Конечно, Полька знала Зазубриных. И Таню, и ее маму. И один раз даже побывала в квартире номер сто.
Познакомились они вот как.
Были каникулы – вот как сейчас. Полька окончила первый класс. Еще была жива прабабушка, и Полька с родителями пришли к ней в гости. Мама тут же принялась что-то готовить, папа – что-то куда-то прибивать и привинчивать. Полька же пошла в прабабушкину комнату, забралась с ногами к прабабушке на диван (родители за такое ругали, так что это был их с прабабушкой секрет) и прямо на ухо (иначе прабабушке было не очень слышно) рассказывала ей про школу и вообще про жизнь. Потом немножко помогла маме, немножко подержала папе какие-то инструменты. Потом решила, что уже напомогалась, и пошла гулять.
Нет, в прабабушкином дворе, разумеется, Полька гулять не собиралась – там можно было нарваться на Ключникову с компанией, а на каникулах никому такого счастья не надо. Собиралась Полька добежать до своего двора. Но не добежала. Потому что услышала плач.
Плакала девочка чуть младше нее. Коленки у нее были разбиты в кровь, длинные черные волосы всклокочены, а платье спереди измято, порвано и в грязи. А главное, над этой девочкой громко смеялись какие-то дылды. «Зазубрина! – кричали они и хохотали режущими уши голосами. – Зазубрина попачкалась! Зазубрина, а ты боялась, только платьишко помялось!» И было ясно, что дылды эти ржущие как-то причастны к тому, что девочка стоит в грязном порванном платье и ревет. И Полька вдруг увидела в этой девочке себя. Хотя она-то, Полька, никогда не позволяла себе реветь от глупых и грубых шуточек замочников, она-то как раз очень хорошо умела делать вид, что ей все по фигу, но сколько раз ей хотелось просто расслабиться и разрыдаться при всех, известно было только самой Польке.
И Полька подошла к плачущей девочке, и взяла ее за руку, и повела, а дылды от этого почему-то замолчали. К прабабушке подружек водить запрещалось, потому что прабабушку нельзя было слишком беспокоить, и Полька, не выпуская из руки девочкину жесткую ладошку, стояла под окнами и кричала маме, пока мама не вышла на балкон второго этажа.
– А можно, – проорала Полька, – мы с подружкой пойдем к нам домой? А то она упала!
Мама с балкона как-то очень странно посмотрела на девочку – та уже не ревела, а только всхлипывала, громко и по несколько раз подряд – и спросила, есть ли у подружки имя. Тогда Польке пришлось наклониться к девочкиному уху и шепотом спросить, как ее зовут. Спрашивать пришлось несколько раз – Полька даже было подумала, что девочка слышит не лучше прабабушки, но тут девочка просопела, что она Таня.
– Таня! – проорала Полька, задрав голову.
Тогда мама покачала головой и сказала, что хорошо, можно, но недолго и что они с папой тоже скоро придут домой.
По дороге к Полькиному дому девочка, то есть Таня, вдруг начала говорить – глухо и злобно. Не глядя на Польку, она сообщала миру, как именно обзовет своих обидчиц, если снова увидит.
– Я, – говорила она, – буду называть их… буду называть их… собаками! Я назову их… назову их… плохими!
Полька невольно подивилась наивности обзывалок, а еще больше – ничтожности планируемой кары. Сама она ни разу никому не рассказывала, как именно обзовет Ключникову, а прямо так, без подготовки обзывала, скажем, свинопопой макакой и хрюкопсовой слонихой. И да, считала это не самой местью, а констатацией факта; месть же представлялась ей вещью гораздо менее безобидной, чем какие-то ругательные слова.
– Ты, – сказала Полька, – забудь о них. Они просто дуры. А мы сейчас пойдем ко мне, ты умоешься, мы выпьем чаю и пойдем играть.
Таня угрюмо уставилась на свой истерзанный подол.
– Меня мама дома убьет, – сказала она серым голосом.
– За что?! – изумилась Полька. – Ты же упала, у тебя кровь. Мама тебя пожалеет и помажет йодом.
Таня помолчала.
– Я буду называть их, – сказала она, – злыми волчицами.
Дома у Польки выяснилось, что играть с Таней абсолютно невозможно. После того как они выпили по кружке чаю с ватрушками (Полька съела одну, а Таня три, причем третьей явно давилась, но все равно жевала) и обе пошли в Полькину комнату, жизнь как-то резко посерела. Полька вытащила всех своих кукол с нарядами и предложила устроить для них модный магазин; Таня вертела кукол в руках, подергивала их золотистые волосы и хмуро молчала. Полька предложила играть в сказку, причем отвела гостье самую завидную роль – принцессы, похищенной злодеем; Таня упорно отказывалась отказываться быть злодеевой женой и вообще, кажется, не понимала, чего от нее хотят. Полька достала со шкафа настолку и долго пыталась объяснить Тане, как это – ходить фишкой по полю. Сначала при словах «ну, ходи!» Таня обреченно вставала и куда-то шла ногами; потом до нее дошло, как надо делать, но радости в ней не прибавилось – даже когда Полька дала ей выиграть. Игра в сердитых птичек в Полькином телефоне ее окончательно завела в тупик. Полька включила ей мультик на мамином компе. Таня сидела на стуле и молча смотрела в экран, отрывисто похохатывая, если кто-то из героев падал. Когда мультик закончился, она так же молча перевела взгляд на Польку.
– Слушай, – сказала Полька. – А почему эти, ну, которые тебя обижали, кричали, что ты зазубрина?
Таня сморщилась, как от кислого, и стала смотреть куда-то вбок.
– Потому что я зазубрина.
– Что ты такое говоришь! – удивилась Полька. – Ты вовсе никакая не зазубрина, ты очень… очень красивая девочка.
У Тани перекривилось лицо, как будто кто-то попытался его выжать, словно мокрую тряпочку для вытирания со стола.
– У меня такая фамилия, – недобро сказала она. – Зазубрина Таня.
– Ой, – сказала Полька.
Ну Зазубрина и Зазубрина, подумала она. Ну и что. Мало ли какие фамилии бывают. Чего обижаться-то? А она ведь обижается. Сейчас, наверное, опять разревется, надо срочно что-то делать.
– Хочешь, покажу тебе мою коллекцию фантиков? – спросила Полька.
– Это как?
– Фантики, – терпеливо стала объяснять Полька. – От конфет. Ты съедаешь конфету, а фантик складываешь в коробочку. Потом еще один. Это называется «коллекционировать». Можно марки собирать, можно старинные монеты, можно фантики.
– Зачем? – скучно спросила Таня.
Полька не могла придумать, что ей ответить, и просто принесла коробку от «Родных просторов», битком набитую фантиками. Фантиками, которые она, Полька, сначала собирала вместе с мамой, а потом начала собирать уже сама.
И тут-то Таня расцвела.
Вообще-то Полька гордилась своей коллекцией. Тут были легкомысленные прозрачные обертки от «Бешеных пчелок» – разных цветов, солидные – от «Мишек на севере» и «Красного мака», огромные – от «Гулливера», нагло пестрящие непонятными буковками – от всяких чужестранных конфет, привезенных родителями издалека. Некоторые конфеты, от которых были фантики, Полька даже не пробовала – она выменяла эти обертки у девочек со двора. В общем, в коробке из-под «Родных просторов» у нее хранились немалые ценности. Но глядя, как Танька, ахая и подвизгивая, рассматривает каждый фантик, держа его в дрожащих пальцах, Полька неожиданно услышала в своей голове очень взрослый голос.
Конечно, собирать фантики – это для маленьких, говорил голос. Если ты окончила первый класс, это даже как-то немножко стыдно, говорил голос. Есть же в конце концов гораздо более интересные вещи, говорил голос. И вообще кто сейчас собирает фантики, это в мамином детстве все собирали фантики, а сейчас, говорил голос, нормальные люди коллекционируют скрепышей, троллей и мстителей.
– А хочешь, забирай эту коробку себе, – сказала Полька этим самым взрослым голосом. – Я больше все равно не буду собирать фантики.
Что тут случилось с Таней! Она подпрыгнула. Она ахнула. У нее снова перекривилось лицо, но уже от радости – от какой-то бешеной и почти нечеловеческой радости.
– Ты что, – шепнула она. – Ты правда?
– Ну конечно, забирай, мне не нужно, – все тем же взрослым голосом сказала Полька.
– Давай! – крикнула Таня и стала запихивать как попало драгоценные фантики в коробку.
Запихнув, она вскочила со стула.
– Мне домой! Я уже домой!
Полька озадаченно проводила ее до двери и, стараясь не думать о фантиках, закрыла за ней дверь. Странная какая-то, сказала себе Полька и решила было не думать и о Тане, как вдруг у нее перед глазами так и проплыла эта самая Таня Зазубрина – зареванная, в драном платье, говорящая: «Меня мама дома убьет».
– Что я за чучело, – сказала Полька вслух.
Ну конечно! Эту чудную Зазубрину непременно нужно было проводить домой. Польке было сложно представить себе маму, ругающую девочку за то, что она упала, но раз у Тани такая нелепая мама, надо же Таню спасать.
Полька надела сандалии и выбежала за дверь.
Зазубрина еще шла по Полькиному двору. Увидев догоняющую ее Польку, она резко остановилась, прижала к себе коробку из-под «Родных просторов» и вся задрожала.
– Я тебя провожу, – задыхаясь, сказала Полька. – Чтобы тебя мама не ругала, ладно? Я расскажу, что ты не нарочно порвала платье.
– Да? – сказала Таня с явным облегчением и погладила фантиковую коробку указательным пальцем. – Ну давай, пошли.
И они пошли к дому Полькиной прабабушки, который был еще и домом Зазубриной.
Жила Таня на пятом этаже. На лестничной клетке, где была ее квартира, пахло чем-то кислым. Таня остановилась перед дверью, два раза судорожно вздохнула, обняла покрепче коробку с фантиками и нажала на кнопку звонка.
И дверь открылась.
– Ой! – сказала Полька. – Здравствуйте, тетя Галя!
Потому что в дверном проеме стояла самая настоящая тетя Галя.
Тетя Галя работала у них в школе уборщицей. По-настоящему она была Галина Ивановна, и звать ее полагалось именно так, но все ее звали тетей Галей. Она входила в класс на переменах, терла пол некрасивой шваброй, издающей отчаянный запах хлорки, и говорила скрипучим, как дверь, голосом: «Вот сейчас будет свеженько, вот микробов-то вам поубиваю, вот и чисто будет». Она останавливала девочек (почему-то всегда только девочек!), бегающих по школьным коридорам, и ласково выговаривала: «Вот упадешь, расшибешься, что ж так носиться-то!» Она носила синий халат и черные галоши.
Она и сейчас была в халате, только в оранжевом.
– Ох ты ж, – сказала тетя Галя.
– А вы мама Тани? – спросила Полька, хотя это было очевидно. – Вы, пожалуйста, не ругайте ее за платье, она нечаянно его порвала. Пожалуйста, не ругайте!
Тетя Галя перевела взгляд на Танин подол.
– Елки зеленые, – сказала тетя Галя. – Это чего?
– Она правда нечаянно, – заверила Полька и для верности соврала: – Я сама видела!
Таня молчала, и тетя Галя молчала, и Польке вдруг стало как-то не по себе, словно она дернула дверь туалета и обнаружила, что он не пуст. Как-то все было не так. Полька уже собиралась потихоньку попятиться и сбежать, но тут тетя Галя заулыбалась.
– Ну порвала и порвала, что ж теперь-то, – махнула она рукой на Таню. – Назад-то не склеишь. Заходите, доченьки мои дорогие.
Она так и сказала – «доченьки».
Польке хотелось уйти, но в то же время было жутко интересно, как живут Таня и тетя Галя. И она прошла вслед за ними на кухню.
В кухне было тоже все как-то не так. Пока тетя Галя ставила чайник, а Таня бегала прятать коробку (которой тетя Галя как-то не заметила), Полька все пыталась понять, что именно не так. И поняла.
Кухня была совсем голая. Ни тебе шкафчиков, где прячутся всякие крупы-сахара и чашки-тарелки, ни пуфиков, ни стульев – ничего. Только один скучный серовато-белый навесной шкаф без дверцы, в котором одиноко стояла открытая коробка с овсяными хлопьями, и еще стол на четырех ножках и две крашеные табуретки. На столе – тарелки, тоже две, и одна щербатая чашка с полустертыми волком и зайцем из старого мультика, и стеклянная банка с ложками-вилками. На плите – чайник и кастрюля.
И самое главное – на подоконнике был огнетушитель.
– А вот сюда, детка, – показала тетя Галя на табуретку, и Полька неуверенно села. На другую залезла с ногами Таня, а тетя Галя прислонилась спиной к стене.
Полька пила желтенький и сладкий-пресладкий чай (сахарницу тетя Галя принесла из комнаты и сама насыпала Польке три ложки сахара), слушала неинтересный тети-Галин рассказ о том, что квартира у них дырявая, вот изо всех углов и дует, а потом спросила:
– А огнетушитель зачем?
Таня хихикнула.
– Ой, деточка, – махнула на нее рукой тетя Галя. – Да ты что. Да это ж сифон!
Потом обе, и мать, и дочь, с азартом объясняли ей, как это удобно: захотелось газировочки – и вот тебе, налил вот сюда, эту штучку прикрутил, потряс – и вот, пожалуйста, и в магазин не надо, кто ж знает, чего они туда намешают, в магазинную. Польке торжественно напузырили в стакан (принесенный из комнаты) газированной воды, в которую добавили три ложки окаменевшего варенья (принесенного из комнаты). Полька, уже напившаяся чаю, вежливо вливала в себя самую, кажется, невкусную на белом свете газировку и думала: как это так получается, что у нее, Польки, дома на кухне куча всяких веселых штук – и микроволновка, и хлебопечка, и мультиварка, и даже лапшерезка, – а сифон она видит впервые.
Допив, Полька сказала, что ей пора домой, потому что она не сказала маме, куда пойдет.
– Ох ты ж, – вскинулась тетя Галя. – Давай беги, доченька моя дорогая. Мамка-то, небось, голову намылит.
Полька ничего не поняла про голову, но действительно побежала домой.
Дома уже были мама с папой. Мама сказала, что пора обедать, и послала Польку мыть руки.
– Что это за девочка была с тобой? – спросила мама за обедом. – Я что-то ее не знаю.
– А это Таня, – сказала Полька, махнув рукой, совсем как тетя Галя. – Из прабабушкиного дома. Ее обидели, и она плакала, и я позвала ее к нам.
– А, ну-ну, – сказал папа.
– И я ей подарила свои фантики, – небрежно бросила Полька.
– Да ты что! – удивился папа. – Все?
– Ну и глупо, – с неожиданным раздражением сказала мама.
И тут Польке стало жалко фантики по-настоящему.
Таню Зазубрину она снова увидела в сентябре – та пришла в Полькину школу, в первый класс. Полька поздоровалась с ней на перемене, но Таня не ответила. Встречаясь с Полькой в школьных коридорах, она упорно делала вид, что никакой Польки не знает. Польке это было, скорее, странно, чем обидно. Слишком уж чудная и чужая была эта Таня, чтобы на нее обижаться.
За несколько школьных лет Зазубрина выросла выше Польки – и казалась взрослее Польки. Она была яркой, резкой и красивой, но как-то неправильно, нехорошо красивой. Носила в ушах огромные сережки кольцами и огрызалась на замечания учителей. Красила длинные ногти красным лаком, который вечно облуплялся. Подводила глаза к самым вискам. Красила волосы в самые дикие цвета. На свою маму, тетю Галю, в школе реагировала так же, как и на Польку, – будто ее нет.
А тетя Галя за эти несколько лет как будто и не изменилась. Как и ее швабра, халат и галоши.
И вот теперь Ключникова, подумать только, заявляет, что мама Тани Зазубриной – ведьма.
Если кого из Зазубриных ведьмой и считать, думала Полька, укладываясь спать после удивительного ключниково-замочниковского вечера, то уж точно не тетю Галю. Тане эта роль подходит куда больше.