Посвящается моим ушедшим бабушкам, дедушкам, тетушкам, дядюшкам и родителям.
«Концу всегда, как смерти, сердце радо,
Концу земной любви – закату дня.
По совести о нем жалеть бы надо,
Но дан он сверху радоваться для». Зинаида Гиппиус.
(повесть-эссе)
Косяк крупной сельди набирал мощь, насыщаясь желтым от яркого солнца планктоном. Активно поглощая пищу, скопление рыб вытянулось в длину. Образовавшаяся в водном пространстве линия раздвинула границы косяка: неумолимый аппетит увеличивал его размеры.
Сверкая на солнце, беззаботные и довольные рыбы, с наслаждением нагуливали жир, резвясь в едином сплочении.
Стая дельфинов первая заметила мерцающие вдалеке крупные спины косяка. Превосходя его в скорости, дельфины, играючи, легко выхватывали из сомкнутой массы крупные рыбины. Насытившись, они отстали так же быстро, как и появились. Свободные дельфины презирали островное мелководье, куда волею судьбы несло поток рыбного скопления.
Многоликий пернатый мир береговой живности издалека почувствовал приближение пиршества.
Не имеющий возможности замедлить движение косяк медленно опускался в защитное поле прибрежных водорослей.
Первую дерзкую и ошеломляющую атаку из глубины провели хитрые молодые гагары, неожиданно выхватывая прячущихся рыб почти со дна.
Защитное движение косяка кверху не спасло: тут с еще большей силой его уже беспощадно рвали более слабые ныряльщики – чайки и бакланы.
Косяк сгруппировался в комок и напоминал клокочущий от укусов шар, готовый как можно быстрее ринуться в открытое море.
Яростный гам пернатых привлек внимание оказавшегося неподалеку кита-горбача, который не упустил своей удачи.
Кажущийся со стороны ленивым горбач провел атаку уверенно и бесхитростно, направив огромную глотку в быстро двигающийся шар.
Остатками живого сгустка расчлененного коварным ударом случайного пришельца косяк стремительным броском в глубину моря вырвался из смертоносной западни.
Потери его оказались невосполнимы на долгое время.
-–
Ярко-красный круг солнца клонился к закату. Медленно и грациозно погружаясь в горизонт темно-зеленого леса, он мерцал искрящимися перьями в воде и отражался в золотом куполе деревенской церкви.
Сверкающая солнечными красками зеркальная гладь старинного озера со стороны дубовой рощи притягивала своей неповторимой красотой.
Поговаривали, что это озеро образовалось давным-давно на месте небольшой церквушки или языческого храма.
Каких-то сотню лет назад здесь веселились со всей широтой русского характера купцы, возвращаясь с ярмарки из Нижнего Новгорода.
Любители погулять порой засиживались до поздней ночи и часто попадали в неприятные истории, о чем свидетельствуют названия поселков по направлению к Москве: Черное и Обираловка.
В хорошем настроении, глядя на могучие деревья, Андрей шел домой после купания. Купался он здесь уже лет тридцать, когда летом приезжал на дачу. Всегда с трепетом ощущал он реликтовый шум этих былинных русских стволов и ласковость мягкой воды. Помнил, как поразила его девственная красота водной глади, окруженной мощными дубами, в первый раз, когда мать получила здесь садовый участок.
Андрей проводил здесь почти каждое лето со своими сверстниками в пору юношества, потом и зрелости и всегда, как и сейчас, ощущал необыкновенную легкость и приток здоровья. Глубоко связывали с этими красотами и жившие рядом люди, работа на собственной земле и многое другое, неподдающееся на первый взгляд осознанию.
Помня эти места еще с пустырей, Андрей шел по знакомой дороге, обращая внимание на выросшие красивые коттеджи на месте первых безликих дощатых домиков, построенных на скромные сбережения людей прошлого поколения,
Перед последним поворотом на свою улицу – знакомый дом.
Здесь летом обычно живет его родственница, необыкновенно добрый и чистый человек, и подруга ушедшей в иной мир несколько лет назад матери. Несмотря на ее возраст, Андрей всегда удивлялся и завидовал ее глубокому жизнелюбию.
Блеск в глазах и ее мягкая искренняя улыбка всегда притягивали. Завораживали и удивительно понятные, емкие и необычайно образные суждения по осмыслению жизни.
Заметив движение в доме, Андрей обрадовался и открыл калитку.
Навстречу вышла одна из внучек, и на вопрос: « Дома ли бабушка?»– тихо, опустив печально глаза, сказала: «Бабушка умерла этой зимой».
Андрей оторопел от неожиданности, так трудно было представить себе это событие.
Непроизвольным движением он положил руку на ее головку. Она смутилась и побежала в дом, а он, как в тумане, пошел по дороге.
Машинально пройдя немного вперед, он вспомнил последнюю встречу прошлым летом. Тогда она, сломав ногу, была прикована к постели, но говорила об этом весело со свойственным ей юмором, только жестами напоминая о своей временной скованности. Над кроватью была сооружена перекладина, и она показывала Андрею, как умеет подтягиваться, убежденно объясняя, что эти упражнения непременно помогут срастанию перелома. Больше всего завораживал ее всегдашний вопрос: «Что нового, интересного?». Причем это был совсем не праздное любопытство, а скорее потребность или необходимый для нее жизненный поиск. Она искренне и с участием переживала все его рассказы. То, что показалось бы кому-то фантазией, приводило ее в восторг, и расспросы углублялись с пристрастием. Что-то, казавшееся на первый взгляд несбыточным, притягивало ее с непреодолимой силой. Увлекшись не раз, Андрей порой рассказывал то сокровенное, что даже скрывал от себя. Но после этого рассказа оно становилось уж не таким несбыточным, и поиск его решения поневоле становился предметом реализации.
Вот и тогда в последний раз разговор зашел о современных перестроечных метаморфозах, которые быстро развеяли надежды на скорейшее улучшение жизни в России.
– Каждое резкое изменение нашей жизни своеобразная подсказка: напоминание сверху, что сбились с пути. Наша жизнь вовсе не зависит от общественного строя, а только от людей сильных…трудолюбивых и любящих страну…или слабых…алчных и завистливых. И не надо спешить радоваться или впадать в отчаяние – все перемелет время. Самое главное, как мы проведем это время,– спокойно объясняла она его переживания.
– Но как об этом можно говорить спокойно?… Развалилась такая страна!
– Надо всегда быть готовым к собственному голосу России, а это не просто… в нашей жизни.
– Неужели вы верите в мистику?
– Это вовсе не мистика. Россия сильна своими несравненными образами веры и справедливости. Последнее время ей пытались навязать космополитизм, но жизнь показала, что это было ошибкой…Образы православия, несомненно, более сильные, потому что они черпали свою силу в малоизвестных приходах, в одиноких скитах, странствиях… Публичные люди и в первую очередь современные политики, далеко не сильные, а скорее ущербные люди…
– Они вовсе не кажутся такими.
– Раскачивают сложившиеся устои всегда одни и те же: эгоисты, алчные и совсем не трудолюбивые люди, и даже мечтающие о хорошей и счастливой жизни, а такой жизни… в природе нет. Это либо развращенные дети, которые привыкли жить за счет родителей, либо авантюристы, оказавшиеся сверху потому, что не смогли найти себя в конкретной работе и безудержно лезли вверх. Истинная же власть в России принадлежит только людям с высшей мерой ответственности.
Теперешние властолюбцы слабы духом и похожи на тараканов, готовых в любой момент разбежаться в разные стороны с жирными кусками.
– Но их же … выбирали…
– Чем становишься старше, тем понимаешь самое важное в жизни…Не покривить душой перед собой…близкими своими…прошлым…перед людьми, которые доверились.
Я часто вспоминаю свою бабушку…маму…отца… В них было больше силы и воли… из-за искренней веры.
Андрей знал, что она не была верующим человеком, не посещала соборы или церковные службы, но связь с православными традициями и обрядами осталась в ней с детства.
На вопрос об отношении к вере в Бога запомнились ее слова:
– «Православие неотделимо от России и я впитала его от моей любимой бабушки, папы и матушки, истинно верующих людей. Из моей памяти нельзя вырвать непередаваемую благость золотого блеска куполов стоящей неподалеку от нашего дома Сретенской церкви, ее прозрачного и животворящего звона колоколов. В самые трудные минуты именно эти воспоминания просветляли и обогревали душу. Но это какая-то другая жизнь, которая ушла вместе с далеким детством.
И даже теперешние лица и голоса служителей церкви совсем не те, что посчастливилось увидеть и услышать, когда родители мои были молодые, полные сил и такие красивые».
Андрей не раз сам ловил себя на мысли об этих глубинных истоках. Когда он попадал в храм, многое было непонятно, но соборная архитектура, тихие лики образов, казавшиеся с виду мрачными, надолго оставались в памяти. Особенно сильное воздействие у него вызывала икона Божьей Матери. Никакие идеологии и глубокие размышления не могли заменить ее глаза, кроткие и непобедимые. И он воспринял как что-то похожее и идущее сверху, когда несколько лет назад вот также, сочувственно взглянув, Надежда Петровна тихо, но с твердой ноткой в голосе произнесла:
–«Милый Андрюша, попробуйте это описать… Мне кажется, должно получиться…».
Всю свою сознательную жизнь Андрей не слышал от своей матери, чтобы она называла Надежду Петровну по имени и отчеству, а всегда только «Наденька». Так всегда заочно звал ее и Андрей, да и все в его семье, включая пятилетнюю дочь. И это имя мягкое и ласковое подобно тому, как зовут любимого ребенка, несмотря на возраст, удивительно подходило.
Наполненный многочисленными внуками ее дачный дом был похож на муравейник. Она с интересом и неподдельным энтузиазмом ухаживала за всеми. Природная непосредственность, стойкость и безмятежность сохранила ее душу молодой и она продолжала чувствовать себя свободной от старости. Эта позиция прочно существовала в ней в виде непреклонной истины.
И так естественно звучали ее слова:
–«Я уже в довольно преклонном возрасте, хотя его не чувствую. Возвращаясь мысленно назад, всегда ощущаю – все прошло как одна минута. Чувствую себя маленькой девочкой, и открытой для любви девушкой, любящей женой… и матерью…»
Придя к себе, Андрей сел на лавочку перед домом, на которой часто сидели Надежда Петровна с его матерью, и предался воспоминаниям. Она часто рассказывала о себе…
Родилась она на Оке в большой по нынешним временам семье сына купца первой гильдии.
– « Хорошо помню себя с очень раннего возраста: наш дом до революции, каждую комнату, обстановку со всеми подробностями.... Я старшая дочь в большой семье. Четыре брата и две сестры, которые рождались через каждые полтора года, несмотря на беспокойные времена в стране. Младший брат родился несколько позже, когда мне было уже почти 16 лет».
Рассказывала она мягко и задушевно, слегка задумываясь и улыбаясь и несколько смущаясь обыденности своей биографии.
– «Город, где жила моя семья, стоял на высоком берегу судоходной реки. К пристаням товарным и пассажирским подходили красивые белые пароходы, буксиры тащили тяжелые баржи со всевозможными товарами: фруктами, рыбой, мукой, зерном, живым скотом, лесом и астраханскими арбузами. Всем этим был наполнен городской базар, занимавший несколько городских площадей. Такого торгового разнообразия лавок – гончарных, тканных, свечных, шорных, лубочных, изделий из дерева, а также множества рядов с овощами, мясом, молочными продуктами, медом, ягодами и другой обильной снедью я не видела больше нигде за всю мою последующую жизнь».
Слушая ее, Андрей как бы попадал в другой мир – тихий провинциальный, овеянный русскими традициями и всегда становилось тепло на душе.
– «От пристани дороги шли к площадям, расположенным на высоком берегу реки. Они переходили одну в другую и назывались по именам церквей, стоявших на каждой из них: Соборная, Рождественская и Троицкая. В середине города была самая красивая церковь, звон большого колокола которой слышен был за двадцать верст вокруг. Это Собор Рождества Богородицы являлся главным храмом города с хорами, где пели лучшие голоса. Он был поистине произведением искусства лучших мастеров архитектуры с богатой церковной утварью и славился мощами княжеской семьи Петра и Февроньи, причисленных Священным Синодом к лику святых.
Описание их «жития» очень поэтично и считается по значению близким к знаменитому « Слову о полку Игореве ».
Этот небольшой уютный город вмещал еще более двадцати менее значимых церквей и три монастыря».
Говоря о своих близких, она всегда начинала от истоков и бережно хранила образы своих прародителей:
– « Моя прабабушка, выполняя обет, ездила в Палестину к гробу Господню с богатыми приношениями, молитвами благодарственными и просьбами о здравии семьи. В семье сохранилась ее фотография, сидящей на ослике рядом прислужницей, сопровождающей ее в путешествии. Обе в платках и черных одеждах. Привезенная « веточка Палестины » сохранялась в киоте до полного разорения нашего дома после революции.
Мой дед по матери также как и по отцу умерли до моего рождения, и я знаю о них только по фотографиям и многочисленным рассказам родственников».
О своем детстве говорила заворожено:
– «Бабушек своих помню очень хорошо – обе были трудолюбивые, незаурядные женщины, хотя и очень разные. Мать моего отца – бабушка, которую в доме все звали Кока, была кумиром моих мыслей и дел в первые, самые счастливые годы моей жизни».
Только после этих откровений Андрей понял, что невозможно исключить из жизни родственные генетические связи и небрежно относиться к памяти прародителей, которые усилиями воли, помыслами души и стремлениями к совершенству несли самое лучшее в нашу современную жизнь. И на каждом этапе во всей этой цепочке человеческих судеб требуется воля, духовность и целеустремленность, а проявление слабости и неуверенности приводит к невосполнимой потере накопленных ценностей.
Через час зашла дочь Надежды Петровны Таня с конвертом в руках.
– Мне Машенька передала, что ты сегодня заходил.
– Да… Я искренне соболезную о смерти твоей мамы.
– Хорошо, что приехал…Мама ушла тихо…и, мы не хотели… беспокоить родственников. Перед смертью она передала мне свои дневники. Там много о наших прародителях. Я и мои братья их прочитали. Мама просила показать дневники и тебе, – сказала Таня, передовая конверт.
– А мы готовимся к отъезду в Москву: через несколько дней в школу, – тихо сказала она и, сославшись на отсутствие времени, ушла.
Андрей бережно распечатал конверт. В его руках оказались две темные кожаные тетради, наполненные мелким аккуратным подчерком.
Праздник Пасхи
Утренний свет из обрамлённого кружевными занавесками окна явился вместе с нежным голосом горничной Паши:
– Наденька, пора вставать!
Надя легко ступила на пол, подбежала к окну и раздвинула занавески. Солнечные лучи прохладного весеннего утра, прозрачный свет золотых куполов Сретенской церкви, свежесть пробуждения и тепло родного дома: всё это радостно охватило её душу.
"Как хорошо!" – улыбнулась она.
Большего счастья и умиротворения невозможно представить на седьмом году жизни.
Быстро накинув платье, она спустилась вниз и побежала через гостиную на кухню.
– Бабуля, можно, я помогу тебе?
Бабушка улыбнулась, она уже давно была на ногах, давала распоряжения прислуге по подготовке теста и начинки к праздничным пирогам и разнообразным закускам, которых готовилось множество. Надя как на крыльях пролетела по кухне с широкими столами и большой русской печью и выглянула на улицу из открытого окна.
За надворными постройками виднелся небольшой сад с цветником и десятком яблонь: три большие и развесистые, остальные пониже – неуклюжие и тонкие маленькие трёхлетки, посаженные прошлой весной. Оттуда слышалось весёлое щебетание птиц.
Аккуратные дорожки в начале сада были разделены на небольшие участки с огородными грядками и ягодными кустами. Три огромных берёзы облюбовали расквартировавшиеся недавно грачи. Два из них важно прогуливались по двору возле небольших, не успевших высохнуть лужиц. Голубое без единого облачка небо.
Надя с наслаждением вдыхала целительный и нежный весенний воздух.
Уже несколько дней шли приготовления к радостному празднику «Пасха». По традиции всё начиналось с уборки дома: до блеска перемывались полы, протиралась мебель и утварь до вазочек и узорчатых вышитых салфеточек, перетрясались постели, платья и одежды, тщательно чистилось столовое серебро, иконы, лампады.
Надя знала, что ей сшили к празднику новое красивое платье из тонкой розовой шерсти и атласа, и очень хотелось скорее его надеть. Вчера она закончила подарок маме – шитьё бархатной туфельки для часов; сейчас она достала её и показала бабушке.
– Маме твоей понравится, да и часы будут всегда на месте…
Бабушка прижала ее к себе:
– Какая же умница моя внученька.
Она знала и понимала её лучше родителей. Ей нравилась пытливость, старательность и неуёмная работоспособность внучки. Она первая заметила, что всё интересовало это маленькое, растущее рядом существо, и любое проявление поиска в этой маленькой жизни радовало и придавало новые силы и ей самой.
Глядя на неё, она как бы сама проживала вновь своё детство и видела себя со стороны, глубоко ощущая каждый час.
– Бабушка, мы пойдём сегодня к реке?
– Нет, милая, дел много. Попроси папу, и сразу после завтрака вместе с Лёней и идите.
– Бабушка, пока они встанут да позавтракают,… я лучше пойду с тобой в церковь.
– Хорошо, Наденька, повяжи тёплый платочек на голову.
Бабушка, уже готовая к выходу, помогла внучке накинуть легкое пальто и обе через парадное крыльцо вышли на улицу.
Легкий весенний ветерок еще напоминал о минувшей прохладе, но утреннее солнце, капель и отражения домов и деревьев в широких прозрачных лужицах победно укреплял торжество будущего тепла. Воздух прохладный и сочный был особенно приятен.
Сретенская церковь, куда они направились, находилась недалеко, за поворотом метрах в ста от дома. Шли не спеша. При входе в церковь бабушка дала каждому нищему по монетке. Многие из них знали ее, радостно улыбались и шептали благодарные молитвенные слова.
Перед входом в храм бабушка с поклоном помолилась.
Несмотря на тишину и малолюдье у входа, в церкви было много народу.
Тихое благоуханное пение хора и свечи приносили незабываемое умиротворение. Надя внимательно рассматривала крупные выразительные иконы за свечами: с ликом Христа и Богоматери с младенцем. Вдали храма золотистыми бликами свечей отражался иконостас. Особенно трагичным показался Наде большой деревянный крест у стены с распятием и терновым венцом Христа.
Хотя бабушка была рядом, она как-то неожиданно оказалась одна со всем окружением храма.
Люди были как бы едины, и каждый устремлял взгляд из глубины своей души. Вместе в одном здании и каждый сам с собой со взглядом в безграничное… небесное. Надя смотрела вокруг и также крестилась, как научила ее бабушка.
По завершению литургии бабушка беседовала со священником и еще с несколькими людьми из прихожан.
Не навязываясь своим присутствием, Надя спокойно ждала ее у входа.
Также не спеша шли домой, обходя увеличивающиеся лужи.
– Бабушка, в церкви было много людей…все такие разные.
– Смышлена ты не по годам…
– Молятся тоже каждый по – своему… Кто-то с вдохновенными глазами,…а кто-то … проще. Может мне кажется?
– Есть люди,…кто истинно верует, а кто …богобоязнен.
– Богобоязнен?
– Да…из страха Страшного суда…за содеянные грехи…
– За что бояться, если не грешить?
– Иной раз не знаем и не ведаем … грехов наших, – задумчиво говорила бабушка, входя в дом.
В доме уже было оживление: мальчики Леня, Коля и Митя с мамой и папой сидели в столовой за завтраком. К ним присоединились и бабушка с Надей.
Накануне праздника взрослые почти ничего не ели, дети же с удовольствием кушали печеные хворост и жаворонки с красным душистым киселем.
– Папа, пойдем сегодня на реку…к «повороту»?
– Правда, Петенька, прогуляйся с ребятами, они давно просили.
– Хорошо, маменька, я и сам всегда с удовольствием гляжу на реку… на… простор воды.
Через полчаса Петр Александрович в красивом бежевом пальто и модной шляпе, держа в лайковых перчатках руки своих симпатичных нарядно одетых близнецов, направился к набережной. Одетые также красиво Надя и Леня шли рядом.
Решили не брать извозчика, идти пешком, чтобы почувствовать приход весны.
Пройдя женскую гимназию, повернули направо на Косимовскую. Идти приходилось непросто: улицы были ещё наполнены нерастаявшим снегом и лужами.
Наконец свернули на Козьмодемьянскую улицу: теперь надо было идти только прямо по ней до возвышающейся вдалеке Смоленской церкви.
– Папа, я сегодня в церкви видела деревянный крест, а на нём распятие Христа, и он как будто… живой…
– Да, дорогая, я ведь рассказывал вам о распятии и страданиях Христа.
– Расскажи снова, папа! – попросил и Лёня.
– Слово Пасха по Новозаветному писанию – это знамение того, как Сын Божий через Воскрешенье из мёртвых перешёл от мира сего к Отцу Небесному, от земли на Небо, освободив нас от вечной смерти. Праздник этот посвящён Воскрешению Христа или Богочеловека.
– Разве может быть Богочеловек, папа?
Как бы не слыша вопроса, Петр Александрович продолжал:
– Явившийся из города Назарета Иисус Христос, совершая воскрешение мертвых, исцеляя множество больных и увечных, был восторженно воспринят окружающими Его паломниками, богомольцами и простым народом как Мессия или Посланник Сына Божьего.
Вожди иудейского народа, фарисеи, старейшины и первосвященники, превратившие, по словам Христа, храмы
«в вертеп разбойников», дрожали за свою власть над народом, за свои выгоды от нее и искали способ Его уничтожить.
– А что такое вертеп разбойников? – не унимался Леня.
– Вертеп разбойников – это скопище преступников и развратников. Христос недоволен был тем, что власть имущие и некоторые первосвященники интересовались больше всего своими прибылями и приношениями простого народа и забыли об истинных своих обязанностях перед ним – вселять истинные истоки верования, обеспечивать справедливость каждому человеку и помогать бедным людям ощутить свою независимость перед богатыми. Их привлекало больше богатство материальное, нежели духовность.
И они, эти преступные и развратные люди, были счастливы тому, что один из его учеников – Иуда Искариотский предложил передать Христа в их руки за «Тридцать серебряников».
Понимая, что его хотят уничтожить, Христос с учениками тайно пришел в Иерусалим на пасхальную вечерю.
–«Потому – Тайная вечеря» – пояснил папа.
Таинство Причащения по наставлению Нового Завета проходило в Сионской горнице.
Давая Иуде возможность раскаяния, Он сказал ученикам: "Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня". Эти слова вызвали возмущение учеников.
Иоанн Богослов спросил прямо: "Кто это?" – "Тот, кому кусок хлеба подам", – ответил ему тихо Христос, и подал кусок Иуде. Взяв кусок хлеба, Иуда тотчас вышел.
Тогда Христос взял хлеб и, благословив его, разломил и раздал ученикам со словами: "Примите, ешьте. Это есть тело Моё".
И взяв чашу, подал её им и сказал: "Пейте из неё. Это есть Кровь Моя Нового Завета". Вот так, дети, Христос и установил Таинство Святого Причащения.
А после этого Он произнёс: "Заповедь новую даю вам – да любите друг друга".
Пётр Александрович прервался вдруг на этой высокой ноте и вопросительно посмотрел на детей: слушают ли, понимают ли его рассказ о Христе, ведь он не умел, к сожалению своему глубокому, говорить с ними на доступном им, упрощённом языке о таких высоких материях; да и вообще Пётр Александрович мог общаться с детьми только вот так –по-взрослому.
К великому его удовольствию дети сейчас внимательно слушали, и даже маленькие Коля и Митя с интересом поглядывали на отца.
Надя же чуть ли не с младенчества впитывала рассказы взрослых, былины, русские сказки, которые глубоко западали в её детскую память. И эта необычная история с всесильным Богочеловеком, приносящим себя в жертву людям, завораживала и беспокоила её нежную детскую душу.
Пётр Александрович успокоился и продолжал так же торжественно и печально, как и начал:
– Была глубокая ночь, когда они направились в Гефсиманский сад. Именно сюда привёл стражу Иуда, которая и схватила его Учителя. Ученики же в страхе разбежались.
Христос добровольно дал связать Себя и открыто назвался Сыном Божьим. Его привели к дому иудейского первосвященника Каифы, где, несмотря на глубокую ночь, собрались все богатые горожане, которые и приговорили Его к смерти, издевались над Беззащитным, плевали и били по лицу. Христос переносил всё это кротко и безропотно.
Для утверждения приговора связанного Христа наутро привели к римскому прокуратору Понтию Пилату. Пилат, поняв, что Христа оклеветали, – ведь только зависти и корысти ради Его обвинили в том, что Он жаждет Иудейского царствования, – заявил, что вины Его никакой нет. Но это не устроило осудивших, и они продолжали настаивать на своём.
По иудейскому обычаю в честь праздника можно было отпустить одного узника. Пилат вышел на улицу и обратился к собравшемуся народу в надежде найти сочувствие к Христу: "Кого хотите, чтоб я отпустил вам: разбойника и убийцу Варавву или Христа?"
Подстрекаемые власть имущими иудеи крикнули: "Варавву!"
Пытаясь всё же спасти Христа от смерти, Пилат приказал подвергнуть Его бичеванию, которое также по закону может освободить от смерти. Римские воины раздели Христа, привязали к столбу и жестоко избили, потом надели сплетённый из терновника венец и били по голове, чтобы колючки тернового венца сильнее ранили.
– Это тот терновый венец, что изображён в нашей церкви, папа?
– Именно он, доченька. Измученный, с кровавыми потёками, залившими глаза, Христос перенёс все страдания, не проронив ни слова…
Пилат приказал вывести Христа к народу, надеясь, что ужасный вид невинного Страдальца пробудит жалость, и люди не будут настаивать на смертной казни. Но толпа была непреклонна. Она требовала Его смерти через распятие.
После этого римский прокуратор утвердил приговор и отпустил Варавву.
Истязатели повели Христа к месту казни – на гору Голгофу, где Он с великими страданиями и со словами: "Отец! Прости им. Они не ведают, что делают" был распят.
Перед заходом солнца его ученики Иосиф и Никодим по разрешению Пилата сняли с креста мёртвое тело Христа, помазали его благовонными маслами, накрыли плащаницей и положили в погребальную пещеру. Вход в пещеру заложили камнем.
В ночь на воскресенье силой Божества Христос Воскрес из мертвых.
Дети и даже маленькие Коля и Митя с интересом внимательно слушали отца.
Надя любила слушать рассказы взрослых, былины и русские сказки, которые глубоко западали в детскую память. Она всегда искренне жалела и радовалась победе героев в борьбе добра со злом. Но эта история с необычным финалом, когда всесильный Богочеловек приносит себя в жертву людям, завораживала и очень беспокоила ее нежную детскую душу.
Потрясённые рассказом, дети не заметили, как дошли до Смоленской церкви.
За ней открывался вид на реку. Внизу прямо у воды стояла построенная в 16 веке немного мрачная и одинокая церковь Козьмы и Демьяна.
Взоры гуляющих теперь были устремлены к реке. Её разлив и величественное плавное движение крупных, оторвавшихся от берега тёмных льдин и кое-где нагромождений мелких остатков льда завораживало своим спокойствием непрерывного движения. Было в нём что-то от бесконечного движения вселенной.
Надя с тревогой увидела среди движущегося льда остатки вырванных деревьев и даже небольших строений. Они медленно двигались, пока не превращались в чёрные точки и скрывались за мостом.
На почерневших льдинах у берега важно ходили чёрные грачи и клевали, внимательно вглядываясь в растаявший лед.
– Надя, а тебе не кажется, что река стоит на месте, а нас куда-то плавно относит в сторону? – тихо произнёс стоящий рядом Лёня.
– Нет, мне… совсем не кажется это.
Пётр Александрович как всегда с улыбкой отрады смотрел на своих взрослеющих детей.
-–
Мария Константиновна была любимицей и единственной дочерью богатого в городе купца первой гильдии Жадина. Как и все в этой семье, с раннего детства она была приучена самозабвенно и с любовью от зари до зари трудиться по мере сил и способностей. Когда в доме появился молодой окончивший коммерческое училище приказчик Александр, ей было почти двадцать четыре, но она сохранила девичью красоту и детскую непосредственность. Многие сватались к ней, полагаясь на большое приданое, но душа ее не лежала к замужеству, и не хотелось покидать родное тепло гнезда, да и ничто не могло заменить любовь родителей и домочадцев. Может быть, своеобразное затворническое воспитание, ориентированное на православие и любовь к строгому укладу жизни в родительском доме было причиной запоздалой любви. Молодому приказчику было двадцать, поражала его честность, невероятная работоспособность, высокий рост, стройная фигура, какая-то особенная статность сильной воли, темно-карие умные глаза и не по годам сильно развитое чувство собственного достоинства. Отец им был очень доволен: особенно завораживало его умение самоотверженно работать, увлекать и заставлять работать окружающих. Через полгода отец уже доверял ему участвовать в самых смелых сделках. Приглянулся Александр и ей. Позднее Маша узнала, что он, сын небогатого, скоропостижно скончавшегося с неоплаченными долгами купца, и почти все свое жалование тратит на их погашение. Не будучи совладельцем и правопреемником своего отца, можно было отказаться от оплаты, но это было не в характере Александра. Из самых высоких побуждений она предложила ему свои скромные сбережения. Александр был поражен и сначала воспринял ее непосредственность, как посягательство на свою самостоятельность и гордость. Он с возмущением отказался, но, взглянув ей в глаза, застенчиво раскраснелся. Так начался роман. Отец, видя влюбленные взгляды молодых, воспринял это как благодарение Божье и не тянул со свадьбой, купил им новый двухэтажный дом с надворными постройками и пятнадцать тысяч серебром передал своему зятю в качестве приданого.
Сыграв свадьбу, молодые зажили окрыленные любовью и уверенные в своем успехе.
Александр завел свое дело и был весь в работе. Полностью погасив долги отца, он сохранил доброе имя, что было немалым кредитом в купеческих кругах: в двадцать пять – он уже владелец торгового дома и в тридцать два покупает скорняжную фабрику, продукция которой способствует снижению издержек на закупку сырья для торговли обувью, мануфактурой, одеждой. Товары самые разнообразные и модные привозили из Москвы, Санкт-Петербурга, Парижа, Англии, Голландии, а закупаемые в Сибири меха после специальной выделки отправляли в обратном направлении. Дела шли успешно.
Мария Константиновна первое время в целях экономии сидела за кассой в магазине, вела учет счетов, не забывая про хозяйство в доме: ничто не ускользало от ее глаз, и везде слово ее было веским разумным и непререкаемым в равной степени, как для мужа и детей, так и для служащих и прислуги.
Только настоящие хозяева знают, какой это тяжелый труд держать на своих плечах дом. Ни одна мелочь или продукт не мог пропасть: все шло в дело или передавалось бедным, ведь расточительство, так же как неумелость и нерасторопность, ведшая к потере или порче продуктов труда, считались большим грехом. Мария с большой ответственностью занималась в городе общественной работой по попечительству бедных, оказывала посильную помощь монастырям, церквям.
При этом она сумела родить девятеро детей: семь мальчиков и две девочки. Обе девочки и три мальчика умерли в младенчестве и один мальчик в отрочестве из-за болезни сердца. Три оставшихся сына стали взрослыми и получили хорошее образование, имели практику торгового дела в Париже и Лондоне. Но когда вдруг в 1908 году скоропостижно от кровоизлияния в мозг в возрасте пятидесяти двух лет умер ее муж, она впервые подумала, что может в этих потерянных детях, остался характер ее и Александра – волевой, сильный и требовательный, насыщенный страстью преумножения, преодоления и напоенный трудом прошлых поколений.
Она часто с благоговением смотрела на последнюю фотографию, сохранившую строгую стать своего избранника в генеральской шинели, право на ношение которой он получил от Городской Управы за богатые общественные пожертвования, исполнение должности председателя сиротского суда и активное участие в организации многочисленных городских строительных сооружений.
– Как многое успел он за свою недолгую жизнь, проявив себя незаурядной личностью и умножив капиталы во много раз, – думала она часто.
После смерти мужа она некоторое время помогала старшему сыну Валентину окрепнуть в качестве хозяина унаследованного торгового дома. Мальчиком он был тихим и скромным, хорошо учился, интересовался литературой и историей. Был и хорошим помощником отцу, и после его смерти, имея самый большой опыт в торговле, как старший сын должен был продолжить дело. Подобрав ему жену из благопристойной семьи Зворыкиных, она помогла ему купить отдельный современный дом с усадьбой и предоставила полное право самостоятельно продолжать дело своего мужа.
Средний сын, Георгий, не захотел заниматься торговлей и, получив от матери немалую материальную поддержку, уехал в Москву еще при жизни отца, где окончил юридического факультет Московского университета, работал адвокатом, в начале Первой мировой войны был мобилизован офицером и находился на фронте. Младший, Петр, имел мягкий характер и, не стремясь к самостоятельности в делах торговли, помогал Валентину работать в магазине. Все сыновья почтительные, не пьющие и не курящие были женаты на тщательно отобранных матерью невестах из уважаемых в городе семей и жили самостоятельно.
Сама же она осталась в своем доме, купленном отцом в приданое к ее свадьбе, и жила там с семьей младшего сына.
Более тридцати лет прожила она здесь, сначала молодой женой, начинающей, а потом твердой хозяйкой, и, наконец, заботливой матерью и бабушкой своим внукам. Могло казаться странным, что здесь за ней твердо закрепилось необычное имя – Кока. Оно было по-своему простое и жесткое, требовательное и доброжелательное. Никто в доме точно не мог сказать, откуда оно родилось. Хотя это имя могло происходить из просторечья потому, что она часто сама крестила детей своих сыновей. Но прислуга, особенно кто, постарше помнила, что так называл ее молодой хозяин, и, не понимая его смысла, по-своему воспринимала это имя, как начало двух слогов на букву «к» в общепринятом мнении
« Константиновна знает, как надо». И это было похоже на правду, если бы не сама Мария Константиновна, которая помнила, как ее любимый муж в медовый месяц однажды назвал ее по-французски «Coca», что означает наркотическое, одурманивающее растение. Он никогда в жизни не курил и если выпивал, то очень мало и редко. Об употреблении наркотиков тогда знали лишь из романов и восточных сказок. Ей это понравилось потому, это было очень романтично. Как сказали бы современные молодые люди, это было «клево».
И когда внучка обратилась с простым и естественным вопросом:
– Почему тебя так странно и необычно зовут – Кока? Никого так не зовут, только тебя. Бабушка, это какое-то детское имя.
Она нежно и задумчиво промолчала и прижала ее к себе. Сладкий запах бабушкиного платья был единственным ответом, и необычное имя навсегда осталось загадкой для маленькой Нади.
Не принято было тогда раскрывать душу даже близким. Хоть и хотелось поделиться именно с ней, но слишком мала.
Только в этой хрупкой маленькой дочери своего младшего сына она чувствовала родственную, похожую на свою душу.
Накануне окончания Великого поста Кока посетила своего духовника, отца Серафима. Провожая ее после исповеди, он напутственно пожелал ей здоровья и сил:
– Мне понятны мысли твои, дочь моя. И грехи все наши от слабости, но на все Воля Божья.
– Так – оно так, отец Серафим, но как неспокойно все вокруг и болит душа в первую очередь за детей, не окрепли духом еще, рановато ушел отец.
– Кабы знать, когда укрепляется дух то в человеке и где он является: у оного он сызмальства, другому суждено его познать после трудного пути и испытаний. Сколько было твоему мужу, когда он стал хозяином? А ведь Валентину сейчас уж почти тридцать девять. Дела твои праведны, мужчинам самостоятельность – первая необходимость для обретения духа.
– Как изменчива и стремительна жизнь. Кажется, с каждым годом должны мы быть лучше,… добрей и милостивей. А все сложней и сложней жить… Непонимание кругом. Давеча в сиротском доме видела одного мальчика-еврея ну прямо херувим, красив до божества. Нашелся какой-то дальний родственник и местная община противится принятию мальчика в православие. И прямо такой раздор, и возмущение на лицах даже священного брата вашего.
– Для Руси, матушка, православие самый светлый оплот… Разрушим его, и вся святость ее уйдет в небытие. Я не против иных вероисповеданий, но не они основа нашего единения. Путь православия тернист и един с духовностью и внутренним голосом России. Не хочу много говорить об этом, потому как чувствую, что жалость очей твоих застилает смысл праведный. И красота яркая, дочь моя, обманчива… Вопрос этот не простой, как кажется… Зайду на праздник к вам, проведаю всю семью вашу, там и потолкуем не спеша.
– Буду рада, милости просим, отец Серафим.
И вот сейчас, вспомнив об обещании отца Серафима зайти завтра, она с удовольствием проверила качество любимого его заливного из судака и соленых рыжиков.
-–
Наденька очень радовалась весеннему празднику: ей, как и всем детям в доме, была по нраву торжественная суета во всем доме, восторженные разговоры старших, застолья, разнообразные кушанья с пирогами, походы в гости, приемы родственных семей, шумные хороводы, восторженные и интересные игры.
В детской нежной душе еще не были стерты впечатления прошедшего «Рождества». Тихого и полного очарования сочельника, нежного блеска нарядной елки, уличных гуляний на морозном воздухе…
В день сочельника они вместе с пятилетним братом Леней восторженно помогали взрослым наряжать рождественскую елку собственноручно сделанными игрушками. Им очень хотелось быть похожими на взрослых, и они в первый раз в жизни решили не кушать в течение этого дня до первой звезды.
Правда, есть очень хотелось, и они поочередно и вместе часто выбегали на крыльцо и смотрели в небо, вздыхая:
– Ну, когда же покажется долгожданная первая звезда?
Зато как запомнились вкусные пироги, когда все сели за праздничный стол. Необыкновенно красиво одетые взрослые руководили хороводами вокруг елки. Нарядные дети, включая годовалую Сашеньку, получали разноцветные подарки: похожие на них самих куклы, качающиеся гривастые коняшки, хлопушки и другие индивидуальные по-возрасту красочные игрушки.
На «Крещение» в реке недалеко от берега была вырублена большая квадратная прорубь. Над ней – украшенная еловыми ветками беседка.
Из главного в городе Богоявленского Собора шел к проруби крестный ход. Впереди священники в красивом облачении с хоругвями, иконами, за ними причет и длинная цепочка простых людей. Над прорубью служили молебен. Потом набирали воду в бочки и везли в церкви, там продолжали богослужение и освящение воды. В нее погружали серебряные кресты и раздавали святую воду прихожанам до поздней ночи.
Зима затем наполнялась веселыми языческими праздниками: «святки» с загадочными гаданиями, «масленица» с блинами и народными шумными гуляниями.
О всех праздниках Надя знала из папиных пересказов Евангелие, которые он вел обычно перед ужином.
Дети внимательно слушали о жизни Христа и другие не менее торжественные повествования красивых образных и поучительных библейских сюжетов и часто задавали вопросы.
Эти беседы проходили не один вечер, иногда их проводила с детьми Кока.
Надя знала, что в память великих страданий Христа празднику «Пасхи» предшествует семь недель Великого поста.
Хотя маленькие дети не обязаны соблюдать пост, к радости бабушки, мамы и папы Наденька в этом году решила первый раз в жизни испытать себя его ограничениями. По истечении многих лет она помнила почти каждый его день.
При обилии продуктов в то время и умении готовить вкусно отказ от мяса, яиц и молочных продуктов больших неприятностей не представлял. Прекрасно готовились рыбные блюда, которые были позволительны во вторую, третью и шестую неделю поста. Необыкновенно вкусно готовились котлеты из овощей, душистые каши, блюда из гороха и фасоли, различные соления, включая грибы, а также домашний хлеб, пироги с рисом, луком и всякой всячиной, моченые яблоки, компоты, кисели.
На всю жизнь запомнился непередаваемый терпкий – сладкий запах только что вынутого из пропитанных льняным маслом форм испеченного ржаного хлеба.
Бабушка Кока, папа и мама в это время вели с ней и другими детьми беседы о необходимости делать добрые дела и вести жизнь так, чтобы было меньше грехов.
– Разве много на свете зла? Ведь кругом добрые и хорошие люди, – удивлялась она.
– Да, но многие люди забывают о ближних и больше думают о себе… С этого все и начинается…сначала немного…потом больше и больше. Вот давеча, ты побежала гулять, а маленький Митя просил тебя поиграть с ним.
Надя молчала, она вовсе этого не заменила, но про себя думала, что надо быть внимательней к своим братьям и маленькой сестренке.
Иногда она задавала себе вопрос – «А почему же Баба-Яга стала такой злой?». Но задавать его не решалась, внутренне чувствуя, что может обидеть им бабушку.
В зимние вечера родители Нади часто уходили в гости, дети оставались с нянькой и Кокой. Младшие дети играли в детской.
У Коки часто сидели за самоваром опекаемые ею монашки, богомольные старушки или родственники. Надя с трех лет жила в одной комнате с бабушкой и чтобы не мешать разговору старших, которые в основном касались житейских, городских или духовных тем, она уходила в комнату горничной Паши, где тоже собиралось общество из своей и соседской прислуги.
Разговоры там велись о страшных невероятных случаях, лесных жестоких разбойниках, покойниках, выходящих из гробов на кладбищах, оборотнях, домовых и прочей «нечисти». Надя не рассказывала Коке об этом, потому что знала заранее о запрете слушать это, да и прислуге могло не сдобровать.
Но хоть и боялась, ее притягивали эти разговоры, и она верила в них каким-то тайным от бабушки интересом. Ей живо представлялось все услышанное у Паши. Будучи храброй в четыре – пять лет, в свои неполные семь она стала бояться темноты и оставаться поздно вечером в комнате одна. Видимо, Кока понимала ее, не оставляла одну и, когда отправлялась по делам из дома, старалась брать с собой.
В церкви с первой недели поста проводилась дополнительная служба, посвященная жизни Христа, и сопровождалась особыми молитвами. Некоторые Наде запомнились, так как производили яркое впечатление силой своего смысла:
«Господи, Владыко живота моего,
Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия
Не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви
Даруй ми, рабу Твоему!»
Даже звон колоколов во время Великого поста был особенный.
Поскольку Кока опекала женские монастыри, Надя вместе с ней, а иногда с мамой в эти дни часто их посещала и даже знала лично несколько монашек.
Она всегда с удовольствием ходила со старшими к доброй «Матушке Нине» в ее отдельный домик-келью, две комнаты которого были увешаны иконами и интересными картинами с библейскими сюжетами. «Матушка Нина» была замечательной мастерицей рукоделия известной всему городу своим вышиванием, шитьем и вязанием. Дети обожали ее за прекрасно сделанные из плюша, атласа и бархата тряпичные куклы с тщательно выполненной одеждой: красивыми платьями, шапочками или пальто.
Перед изготовлением куклы она всегда ласково разговаривала с ребенком или расспрашивала о нем у взрослых.
Все куклы выполнялись прочно, добротно и с большим художественным вкусом. Их лица были расшиты цветными нитками с бисером и выглядели значительно интереснее чем, входившие в моду фарфоровые.
Накануне праздника Надя получила красивую бежевую куклу от «Матушки Нины» с яркими вышитыми глазами в изящном вишневом пальто с меховой опушкой. У брата Лени была ее кукла–мальчик с великолепной костюмом – тройкой.
«Матушка Нина» по заказам шила замечательные платья и взрослым, вышивала приданое для невест, вязала тонкие пуховые платки и не гнушалась стежкой одеял. В работе ей помогали две «послушницы».
Вторая монашенка, которую хорошо знала Надя, звалась «Пашенька-монашенька». Она жила тоже в отдельной келье, но там была совсем другая обстановка: строгая некрашеная деревянная мебель – столы, лавки, табуреты, которые напоминали Наде картинки из сказки о трех медведях. На деревянных полках толстые кожаные, казавшиеся тоже в деревянных переплетах, книги. Сама «Пашенька» всегда сидела в переднем углу перед раскрытой книгой, встречала и провожала посетителей низкими ритуальными, но подчеркивающими глубокое достоинство поклонами. «Пашенька» не занималась рукоделием: она давала жизненные советы, предсказывала будущее, лечила святой водой и святым маслом.
Как раз в это время приходили тревожные слухи о революции, свержении царя. Многие воспринимали все эти вести с недоверием и когда устремляли взгляды на «Пашеньку-монашеньку», она больше молчала и усердно демонстративно молилась.
Был еще один тип монашек из общины женского монастыря, с который Надя встретилась позднее. Одну из них звали матушка Маркиана: она была регентшей монастырского хора. Хотя и малограмотная, она обладала хорошим голосом и слухом и даже играла на скрипке. С трех лет она жила в монастыре, взятая из бедной крестьянской семьи, и было ей тогда уже семьдесят лет.
Большую часть жизни провела она в церкви за службами и спевками. В свободное время занималась вышиванием. Несмотря на однообразную жизнь, она имела характер веселый и общительный. Как-то она рассказывала, был у нее в жизни и роман необыкновенный. Средних лет мужчина часто приходил в их церковь молиться и подолгу смотрел на нее внимательно и ласково. Поневоле и она на него поглядывала с интересом: и все больше он ей нравился. Приходил он в церковь во время спевок, стоял в уголке тихо, и все смотрел на нее. Так продолжалось довольно долгое время, и вдруг ходить перестал.
Для нее он так и остался единственным увлечением в жизни.
В конце каждой недели, в субботу, Наденька с бабушкой-Кокой, папой и мамой посещала церковь, внимательно слушала священника на службе и исповеди, чтобы на следующее утро получить прощение «Причаститься Святых тайн».
Теперь маленькая Надя знала, что такое таинство исповеди: говорить о непослушании, лжи вольной или невольной – это всегда тревожно, неловко и даже немного страшно. Но зато, каждый раз она испытывала непередаваемую радость очищения, особенно на следующий день, когда происходило причащение.
В воскресенье в конце службы выходил священник с серебряной, позолоченной, украшенной драгоценными камнями и медальонами святых чашей. Она была наполнена разбавленным красным вином, и священник ложечкой вливал его в рот подходящим по очереди к нему прихожанам.
К причастию шли в строгом порядке: сначала маленькие дети на руках у взрослых, потом подростки, затем девушки и юноши, люди среднего и пожилого возраста, старики и старушки и последними шли нищие. Ни один именитый прихожанин не мог позволить себе получить дары раньше установленной степенной очереди.
Волнующей и торжественной казалась исполняющаяся в это время литургия: хор восторженно пел – «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите!».
В конце священник выходил с крестом и не спеша давал его для целования каждому. Многие прихожане целовали также мощи и иконы.
После причастия все чувствовали непередаваемую радость обновления и облегчения. Наденька тоже ощущала прилив
необычного чувства общей радости от насыщенного яркими красками совершаемых обрядов, исполнения литургии и мягкого тепла церковных свечей.
Особенно запоминающимися были две последние недели. На шестой неделе поста была «Вербная суббота» и к вечерней службе
«Всеношной» шли с пучком вербы. Детям на вербные веточки прикрепляли бумажные цветы или бумажные фонарики. В церкви стояли со свечами, после службы свечу надо было бережно нести домой и не дать ей затухнуть. При весенней влажной и ветреной погоде это было не легко. После «Всеношной» вербы считались освещенными и их ставили дома у икон. На другой день в воскресенье пекли душистые жаворонки.
Но самая насыщенная делами и событиями была последняя или страстная неделя поста. Кроме уже описанной грандиозной уборки и завершения шитья новых праздничных платьев эта неделя культа стряпни. Прежде всего, подготовка огромного количества пасхи на целую неделю для всей семьи и гостей. Для этого использовались разборные деревянные и глиняные специальные формы, в которые укладывался творог, смешанный и протертый с сахаром сквозь сито по определенным рецептам со сливочным маслом, сметаной, яйцами, сбитыми белками и прочими наполнителями. Формы ставили под гнет и, когда лишняя жидкость стекала, ее использовали для теста. Особенно много времени тратили на шоколадную пасху, приготавливаемую из топленого молока. Дети с большим удовольствием помогали взрослым. В приготовлении всего этого участвовали старшие дети Наденька и Леня, и, конечно, мама, бабушка-Кока, кухарка и горничная.
В четверг в церкви, во время «Всеношной» читались тексты из Евангелия и лучшие певцы города пели «помяни меня Господи, во царствии Твоем…». Пятничная служба посвящалась плащанице. Посреди церкви устанавливали стол с покрывалом, изображающем Христа во гробе. Прихожане с грустными молитвами подходили и целовали покрывало. Потом шел крестный ход вокруг церкви. В пятницу же пекли куличи. Куличей тоже было много: большие и маленькие для каждого из детей. Большие куличи пекли в специальных разборных формах. После выемки из печи куличи «отдыхали-остывали» на боку, чтоб «не осели».
В субботу красили яйца во всевозможные цвета. Потом выбирали самую красивую пасху, кулич и несколько крашенных яиц, увязывали вместе с тарелками в накрахмаленные салфетки, украшали цветами, сахарными барашками буквами «х» и «в» и несли в церковь «святить». На освещение куличей и пасх всегда брали с собой детей, которые с радостным любопытством смотрели на все это разнообразное разноцветье сладостей, расхаживая вокруг столов «освещения».
И вот, двенадцать часов ночи на Святое воскресенье…
Надя и ее брат Леня очень боялись, что их во время не разбудят, когда укладывали в постель, как только начало темнеть.
Но их подняли в одиннадцать часов, они успели одеться и теперь очень радостные и торжественные вместе с взрослыми шли в ярко освященную церковь к «Заутрене». Там собралось уже много народа.
Служба проходила особенно торжественно, освященная внутренней радостью и жизнеутверждением, начиналась крестным ходом вокруг церкви под разливающийся по всему городу звон колоколов и восторженным пением молитвы «Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробе живот даровав!»
После «Заутрени» люди начинали «христосоваться»: целовались со словами «Христос Воскрес!» и на ответное «Воистину Воскрес!».
Наденька и Леня, не сдерживая своего восторга, также целовались друг с другом и со взрослыми.
Приятно было смотреть на всеобщую радость и счастливые лица.
Надя с улыбкой заметила, как многие юноши с удовольствием целовали молодых знакомых барышень, которые не могли отказаться после обращения «Христос Воскрес!».
Мало кто оставался после этого в церкви, хотя церковная служба продолжалась. Все веселые нарядные спешили домой к праздничным столам с красивыми и разнообразными кушаньями. Этой ночью после «Заутрени» заканчивался Великий пост, и можно было «разговляться».
За столом обменивались впечатлениями праздника. Все ощущали приятное непередаваемое весеннее настроение… бесконечного обновления жизни …Дарили друг другу подарки. Каждый подарок привлекал внимание и шумно принимался с благоговением и огромным достоинством и радостью. Наде приятно было смотреть на одетых в красивые платья бабушку, маму, щеголеватого папу в темно-синем так подходящем ему костюме, забавно наряженных братьев и сестер…
Все были такие красивые со счастливыми лицами, и, казалось, счастью этому не будет предела никогда!
Было уже поздно, когда дети отправились спать. Надя, проводив маму в ее комнату, вернулась за бабушкой.
Столовая опустела. Петр Александрович продолжал сидеть со своей матерью.
– Уже девять лет, как ушел наш батюшка. Видел бы он, как выросли дети… его внуки.
– Да…был бы счастлив он, Петенька. Но, чувствую я какую-то тревогу… с ним бы было легче…да, я… тоже не вечна…
– Ну что вы, маменька…
– Тревожусь за Егореньку…Вот также десять лет назад…я испугалась за него…когда отцу сказал…что не будет работать в торговле и обязательно поедет учиться в Москву…
отец разгневался,…ему было непонятно,… что дети хотят своей дороги в жизни…
– Да, отцу перечить было всегда сложно… Наверно, Георгий сильный…Я бы так не смог…Но в терпении…дух Божий.
– А сильным больше достается…и беды, в том числе.
– Бог с вами, маменька, неужто мы прогневали…Его…Ведь Вашему благочестию … и помощи Вашей искренней ближнему… Неужто, Он там не видит все это…
– Дай Бог…Пойду к себе…помолюсь за всех…и за Егореньку…
Петр Александрович, оставшись один, посидел некоторое время в раздумье. По лицу его было видно, что этот праздник принес ему очередную радость познания окружающего. Выразить он этого не мог, но чувствовал, что это как поиск истины: влечет и в руки дается с трудом. Даже тревожные слова матери не могли затмить эту его уверенность.
«Несомненно, что праздник любви к людям…самая светлая истина. Вот говорят, что человеку надо?… Построить дом…вырастить сына…посадить дерево… Но тут не хватает самого важного: в своем доме познавать глубже самого себя…смотреть на детей: наблюдать свои надежды и ошибки…смотреть также на дерево и видеть в холодном стволе и каждой почке…часть своей любви…и думать о вечной жизни…»
Утром долго спали. Часов в одиннадцать все дети нарядно одетые во главе с Наденькой шли с родителями в дом Гладковых, «христосоваться» к маминой бабушке.
На улице было людно и празднично, очень звонко и радостно играли колокола во всех церквях и соборах.
Мальчики – Леня и трехлетние Коля и Митя, хотели казаться взрослыми и целовали бабушку с достоинством, строго руководствуясь назиданием родителей, но, получив подарки, вся эта взрослость моментально слетала с их лиц. В доме гостеприимных Гладковых были свои дети: Шурик, Лева и Таня из них старшие. Тут же завязывались игры, шум … беготня друг за другом. После этого детей сажали за стол и угощали сладостями….
Взрослые оставались за столом. А дети бежали во двор…И были предоставлены сами себе, а совсем маленькие – нянькам.
Часам к двум возвращались домой, куда уже пришли гости: Валентин Александрович с женой и дочерьми Катей и Манечкой. Дети резвились во дворе.
Накануне праздника из Москвы приехала жена дяди Георгия, тетя Александра с мальчиком Шуриком. Самого дядю Георгий Надя знала только по фотографии на бабушкином комоде. Тетя Александра очень нравилась Наде своей энергией и неординарной деловитостью. Позднее она узнала от взрослых, что та в свое время окончила Бестужевские курсы и была женщиной по тем временам весьма образованной. Она занималась строительством собственного дома в городе, который, как казалось Наде, получился очень уютным, красивым и был со вкусом обставлен. Но временами жила в московской квартире и собиралась окончательно обосноваться на родине после окончания войны и возвращения мужа.
Все собрались в гостиной за столом, шли разговоры о Москве, последних событиях. А событиями была наполнена жизнь…Война, которая приняла затяжной характер…Волнения в самой армии и в народе…среди крестьян и рабочих на заводах и фабриках. Здесь, в провинциальном городе, все изменения выражались только слухами и сомнениями дотошных горожан.
Наденька сидела рядом с бабушкой.
Сначала все слушали тетю Шуру, которая из московских газет рассказывала о трудностях армейской жизни, неудачах и о последних событиях на фронте. Читала письмо мужа из Вильно. Еще совсем маленькой Надя помнила, как Кока тихо говорила маме, что дядю Георгия скоро должны мобилизовать на войну. Слово «мобилизовать» было непонятно, а слово «война» внушала непреодолимый страх и придавала в ее глазах силу незнакомого ей дяде.
Надя не очень внимательно прислушивалась к этой теме и больше смотрела на бледного Шурика, который очень красиво рисовал кораблик с мачтами, якорями и даже каютами с интересными разнообразными окошками.
Прислуга сообщила, что пришел отец Серафим. Кока поспешила навстречу. Поздоровавшись и благословив всех присутствующих,
отец Серафим занял почетное место рядом с хозяйкой.
– Отец Серафим, с праздником Вас, Христос Воскрес!
– Воистину Воскрес! Дети мои.
– Тревожен нынче праздник…Слышали об отречении царя, Николая Александровича? – произнес дядя Валентин.
– Да,.. непонятен и отказ Михаила Александровича…Думаю, сделана какая-то непоправимая ошибка.
– С другой стороны необходима демократия в обществе, – продолжал Валентин Александрович.
– Как же ты можешь представить жизнь без царя-батюшки…Истинного нашего, праведного…помазанника Божьего? – вступилась Кока.
– Не было бы большего разрушения… вот что беспокоит мою душу, – задумчиво, со вздохом произнес Отец Серафим.
– Но ведь ждали перемен…улучшения жизни…я приветствую конституцию…согласен с матушкой, что парламентская монархия не изжила себя…Поэтому мне по душе …кадеты…надеемся на изменение жизни к лучшему …а налоги платим исправно…о пожертвованиях я не говорю…наша компания ежемесячно тратит не менее 10 процентов…, – робко настаивал дядя Валентин.
Разговор в дальнейшем в основном велся между ним и отцом Серафимом, который говорил хоть и с сомнением, но всегда с твердой ноткой.
– Вся это многопартийность…слышим только слова…дел нет.
– Но различие мнений, демократия – ведет к прогрессу.
– Каждый кричит…Свобода…Только природа может раствориться в ней…Разум – определенное испытание человеку: и порой в собственном заблуждении прозрение не всегда побеждает.
– Для вас свобода это что?
– В России все через веру… и ведь не запрещены другие конфессии…Наоборот…Будьте как дома…всех принимаем и понимаем.
– Но кроме Закона Божьего надо много знать, понимать и, в конечном счете, управлять.
– Я не возражаю,…просвещайте,…только не разрушайте…и, прежде всего,… православия… Часто забываем церковь…почему – то видим в ней…якобы темноту восприятия мира…А она через душу … просвещает народ.
– Думаю, никто не собирается разрушать.
Отец Серафим вздохнул и, глядя ему в глаза, уверенно произнес:
– Если когда-нибудь захотят уничтожить Россию, начнут с ее стержня, с православия…, создадут космополитическую идеологию.
–Почему именно православие объединяет?
–Вспомните, кто сохранил Русь, кто был во главе единства…Вот они....монастырские воины Ослябя…Пересвет…Патриархи всегда были рядом и духовно поддерживали власть, в трудную годину всегда были с ней и народом и …искренни… и честны.
– Но как жить без демократии и свободы?…Насилием невозможно делать политику.
– Вспомните Древний Рим…Демократия может быть и в рабовладельческом обществе. Это категория общения…
…В России от нее человек станет не намного свободнее…Скорее это похоже на карнавал…Что для вас олицетворение Руси?
– Пожалуй,…одним словом не скажешь…Но последнее время… скорее застой.
– Опять слова…Россию надо чувствовать и правильно понимать. Свобода, о которой вы говорите…это все на поверхности. Она ведь освобождает и порок… А внутренняя свобода идет от идеи божественной справедливости и всемогущего духа, который раскрепощает человека…она не каждому дается, но в душе она у русского праведного человека. Это объяснить невозможно. Посмотрите росписи Владимирского Собора в Киеве Виктора Васнецова «Крещение Руси», «Богоматерь с младенцем» или «Нищие певцы богомольцы». А все его сказочные и былинные образы? Разве, по-своему они не богатыри?
– Но это все образы.
– Вы не чувствуете народной духовности…а это громадная сила…при всей кажущейся терпеливости и даже подавленности.
– Но во всем этом какое-то убаюкивающее молчание.
– А сила именно в молчании. Вспомните отшельников, которые потом стали символами Православия. Просто мы привыкаем к тому, что тот, кто много говорит, все знает и понимает. Но чтобы понять здесь истину, надо опять обратиться к религии. Понятие Бога связано с высшей справедливостью.