ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ, 28 июня 2017 года
Лия не была искусствоведом, но ощущала страсть, заключенную в каждом смелом мазке. Всякий раз, смотря на эту картину, она замечала что-то новое – неуловимый оттенок или пропущенную ранее мельчайшую подробность. Она провела много времени, рассматривая картину и размышляя, какие события разворачивались в этой квартире под строгим взглядом незнакомки на холсте.
Сейчас Лия оперлась о стену, изучая эксперта. При виде картины Габриэль Сеймур остолбенел на пороге, так что Лия даже забеспокоилась, дышит ли он вообще.
Он оказался совсем не таким, как она себе представляла, когда посылала первое письмо. Судя по внушительному перечню регалий и научных достижений, перечисленных на сайте, и безупречных восторженных рекомендаций, полученных от аукционных домов «Кристис» и «Сотбис», она ожидала кого-нибудь постарше, посолиднее. Чопорного. Может, даже с галстуком-бабочкой. А тот, что сейчас опустился на четвереньки перед завораживающей картиной, больше походил на ударника из инди-группы.
– Офигеть! – вырвалось у него, но он тут же спохватился. – Прошу прощения.
– Не извиняйтесь, – сказала Лия. – Лучше соглашайтесь работать. Помогите определить эти картины.
– Согласен, – выдохнул он. – Господи, ну конечно. Можете считать маньяком, но теперь меня отсюда даже с группой захвата не выкуришь. – Он окинул взглядом полотно. – Полагаю, это Мунк.
– Согласна. Его инициалы на полотне внизу слева. Только я не смогла найти никаких подтверждающих источников или документов. Собственно говоря, ни малейшей зацепки, – пробормотала она.
– Кем, вы говорите, работаете? – резко вскинул голову он.
– Я не говорила, – она наклонила голову. – Но раз вы спрашиваете, я инженер-химик.
– Достаточно сведущий в истории искусств?
– Вряд ли. В математике гораздо лучше, чем в модернизме. Интернет порой выручает, но даже умея гуглить, большим специалистом не станешь. Поэтому я вас и пригласила. И, кажется, поэтому вы так скоро примчались.
Взгляд серых глаз пригвоздил ее на месте.
– Так вы нарочно сняли присланный пейзаж на фоне этой картины?
– Ну конечно.
– Какое дьявольское коварство!
– Слыхала я обвинения и похлеще. Но ведь подействовало?
– Еще бы.
– И хотелось бы знать, не украдена ли картина, впрочем, как и все остальные.
– Понимаю, – Габриэль все еще сидел перед картиной на корточках. – Если вы не против, я бы договорился о переправке всей коллекции в мою студию в Лондоне.
– Но их так много.
– Ничего страшного. Мне уже приходилось перевозить коллекции гораздо крупнее этой. Там я смогу установить подлинность и, если понадобится, проконсультироваться с коллегами. Пока суд да дело, картины лучше держать в надежном месте. И по крайней мере их нужно застраховать.
– Конечно.
Об этом Лия не подумала.
– Когда картины доставят ко мне, я бы хотел обсудить с вами на месте дальнейшую судьбу каждой из них. Без бумажной волокиты никак не обойтись, так что по возможности нам желательно этим заняться вместе. У вас найдется время приехать в Лондон?
– Да, – ответила Лия. – Я только что закончила работу по контракту, есть новое предложение в Севилье, которое мне не хочется упустить, но до начала собеседований еще несколько недель. Из-за смерти бабушки я не пыталась найти работу между контрактами. И, кажется, правильно сделала.
– В Севилье? – приподнял бровь Габриэль.
– Я консультирую. То есть выезжаю на место и работаю сколько нужно заказчику. В Париже подолгу не бываю.
– Ну теперь вам будет легче подбирать работу. Если окажется, что это подлинный Мунк, то при желании за него можно выручить целое состояние.
Он провел пальцем по рамке.
– Может оказаться, что я не вправе его продать, – тихо сказала она. – В таком случае я хочу его вернуть законному владельцу.
– Давайте решать проблемы по мере их поступления, – выпрямляясь, ответил Габриэль. – Кстати, странное дело, – задумчиво добавил он, не отрывая глаз от полотна.
– О чем вы?
– Это единственная работа экспрессиониста. Она не вписывается в остальную коллекцию. – Он повернулся к ней. – Других похожих вам не попадалось?
– Нет, – беспомощно всплеснула руками Лия.
– В этой комнате не было произведений искусства? – он медленно осмотрелся вокруг.
– Картин не было. Зато нашлось неприлично много винтажных нарядов от кутюр. Большую часть я пожертвовала Пале Гальера и Музею декоративного искусства.
Она показала на арочный вход рядом с шифоньером.
– Гардеробная была битком набита.
Габриэль оставил картину и нырнул в небольшую комнатку.
– Гм.
– Что значит «гм»?
Лия последовала за ним и остановилась у входа.
Габриэль разглядывал стены опустевшей гардеробной.
– Нацисты считали художников вроде Мунка дегенератами, что не мешало им самим красть их работы, но большинство картин либо продавалось на международных аукционах, либо уничтожалось. За все годы работы мне довелось оценить и реставрировать лишь с полдесятка полотен, спрятанных от нацистов в подвалах, амбарах и на чердаках.
Он достал мобильник и фонариком осветил заднюю стенку.
Лия нахмурилась. На что это он намекает?
– У меня нет ни чердака, ни подвала, ни амбара.
– Нет. Зато есть подозрительно маленькая гардеробная.
– Что?
– На задней стене гардеробной нет штукатурки. Там окрашенное дерево.
– И что?
– Идите сюда, – не оборачиваясь, поманил он.
Подойдя ближе, она разглядела зазор между задней стеной и полом.
– Это перегородка, – сообщил он и, осветив фонариком стену, обнаружил стык двух панелей ровно посередине. – Когда ее установили, не знаю, но стена не капитальная.
– Вы серьезно предполагаете, что за ней тайник?
– Вполне возможно.
Он сообщил это так обыденно, словно они болтали о погоде.
– Для чего? – недоверчиво спросила она.
– Откуда мне знать? Хотите выяснить?
– Ну…
Он схватил ее за руку и сунул в ладонь телефон.
– Сейчас принесу инструменты.
И, не дожидаясь ответа, умчался прочь, а через полминуты вернулся с сумкой.
– Ну-ка посветите вот сюда, – попросил он, опускаясь на четвереньки и разглядывая щель между стеной и полом.
– И часто вы с таким сталкиваетесь? – неуверенно поинтересовалась Лия. – С тайниками и тому подобным?
– Сегодня впервые, – глухо ответил он, просовывая какую-то плоскую пластину в щель под левой панелью.
Она присела рядом с ним, руками чувствуя тепло его тела. Хорошо, что он здесь.
– А если…
Раздался тихий щелчок, и панели вдруг разошлись.
– Ага, она просто сдвигается в сторону.
Они оба поднялись на ноги, Габриэль просунул пальцы в щель и вопросительно взглянул на Лию, ожидая ее одобрения, прежде чем открыть панель.
Как и предполагал Габриэль, в гардеробной оказался тайник, и при виде его содержимого в луче фонарика Лия пошатнулась и вскинула руку, чувствуя, как сердце ухнуло в пятки. На полу и единственной полке стояли десятки картин всевозможных размеров без рамок, видимо для экономии места. Судя по выступающим краям самых крупных полотен, здесь находились работы экспрессионистов и импрессионистов.
Разительный контраст с теми, что висели на стенах квартиры.
Габриэль вынул вторую панель и поставил за спиной рядом с первой. При дополнительном освещении груда картин показалась ещё больше.
– О боже, grand mère, что ты наделала? – прошептала Лия.
– Не стоит себя накручивать, – возвращаясь к ней, тихо сказал Габриэль,
– А как же иначе? – она взглянула на него, чувствуя, как защипало в глазах от наворачивающихся слез. – Черт возьми, ну зачем женщине, которую благодарил сам Герман Геринг, скирдовать в тайнике картины, если они не награблены?
Она сунула телефон Габриэлю и бросилась прочь из гардеробной, подальше от жутких тайн. Остановилась перед шифоньером, пытаясь отдышаться от отчаяния и боли, сдавившей грудь.
– Лия.
Она не слышала, как он вышел следом за ней.
– Извините. Это все так… просто… – она постаралась собраться с мыслями. – Кошмар какой-то. Чудовищно.
– Послушайте!
Он снова схватил ее за руку и мягко развернул.
– Как бы то ни было, что бы ни совершила ваша бабушка, к вам это не имеет никакого отношения. Вы тут ни при чем. Даже в самом худшем случае вы ни в чем не виноваты. Понятно?
Лия с несчастным видом кивнула, глядя на их переплетенные пальцы.
– Извините.
– Не извиняйтесь. Право же, не стоит. Такое потрясение кого угодно выбьет из колеи.
– Хорошо, что вы рядом, – невольно вырвалось у нее, и она прикусила язык. Хоть это и правда, едва знакомому мужчине такое говорить не стоит.
– Я тоже рад.
Если ее признание и показалось странным или неуместным, вида он не подал.
– Ничего, разберемся.
Лия снова кивнула и высвободила руку, пытаясь прийти в себя.
Габриэль, кажется, колебался.
– Вам есть к кому… к кому обратиться за помощью? Братья, сестры? Родители?
– Ни братьев, ни сестер нет, – сказала Лия. – А родители… когда узнали о квартире, от радости, что не придется возвращаться во Францию, даже не поинтересовались, что в ней может оказаться. Так что это мои проблемы.
Она взглянула на него и попыталась приободриться.
– Ничего, справлюсь. Мне не впервой решать проблемы в одиночку.
– Вы не одна, – за твердым взглядом его серых глаз ей не удалось прочесть ни единой мысли. – На чьей бы стороне ни оказалась ваша бабушка, до истины будем докапываться вместе.