Тёплая и уже пыльная весна 72-го года. Я болтаюсь возле районного военкомата. Мама сказала, что она встретила своего старого знакомого, Петра Сергеевича, который работает военкомом, и он сказал, чтобы её сынок заглянул к нему. Вообще-то у моей мамы каждый встречный – её знакомый. Неудивительно: всю жизнь она проработала в нашей школе. И она знает всю молодёжь посёлка – все учились у неё русскому языку и литературе. Она знает почти всех жителей посёлка, вернее, тех, кто был папами и мамами её учеников. И вот я околачиваюсь возле военкомата и до сих пор не решил – заходить или нет. Призывной возраст ещё не наступил, да и в военкомат вызывают обычно повесткой, а не просят зайти через маму.
«Паша, ты чего там болтаешься, давай заходи, дело есть», – крикнул в раскрытое окно Пётр Сергеевич. Я его не очень хорошо знаю, живёт он на другом конце посёлка. Захожу во внутрь и оторопел: на входе за столом сидит Людка, в военной форме. Никогда не знал, что она работает в военкомате и носит военную форму. Людка – наша соседка, на два года старше меня. «Паша, привет. Заходи, Пётр Сергеевич ждёт тебя». «Привет», – буркнул я. Настроение почему-то сразу испортилось. Зря пришёл, подумал я. Людка, конечно, красивая девчонка, но парня у неё нет. Я, во всяком случае, никого возле неё не видел – как-то совсем некстати подумал я. Она, конечно, мне нравилась, несмотря на то, что была старше меня. Дверь кабинета раскрылась, на пороге стоит Пётр Сергеевич, в военной форме, полковник. Протягивает руку, поздоровались: «Заходи, Паша, присаживайся. Разговор есть». Я прошёл, сажусь на стул возле стола.
– Как дела, чем занимаешься? – спрашивает меня.
– Да всё нормально, дядя Петя. Вот, к выпускным готовлюсь.
– Чем после школы думаешь заниматься? Работать или учиться?
– Мама хочет, чтобы я поступал в институт.
– В какой? А сам что хочешь?
– Да не знаю ещё точно. Наверное, в институт связи.
– Паша, а ты не думал стать военным? – спрашивает Пётр Сергеевич. У меня даже под ложечкой что-то кольнуло, настолько это было неожиданно.
– Не знаю, дядя Петя, не думал. Мне до армии ещё целый год.
– Знаю, Паша. Но в военные училища набирают с 17 лет. Выучишься, будешь офицером. Зарплата получше, чем у связиста. На пенсию раньше уйдёшь.
– Дядя Петя, мне про пенсию ещё рано думать, – улыбнулся я.
– И то верно, – Пётр Сергеевич улыбнулся в ответ.
– Паша, есть у меня разнарядка на одного кандидата в военное училище. Краснодарское высшее военное училище лётчиков. Что думаешь?
– Да вы что, дядя Петя. Я и самолёта настоящего в глаза не видел, какой из меня лётчик.
– Да ты не спеши, Паша. Это ведь я тебе предлагаю из уважения к Вере Николаевне, маме твоей. Она одна живёт, выйдет на пенсию – нелегко ей будет. А тут ты, военный лётчик. Это какая помощь матери.
– Дядя Петя, я вот так сразу сказать ничего не могу, мне нужно с мамой посоветоваться, сами понимаете. Вопрос серьёзный. Вот так всё поломать и уехать.
– Паша, тебе хоть как уезжать из села придётся. Нет у нас здесь института связи. Это, кажется, в Ташкент ехать нужно. А закончишь институт и не захочешь в родное село возвращаться. Где здесь будешь работать? Провода по столбам привязывать? Паша, смотри на вещи серьёзно. Тебе хоть как придётся покинуть своё село, если, конечно, не захочешь трактористом в МТС1 работать.
– А что, трактористы тоже люди и на селе очень нужны.
Пётр Сергеевич помолчал с минуту.
– Ладно, Паша, разговор заканчиваем. Думайте с мамой, решайте. Жду тебя через три дня. Если откажешься, найду другого кандидата. Но не хотелось бы. Ты парень хороший, вон даже нашей Людочке нравишься, – улыбнулся Пётр Сергеевич.
От слов о том, что я нравлюсь Людочке, меня бросило в краску.
– Физически крепкий, умный, школу закончишь хорошистом. Кому, как не тебе, поехать в лётное училище на всём государственном довольствии? Из матери не будешь деньги тянуть. В Ташкенте жизнь недешёвая, стипендии не хватит. Да и то – если дадут. Всё, будь здоров. Вере Николаевне поклон.
Я вышел из кабинета, чувствую – лицо горит. Навстречу мне Людка. Улыбается.
– Ну и как, Паша? Пообщались? Вечером выходи на улицу, поболтаем. Пока.
– Пока, – сдавленным спазмом голосом ответил я и быстро вышел на улицу. Чувствую, что Людка смотрит вслед.
Не оборачиваясь, свернул в первый проулок и перевёл дыхание. Уши продолжали пылать, и я испугался, что это заметно со стороны. Потихоньку побрёл в сторону дома. Мысли в голове носились со страшной скоростью. Людочка, Люда, Людка. Предложение Петра Сергеевича. Всё смешалось в какой-то клубок. Я остановился. Попытался немного разобраться, что со мной происходит. Конечно, это Людмила, как называла её моя мама. Чего греха таить – она мне очень нравилась. Невысокого роста, немного коренастая, больше похожа на парня-подростка. С короткой стрижкой, черноволосая. И одевалась в основном как парень. Я не помню её в платье или в юбке. Обычно по улице она проходила в брюках и майке. Или в спортивном трико. Но спортом она не занималась, я, во всяком случае, этого не слышал. Помню её ещё девчонкой. Неудивительно – жили мы через дом друг от друга. И всё босоногое детство проводили в одной компании. Потом она сразу повзрослела, когда пошла в первый класс. Она шла по улице в школьной форме с белым фартуком и белым бантом, который непостижимым образом был завязан у неё на коротко стриженной голове. Позади шла тётя Дуся, её мать, и несла букет цветов. А я стоял возле своей калитки в трусах и потёртой майке и смотрел ей вслед. А она даже не обернулась. На этом наша детская дружба закончилась. Когда через два года я тоже пошёл в школу и встречал Люду в коридоре, она на меня не обращала никакого внимания. Однажды, когда я закончил шестой класс, мы с ней вместе поехали в пионерский лагерь. Попали мы, конечно, в разные отряды, ведь Люда закончила восемь классов и была уже совершенно взрослая девушка. Она была на голову выше меня. Однажды я увидел, как Люда курила за сараем со взрослыми парнями из их отряда, попытался ускользнуть, но она заметила меня, окликнула. Я подошёл. «Если расскажешь матери, башку оторву. Понял? – громко сказала она. – Это мой сосед», – пояснила она своей компании. Когда я закончил восьмой класс, Люда заканчивала школу. Была линейка. Как мне показалось, она была самая красивая из всего выпуска. В нарядной форме, только теперь без банта, с короткой стрижкой. С сильными руками и широковатыми для девчонки плечами. Она могла любому парню заехать между глаз, если он начинал вести себя не так. Потом я её практически не видел. Изредка встретимся на улице. «Привет, Паша», – «Привет, Люда». Я не знал, чем она занимается, где работает или учится. Моей маме она не нравилась. Мы не раз вместе видели, как Людмила загоняла свою подвыпившую мать домой, перемежая свою речь матерными словами. Мама громко вздыхала и говорила: «Яблоко от яблони… Жалко Людмилу, пропадёт девчонка». Она открыто курила, проходя по улице, была какая-то независимая. Парней около неё я не видел. Может, эта её независимость, какая-то свободность мне и нравилась. Помаленьку я стал искать встречи с ней. Выглядывал через забор и, когда видел, что она идёт домой, выходил на улицу и шёл навстречу. «Привет, Люда», – «Привет, Паша». На этом наше общение заканчивалось. Но мне всё сильнее хотелось большего. Хотелось поговорить с ней, взять её за руку, вместе с ней сходить куда-нибудь. Я не раз строил планы нашей встречи, готовил слова, которые позволят завести с ней дружбу, будут больше, чем обычное приветствие. Но каждый раз при встрече с ней всё происходило одинаково. «Привет, Люда», – «Привет, Паша». Постепенно я начал думать о ней всё чаще и чаще. Я иногда не мог заснуть, представлял себе начало нашей дружбы, а может быть, и не просто дружбы. А может, я люблю её? Мне становилось страшно, что обо мне подумают мои одноклассники, соседи. Ходит с девушкой старше себя. «Целовать курящую девчонку – всё равно, что лизать пепельницу», – не раз слышал я это высказывание от своих умудрённых опытом друзей. Что они скажут мне при встрече? Душа разрывалась на части. Бросить её, забыть. Тем более что между нами вообще ничего нет. Даже не поговорил с ней ни разу. Но, с другой стороны, я её, наверное, любил. Любил без ответной любви.
И вот сегодняшняя встреча. Она меня привела в какой-то шок. Дядя Петя сказал, что я Людочке нравлюсь. С чего бы это? Её предложение вечером встретиться… И тут я вспомнил о причине, которая меня привела в райвоенкомат. О предложении дяди Пети. Мысли мои переключились на новую тему. Военное училище, военный лётчик. Как далёк я от всего этого. Но почему бы и нет? Ведь есть много самолётов, и военных, и пассажирских, на которых летают лётчики. Они чем-то отличаются от меня? Пожалуй, нет. Такие же парни, как и я. Так почему бы мне не стать одним из них? Вылезаю я из самолёта в красивой форме лётчика – правда, я форму лётчика ни разу не видел, но думаю, что она очень красивая, – и меня встречает у самолёта Людочка. И мы, обнявшись, вместе идём куда-то. Красота. Людочка обязательно меня полюбит в такой форме. Так незаметно я подошёл к своему дому. Мамы дома не было. Я пообедал и вышел во двор полежать на кровати. Кровать стояла на улице за домом в яблоневом саду. Она была очень старая и очень крепкая. Сколько я себя помню – кровать была всегда. Летом мама стелила на неё соломенный матрац и укрывала одеялом. Я всегда любил лежать на этой кровати и думать. Полежу, подумаю о самолётах, о Людочке. Лёг и быстренько заснул. Не успев даже начать думать.
Вечером, когда уже начало смеркаться меня разбудила мама. «Павлик, пошли ужинать. Уже вечер. Ты что, весь день проспал? У тебя через неделю сочинение, ты не забыл?» – мама была в своём репертуаре. Конечно, не забыл. Да я и не здорово переживал по поводу экзаменов, особенно сочинения. Свои четвёрки, а если повезёт, то, возможно, и пятёрки я получу по всем экзаменам. А особенно по сочинению, ведь проверять мою писанину будет мамочка. Хотя она много раз меня предупреждала, что отнесётся к моей работе строже, чем к работам моих одноклассников. И я в этом не сомневался. Но я знал и то, что мои знания литературы и русского языка были не хуже, чем у одноклассников, а может, даже и лучше. Прожить всю свою жизнь с учительницей – что-то да значит.
Сели за стол, ужинаем. Мама спрашивает, встретился ли я с Петром Сергеевичем, зачем он меня звал? У меня ёкнуло внутри. Нужно обсудить и принять решение. Я маме достаточно подробно всё рассказал. Она внимательно посмотрела на меня и говорит: «Сам-то что думаешь, Павлик?»
– Даже не знаю. Как-то всё очень неожиданно.
– Как я понимаю, ты сам до конца ещё не знаешь, кем хочешь быть.
– Думал стать связистом, а теперь не знаю. Но лётчиком – никогда даже мыслей не было. А тем более военным.
– Мы многое не знаем, что будет впереди. Но приходит время, и нужно делать выбор. Ты, сынок, уже вырос, и настало твоё время принимать решение.
– Да, я понимаю, но как-то всё неожиданно.
– В жизни так часто бывает, Паша.
– Мама, я честно не знаю, что мне делать, но дядя Петя дал на размышление три дня; день уже, считай, прошёл.
– Паша, давай думать так. Тебе семнадцать лет. Если ты поступишь в военное училище, окончишь его, тебе будет двадцать один. Вся жизнь впереди.
– А если не поступлю?
– Пётр Сергеевич сказал, что если ты поступаешь по разнарядке от военкомата, то у тебя очень большие шансы.
– Ну а если всё-таки не поступлю?
– Не поступишь – вернёшься и пойдёшь в свой институт связи. Экзамен, как сказал Пётр Сергеевич, в училище в июне, а в гражданских вузах – в августе. Так что ты, Паша, ничего не теряешь.
Я задумался, мамины слова меня несколько успокоили. Почему бы не попробовать? Не поступлю в военное, поступлю в связь. Провалю в связи, пойду работать в колхоз. А следующей весной в армию. А что будет потом, загадывать уже не стоит. Так мы с мамой и порешили.
– Завтра пойди к Петру Сергеевичу и скажи, что согласен, – сказала мама. И тут я вспомнил о нашей встрече с Людочкой. Часы показывали почти семь. Она, наверное, уже вернулась с работы, а меня на улице не было, – подумал я. От этой мысли меня бросило в пот, который липкой струйкой потёк по груди.
– Паша, что с тобой?
– Ничего, пойду прогуляюсь.
– Пойди, Пашенька. Там Людмила уже несколько раз заглядывала к нам во двор. Не тебя ли выглядывает? – улыбнулась мама.
Меня снова бросило в краску, и я пулей вылетел на улицу. Там никого не было. Я не спеша пошёл в сторону её дома, стараясь не заглядывать во двор и окна. И, уже проходя мимо, услышал: «Паша, привет».
Я остановился, потихоньку развернулся и подошёл к её калитке. За калиткой стояла Люда и смотрела на меня.
– Привет.
– Ты не спешишь?
– Да нет.
– Пойдём пройдёмся?
– Давай.
Люда вышла, закрыла за собой калитку на задвижку и взяла меня под руку. Кровь прихлынула к моему лицу. Хорошо, что было уже темно и, надеюсь, моей краски Люда не заметила.
– Ты чего трясёшься, боишься меня?
– Чего мне тебя бояться? – несколько грубовато ответил я.
– Вот и я думаю, чего меня бояться? – и она плотнее прижалась к моей руке.
Тут, как на грех, вышла из своего дома тётя Тамара, мамина подруга. Она посмотрела на нас, улыбнулась и сказала: «Добрый вечер, Людмила, добрый вечер, Паша. Мама дома?»
Я готов был провалиться сквозь землю: «Дома», – буркнул я в ответ, и мы пошли дальше.
– Какой ты ещё маленький, Паша, – Людмила хихикнула и ещё крепче сжала мне руку выше локтя. Несколько шагов мы прошли молча. Я посмотрел на Людмилу. Оказывается, теперь я был на голову выше её и в плечах пошире. Не то что несколько лет назад в пионерлагере.
– Паша, ты хорошо подумал над предложением Петра Сергеевича?
– Да, подумал. Мы с мамой решили его принять.
– Пашка, ты молодец. Это так здорово – быть военным, а особенно лётчиком-истребителем.
– Не знаю, не пробовал.
– Поверь, Пашенька, мне, я в этом уже что-то понимаю.
– Люда, а как ты попала в военкомат?
– Пётр Сергеевич – старый знакомый моей мамы. Когда она совсем запилась, я заканчивала десятый. Пётр Сергеевич пришёл к нам, и мы долго разговаривали. Уехать куда-нибудь учиться я не могла. Мамка бы совсем без меня пропала. Идти работать в колхоз не очень хотелось. Пётр Сергеевич предложил мне работу в военкомате секретарём. Я съездила на курсы, аттестовалась и теперь служу в военкомате.
– Как это – аттестовалась? – спросил я.
– Просто. Приняла присягу и стала военнослужащей.
– У тебя и звание есть?
– И звание, и форма. Я рядовая советской армии, – Люда засмеялась, – а форму ты видел.
– Я тебя никогда не видел в форме на улице.
– А я никогда в ней по улице не хожу. Зачем смущать односельчан? Переодеваюсь в военкомате.
– Люда. Мне страшно уезжать из дома. Как мама будет без меня?
– Пашенька, мужчины всегда покидают родительское гнездо. Кто раньше, кто позже. Тебе, видно, суждено покинуть его в семнадцать лет. Тебе ведь уже есть семнадцать?
– Да, ещё зимой исполнилось.
– Вот видишь, ты уже совсем взрослый.
Незаметно для себя мы сделали круг по посёлку и снова подходили к нашим домам.
– Не переживай, Паша, езжай спокойно. Я присмотрю за Верой Николаевной. Учись, а я буду ждать тебя.
– Как ждать? – у меня перехватило дыхание.
– Как девушки ждут своих парней. Ты ведь хочешь, чтобы я была твоей девушкой?
Я полностью лишился дара речи. И вдруг я почувствовал на своей щеке губы Людочки. Она меня чмокнула в щёку и побежала домой. Калитка быстро открылась и закрылась. Я ничего не успел сказать ей вслед. Побродил несколько минут около дома, чтобы дыхание успокоить и вернуть нормальный цвет своему лицу.
На другой день с утра я как штык стоял возле старенького одноэтажного дома, с выкрашенным в зелёный цвет штакетником. Здание райвоенкомата было открыто, но я не заходил. Вчерашний поцелуй не давал мне покоя. Я видел через открытое окно Людочку. Она что-то печатала на машинке. Наконец, набравшись смелости и придав себе независимый вид, я вошёл.
– Люда, привет.
– Привет, Пашенька. А Петра Сергеевича сегодня не будет. Я ему передам, что ты согласен.
– А… – попытался что-то сказать я, но Людочка меня перебила, – а мне сейчас жутко некогда. Пока.
– Пока.
А дальше дела с выпускными экзаменами и медкомиссией меня полностью захватили. Целыми днями я мотался из военкомата в школу, из школы в поликлинику и снова в военкомат. А вечерами были встречи с Людочкой. Уже никого не стесняясь, мы гуляли по посёлку, ходили в клуб смотреть кино, жарко целовались у её калитки. Время пролетело незаметно.
И вот я сижу дома с Людочкой, и мы вместе разбираем толстый пакет с документами для поступления в Краснодарское военное училище лётчиков. Там и медицинская карточка, и аттестат о среднем образовании, и различные справки, и характеристики. А самое главное – билет на поезд, который уходит из соседнего посёлка через три дня. Вернувшаяся из школы мама присоединяется к нам и разглядывает документы. В глазах её грусть и даже где-то слёзы, хотя она старается не подавать вида. Весело, даже излишне, она шутит, треплет меня по голове. Но я чувствую, что ей несладко.
Последние три дня мама на работу не ходила, Людочка тоже отпросилась, Пётр Сергеевич разрешил ей помочь мне со сборами. Я занимался хозяйственными делами: поправил дверь в сарае, опрыскал все яблони в саду, да и вообще переделал кучу всяких дел. Мама занималась тем, что собирала мне вещи в дорогу, а Люда готовила еду в поезд. Кончилось это тем, что вещей набралось на целый чемодан, а продуктов хватило бы недели на две. Под громкие возражения двух женщин я убирал ненужные мне вещи и продукты. Оказалось, что у нас с мамой не было чемодана – никуда мы с ней не выезжали. Люда притащила свой. Хорошо, что он оказался маленьким, и вопрос с вещами решился очень просто. Но с продуктами на дорогу они оказались сильнее меня, и мне пришлось загрузить полную сетку.
И вот настал последний вечер перед отъездом. Поезд уходил на следующий день почти в обед. Вечером собрали застолье. Были мы с Людочкой, мама, пришла её подруга тётя Тамара, пришёл Пётр Сергеевич, два моих дружка из класса, а также неожиданно пришла тётя Дуся, Людочкина мать. Спиртного за столом не было. Мы с мамой никогда не употребляли, тётя Тамара тоже. Мама предложила налить Петру Сергеевичу и тёте Дусе, но Пётр Сергеевич решительно отказался. А Люда так посмотрела на свою маму, что та тоже отказалась. Мои друзья помялись, но тоже отказались. Так что ели пельмени с бульоном, пили холодный домашний квас, потом был чай с тортом, который испекла Люда. За столом я увидел, что между дядей Петей и тётей Дусей происходит какой-то молчаливый разговор. Они ничего не говорили, но постоянно обменивались взглядами. Люда потом рассказала, что когда-то давно они были женихом и невестой. Потом Пётр Сергеевич уехал учиться в военное училище, Людочкина мама его не дождалась, вышла замуж за другого, потом и они разошлись. Так что Люда с тётей Дусей, как и мы с мамой, жили вдвоём.
На другой день я проснулся рано, но мама была уже на ногах и готовила мне завтрак. Мы не успели поесть, как к нам пришла Люда. Она была какая-то серьёзная и неразговорчивая. Глаза были усталые и, наверное, заплаканные. Как я понял, она не спала всю ночь – прорыдала в подушку. Мне тоже было как-то невесело. Пошли втроём на автобусную остановку. Встречавшиеся нам по пути сельчане здоровались и желали счастливого пути. Уже практически все знали, что я еду поступать в военное училище и что мы с Людмилой теперь «жених и невеста». У автобуса мама прижала меня к себе и сказала, чтобы я о ней не беспокоился, а думал больше о себе и о предстоящих экзаменах. «Я не желаю тебе, чтобы ты скорее возвратился. Скорее – это значит провалиться на экзаменах. Вернёшься на каникулах после первого курса, это не так и долго», – и заплакала. С Людочкой я не прощался, она ехала со мной до станции. Мама меня поцеловала и пошла домой.
Когда приехали на станцию, мой поезд уже стоял, и до отправления было минут пятнадцать. Мы быстро нашли мой вагон, и я занёс в него свой чемодан и сетку с едой. Нашёл своё место и положил всё на полку. Вышел. Людочка стояла у вагона, она была готова разреветься. Я ей сказал тривиальное: «Жди меня, и я вернусь». Она захлюпала носом и сказала в ответ: «Я тебя буду ждать следующим летом. Обязательно, любимый. Я буду ждать тебя на этой станции, только ты сообщи, когда будешь ехать. Не забывай меня». Поезд загудел и потихоньку тронулся, мы ещё раз быстро поцеловались, и я заскочил в вагон. Рассовал свои вещи под полку и залез на пустую верхнюю. Лёг и моментально уснул. Проснулся под вечер. На душе было муторно – мама осталась одна, Людочкины поцелуи жгли мне губы, я ехал неизвестно куда и зачем. Постепенно я расслабился, спустился с полки, поужинал с попутчиками и снова залез наверх. Ночью уснуть не смог. Вспоминались горячие Людочкины губы, её упругая грудь, которую я прижимал своей ладонью через платье. Её широко открытые глаза цвета кофе. Её запах. За этот месяц, как мы с ней стали встречаться, она стала для меня родным и любимым человеком.
Чем дальше я отъезжал от дома, тем быстрее ослабевала тоска по маме, по дому. Реже вспоминалась Людочка. Тем больше я думал о том, что меня ждёт впереди. Какие у меня будут друзья, как я буду сдавать экзамены, как буду учиться. И чем ближе я был к пункту назначения, тем сильнее начинало биться сердце в предвкушении нового.