1 ноября 1931 года 43-летний сотрудник шифрбюро министерства обороны Германии Ганс Шмидт снял номер в отеле «Гранд» в Вервьерсе, небольшом бельгийском городке, расположенном недалеко от границы с Германией. Там у Шмидта должна была состояться тайная встреча с агентом разведывательной спецслужбы Франции – так называемого Второго бюро. Это событие стало следствием шага, на который Шмидт решился четырьмя месяцами ранее. В июне 1931 года он посетил здание французского посольства в Берлине. Там Шмидт поинтересовался, с кем ему лучше всего связаться, чтобы продать правительству Франции имевшиеся у него секретные документы.
В результате три недели спустя, следуя совету, который ему дали сотрудники французского посольства, Шмидт написал письмо на адрес Второго бюро в Париже. В своем письме он сообщил, что по роду службы имеет доступ к конфиденциальным документам, которые могли представлять интерес для французов. Среди этих документов Шмидт особо выделил руководства по новейшей немецкой шифровальной машине «Энигма» и выразил готовность встретиться с представителем Второго бюро в Бельгии или Голландии. Именно в ответ на его письмо и была организована встреча в Вервьерсе.
Шмидт был типичным выходцем из средних слоев немецкой буржуазии. У него не было каких-то особых политических пристрастий. Не отличался он и чрезмерным тщеславием. Хотя мать Шмидта была баронессой, ее состояние было весьма скромным. К тому же она потеряла титул, выйдя замуж за отца Ганса – Рудольфа Шмидта, университетского профессора истории. В 1916 году Ганс женился на Шарлотте Шпеер, дочери состоятельного торговца шляпами, владевшего собственным магазином в Берлине. От Шпеера новобрачные получили шикарный свадебный подарок – большое загородное поместье недалеко от немецкой столицы. В 20-е годы для Ганса наступили трудные времена. Галопирующая инфляция и экономический спад заставили Шпеера закрыть свой магазин, и Гансу пришлось искать место на государственной службе. Младший брат Рудольф помог ему устроиться в шифрбюро министерства обороны. Однако зарплата у Ганса была мизерной, ее не хватало даже, чтобы содержать самого себя, не говоря уже о жене и двух детях, которыми он успел к тому времени обзавестись. Гансу удавалось сводить концы с концами только благодаря финансовой помощи, которую он получал от отца и брата.
Самое первое предательство, которое совершил Ганс Шмидт, не имело ничего общего с государственной изменой: он предал свою жену Шарлотту, изменив ей со служанкой. Возможно, Ганс и предпринимал какие-то шаги, чтобы скрыть от Шарлотты свою внебрачную связь, однако делал он это явно спустя рукава. Дети быстро сообразили, что в отсутствие матери надо очень осторожно передвигаться по дому, а не то можно попасть в очень неловкое положение. Иногда они отчетливо слышали, как их отец и служанка занимаются любовью в соседней комнате, когда Шарлотта уходила из дома за покупками. Догадывалась ли об этом Шарлотта? Дети считали, что нет. Однако вскоре служанки в доме стали меняться очень часто, причем становились все более уродливыми. С появлением каждой новой служанки Ганс неизменно начинал ритуал соблазнения сызнова.
Ганс не ограничивал сферу своих интересов только служанками. По вечерам он изменял жене в Берлине, объясняя свое позднее возвращение домой тем, что был вынужден задержаться на работе. Скрывать от Шарлотты любовные похождения Ганса помогала его сестра Марта. Когда Шарлотта звонила Марте домой и просила позвать Ганса, который, предположительно, находился в гостях у своей сестры, последняя под тем или иным предлогом отказывалась это сделать. Вскоре Шарлотта поняла, что во время телефонных разговоров с Мартой не следует доверять ее словам относительно местонахождения Ганса. Отношения Шарлотты с золовкой испортились окончательно, когда они вдрызг разругались по поводу подарка, который Марта сделала Шарлотте на очередное Рождество. Последнее время Шарлотта много ела, чтобы хоть как-то отвлечься от горестных мыслей о своем несчастливом браке, и сильно прибавила в весе. А Марта подарила ей платье на несколько размеров больше, чем та носила. Шарлотта восприняла подарок Марты как явный намек на свою чрезмерную полноту и поссорилась с ней. Однако эта ссора меркнет в сравнении со скандалом, который Шарлотта закатила мужу по поводу его любовных приключений на стороне.
Сначала Ганс пытался успокоить Шарлотту, говорил, что она единственная, кого он по-настоящему любит, что остальные женщины для него ничего не значат, просто он ничего не может с собой поделать. В ответ Шарлотта заявила, что если он ничего не может с собой поделать, то она может – например, нанимая уродливых служанок. А Ганс философски заметил, что этим проблему не решишь, поскольку чем безобразней женщина, тем охотнее она принимает его ухаживания. Позднее, пытаясь объяснить детям свое поведение, Ганс говорил, что просто очень любит женщин, любит их настолько сильно, что желал бы сам стать женщиной.
Шарлотта пригрозила Гансу, что уйдет от него к человеку, который сможет по достоинству оценить ее. Тогда Ганс решил сам уйти от Шарлотты и переехать жить в Берлин к сестре Марте. Та даже подыскала ему подругу, которая, по выражению Марты, смогла бы присмотреть за ним. Однако до полного разрыва между Гансом и Шарлоттой дело все-таки не дошло.
Ганс не мог противостоять соблазнам не только в личной жизни, но и на работе. В шифрбюро, где он состоял на службе, изготавливались шифры, которые использовались в вооруженных силах Германии. Документы, имевшие отношение к шифрам, хранились в сейфе начальника шифрбюро майора Ошманна, сменившего на этом посту брата Ганса Рудольфа Шмидта, который возглавлял шифрбюро с 1925 по 1928 год. Благодаря протекции своего брата Ганс стал доверенным лицом Ошманна и получил доступ к его сейфу. Не надо было обладать большими умственными способностями, чтобы сообразить, что, продав шифрдокументы другой стране, можно было заработать кучу денег. Ганс решился на этот шаг в 1931 году, вступив в контакт со Вторым бюро.
Агент Второго бюро, которому было поручено встретиться со Шмидтом в бельгийском городе Вервьерсе, прибыл туда под фамилией Лемуан. Это была девичья фамилия его жены-француженки. Немец по национальности, Рудольф Столлманн женился в 1918 году, эмигрировав из Германии во Францию. Его отец был богатым владельцем ювелирного магазина в Берлине. Во Втором бюро Лемуан больше был известен под кличкой «Король». Вполне вероятно, что при выборе клички для Лемуана решающую роль сыграло то обстоятельство, что он вел поистине королевский образ жизни (в том числе – за счет Второго бюро). Выполняя шпионские задания, Лемуан обычно останавливался в лучших отелях, снимал самые шикарные апартаменты. Своих осведомителей Лемуан задабривал, угощая лучшим французским шампанским и дорогими сигарами, которые сам очень любил. Когда Лемуан в первый раз встретился со Шмидтом, ему было уже за шестьдесят. Он обладал могучим телосложением, большой бритой наголо головой и пронзительными голубыми глазами, глядевшими на собеседника из-под очков в круглой оправе.
1 ноября 1931 года Шмидт появился в пышных апартаментах Лемуана. Поприветствовав гостя, Лемуан спросил его, что бы он стал делать, если бы дипломат из посольства Франции в Берлине, к которому Шмидт обратился за содействием, счел его провокатором и передал в руки немецкой полиции. В ответ Шмидт, который и так держался очень напряженно, заявил, что если весь их разговор будет вестись в таком же духе, то он намерен немедленно прервать встречу и уйти. Лемуан пояснил, что хотел только удостовериться в серьезности его намерений. По словам Лемуана, французская разведка, интересы которой он представлял, вербовала лишь тех агентов, которые действительно желали сотрудничать с ней. Поэтому Лемуану было необходимо точно знать причины, которые толкнули Шмидта на предательство. Шмидт ответил, что испытывает серьезные финансовые затруднения и что, по его мнению, страна, которая не может должным образом позаботиться о своих гражданах, не в состоянии рассчитывать на их лояльность и преданность. Шмидт заявил также, что, будучи химиком по образованию, мог бы рассчитывать на хорошо оплачиваемую работу, если бы немецкое правительство проводило правильную экономическую политику.
С этого момента Лемуану стало совершенно ясно, как следовало вести себя со Шмидтом. Обещание крупных денежных сумм в обмен на секретную информацию – вот и все, что было нужно для вербовки. В результате уже в ходе первой своей встречи Лемуан и Шмидт пришли к взаимовыгодному соглашению. Шмидт пообещал в следующий раз принести все документы, к которым имел доступ, а Лемуан – сказать, сколько эти документы стоят.
Шмидт не разочаровал Лемуана. На второй встрече со Шмидтом, состоявшейся 8 ноября 1931 года в том же отеле, в качестве эксперта присутствовал также начальник шифровального отдела Второго бюро Густав Бертран. На этой встрече Шмидт продемонстрировал Лемуану и Бертрану справочное руководство по шифровальной машине «Энигма», которая использовалась в вооруженных силах Германии. А когда Шмидт принес им свои извинения за то, что не захватил с собой действующие ключевые установки для «Энигмы», Лемуан и Бертран поняли, что им достался кладезь ценнейшей информации, которая окажет неоценимую помощь как в обеспечении безопасности Франции, так и в их дальнейшем карьерном росте. Оставшись с глазу на глаз с Лемуаном, Бертран предложил заплатить Шмидту 5 тысяч марок (примерно 15 тысяч долларов в современном исчислении). В ответ Лемуан заявил, что надо завладеть Шмидтом как агентом раз и навсегда, поэтому сумму, предложенную Бертраном, следует увеличить вдвое и, кроме того, необходимо пообещать Шмидту платить столько же, если он обязуется продолжить свое сотрудничество с французской разведкой. Бертран согласился с Лемуаном.
Пока Бертран фотографировал руководство по «Энигме» в соседней комнате, Лемуан заключил сделку со Шмидтом. Эта сделка сулила Шмидту огромные прибыли. Однако, как предупредил Лемуан, дороги назад у Шмидта не было: Второе бюро ни при каких обстоятельствах не позволит ему уклониться от выполнения обязанностей агента.
Вернувшись в Париж, Бертран показал купленные у Шмидта материалы своим подчиненным, так как был администратором, а не специалистом в области криптографии и не мог в точности оценить степень их полезности. Французские криптографы охладили пыл Бертрана, заявив, что эти материалы объясняют, как шифровать сообщения при помощи «Энигмы», однако не позволяют читать немецкие шифровки. Бертран был очень разочарован этим отзывом и решил проконсультироваться с английскими экспертами в области криптографии. Руководство Второго бюро одобрило его решение.
Как и Лемуан, англичанин Уилфред Дандердейл, возглавлявший резидентуру английской разведки во Франции, жил в основном на средства отца, богатого судовладельца. Бертран передал Дандердейлу копию справочного руководства по «Энигме» для последующей отсылки в Лондон. Ответ из Лондона, полученный Бертраном через Дандердейла, совпал с мнением французских криптографов: документы, переданные Шмидтом, не позволяют читать сообщения, зашифрованные с помощью «Энигмы».
Но Бертран не сдавался. Он попросил у начальства разрешения встретиться со своим польским коллегой, который еще задолго до встречи со Шмидтом, беседуя с Бертраном, упомянул, что польские криптографы трудились над взломом шифра, который использовался в немецких вооруженных силах. Получив разрешение, Бертран купил билет на поезд до Варшавы.
Бертран не знал, что за два года до его поездки в Варшаву шифрбюро министерства обороны Польши представилась возможность поближе познакомиться с «Энигмой». В последнюю субботу января 1929 года на варшавскую таможню из посольства Германии в Польше пришло уведомление, согласно которому необходимо было как можно скорее передать работникам посольства коробку, по недоразумению попавшую на варшавскую таможню. Когда заинтригованные поляки вскрыли коробку, то в ней они обнаружили «Энигму».
По поручению начальника польского шифрбюро 37-летнего майора Гвидо Лангера на таможню незамедлительно прибыли Людомир Данилевич и Антоний Палльтх – инженеры и совладельцы фирмы «ABA», которая работала в тесном контакте с шифрбюро. Они тщательно изучили попавший в руки польских таможенников экземпляр «Энигмы». Обследование закончилось только рано утром в понедельник, немецкая шифровальная машина была снова упакована в коробку и передана в посольство Германии. Поскольку никаких протестов со стороны посольских работников не последовало, вероятнее всего, никто так и не заподозрил, что поляки ознакомились с содержимым коробки.
Попытки сотрудников польского шифрбюро прочесть немецкую переписку, засекреченную с помощью «Энигмы», не дали результата. И немудрено. Хотя Данилевич и Палльтх сумели проследить путь, который электрический ток проделывал внутри «Энигмы» в процессе шифрования и расшифрования сообщений, обследованный ими образец представлял коммерческую модификацию «Энигмы». А в министерстве обороны Германии была принята на вооружение «Энигма», в которой электрические соединения были совершенно иными, чем в ее коммерческой модификации.
В январе 1929 года 30-летний начальник «немецкого» отдела шифрбюро министерства обороны Польши лейтенант Максимилиан Ченжский отправился в Познань, чтобы прочитать в местном университете курс лекций по криптологии. Самым способным студентам он предложил прослушать несколько лекций о том, как взламывать шифры. В числе 20 студентов, откликнувшихся на предложение Ченжского, были Мариан Режевский, Генрих Зыгальский и Ежи Розицкий, впоследствии поступившие на службу в шифрбюро. Позднее они вспоминали, что ни Ченжский, ни Палльтх на своих лекциях в Познаньском университете «Энигму» не упоминали, хотя именно в это время оба активно работали над ее взломом.
В конце 1931 года в Варшаву приехал Бертран и привез с собой фотокопию немецкого руководства по использованию «Энигмы». К этому времени несколько студентов Познаньского университета уже вовсю трудились над взломом простейших шифров в подвале армейского командного пункта в Познани. Этот подвал был передан в распоряжение сотрудников польского шифрбюро, которые между собой называли его «черным кабинетом». Естественно, что студентов не проинформировали о серии встреч, состоявшихся между Бертраном и Лангером. Бертран передал фотокопию руководства по использованию «Энигмы» Лангеру, заявившему после консультации со своими подчиненными, что в этих руководствах содержится весьма ценная информация, благодаря которой в польском шифрбюро пришли к заключению, что немецкие военные адаптировали для собственных нужд коммерческую модификацию «Энигмы», уже успевшую побывать в руках у поляков. Однако сотрудники польского шифрбюро подтвердили вердикт, вынесенный их французскими коллегами. Полученные от Бертрана материалы не позволяли читать немецкую военную переписку, поэтому Лангер попросил Бертрана попытаться раздобыть через своего агента ключевые установки для «Энигмы».
Вскоре после поездки Бертрана в Варшаву, на очередной встрече, состоявшейся в Бельгии, Шмидт передал Бертрану действующие ключевые установки для «Энигмы». Они были незамедлительно отосланы дипломатической почтой Лангеру. В мае и сентябре 1932 года от Шмидта были получены новые ключевые установки для «Энигмы», которые снова были доведены до сведения Лангера. Но ни в 1931-м, ни в 1932 году Бертран так и не дождался от поляков данных о том, насколько им удалось продвинуться во взломе «Энигмы».
Надо сказать, что Лемуан и Бертран были не единственными сотрудниками Второго бюро, регулярно встречавшимися со Шмидтом. Вскоре к ним присоединился Андре Перрюш, которого мало интересовали шифры. Он занимался сбором любых сведений, касавшихся франко-германских отношений. Перрюш считал информацию о планах перевооружения Германии, которую поставлял Шмидт, значительно более важной, чем какие-то там данные о немецких шифрах, с помощью которых Бертран надеялся прочесть сообщения, зашифрованные «Энигмой». Суждено ли сбыться этим надеждам Бертрана, Перрюш не знал. Однако ему было совершенно ясно, что содержание немецких планов перевооружения можно послать обычной почтой, изложив их на бумаге невидимыми чернилами. И Шмидту не надо было подвергать свою жизнь опасности, пересекая границу с секретными документами в портфеле. Иными словами, канал получения разведывательной информации можно было сделать значительно более надежным, если ограничиться данными, не имеющими отношения к шифрам. К маю 1932 года Перрюш получил от Ганса Шмидта несколько писем с ценными разведывательными сведениями, источником которых в основном был брат Ганса Рудольф, занимавший довольно высокий пост в немецкой армии. Перрюш обратился к руководству Второго бюро с просьбой сократить до минимума число поездок Шмидта за границу для встреч с Лемуаном и Бертраном. Несмотря на возражения последнего, начальство встало на сторону Перрюша и поручило Лемуану проработать вопрос о том, как безопаснее всего организовать контакты со Шмидтом в Берлине.
Раздосадованный решением своего руководства Бертран отправился в Варшаву, где выразил Лангеру крайнюю обеспокоенность отсутствием прогресса в работе над взломом «Энигмы». Лангер попросил Бертрана проявить побольше терпения и пообещал, что тот будет первым, кто узнает об успехах, достигнутых польскими криптоаналитиками. По словам Лангера, требовалось сначала создать действующий образец «Энигмы», и только после этого можно было приступить собственно к чтению немецких шифровок. В результате Бертран опять уехал из Варшавы ни с чем.
В конце ноября 1932 года Бертран в очередной раз встретился со Шмидтом в бельгийском городе Льеже. На этой встрече Бертран впрямую спросил Шмидта, действительно ли переданные им документы относились к модели «Энигмы», используемой вооруженными силами Германии. По существу, Бертран выразил сомнение в том, что информация, которой Шмидт снабжал французов, стоила тех денег, которые ему платило Второе бюро. В ответ Шмидт вспылил, заявив, что он не мошенник, каким его хочет представить Бертран. Открытой ссоры удалось избежать только благодаря Лемуану, который воздержался от перевода с польского на немецкий язык самых нелестных эпитетов, высказанных Бертраном в адрес Шмидта. Присутствовавший на встрече Перрюш спешно предложил Бертрану перейти в другую комнату, чтобы Лемуан мог успокоить не на шутку разбушевавшегося Шмидта. Примирительный тон Лемуана вкупе с очередными пятью тысячами марок, выданными Шмидту в качестве аванса, возымели на него желаемое успокоительное действие.
Однако деньги, которыми Второе бюро так щедро оплачивало услуги своего агента, вскоре стали представлять серьезную угрозу его безопасности. Дело в том, что Шмидт использовал их для улучшения качества своей жизни. Он сменил поношенную одежду, в которой появился на первой встрече в Вервьерсе, на элегантные костюмы и дорогие рубашки. Летом 1932 года Ганс и его жена Шарлотта совершили путешествие по Чехословакии, длившееся целых шесть недель. Затем они стали завсегдатаями самых фешенебельных швейцарских горнолыжных курортов. Наблюдая за семейной парой Шмидтов, сторонний наблюдатель скорее всего предположил бы, что они унаследовали огромное состояние, которое решили целиком потратить на то, чтобы устроить себе второй медовый месяц. В Берлине же Шмидт больше всего походил на одинокого холостяка, прожигающего жизнь в самых дорогих барах и ресторанах в компании шикарных дам. Во Втором бюро справедливо опасались, что руководство Шмидта может поинтересоваться, откуда у него взялись деньги на все это.
На одной из конспиративных встреч Лемуан посоветовал Шмидту перестать сорить деньгами, рискуя привлечь к себе повышенное внимание. Однако Шмидт не внял совету и затеял переустройство своего дома. Одновременно он приобрел большой завод по производству жира для мыловарен, планируя использовать его в качестве ширмы для оправдания своих доходов. Однако это была весьма дырявая ширма. Шмидт почти не уделял внимания делам завода, да и практикуемые им управленческие методы больше подходили для богадельни, чем для коммерческого предприятия. Так, например, Шмидт продолжал выплачивать рабочим их зарплату в полном объеме даже во время продолжительных отпусков, которые по несколько раз в год предоставлял им.
На помощь Шмидту пришел Лемуан, который придумал, как объяснить, откуда у Шмидта взялись такие большие средства. Якобы Шмидт изобрел прогрессивный метод изготовления мыла и заключил очень выгодный контракт с крупной французской мыловарней, которая обязалась выплачивать процент с доходов, получаемых благодаря использованию этого метода.
Улучшение материального положения семьи Шмидтов не принесло ее членам ни счастья, ни покоя. Глава семьи из доброго и внимательного отца семейства превратился в нетерпимого и раздражительного тирана. Чтобы вывести его из себя, достаточно было совершенного пустяка. И лишь один аспект жизни Шмидта не претерпел практически никаких изменений. Он продолжал оставаться неверным мужем, причем главным объектом его домогательств по-прежнему была прислуга в доме. С двенадцати лет примеру своего папочки последовал и Ганс-младший. Что же касается дочери Гизелы, то она в основном обсуждала с отцом свои планы относительно будущего замужества. Ганс-старший согласился с дочерью, что в качестве жениха ей следовало бы выбрать молодого человека, не имеющего отношения к военной службе. По мнению Шмидта, лучше всего, если это будет врач, которому он мог бы оказать достаточную денежную помощь, чтобы обзавестись богатой клиентурой.
А Гансу-младшему отец давал советы совсем другого рода. Он составил для сына список ночных клубов, где можно заводить знакомство с дамами, и особо предостерег от контактов с гомосексуалистами, которых нередко можно было встретить в этих клубах. Ганс-младший был блондином, и Ганс-старший вполне обоснованно опасался, что его чадо может стать объектом повышенного внимания со стороны сексуальных меньшинств.
Шмидт никогда не говорил дома о политике, не склонял своих детей к вступлению в какие бы то ни было политические организации. На службе Шмидт узнал о том, что в министерстве авиации Германии существует так называемый Исследовательский отдел – специальное ведомство, занимающееся прослушиванием телефонных разговоров. «Никогда не касайтесь политических тем, даже в беседах со своими близкими!» – неоднократно советовал он Гизеле и Гансу-младшему. – Кто-нибудь всегда вас подслушивает».
В 1936 году Перрюш был назначен главным куратором Шмидта во Втором бюро. В этом своем новом качестве он первым делом распорядился, чтобы были отменены любые встречи Шмидта с сотрудниками Второго бюро за пределами Германии. Тем самым Перрюш стремился снизить риск, которому подвергал себя Шмидт, контактируя с французами. Это означало, что регулярным получением от Шмидта ключевых установок для «Энигмы» было решено пожертвовать ради более ценной информации о военных планах Германии.
1 октября 1936 года Рудольф Шмидт получил очередное повышение и вместе с ним чин генерала. Он нередко делился со своим братом секретной информацией, к которой имел доступ по роду службы. Именно от него во Втором бюро узнали, какими быстрыми темпами идет в Германии процесс перевооружения, и о том, что в немецкой армии планировалось применение новой тактики, базировавшейся на использовании танковых дивизий.
Однако меры предосторожности, предпринятые Перрюшем и его непосредственным начальником во Втором бюро Гаем Шлессером, и придуманная ими процедура экстренной связи со Шмидтом, не требовавшая выезда за пределы Германии, неожиданно возымели обратный эффект. В случае острой необходимости Шмидт должен был позвонить Джорджу Блану, французскому журналисту, постоянно находившемуся в Берлине. Если в телефонной беседе Шмидт произносил условленную фразу «Дядюшка Курт скончался», это означало, что он незамедлительно хочет встретиться с Бланом в зале ожидания одного из берлинских вокзалов.
6 ноября 1937 года в 8 утра Шмидт позвонил Блану и произнес парольную фразу. После встречи со Шмидтом в условленном месте Блан отправился прямиком во французское посольство. В 11 утра посол Франции в Германии Андре Франсуа-Понсе получил из рук Блана переданный Шмидтом документ, в котором содержалась информация о состоявшемся накануне совещании Гитлера с представителями высшего военного командования страны. Согласно документу, Гитлер принял решение расширить территорию Германии за счет соседних с ней государств. Первыми в списке этих государств стояли Австрия и Чехословакия.
По инструкции Франсуа-Понсе должен был отправить документ дипломатической почтой. Благодаря предупреждению Шмидта он знал, что некоторое время тому назад немцам удалось взломать шифр, который посол Франции использовал для засекречивания своих депеш, отсылаемых в Париж. И хотя французы успели сменить взломанный шифр, было очевидно, что немцы не оставят попыток взломать его снова. Несмотря на это, Франсуа-Понсе послал донесение Шмидта, пользуясь телеграфной связью между Берлином и Парижем.
Телеграмму французского посла прочли в Исследовательском отделе министерства авиации Германии. Об этом Перрюш, Лемуан и Бертран узнали от самого Шмидта, встретившись с ним одиннадцать дней спустя в Швейцарии. Шмидт был вне себя от ярости. Еще бы – послать столь важную информацию по такому ненадежному каналу связи! К счастью, знакомые Шмидта из Исследовательского отдела рассказали ему о перехваченной и прочитанной телеграмме французского посла прежде, чем Шмидт успел сообщить Блану дополнительные подробности совещания у Гитлера, полученные от Рудольфа. Шмидт передал документ с изложением этих подробностей Перрюшу с условием, что отныне вся получаемая от него информация будет переправляться в Париж, минуя французского посла в Германии.
До сих пор не ясно, почему Франсуа-Понсе нарушил условие. Скорее всего, он посчитал донесение Шмидта настолько важным, что решил довести его содержание до сведения своего руководства как можно скорее. Но тогда непонятно, с какой целью французский посол изложил это содержание столь туманно. В его телеграмме в Париж от 6 ноября 1937 года, в частности, говорилось:
«Вчера во второй половине дня Гитлер провел совещание, в котором приняло участие большое количество генералов и адмиралов… ‹…› включая генерала Геринга. В газетах об этом совещании ничего не сообщается, и трудно судить о том, чему оно было посвящено. Мне стало известно, что речь на нем шла о сырье и трудностях, связанных с нехваткой железа и стали для нужд военной промышленности. ‹…› Однако трудно себе представить, чтобы на совещании обсуждалось только это, учитывая, что такое большое количество высокопоставленных военных было приглашено к Гитлеру». От телеграммы, посланной Франсуа-Понсе, пользы не было никакой. Один вред. Ему следовало либо изложить в деталях имевшуюся у него информацию о состоявшемся совещании, чтобы правительство Франции успело предпринять необходимые меры, либо не упоминать об этом совещании вовсе, чтобы не скомпрометировать самого ценного французского агента. Франсуа-Понсе не сделал ни того, ни другого.
В январе 1938 года на встрече в Берне Шлессер получил от Шмидта фотокопию стенограммы еще одного совещания. Оно состоялось 9 декабря 1937 года в кабинете главы немецкой военной разведки Вильгельма Канариса. Из стенограммы следовало, что немцы пришли к однозначному выводу о том, что Франсуа-Понсе знает о взломе французского дипломатического шифра, что ему известно о совещании у Гитлера больше, чем он сообщил в своей телеграмме, и что все подробности этого совещания Франсуа-Понсе собирается изложить в следующем послании, которое будет отправлено в Париж дипломатической почтой. Шмидт объяснил Шлессеру, что, будучи прикомандированным к Исследовательскому отделу в качестве представителя шифрбюро, может следить за ходом расследования дела об утечке секретной информации. Познакомившись со стенограммой совещания у Канариса, Шлессер ужаснулся. В ней говорилось:
«На следующий день после совещания у Гитлера Франсуа-Понсе составил точный доклад о том, что именно обсуждалось на этом совещании. Присутствующие были опрошены на предмет имеющихся у них подозрений по поводу лица, явившегося причиной утечки секретной информации. Опрос не дал никаких результатов. Канарис напомнил всем о том, что главная цель данного совещания – любой ценой выяснить, каким образом эта информация попала к Франсуа-Понсе».
Тем временем во Втором бюро была разработана новая процедура связи со Шмидтом. Отныне любые контакты с ним в Германии были категорически запрещены. Для составления своих донесений во Второе бюро Шмидт должен был использовать специальные невидимые чернила. Письма с донесениями Шмидту следовало отсылать по нескольким адресам, один из которых находился в Женеве.
Другое нововведение впрямую затрагивало интересы Бертрана. Шмидту было предложено попытаться перейти из шифрбюро в Исследовательский отдел. Там, по мнению руководства Второго бюро, он смог бы лучше отслеживать разбирательство в отношении утечки данных о совещании у Гитлера.
В 1938 году все без исключения сотрудники Второго бюро, которые знали о существовании Шмидта и знакомились с получаемой от него информацией, пришли к одному и тому же выводу: эта информация не позволяет взломать «Энигму» и читать немецкую военную шифрпереписку. Тогда же во Втором бюро был придуман план операции с целью решить проблему «Энигмы» раз и навсегда. Французские агенты, имевшие контакты с немецкой разведкой, должны были распространить ложные сведения о том, что французам удалось взломать «Энигму». Предполагалось, что немцы, напуганные этим известием, заменят «Энигму» на другую шифровальную машину, которую будет легче взломать.
Доподлинно неизвестно, получил ли этот план одобрение со стороны руководства Второго бюро. Возможно, оно посчитало, что подобную операцию лучше провести не столько против немцев, сколько против поляков, чтобы вынудить последних рассказать, насколько им удалось продвинуться в работе над взломом «Энигмы». Но каковы бы ни были мотивы, которыми руководствовалось Второе бюро, задумывая свою операцию, Лангер, узнав о ней в 1938 году от Бертрана, пришел в ужас. Он убедил Бертрана на некоторое время отложить ее проведение, клятвенно обещая, что вскоре французы будут должным образом информированы об успехах, достигнутых поляками. Однако Лангер умолчал о том, что нарушил прежнее свое обещание в первую очередь сообщить Бертрану о прорыве в работе над «Энигмой». Ведь польским криптоаналитикам удалось ее взломать еще в 1933 году!