Введение

Стремительная экспансия и расширение границ Московского государства в последние десятилетия XV в. стали полной неожиданностью для его соседей. На этой волне было успешно осуществлено присоединение Новгородской республики, Тверского княжества, Вятской земли, а также захвачены значительные массивы земель, принадлежавших прежде Великому княжеству Литовскому. В первые десятилетия XVI в. наступательное движение было продолжено аннексией Псковской земли, Рязанского княжества и, в качестве заключительного аккорда, взятием Смоленска, которые обозначили с незначительными изменениями западные рубежи России на несколько последующих столетий. Что более важно, присоединенные обширные территории в дальнейшем прочно вошли в состав государства, потеряв в течение времени характерные для них ранее особенности политического и социального положения.

Весь этот насыщенный территориальными присоединениями отрезок времени занял менее четырех десятилетий и был тем более удивителен на фоне нескольких предшествующих столетий, когда границы Северо-Восточной Руси – великого княжества Владимирского оставались в значительной степени стабильными и неизменными.

В основе наступательного «спурта» лежало коренное переустройство действующих моделей устройства государственного механизма, выработка новых ориентиров социальной политики. В первую очередь изменения затронули систему организации службы, которая стала со временем определяющим элементом, под который подстраивались другие социальные институты.

Уникальность ситуации заключалась в том, что рассматриваемый промежуток «больших реформ», включающий и активизацию экспансионистских планов московского правительства, начался в период затишья на внешних рубежах страны. Ориентировочной точкой отсчета для него стали крупномасштабные поместные раздачи в Новгородской земле 1480–1490-х гг., во время которых более 2000 детей боярских были перемещены на новозавоеванную территорию.

Правление Ивана III характеризуется значительным ослаблением татарской угрозы. После казанских походов конца 1460-х гг., инициатором которых выступала московская сторона, а затем и успешного водворения на престол в 1487 г. московского ставленника Мухаммеда-Амина это направление военных действий не требовало приложения значительных усилий. Достаточно спокойно складывалась в это время и ситуация в «Поле». Если не считать нападения «казаков» (1468 г. – разорение волости Беспута и 1492 г. – вылазка на волость Вошань), то всего удается насчитать несколько крупных операций. В 1472 и в 1480 гг. русской армии противостояли силы хана Большой Орды Ахмата. В обоих случаях дело так и не дошло до масштабных столкновений. После бесславного ухода с берегов Угры Ахмат был убит. Вплоть до начала 1490-х гг. татарские отряды не беспокоили земли Московского государства. В 1491 г. русские полки вместе с отрядами союзных казанцев были выдвинуты в «Поле» в помощь крымскому хану Менгли-Гирею для отражения удара сыновей Ахмата. В этом случае также обошлось без кровопролития: «Сила великого князя возвратися восвояси без брани».

Не преуменьшая значения этого «фронта», где при неблагоприятном стечении обстоятельств события могли развиваться совсем в другом направлении, стоит констатировать, что здесь не возникало значимых предпосылок для наращивания оборонных мощностей. Немногочисленные для этого времени, не в пример последующим десятилетиям, татарские набеги могли отражаться силами местных ополчений.

Ко второй половине XV в. сошла на нет экспансия со стороны Великого княжества Литовского, которое не смогло даже извлечь сколько-нибудь серьезных дивидентов из затянувшейся междоусобной войны на территории своего восточного соседа. Обосновавшиеся там удельные князья московского дома не проявляли значительной активности, а заключавшиеся между ними соглашения (договор между Иванами Можайским и Серпуховско-Боровским) о совместных действиях по возвращению отобранных земель имели скорее декларативный характер.

После смерти великого князя Бориса Александровича закончился золотой век Тверского княжества. Иван III был женат на его дочери, что впоследствии сыграло свою роль в утверждении здесь московского влияния. Новый тверской князь Михаил не отличался энергичностью и заслужил нелестную оценку современников «играл в дуду, сбежал в Литву». Уже в 1470-х гг. начался массовый отъезд его бояр. Общий вектор взаимоотношений был отражен в летописном тексте о пограничных обидах: «Где межи сошлися с межами, где ни изобидять московские дети боярские, то пропало. А где тверичи изобидять, а то князь великий (Иван III. – М. Б.) с поношением посылает и с грозами к Тверскому. А ответом его веры не иметь, а суде не дасть»[1]. Быстрое и безболезненное завоевание Тверского княжества в 1485 г. было естественным продолжением подобной пассивной политики.

В союзнических отношениях с Московским государством состояло также Рязанское княжество. В 1456 г. Иван Рязанский поручил своего сына Василия, а вместе с ним и управление своим княжеством Василию Темному. Позднее Василий Рязанский женился на дочери московского великого князя и не проявлял признаков своеволия. После его преждевременной смерти в 1485 г. правительницей стала сестра Ивана III Анна.

В последних двух случаях не возникало даже гипотетической возможности противостояния возрастающей мощи московских князей. Тверские и рязанские полки задолго до потери этими княжествами политической независимости регулярно принимали участие в походах московских (общерусских) ратей.

Недееспособность военно-политической организации Великого Новгорода отчетливо проявилась во время сражения под Русой в 1456 г. и, в значительно большей степени, в Шелонской битве 1471 г. В 1460–1470-х гг. для Новгородской республики жизненно важное значение имел вопрос отстаивания существующих территориальных границ, который, впрочем, не получил своего разрешения. В 1478 г. это политическое образование потеряло независимость, став частью объединенного государства.

Непокорные вятчане, наводившие ужас своими молниеносными свирепыми походами во времена Феодальной войны, после разгрома Дмитрия Шемяки утратили свое «знамя». Не являясь союзниками великокняжеской власти, они значительно умерили активность. Походы на Вятку 1457 и 1459 гг. привели к тому, что вятчане «великому князю добили челом»[2]. Они участвовали в походе на Казань 1469 г., а затем в 1471 г. в боях на Двине с новгородцами. Конфликт с устюжанами 1484 г. привел к появлению вятской рати под устюжским городком Осиновцем. Расплата за «измены» последовала в 1489 г., когда на Вятку были отправлены московские воеводы, покончившие с полунезависимым статусом этой отдаленной территории.

Не были созданы идеологические предпосылки для реваншистских или экспансионистских настроений. Дипломатическая переписка с Великим княжеством Литовским в 80-х – 90-х гг. XV в. демонстрирует скромные территориальные претензии к западному соседу. Речь пока не шла о возвращении комплекса русских земель (Киев, Полоцк, Витебск), как это будет характерно для последующих переговоров о вечном мире. Только в 1504 г., уже по итогам победоносной для московской стороны войны, были озвучены притязания на наследие киевских князей: «Вся Русская земля, и Киев, и Смоленеск, и иные городы… из старины, от наших прародителей наша отчина»[3]. Московские князья не могли претендовать и на статус наследников Золотой Орды.

В целом рассматриваемые десятилетия были исключительно благоприятными для внутреннего развития. Границы страны не подвергались угрозам систематических опустошений со стороны соседей. Необходимость наращивания военного потенциала имела второстепенный характер и вполне могла быть отложена до лучших времен. Большая часть внушительных территориальных завоеваний третьей четверти XV в. была осуществлена имеющимися силами, в рамках традиционной системы организации воинских сил. Создание новой структуры, с введением обязательной службы и масштабными поместными раздачами, было обусловлено скорее внутренними факторами, причем военная (оборонительная) составляющая имела в них далеко не главное значение.

Служба нашла более широкое применение, цементируя новое государственное образование. Московское государство приобретало целостность за счет проведения комплексных преобразований и организации «правильной» службы с привлечением нескольких тысяч служилых людей – детей боярских. При неразвитости общественных институтов и горизонтальных связей ориентация на военно-политическую модель развития, как и во многих других исторических примерах, обеспечивала быстрый и достаточно эффективный результат.

Положение служилых людей ставило их в прямую зависимость от государственной власти. В отличие от других социальных групп, получая поместья или сохраняя вотчины под условием обязательной службы, они попадали в прямую зависимость от центрального правительства и теряли при этом определенную степень своей свободы. Эта особенность отразилась в их самообозначении при обращении к «государям всея Руси». А.А. Горский заметил, представители московской аристократии, не говоря уже о более низких по рангу лицах, уничижительно называли себя его «холопами». Выходцы же из податных слоев населения были их «сиротами»[4].

Присоединение той или иной территории и ее последующее закрепление сопровождались приемом на службу местных «служилых землевладельцев», по определению С.Б. Веселовского. Лучшие из них попадали в состав Государева двора и получали доступ к должностям в системах центрального и местного управления. При возникающих сомнениях в благонадежности потенциальных новых детей боярских, как это было в случаях с Новгородской землей или землями, отторгнутыми от Великого княжества Литовского, в ход шли принудительные перемещения и раздачи освободившихся земель более лояльным «вассалам» из центральных уездов.

Получив в свое распоряжение несколько тысяч исполнителей различного уровня и решив вопрос их материального обеспечения, великокняжеская (затем царская) власть могла задействовать их как по прямому назначению – для ведения активной внешней политики, так и для внутреннего использования (в качестве судей, писцов, разъездчиков по земельным спорам, недельщиков, приставов, городовых приказчиков). Лица более высокого ранга, представители аристократических фамилий, входили в состав Боярской думы, занимали должности воевод, больших послов и получали в кормления наместничества в крупнейших городах страны. Использование этого кадрового ресурса дало внушительный импульс для развития. Рост делопроизводственной документации конца XV в., создание для них единообразных шаблонов (писцовые описания, посольские книги, вероятно, также дворовые списки) свидетельствуют о создании общегосударственного аппарата, получившего стимулы для дальнейшего саморазвития и вмешательства в различные стороны общественной жизни.

Обратной стороной медали стала необходимость постоянного контроля службы. Запущенный механизм должен был исправно функционировать. Сбои в его работе грозили нарушить, а временами и действительно нарушали созданный баланс между центральным правительством и местными сообществами. Проблема усугублялась тем, что благоприятные десятилетия конца XV в. уже не повторялись в последующее столетие. Ввязавшись в затяжную и разорительную войну с Великим княжеством Литовским, Московское государство ожидаемо получило обострение отношений с Казанским и Крымским ханствами. На протяжении всего XVI в. ему постоянно приходилось вести военные кампании сразу на нескольких направлениях. Далеко не все они были успешными для русской армии (сражение под Оршей). Высокими были потери среди служилых людей, быстро восполнить которые было достаточно проблематично.

В этой связи трудно переоценить значение заложенного ранее военного потенциала. Несмотря на постоянный рост численности детей боярских, их не хватало для решения текущих задач. Уменьшение земельного фонда в центральных уездах страны, нарастание проблем, связанных с передачей статуса и должностей по наследству, резкое увеличение числа местнических столкновений между воеводами, несоответствие между номинальными окладами и фактическими размерами имеющихся земельных наделов и, как следствие, снижение боеспособности армии – эти проблемы имели жизненно важное значение. Очень быстро вопрос полноценного выполнения своих обязанностей массой рядовых служилых людей стал головной болью для центральной власти. От его решения зависели вопросы текущего управления, не говоря уже о перспективах будущего развития.

Необходимо понимать, что не существовало какого-то единого шаблона, который мог быть взят за основу при создании и дальнейшем совершенствовании различных аспектов службы. Все изменения были обусловлены текущими потребностями, их введение осуществлялось методом проб и ошибок, без учета будущих последствий того или иного решения. Процесс постепенного доведения действующей организационной структуры до кондиций, устраивающих московское правительство в долговременной перспективе, занял длительное время. Его окончание условно можно связать с организацией самоуправления служилых «городов» в 1570-х гг., хотя и после этого вопрос о том, как бы службу «устроити», продолжал сохранять значение в жизни страны.

Загрузка...