по пути в Египет «прихватить» у мальтийских рыцарей), 80-пушечник «Тоннант» Дюпти Туара, 74-пушечники «Эрё» и «Меркурий» Жан-Пьера Этьена и Камбона, 80-пушечник «Вильгельм Телль» Сольнье с контр-адмиралом Сильвестром Вильнёвым на борту, 74-пушечники «Женерё» («Щедрый») и «Тимолеона» Лежойля с Жаном-Тимотэем Трюллета-младшего.

Принято считать, суммарный бортовой залп французов мог равняться 1186 пушкам, тогда как у британцев – лишь 1030 орудий.

Только справа французов прикрывала небольшая береговая батарея (всего-навсего пара мортир и четыре пушки) – совершенно бесполезные против нескольких сотен стволов британцев. Правда, между французами и берегом было немало песчаных отмелей, не позволявших подходить к берегу ближе, чем на три мили.

Первыми, замеряя глубину лотами, двинулись в сторону опасных мелей «Зиелис» Худа и «Голиаф» Фолея. Французские мелкоосадные и скоростные бриги «Алерт» с «Райлером» попытались было заманить передовых англичан на мели, но те на их хитроумные маневры на мелководье не клюнули.

Нельсона все эти «заигрывания» не интересовали: он решил еще до ночи разгромить врага.

Яростным огнем два первых англичанина быстро «срубили» все мачты с «Геррье» и «Конкерана». Затем в бой вступили «Вэнгард», «Одасьез», «Тезей» с «Орионом». С последним решился схлестнуться бортовыми залпами 36-пушечный французский «Сэрьёз» после чего от отчаянного «малыша» осталась на воде лишь куча деревянных обломков. Вскоре после этого французский авангард был полностью окружен британскими «боевыми повозками» (линейными кораблями) и, учитывая невероятную скорострельность врага, спасти его уже не могло ничто. Арьергард французов остался под ветром и Нельсон оставил его себе на… «десерт».

Правда, «Куллоден» Трубриджа слишком приблизился к берегу, сел-таки на мель и по сути дела вышел из боя. Хотя огонь береговой артиллерии противника особого ущерба ему так и не принес. Причем, не только потому, что у французов не хватало артиллеристов, но подготовка их оставляла желать лучшего.

Над Абукирской бухтой стремительно спускалась ночь, но британцы уже успели занять выгодные позиции для атаки вытянутого в боевую линию неприятеля. Бесконечные вспышки орудий продолжили освещать темноту летней ночи.

Первым вынужден был сдаться изувеченный «Геррье», потом – «Конкеран», затем – «Спартанец». «Аквилону» не повезло: оказавшись под продольными залпами и «Вэнграда» и «Тезея» с «Минотавром», он явно был обречен. Столь же отчаянно было и положение «Пепль-Суверена» – у него уже рухнули все мачты.

У британцев получили тяжелые повреждения «Вэнгард», «Беллерофонт» (он даже вышел из боя по причине полной беспомощности), «Маджестик», чьему капитану разворотило горло мушкетной пулей. «Куллоден» никак не мог сойти с мели.

Последними у англичан вступили в бой «Александер» с «Свифтшуром». Сражение было в самом разгаре, когда ядро разорвало французского командующего едва ли не пополам и через полчаса его не стало. К половине девятого вечера у французов из боя вышли еще и «Пепль-Суверен» с «Франклином», причем, последний сдался.

После того как с колоссальным грохотом взлетел на воздух флагман французов, уже давно полыхавший, «Ориент», вся поверхность вокруг него в миг оказалась покрыта искалеченными, обожженными телами французских моряков. Шок среди сражающихся был столь велик, что почти на 10 минут пальба с двух сторон прекратилась. А ведь до последней минуты его героический экипаж боролся как за его живучесть, так и вел стрельбу с нижних палуб, хотя поверх них гигантские языки пламени жадно лизали цистерны с олифой и краской, брошенные там, поскольку совершенно внезапное появление британцев прервало малярные работы на корабле. Но ядро за ядром продолжали вылетать во врага из этого эпицентра бушующего пламени.

Вместе с флагманом тогда погиб и его капитан Луис де Касабланка со своим 10-летним сыном, то ли сгоревшим на нижней палубе, то ли выброшенным в воду (кто-то видел его цеплявшимся за обломок главной мачты) и утонувшим. Капитаны сражавшихся с ним английских линейных кораблей загодя распорядились полить свои палубы водой и держать наготове полные ведра, на тот случай, если горящие куски упадут на нее.

Сила взрывной волны была столь велика, что расквартированные в десятке километров от места сражения городе Розетта французские солдаты из экспедиционного корпуса генерала Бонапарта с удивление переглянулись. А у находивших вокруг неприятельского флагманом трех англичан – «Александера», «Свифтшура» и «Ориона» -разошлись пазы в бортах. Их экипажам пришлось срочно бороться с хлынувшей в трюмы водой, а командирам спешно выводить свои корабли из боя.

На часах было 10 вечера!

Все это время арьергард французов Вильнёва не сдвинулся с места и ничем не помог своим «собратьям по оружию», а ведь мог. (Вопрос об их бездействии до сих пор вызывает у пытливых французских историков вопросы, на которые нет ответов!)

С полночи до 4-х утра у французов яростно сражались лишь «Тоннант» с «Маджестиком». Никто не хотел уступать. Капитан французов Дюпти Туар лишился обеих рук и ног, но и в состоянии истекающего кровью обрубка, поставленного в кадку с отрубями, продолжал руководить своей командой. Англичане были настолько вымотаны, что по мере затухания сражения, падали прямо на палубе и засыпали в самых немыслимых позах.

Только с первыми лучами солнца битва возобновилась, причем, ее зачинщиками стали французы. Правда, вскоре и «Эрё», и «Меркурий» выбросились на мель и подняли белые флаги. В 11 дня их арьергардные линейные корабли «Женерё», «Вильгельм Телль» и «Тимолеон» с фрегатами «Джустик» с «Дианой» – внезапно поставили все паруса и рванулись из бухты в море. «Рьяный» кинулся было им вдогонку, но вскоре получил приказ: «Бежавших не преследовать!» Не повезло лишь «Тимолеону»: ему не хватило парусности для экстренного набора скорости и он выбросился на берег.

У Нельсона уже не было сил атаковать.

Впрочем, в этом уже не было большой необходимости: враг лишился большей части своих линейных кораблей – один был взорван, восемь – захвачены, два линейных корабля и фрегата бежали, а разбитые «Тимолеон» с «Тоннантом» уже ни на что не было способны. (Впрочем, есть и иные данные о французских потерях.)

Неприятель потерял ок. 5 тыс. чел. (убитыми, ранеными, утонувшими и пленными), тогда как англичане – лишь 895, причем, лишь двести – убитыми.

Сам Нельсон получил не опасную рану осколком ядра над правым глазом. Тем не менее, в первый момент он как подкошенный рухнул на палубу и его поспешно отнесли вниз. Там он стойко дожидался своей очереди, где при свете раскачивающихся фонарей врачи с помощниками ампутировали, резали, зашивали и накладывали повязки раненным британским морякам. Пока его перевязывали, ему постоянно докладывали о ходе сражения.

Три французских корабля были разбиты на столько, что их пришлось сжечь, а шесть под началом не очень-то симпатичного Нельсону из-за своей одаренности и самостоятельности капитана Сомареца вместе с требующими серьезного ремонта британскими судами отправлены к Джервису на Гибралтар…>>

Это, так сказать, своего рода «фактологическая» версия одного из самых судьбоносных сражений в истории военно-морского искусства.

«Аналитическая» версия знаменитой морской баталии при Абукире такова.

«…В шесть часов вечера 1 августа 1998 г. перед французским флотом адмирала Франсуа-Поля де Брюэса, беспечно стоявшим на якоре в открытом Абукирском заливе (из-за илистого дна глубокосидящим в воде французским судам – разница между дном узкого фарватера и килем составляла всего лишь три метра – не удалось войти в заброшенную гавань Александрии, где он был бы в безопасности) внезапно – словно гром среди ясного неба – возникла эскадра английского контр-адмирала Нельсона, стремительно приближавшаяся к берегу. Еще в час пополудни «впередсмотрящие» (марсовые) с головного британского фрегата засекли французскую стоянку и, поставив все паруса, корабли англичан понеслись к ней.

Французский адмирал, после благополучной высадки армии Наполеона на сушу и ее продвижения вглубь страны, позволил себе расслабиться (моряки уже сделали свое дело: избежали встречи и битвы с британцами!) и в данный момент находился за «дружеским» столом со своими офицерами, а часть экипажей и вовсе загорала на абукирском пляже. Появление английской эскадры и поднятый сигнал: «Неприятель приближается и держит к заливу!», были для французов как удар грома средь ясного неба! А ведь за 3 часа до этого британская эскадра была на траверсе Александрии, от которой до Абукира по суше каких-то 25 км, но никто не поспешил сообщить французскому адмиралу об угрозе!

…Впрочем, принято считать, что де Брюэс совершил уйму роковых ошибок! Для прохода в безопасный порт требовалось лишь 6 часов осторожной работы и высокого лоцманского искусства. Судьба же отпустила де Брюэсу на решение всех проблем по обеспечению безопасности уйму времени – 30 дней! В конце концов, можно было бы взорвать несколько наиболее опасных рифов, чьи подводные шпили могли помешать успешному проходу французской эскадры в безопасную гавань Александрии! Де Брюэс расположил все свои корабли слишком далеко от берега – на расстоянии до двух километров. В результате огонь береговой артиллерии не доставал бы до вражеских судов. Кроме того, они не были защищены прибрежным мелководьем, лишающим врага маневренности и, тем самым, подвергавшим французов обстрелу им с обеих сторон. Более того, для подвоза с помощью небольших судов боеприпасов и людей с побережья на боевые корабли и обратно требовалось бы гораздо больше времени, что, безусловно, сказалось бы на ходе боя. К тому же, корабли де Брюэса оказались расположены в одну растянувшуюся почти на километр линию, причем между ними были протянуты тросы, чтобы неприятель не мог вклиниться между французами. Но их расположение было слишком далеким друг от друга, что снижало возможность их взаимопомощи. Де Брюэс не отдал приказа поставить суда на шпринги – длинные и толстые (до 20 см в диаметре) канаты, закрепленные на носу и корме и соединенные со становым якорем для удержания корабля в требуемом положении, что позволило бы команде за счет натяжения шпрингов менять угол положения корабля (ставить судно бортом к ветру или течению), а значит и сектор обстрела в зависимости от необходимости. Если бы французский адмирал это сделал, то смог бы вести огонь по целям в море. Вместо того корабли просто стояли на якоре, а потому требовали пространства для разворота в зависимости от ветра. Поскольку ветер дул с севера – с того направления, с которого приближался Нельсон, корабли французов могли стрелять только на восток или на запад. На французской эскадре, несмотря на все приказы главнокомандующего французскими вооруженными силами в Египете Наполеона Бонапарта, не было должной дисциплины. Александрийский пляж постоянно был забит шлюпками: матросов отпускали на берег и на пляж. На судах прекратились учения. Смотрящие на берег батареи многих судов были загромождены, что не позволило полностью использовать их в бою против врага, зашедшего с суши. Мусор потихоньку накапливался на нижних орудийных палубах. Никогда не объявлялась тревога. В море не была выслана патрульная эскадра или, на худой конец, быстроходный сторожевой фрегат, способная известить о приближении противника. И это при том, что каждый день на горизонте появлялись какие-то подозрительные суда, причем, за ними не посылалась быстроходная погоня. Была масса других недочетов и промахов, в том числе и по береговой охране. В общем, каждую минуту эскадру могли захватить врасплох, что и случилось…

Поскольку начинало темнеть, де Брюэс справедливо полагал, что британский флот не начнет баталии раньше следующего утра, а ночью он успеет под покровом темноты выйти из бухты и прорваться на Корфу. Но неистовый Нельсон слишком долго гонялся за ним по Средиземноморью: он даже успел схлопотать выговор в Адмиралтействе за то, что позволил Бонапарту высадиться в Африке; «Вот что бывает, когда мальчишке дают взрослые поручения!» – ворчали престарелые недоброжелатели 40-летнего «мальчишки» Горацио. Он не собирался ничего откладывать и приказал атаковать немедля. Французы попытались было на шлюпках развести экипажи с суши по кораблям, но не успели. В результате часть канониров так и не добралась до своих орудий, за что французы дорого заплатили.

По этой же причине – нехватке матросов, а также недостатка времени – не успели они не только очистить палубы, но и выполнить последний приказ своего адмирала: присоединить шпринги (толстые тросы) к якорным канатам. А ведь шпринги позволяли даже недоукомплектованным командам управлять положением кораблей и поворачивать их лагом к противнику для полноценного ведения огня.

Правда, все же, была предпринята попытка заманить врага на мелководье между островком и берегом, где он наверняка сел бы на мель: здесь были оставлены два брига с небольшой осадкой «Райёр» и «Алерт».

Перед атакой Нельсон обратился к своим офицерам: «Уже сегодня я заслужу либо титул лорда Адмиралтейства либо место в усыпальнице Вестминстерского аббатства!» (По вековой традиции в Вестминстере хоронили либо английских королей либо людей, внесших особый вклад в историю Великобритании!) Правда, потом скептически добавил: «Мы, конечно, выиграем, но неясно, кто останется в живых, чтобы поведать о нашей победе…» Но он зря сомневался: развитие событий пошло по первому варианту его заявления.

И уже через полчаса началось яростное морское сражение. Сражение, которому будет суждено сыграть поворотную роль в дальнейшей судьбе Наполеона, да и всей истории Европы.

У французов было два быстроходных 44-пушечных фрегата («Диана» и «Жюстис»), новейшей венецианской постройки, неглубоко сидящие в воде и к тому же, вооруженных мощными 24-фунтовыми орудиями; девять 74-пушечных кораблей («Геррье», «Конкеран», «Спартиат», «Аквилон», «Пёпль-Суверен», «Эрё», «Тимолен», «Меркюр» и «Женерё»/«Эрё»), три 80-пушечных [«Тоннан», «Франклин» с контр-адмиралом Бланке дю Шайла и «Гийом Телль» с заместителем де Брюэса вице-адмиралом Пьер-Шарлем де Вильнёвом (1763—1806), с деятельностью которого связано еще одно эпохальное морское сражение, но уже следующего XIX века!], тяжелый гигант 120-пушечный флагман «Л`Ориан»/«Ориент» и два легких и быстроходных фрегата 40-пушечный «Артемиз» и 36-пушечный «Серьёз» – именно их можно было использовать как сторожевые судна боевого охранения!

Силы англичан выглядели не столь внушительно: тринадцать 74-пушечных кораблей («Каллоден», «Голиаф», «Зэлос», «Орион», «Одасье»/«Одейшес», «Тезей», «Минотавр», «Беллерофон», «Дифенс», «Мэджестик», флагманский «Вэнгард» и «Александер» с «Суифтшюром», которые подоспеют лишь в концу боя), 50-пушечный «Леандр» и быстроходный 14/18-пушечный корвет «Мютин».

Нам известно несколько разных описаний Абукирского сражения, причем, весьма драматичного для французов свойства (некоторые горячие головы за поражение «повесили всех собак» на Вильнёва!). Впрочем, почти все они сходятся в одном: хотя силы сторон были почти равны (у французов – 13 линейных кораблей и 4 фрегата на борту которых было 10 тыс. моряков; у англичан – 13 линейных кораблей, один фрегат и корвет) и французы даже имели больше орудий (1230 против 1026!), Нельсон, быстро захвативший инициативу, склонил ход боя в свою пользу.

Де Брюэсу пришлось сражаться тут же в заливе, не снимаясь с якорей и в том же строю. А ведь незадолго до этого Наполеон обсуждал с ним опасность ведения морского боя в такой пассивной позиции: она могла стать ловушкой. Но французский вице-адмирал понадеялся на поддержку дальнобойной береговой артиллерии, защиту с флангов маневренными фрегатами, морские отмели и не удосужился отдать приказ своевременно освободить от палубного хлама батареи правого борта, смотрящего на сушу. И возможно все было бы хорошо, если бы англичане применили традиционную для того времени линейную тактику, когда многопалубные корабли выстраивались в линии так, чтобы во время своего бортового залпа быть повернутым боком к противнику, а во время вражеской стрельбы – кормой.

Но Нельсон, подобно всем гениям, оказался верен себе: он не любил шаблонов!

Примерно за час все его корабли вышли на огневые позиции. В 6 часов 28 минут часть его эскадры (четыре головных корабля) отрезала французские корабли от берега, ловко проскочив в маленькую щель между первым французским кораблем и прибрежной отмелью (отменная подготовка английских экипажей позволила им проделать этот опаснейший маневр предельно быстро!), а другая часть атаковала неприятеля со стороны моря. Таким образом, у каждого французского корабля в авангарде строя было по два противника, а корабли французского арьергарда не могли вступить в бой: им мешал встречный северный ветер. Так, французы, стоявшие в начале боевой линии, сразу же оказались под мощнейшим перекрестным огнем. Все вокруг над темной водой стало озаряться вспышками молний – бортовых залпов.

Движение глубокосидящих в воде линейных кораблей англичан вблизи берега было чревато встречей с подводными мелями и скалами и их головной корабль «Каллоден», пытаясь побыстрее выйти на ударную позицию, срезал путь вокруг отмелей у островка, сел-таки на мель и в сражении участия так и не принял. Зато остальным повезло больше (вернее, севший на мель корабль служил для них ориентиром опасности!) и в целом они действовали превосходно. Британцы мгновенно травили свои кормовые якоря, что позволяло им останавливать суда и обрушивать весь огонь на неприятельский корабль, подавляя его противодействие, после чего – переходить к следующему.

Де Брюэс явно не ожидал от своего противника такой дерзости и поплатился, а его заместителю де Вильнёву не хватало энергии и решительности, т.е. лидерских качеств. Он командовал несколькими кораблями в арьергарде французской боевой линии и поэтому не подвергался прямым атакам Нельсона. Де Вильнев не стал вступать в бой и поддерживать своих «братьев по оружию» поливаемых вражеским смертельным огнем сразу с двух сторон, т.е. он даже не предпринял попытки понудить неприятеля вести сражение «на два фронта». Он предпочел отойти со своими судами на безопасное расстояние якобы по причине необходимости спасти от разгрома хоть какую-то часть эскадры.

Стремясь защитить свой флот в надвигающихся сумерках, а затем и кромешной тьме южной ночи во время перекрестного огня, Нельсон приказал командам повесить по четыре фонаря на мачте каждого «британца», чтобы легче узнавать своих в темноте. Когда головная (кстати, слабейшая) часть французской линии была разгромлена и спустила флаги, британцы пошли дальше. Скорострельность британских канониров была выше всяческих похвал: они стреляли в полтора раза быстрее весьма жесткого норматива, принятого в их флоте.

К 10.05. вечера французский флот перестал существовать!

Лишь четырем кораблям (двум линейным – «Гийом Телль», «Женерё» и двум фрегатам – «Диана», «Жюстис») вице-адмирала де Вильнёва удалось уйти (именно за это его потом поносили последними словами соплеменники!), остальные были уничтожены или пленены.

Семнадцать французских кораблей потерпели полное поражение от всего лишь тринадцати (а по сути дела двенадцати – «Каллоден», как известно, сел на мель в самом начале сражения) британских. Французы потеряли убитыми, ранеными и пленными от 5 до 6 тыс., а англичане всего лишь – 895 человек и ни одного корабля, но, лишившись такелажа (особенно досталось «Беллерофону» с«Мэджестиком», потерявших почти все мачты) пуститься в погоню за беглецами не могли.

…Кстати, британский флот в ту пору был, безусловно, лучшим в Европе. Не только их корабли были самого лучшего качества, не только их моряки работали слаженнее всех других, не только их канониры стреляли быстрее и точнее других, заряжая свои орудия сразу двумя ядрами. Именно англичане первыми осознали необходимость унификации корабельной артиллерии, поэтому их корабли в обязательном порядке согласно классу вооружались одинаковыми пушками, максимально соответствовавшими боевым качествам судов из расчета скорость «плюс» огневая мощь. Это позволяло применять типовые боеприпасы и обслуживание всех пушек на судах одного типа не требовало специальных знаний. Снабжение эскадр, состоявших из однотипных судов, идентичными боеприпасами упрощалось, поскольку перепутать, какому кораблю подвозить какие ядра, было просто невозможно. В тоже время во французском флоте системы и калибры пушек разнились не только в зависимости от корабля. Нередко на одном и том же корабле можно было встретить орудия совершенно разных типов и калибров. Уже одно это значительно усложняло его обслуживание и эксплуатацию в бою. И наконец, очень большим преимуществом британских матросов-«островитян» перед их европейскими коллегами было то, что их суда почти непрерывно курсировали в морях и океанах, тем самым позволяя своим экипажам постоянно практиковаться во всех нюансах морского дела и тактики вождения судов в ходе морских баталий в любых погодных условиях. Все в целом давало неоспоримое преимущество «Владычице Морей»…

И действительно, французский адмирал не смог противопоставить искусству Нельсона ничего, кроме мужества. В ходе сражения он был дважды ранен (в лицо и руку), но не покидал палубы. Затем английское ядро почти разорвало его надвое, но де Брюэс и последние минуты своей жизни провел на палубе, говоря: «Французский адмирал должен умирать на шканцах».

…Кстати, узнав о смерти де Брюэса, Наполеон написал его вдове такие строки: «Ваш муж убит пушечным ядром на палубе своего корабля. Он умер тихо, без страданий. Самой завидной для военного смертью. Я глубоко разделяю ваше горе…»…

Де Брюэс погиб, а его флагманский корабль «Ориент», нёсший 60 млн. франков мальтийской контрибуции, взорвался одним из первых с таким ужасным грохотом, что обе стороны в какой-то момент прекратили сражаться, а его было слышно даже в Каире. Над акваторией боя установилась мертвая тишина и… беспросветная тьма. Бой возобновился лишь через десять минут, когда густое облако дыма и пепла осело на том месте, где только что сражался неустрашимый экипаж французского флагмана. По вполне понятным причинам воодушевления французам других судов эта катастрофа не придала.

…Между прочим, даже спустя годы Наполеон был склонен винить в Абукирской катастрофе исключительно лишь де Брюэса, к тому времени уже безответного. Бонапарт утверждал, что он отдал приказ де Брюэсу поставить флот в самом порту Александрии или отплыть в более безопасное место к о-ву Корфу. На самом деле документов, подтверждавших подобный приказ, не осталось. Так или иначе, но де Брюэс действительно неправильно разместил свои суда: повторимся (!), что его корабли были поставлены на якоря вне пределов огня береговых батарей, а с подветренной стороны глубина была достаточной для того чтобы корабли из эскадры Нельсона могли проскользнуть между берегом и боевой линией французских судов, что и случилось…

Противники бились исключительно мужественно.

Капитан, срубившего грот и бизань-мачты британского «Мэджестика», французского корабля «Тоннана» Дюпети Туар, получивший смертельное ранение (сначала он потерял одну руку, потом – другую, а затем еще и ногу!) и истекавший кровью, велел положить обрубок своего туловища в чан с опилками и продолжал руководить боем вплоть до полной потери сознания. Напоследок он приказал затопить корабль, но не сдавать его!

…Герой сражения при Абукире, капитан 1-го ранга французского военно-морского флота (1796 г.) Жорж-Аристид-Обер Дюпети (Дюптен) -Туар (31 августа 1760 г., замок Бумуа, Сомюр, на правом берегу Луары – 2 августа 1798 г., Абукир) происходил из дворянского рода в Пуату, из семьи шевалье Жиля-Луи-Антуана-Обера Дюпети-Туара и его супруги Мари Гоен дю Шато де Бумуа, в возрасте 9 лет был отправлен на обучение в Королевском колледже Ла Флеш, а в 14 лет был переведён в знаменитую Парижскую военную школу (Ecole militaire de Paris). В 1776 г., вследствие военных реформ графа Сен-Жермена, вступил на военную службу кадетом пехотного полка Пуату, в 1778 г. произведён в лейтенанты, но когда в феврале 1778 г. началась война с Англией, то в марте того-же года перешёл на морскую службу мичманом Королевского военно-морского флота. Участвовал в Войне за Независимость Североамериканских колоний (США), 27 июля 1778 г. на борту линейного корабля «Le Fendant» капитана Водрейля отличился в сражении при о-ве Уэссанте, в декабре 1778 г. состоял в «морском эскадроне», предназначенном для транспортировки корпуса герцога де Лозена в Сенегал, участвовал в захвате форта Сен-Луи (Св. Людовика) в Сенегале и бою у о-ва Гренада, затем присоединился к эскадре адмирала д`Эстена и 6 июня 1779 г. отличился в сражении против британского флота адмирала Байрона у Гренады, с 16 сентября по 18 октября 1779 г. принимал участие в осаде Саванны, в 1780—82 гг. служил в Вест-Индии. С марта 1780 г. служил на Карибском море под командой адмирала де Гюшена, на борту 80-пушечного линейного корабля «La Couronne» сражался 17 апреля и 19 мая 1780 г. против английской эскадры адмирала Родни у Гишена и у о-вов Всех Святых. С 12 апреля 1782 г. совершил вояж по портам Соединённых Штатов, Антильских о-вов и Порто-Кабельо. После заключения мира в 1783 г. возвратился в Брест и занялся самообразованием: совершил, в частности, две поездки в Англию с образовательными целями, занимался гидрографическими работами у берегов греческих о-вов, самостоятельно изучал математику. 1 января 1792 г. – лейтенант, на борту 12-пушечного брига «Le Diligents» принял участие в экспедиции, посланной на поиски капитана Лаперуза, обследовал побережья Австралии, во время плавания через Атлантику на его судне началась эпидемия – треть команды погибла, а оставшиеся были захвачены в плен португальским губернатором о-ва Фернан-де-Норема в нескольких сотнях миль от берега Бразилии и отправлены в тюрьму Лиссабона. После освобождения в августе 1793 г. Дюпети-Туар отправился в Филадельфию, где в колонии французских эмигрантов прожил до 1795 г. После возвращения во Францию был уволен с морской службы как аристократ, но уже в 1796 г. возвратился на флот в ранге капитана 1-го ранга. В 1798 г. командовал 80-пушечным линейным кораблём «Tonnant» в составе эскадры адмирала Брюэйса, участвовал в захвате Мальты, в сражении 1—3 августа 1798 г. при Абукире вынудил спустить флаг британский 74-пушечный линейный корабль «Bellerophon» и серьёзно повредил 74-пушечный «Majestic», вышедший из боя. 2 августа в ходе этого сражения был тяжело ранен (потерял обе ноги и руку), но продолжал командовать находиться на палубе и лёжа в ящике (ёмкости) с пшеницей (благодаря чему медленнее терял кровь) пока не умер от потери крови (последним приказом велел прибить корабельный флаг к бизань-мачте и ни в коем случае не сдавать корабль врагу, сражаясь до последнего человека). После смерти тело капитана по его приказу было брошено за борт, чтобы не досталось англичанам, в отличии от его корабля, в итоге захваченного британцами. Героическому капитану 1-го ранга было 37 лет и флоту он отдал 24 года, дослужившись до капитана за 20 лет. В его честь были названы шесть (!) различных кораблей Франции…

Сам Нельсон еще в начале боя был ранен щепкой от борта в голову, но выглядевшая устрашающе рана, оказалась неопасной: она рассекла лоб над правым, слабовидящим глазом и Горацио позволил перевязать себя лишь после того, как исход боя перестал вызывать у него сомнения и была оказана первая медицинская помощь всем раненным членам экипажа его флагмана.

Наутро стоя на палубе «Вангарда» и осматривая место кровавого побоища (все корабли из его эскадры остались целы), Нельсон сказал: «Победа! Это слово недостаточно выразительно, чтобы описать эту картину»…»

Так в одночасье сын простого сельского священника превратился в национального героя. По всей «старой, доброй Англии» – от дворцов до лачуг – поднимали тосты «за героя Нила», спасителя британской империи, обладание которой являлось для англичан «вопросом… желудка»! Колонии – основа британского могущества – и пути к ним остались в неприкосновенности, а значит, продолжилось и процветание островного народа («океанократов» или… «нации лавочников», как их презрительно называл «кросиканский выскочка» ди Буонапарте!). Политический престиж англичан в глазах народов и правителей континентальной Европы снова был на должной высоте.

Победа при Абукире сделала Нельсона пэром Англии, дала ему пожизненную пенсию в две тысячи фунтов стерлингов в год (серьезно, но все же меньше, чем у Джервиса за Сен-Висент), позволила стать контр-адмиралом 2-го класса (или Белого флага) и массу других высоких наград и драгоценных подарков. Но самый необычный подарок ему поднес Бенджамен Галлоуэлл, один из капитанов его эскадры. Им оказался… гроб, изготовленный из куска грот-мачты вражеского флагмана. «Когда вы устанете от жизни, – мрачно пошутили его офицеры, – Вас смогут похоронить в одном из Ваших трофеев!» Нельсон был в восторге от «подарка» и бережно хранил его в своей каюте. В этом гробу через семь лет, после его следующего триумфа над французами – при Трафальгаре, окончательно утвердившем Туманный Альбион в статусе «Владычицы Морей» чуть ли не на полтора века – его и погребут, в столь желанном для нашего суперамбициозного героя… Вестминстерском аббатстве!

…Кстати, в советской литературе XX в. специалисты по военно-морской истории не раз и не два подчеркивали, что в битве при Абукире британский флотоводец Нельсон лишь повторил маневр русского адмирала Ф.Ф.Ушакова, проделанный тем много ранее в сражении при Калиакрии, когда он прошел между береговой батареей и турецким флотом, стоявшим на якоре. Впрочем, задолго до них этот рисковый маневр совершали француз Турвиль в 1676 г. и в самом начале Столетней войны в битве при Слейсе Эдуард III. Более того, до сих пор неясно кто был инициатором этого маневра при Абукире: то ли сам Нельсон, то ли, все же, один из самых одаренных британских капитанов той поры – командир «Голиафа» Фолей, причем, большинство знатоков военно-морской истории склоняются в пользу последнего. Интересно и другое! У кораблей Нельсона сразу было преимущество в наветренном положении, а Ушакову пришлось пойти на рискованный маневр, чтобы таким образом атаковать врага с наветренной стороны. К тому же ему угрожала мощная вражеская береговая батарея, а у Нельсона угрозы с берега почти не было. Только на островке между мелководьем и берегом находилась батарея из четырех 12-фунтовок и двух 33-см мортир, но заманить туда противника еще надо было попытаться. Сходство лишь в том, что англичанин и русский приняли мгновенное решение атаковать и разгромить неготового к бою врага…

Абукирская победа не только прославила Горацио Нельсона на всю Англию – «владычицу морей» того времени, но и разрушила план Бонапарта – победным маршем пройти до Индии, по крайней мере, так полагает какая-то часть историков. Они же задаются сугубо риторическим вопросом, а чтобы было, если бы Нельсон тогда не разнес де Брюэса в пух и прах!? Вернее, пошел ли бы генерал Бонапарт по стопам Александра Македонского!? Очевидно, что у Провидения были свои далеко идущие планы на «корсиканского выскочку» и в них не было места для копирования подвига Великого Македонца в той или иной форме: у нашего героя явно был свой неповторимый путь к всемирной славе.

Флот Нельсона контролировал Средиземное море, которое снова стало почти что «английским озером». (Хотя сам он почивал на лаврах, блаженствуя меж мягких чресел самой известной «чаровницы-блудницы» той поры леди Гамильтон, так аппетитно сыгранной в одноименном фильме популярной французской актрисой середины ХХ века Мишель Мерсье – столь хорошо знакомой всем по пикантному сериалу «Анжелика», не говоря уж, о знаменитой исполнительнице этой роли в фильме «Леди Гамильтон» Вивьен Ли!)

Флот французов в этой части мировой акватории перестал существовать: на его восстановление потребовались годы. Французская армия в Египте оказалась отрезанной от родины, что в будущем грозило катастрофой. Более того, три линейных корабля Нельсона постоянно дежурили у Александрии. Французы оказались заперты в Египте как в мышеловке. Наполеон не мог получать с родины ни подкреплений, ни снаряжения, не мог даже выбраться из Египта, т.е. его ждала хоть и отсроченная, но неотвратимая гибель.

Когда Бонапарту пришло донесение от Клебера о случившейся две недели назад трагедии, он, пока не исчерпал весь запас известных ему ругательств, причем не по одному кругу в адрес всех главных виновников происшедшего – как незадачливого горемыки де Брюэса, так и его Злого Гения Нельсона – не успокоился. Когда один из соратников Наполеона Бурьенн поспешил высказать надежду, что французское правительство вскоре придет им на помощь, Наполеон резко оборвал его: «Ваша Директория – это кучка дерьма! Она спит и видит, что здесь я сломаю себе шею!»

По сути дела он знал, что говорил.

Завоевание Египта потеряло смысл, что и констатировал разозленный Бонапарт в своем обращении к армии: «Море, в котором мы более не господствуем, отдалило нас от родины, но ничто не отделяет нас от… Азии!»

Несколько иная – «эмоционально-живописная картина» Абукирского побоища — «выглядит» впечатлюще…

«…Высадив свою армию с кораблей на сушу и уводя ее вглубь Египта, Наполеон поручил вице-адмиралу Франсуа-Полю де Брюэсу бросить якорь в гавани Александрии, а в открытом Абукирском заливе оставить только транспортные корабли и несколько лёгких военных. При этом он уточнил, что если это место будет слишком опасным, то адмирал может разместить корабли севернее, возле Корфу. Однако де Брюэс отказался, объяснив, что флот может обеспечить существенную поддержку французской армии на берегу. Он собрал капитанов на борту своего 120-пушечного флагмана «Л’Ориен», чтобы обсудить возможные действия в случае появления флота контр-адмирала Горацио Нельсона. Контр-адмирал Арман Бланке предлагал сражаться на открытой воде, а остальные капитаны считали лучшим вариантом линейную тактику, т.е. выстраивание кораблей в традиционную линию, когда все суда были обращены бортом к противнику. Поскольку александрийская гавань оказалась слишком мелкой и узкой для больших кораблей французского флота, то он расположился хоть и в мелководном, но открытом Абукирском заливе в 32 километрах к северо-востоку от Александрии.

…Между прочим, уйдя вглубь материка, Наполеон вовсе не забыл о своем флоте и 27 июля захотел было увидеть свои корабли в Александрии, а спустя три дня отдал приказ флоту передислоцироваться к Корфу для подготовки военно-морских операций против турецких владений на Балканах, но его курьер с этим приказом де Брюэсу оказался перехвачен и убит…

В заливе имелся скалистый остров. К югу от него в полукилометре от берега полукругом протянулась полоса мелководья. Ее защищал расположенный на острове небольшой форт с четырьмя пушками и двумя мортирами. Глубины мелководья было недостаточно для прохождения больших военных кораблей и среди скал на западной стороне этого острова смогли встать на якорь лишь бомбардирские корабли и канонерские лодки французов. 13 линейным кораблям пришлось выстроиться в линию вдоль северо-восточной окраины отмели к югу от острова. Такое положение позволяло им проводить высадку на берег со стороны левого борта под прикрытием орудий правого. Помимо этого, каждое судно должно было быть соединено канатами со своими соседями, чтобы не позволить врагу проскочить между ними. Вторую, внутреннюю, линию из 4 фрегатов выстроили в 320 метрах к западу от первой линии, примерно на полпути между линейными кораблями и мелководьем. В авангарде линейной линии французов расположился линейный корабль «Гёррье» (здесь и далее приводится лишь одна из трактовок написания названий кораблей). Получилось, что линия обороны растянулась на юго-восток, дугой огибая берег в центральной части залива. Интервал между кораблями составлял ок. 150 м, а длина всей цепочки более 2,5 км. В центре расположилось самое мощное во флотилии флагманское судно «Ориент/Л’Ориен», а по бокам два 80-пушечных корабля. Тыл остался под командованием адмирала Вильнёва.

Размещая свои корабли таким образом, де Брюэс рассчитывал вынудить британцев напасть на его сильный центр, что позволило бы авангарду воспользоваться северо-восточным ветром и контратаковать противника. Однако он допустил серьёзную ошибку, полагая, что между «Гёррье» и отмелью осталось мало места для прохода крупнотоннажных вражеских кораблей. Расстояние до отмели позволяло неприятелю обойти французскую линию и отрезать авангард от основных сил. После такого манёвра тот оказывался бы под перекрёстным огнём. Этот просчёт усугублялся еще и тем, что французы подготовили к бою только правые борта своих кораблей (со стороны моря), откуда они ожидали атаки. Левые борта кораблей, обращённые к суше, к бою готовы не были. Пушечные люки были задраены, а палубы завалены вещами, блокирующими доступ к орудиям. Диспозиция де Брюэса имела ещё один существенный недостаток: расстояния между выстроенными линии его кораблями оказались достаточно велики и вражеские корабли могли пройти сквозь неё и, тем самым, разрезать построение. Кроме того, не все французские капитаны скрепили корабли канатами, что могло бы предотвратить подобный манёвр неприятеля. Более того, было приказано использовать только носовой якорь, из-за чего корабли качало ветром и зазоры между ними периодически расширялись. В результате, время от времени в заливе возникали такие пространства, которые не простреливались ни одним французским кораблём. Враг мог без опасений поставить там на якорь свои корабли и, не боясь ответного огня, спокойно и методично обстреливать французов, что называется «на убой».

И наконец, большой проблемой стала нехватка продовольствия и воды. Для нужд своей сухопутной армии Бонапарт полностью разгрузил все свои транспортные суда, а с побережья поставка еды и питьевой воды налажена не была (или еще не была?). Стремясь исправить ситуацию, Брюэс сформировал группы из 25 человек с каждого корабля и направил их на сушу добывать у местного населения пищу и воду. Постоянные нападения бедуинов потребовали вооружённого сопровождения для каждой такой группы фуражиров. В результате, чуть ли не треть морских экипажей почти постоянно находились вдали от своих кораблей.