Я отправился переодеваться. Раздевалка оказалась слишком по-советски спартанской. Вместо шкафчиков – длинные, явно стыренные из какого-то спортзала лавки, вместо крючков для одежды – пристреленные в бетон дюбеля. Пахло ЖЭКом и носками.
Выбрал себе свободный гвоздик, бросил под ним на лавку сумку с формой. Все уже переоделись и о чем-то оживленно гоготали в зале.
Федя оказался прав. Спортсменчики какие-то специфические. Возраста не среднего коммуниста. На комсомольца здесь только я тянул.
Я скинул башмаки и стал расстегивать рубашку, когда почуял за спиной запах пота.
– Здесь занято, – пробубнил низкий голос с нахальной хрипотцой.
Я обернулся. Сзади скалился прокуренной желтозубой улыбкой дзюдоист в светло-сером (когда-то оно было белое) кимоно. Морда, как кусок гранита. Угловатая, зернистая от застарелых оспин и немого красная. Роста сам невысокого, но в плечах квадратный, как плита, отчего совсем не казался маленьким, а наоборот. Я даже сперва подумал, что мои стандартные метр восемьдесят пониже его будут.
– Простите, – продолжал я изображать студента-Шурика, передвинув вещи под соседний гвоздик.
– И здесь занято, – хмыкнул гранитомордый, презрительно скрестив на груди волосатые руки.
– А где тогда свободно? – пожал я плечами, по-прежнему с недалекой щенячьей улыбкой на лице.
– Вон там свободно, – гоготнул квадратный, кивнув на закуток, где примостились ржавое ведро с накинутым на него куском мешковины вместо тряпки, деревянная швабра и облезлый веник.
– Но там нет лавочки, – развел я руками. – И миролюбиво протянул руку. – Меня Андрюша зовут, а вас?
Такое поведение обезоружило «гопника», он зло плюнул мне под ноги, что-то буркнул и направился к выходу.
– Так как вас зовут? – крикнул я вдогонку.
– Называй меня дядя Альберт, салага, – процедил он и скрылся в зале.
Я наспех переоделся и вышел следом. Там уже тренер всех построил в одну линию на татами. Мужиков навскидку около десятка. Я встал во главе строя.
Присутствующие тихо заржали.
– Тишина! – гаркнул тренер и повернулся ко мне. – Новенький, встань в конец шеренги!
– А, понял, – закивал и перепорхнул на нужное место. – Я просто думал, что конец там.
Среди присутствующих я смотрелся в каратистском белоснежном с иголочки кимоно, как цапля среди серых гусей.
Тренер дал отмашку, и строй побежал по кругу на разминку. Что ж, все побежали, и я побежал.
– Перешли на гусиный шаг! – гаркнул Палыч.
В позе пингвинячьих самцов, которые высиживают яйца прямо на ходу, таская их под брюхом, мы затопали по кругу.
Я отчаянно халтурил, приседал до неполного «гуся». Оно и понятно, я же цапля.
– Новенький! – ткнул в меня узловатым пальцем тренер. – Жопу ниже! Ползешь, как беременная муха!
Зал опять заржал. Мне здесь явно были не рады. Вот только почему тогда Палыч разрешил мне остаться? Почему сразу не дал от ворот поворот? Наверное, хочет, чтобы сам ушел. Если каждого отфутболивать просто так, то спорткомитет могут жалобами закидать, дескать, что за секция такая у вас, закрытая. Ведь пока в СССР все секции государственные. Да и помещение казенное. Значит, тренер ждет, пока сам сольюсь. Ну что ж… Посмотрим.
Стандартная разминка включала в себя махи ногами, руками и мотание другими выступающими частями тела, в том числе головой. В заключение – отжимание от пола и непременно, по заветам Шаолиня, на кулачках.
Выполняя это упражнение, я отклячил задницу повыше, приняв позу буквы «зю», и халтурно отжался десять раз. При этом локти мои дрожали, а сам я пыхтел, а на десятом разе так вообще мордой в ковер уткнулся, типа, все, сдох Бобик. В общем, продолжал играть роль хорошего шахматиста. Ни в коем разе нельзя, чтобы во мне эта спортбанда мента разглядела. В каждой спортивной секции есть отстающий лошпед. Таких всерьез не воспринимают и не опасаются. Вот я под такого и косил. Ведь мне еще инфу нужную как-то раздобыть надо. Для этого нужен информатор. Вот Альберт – подходящая кандидатура. Сразу видно, что давно здесь, и «шишку» держит. После тренера – второй человек в секции. Жаль, что с твердолобым не заладилось.
После отжиманий перешли к отработке навыков самостраховки. Перекаты вперед-назад, вбок и с переподвыпертом. В конце каждого вида кувырка – обязательно хлесткий хлопок рукой по ковру для антуража и гашения инерции.
Я катался неуклюжим долговязым колобком, иногда застревал на полпути, болтая в воздухе ногами. Тренер морщился, а «коллеги» хихикали, но шуток в мой адрес не бросали, потому что «тишина должна быть в зале».
Все-таки борьба – это не мое. Возюкать потного мужика по ковру, пытаясь просочиться сквозь его подмышку, совсем не по мне. Брезгливый я для борьбы, по крайней мере, в таком помещении и в такой сомнительной компании. Вентиляцией здесь служила просто распахнутая настежь дверь. А зимой тут вообще, наверное, все ароматы Франции собираются.
– Закончили! – хлопнул в ладоши Палыч. – Разбились по парам! Отрабатываем ёко-вакарэ.
Что, блин? А по-русски нельзя сказать? Я суши не очень люблю и по-японски не понимаю. Остальным же явно никакого перевода не требовалось.
Это, конечно, оказалось название одного из приемов дзюдо. Ну, для такого броска мне пока рано, естественно, я стоял и наблюдал в стороне, как другие выполняют переднюю подножку на пятке под одноименную ногу. Любят дзюдоисты техничные приемчики, это вам не курес, где захват только один – за пояс.
После этого упражнения выполняли банальный бросок через бедро, тренер и его как-то витиевато назвал. Ну, его я могу делать. База во всех единоборствах (кроме бокса, конечно). Мне даже напарника выделили, мужичка тощего (самый худосочный из них оказался), но юркого, как выдра. Даже усики такие же, как у водного зверька – реденькие, но длинные. Я корячился, изображая бой дона Кихота с ветряной мельницей. Выдра между тем меня несколько раз швыранул о ковер, чему сам очень возрадовался, аж усишки мерзкие задергались. Очевидно, что кроме меня, до этого момента он никого не мог одолеть. А тут такой «инвентарь» пришел – есть на ком душу отвести.
После этого отрабатывали еще кучу «бесполезных» бросков… По-японски они все назывались по-разному, а по мне так все одно – «пятки в небо, а спиной об пол».
Я приглядывался к борцам, но те, зараза, ни о чем не переговаривались, ничего постороннего не обсуждали, только честно потели и скрипели матами. Я так и не понял, что связывает таких великовозрастных дядек, кроме спорта.
По идее, должно быть еще две вещи – водка, бабы, ну или рыбалка, на худой конец. А тут прямо все с таким усердием тренируются, будто на олимпиаду готовятся. Но таких не берут в космонавты, возраст не тот. Дзюдоисты потели, пыхтели и сопели, и лишнего не болтали. Снова летя на ковер, я недоумевал. Может, я их смутил? Есть что скрывать? Первое правило Бойцовского клуба: никому не рассказывать о Бойцовском клубе.
Наконец, дошли до поединков. Расселись по квадрату татами в позе лотоса.
– Ну как? Жив? – тренер смотрел на меня с пренебрежительной усмешкой. – Может, все-таки в шахматы вернешься?
– Да нормально я, – обмахивался я полами кимоно. – Привыкаю. Мне даже нравится. Буду, наверное, к вам ходить. Хочу научиться бороться, как дядя Мольберт.
Зал прыснул от смеха.
– Меня зовут, Альберт, салага, – прошипел гранитомордый. – Еще раз так меня назовешь и…
– Тише, Альбертик, – лыбился тренер. – Он же на тебя равняется. Вот и покажи ему класс. Только не зашиби шахматиста, а то он тебя доской шахматной огреет, он человек опытный. – Тренер повернулся ко мне: – Ну что, шахматист? Не хочешь силы проверить в поединке? Ты, смотрю, уже почти готов.
Я сделал вид, что доволен такой похвалой. Убийственная просто похвала.
– Ну, раз вы так считаете, – я встал и вышел на ковер.
Честно говоря, думал, что Палыч мне «выдру» в оппоненты подсунет, но он кивнул «Мольберту». Вот гаденыш. Новенького под танк сразу? Только есть у меня противотанковое оружие.
Квадратный дзюдоист с торжествующей ухмылкой вышел на середину ковра. Шел прямо, вразвалочку, и даже в стойку не встал.
– Я его одной рукой размотаю! – торжественно заявил он, убрав левую за спину.
Присутствующие загалдели в предвкушении занятного зрелища, а тренер, паскуда, одобрительно закивал.
– Хаджиме! – крикнул Палыч, не утруждая себя даже оторвать задницу от лавки.
Я пригнулся и чуть оттопырил таз назад, чтобы понизить центр тяжести, как делают борцы. Альбертик стоял не шелохнувшись и прямой, как шпала. Что ж… Уронить прямого даже «шахматист» сможет. Я подскочил к нему, схватил за отвороты кимоно и тупо швырнул-толкнул резко в сторону.
Такой прыти от хилого ботана противник не ожидал и шлепнулся на ковер, получив в награду задорный смех собратьев.
Вскочил на ноги и, злобно сопя, как носорог, сходу бросился на меня.
– Эй! Ты же говорил, что одной рукой справишься! – улюлюкали ему друганы.
Тот опомнился, притормозил и снова завел руку за спину. Атаковал. Вцепился в меня правой, подтягивая и пытаясь выйти на дистанцию броска. Хрен тебе, а не сближение! Я не подпускал его, руку заблокировал своей, вцепившись в рукав, а второй мотнул его в сторону. Будто бы хаотично и неуклюже, но с силой. Потом в другую сторону. Тот уже раскорячился, чтобы держать равновесие, пытался меня подловить на ошибке, но с одной рукой явно не вывозил. После якобы неуклюжих (с моей стороны) болтаний, в конце концов, я снова завалил его на ковер. Тут бы сверху навалиться и на удержание перейти, но я же, типа, правил не знаю… Да и навыками партера не владею. Поэтому просто топтался на татами.
– Альберт! – выкрикнул кто-то. – Может, тебе тоже шахматами лучше заняться. А лучше шашками!
Снова хохот, шуточки, только голоса тренера не слышно. А гранитная башка совсем разозлился. Еще больше раскраснелся и стал уже напоминать не то что гранит, а целый рубин.
– Х*р с тобой! – прорычал он, брызнув он слюной. – Буду двумя руками бороться.
Теперь он уже был в полноценной стойке, и руки обе на уровне груди готовятся к захвату. Вдарить бы ему двоечкой в нос, а потом коленом под дых, но правилами запрещено. Но и по его правилам я играть не собирался. Ведь я же новичок, не знаю их. Мне все можно…
Альбертик вцепился так, что мое утлое кимоно затрещало по швам. Рванул к себе, резко подсел, еще мгновение – и пятки мои сверкнут в воздухе. Но я мигом перехватил его кисть и незаметно завернул на излом, укрывая захват отворотом его кимоно. Приемчик в дзюдо, конечно, запрещенный, банальный рычаг руки из рукопашки, но я же новичок, мне все можно.
Я слышал, как скрежетнули от боли его зубы. Противник охнул и подался за заломленной кистью, а я снова уложил его на ковер, на миг почувствовав себя стариной Сигалом.
Наступила гробовая тишина. Никто так и не понял, что я такого сделал.
Рукопашка еще не распространена, а первый фильм с Сигалом выйдет через пару-тройку лет примерно.
– Ах ты, с-сука! – вскочил на ноги Альберт. – Он мне чуть руку не сломал! Вы видели?
И снова «танк» ринулся на меня. Я не стал дожидаться удобного ему захвата и контратаковал. Бросился на него, до минимума сократив дистанцию. Чем стремительнее сближение, тем лучше. Бум! Как бы невзначай залепил ему локтем в живот, но при этом одновременно схватил за отвороты куртки, будто в них-то и целился. Не особо видно, как мой локоть вмазал его по «солнышку». Можно сказать, будто он сам напоролся.
Противник охнул и словил спазм диафрагмы. Я, не дав ему опомниться, поставил банальную подножку, делая вид, что я такой неуклюжий, и моя нога просто случайно оказалась у него на пути. Тут же подтолкнул, как бы сам пытаясь удержаться. Он споткнулся о мою ногу и снова завалился.
Присутствующие загудели, а Альберт корчился от боли на ковре, сыпя в мой адрес проклятия.
Встал, пошатываясь. Чуть отдышался и уже хотел броситься на меня с кулаками. Но между нами встал тренер (жаль, кулаки – моя стезя, хотя я уже и так наворотил, не стоит переигрывать):
– Закончили! – рявкнул он. – Альберт, иди в душ, а ты. – Палыч повернулся ко мне. – Бороться ты не умеешь ни фига, но как ты это сделал? Конечно, не по правилам сработал, но… Как так у тебя получилось?
– Не знаю, – я растерянно пожал плечами. – Как-то само собой вышло. Просто испугался. И вспомнил, как боксера доской шахматной отлупил. Новичкам везет…
– Тебе конец, салага, – буркнул через плечо Альберт, удаляясь в раздевалку под смешки собратьев.
Я же, как ни в чем не бывало, уселся на край ковра среди прочих «самураев», которые почтительно раздвинулись, уступая мне место.
Стал наблюдать, как проходят другие поединки. Мотал на ус и запоминал. Вроде ничего сложного. Почти все броски основаны на захвате за одежду и пояс. Удушающие разрешены, а это я умею. Болевые на руки тоже можно, только на ноги нельзя. Запоминал я на всякий случай, возможно, придется прийти сюда еще раз или два. А может, и того больше.
После тренировки тренер записал мои данные в растрепанную тетрадь. Я представился Андреем Разиным. Что первое в голову пришло, любил я «Белые розы». Студент политехнического института, Андрей Разин.
– Все, студент, – кивал тренер. – Я тебя беру. Есть в тебе что-то скрытое. Хоть и припозднился ты со спортом, но попробуем. Только дома отжиматься нормально научись. На кулачках, конечно же.
– Это я запросто, – кивал я. – Включу отжимания в утреннюю зарядку. Ее по радио передают, но отжиманий там не было…
После тренировки все заперлись в душ. На мое удивление, в этой дыре он имелся. Но, как и полагается, со всеми атрибутами подвального спортивного зала: отколотый местами кафель, гнутые, плещущие куда попало душевые лейки и полное отсутствие чего-то похожего на полочки для мыла.
Не хотелось толкаться с голыми мужиками в холодной душевой, но для роли придется. Разделся и прошел в помещение с тремя душевыми кранами без всяких перегородок. Протиснулся бочком по стеночке и сразу поспешил намылиться, чтобы шрамы свои пулевые и колото-резанные не палить. Благо лампочка в помещении еле горела и вода изрядно парила. На мое счастье видимости почти нет.
Мужики галдели, травили анекдоты, только Альбертик был невесел. Увидев меня, все ненадолго замолчали.
– Слышь, шахматист, – наконец проговорил один из них. – А ты не такой хилый, как кажешься.
– Так я же деревенский, – улыбнулся я, выдумывая на ходу, чем оправдать свою внешнюю физическую форму. – Покосы, дрова и прочий навоз. Работенка тяжелая по хозяйству.
Но и у этих ребят было, чем меня удивить, кроме бравады и ловких накачанных рук и ног. Я пригляделся к намыленным телам и охренел. У троих из них, в том числе у гранитного Альбертика, на правом плече красовалась татуировка. Оскаленная волчья голова. Почти как на убитом Бочкине и других трупах. Я ее хорошо запомнил, пока в блокноте рисовал.
Опа! Как, говорит Вася Жмых, ядрен пистон! Это я удачно зашел!