Эверард трясся в душном вагоне метро, вжавшись в дверь и упираясь плечом в спину какой-то девицы на огромных каблуках, а по колену его то и дело бил пакет ее подружки. Отступать было некуда – сзади только поручень и двери, к которым “пожалуйста, не прислоняйтесь”. Он осуждающе сверкал очками и думал о том, что Великая Эклезиа Католика1 могла бы и оплатить ему такси, раз отправляет в такую даль. Человеколюбием они там явно не страдали, впрочем, как и такой постыдной слабостью, как работа с жалобами на начальство. От собора Святого Патрика до церкви Ангела-Хранителя в какой-то заднице, где опять обнаружилась работа, было тащиться часа полтора, а ведь потом еще возвращаться… Эверард уже подумывал начать возносить благодарственные молитвы за круглосуточность подземки, но каждый раз одергивал себя – лучше молись, чтобы отдел отдали под нормальное руководство…
“И только Господу Богу известны причины, но я готов поспорить, он действует по плану”2, – промурлыкал святой отец себе под нос и переключил песню. Набитый вагончик уносил его в Бруклин.
***
– Мигель Рэймонд Витт, чертов засранец, какого ты!..
– Все потом, все потом! – отмахнулся взъерошенный мексиканец в черной кожанке, угоняя мотоцикл своего босса. – Адьес, офицеры!
Проклятья, несущиеся ему вслед, потерялись в реве мотора и гудках тех, перед кем наглец влез. Взвыла неправомерно включенная сирена. Счет шел на секунды, а в полицейском участке Мигель Витт значился независимым (и при том довольно ценным) консультантом, так что он на автомате поймал в зеркальце лица толпящихся возле крыльца копов и злорадно ухмыльнулся.
***
Девицы на каблуках сменились унылым типом в мятой офисной рубашке (ты бы знал, мужик, как тяжело работать священником – бегал бы в свой офис вприпрыжку). Мужчина – женщиной с ребенком, и потом, в последние полсекунды с закрывающихся дверей, в вагон влетел паренек, весь усыпанный веснушками. Эв дернул уголком губ, заметив следы от какого-то соуса у него около рта.
Паренек все еще тяжело дышал, но выглядел торжествующе, буквально сиял, и Эв с удовольствием испортил ему момент триумфа:
– Молодой человек, у вас соус на лице. (многозначительная пауза, предназначенная для благоговейного ужаса). Много.
Рыжие непричесанные волосы рваным движением были отброшены со лба назад, по ходу попав усталой женщине в лицо (она даже не подняла глаз).
– Спасибо, я знаю, – паренек расплылся в улыбке. – Это терияки из закусочной на углу, божественно вкусно и умопомрачительно вредно. Рекомендую от всей души!
Эверард не стал отвечать, только, не меняясь в лице, глянул на рыжего поверх очков и прикрыл глаза, возвращаясь к Джону Бон Джови в его Нью-Джерси. Поезд тронулся, платформа поехала назад.
Кстати, о боге и душе… Святой отец сунул было руку в карман пальто – потянулся бездумно, и поэтому не сразу понял, что такое коснулось его руки возле самого кармана. А мгновением позже осознал и цепко схватил вороватую руку за запястье.
Рыжий парень расплылся в покаянной, но все еще совершенно ангельской улыбке в обрамлении соуса:
– Профдеформация, уж извините меня, отче…
Эверард закатил глаза и поэтому не увидел, как прямо на платформу вылетел, мигая красно-синим, огромный мотоцикл. А вот воришка заметил отблески сирены в стеклах очков, и улыбку мгновенно будто смыло с веснушчатого лица. Секундой позже поезд нырнул в тоннель, но взгляд запыхавшегося байкера, брошенный в их сторону, казалось, оставил физически ощущающиеся отпечатки.
Колени предательски дрожали, но это можно было списать на тряску и недавний рекорд в беге с препятствиями.
С опаской выпутывая руку из захвата святого отца, вор лукаво глянул из-под снова упавших в беспорядке волос:
– Никотиновый пластырь? В колоратку завернул? Серьезно?
Третий раз смолчать у Эверарда бы не получилось, и он буркнул что-то среднее между обзывательством и молитвенным обращением к отцу небесному. Рыжего это, казалось, даже приятно позабавило, и он вслушался с искренним участием.
– Раз за руки мы уже подержались, представлюсь, – просиял он широкой, детской улыбкой, выдержав самую минимальную паузу с претензией на вежливость. – Хьюго.
Святой отец чуть было не закатил глаза снова, но в последнюю секунду остановил себя сам – не хотелось казаться совсем уж конченным кретином, а все именно к тому и шло. Надо было держать лицо фирмы и все такое… Он работал с самого утра, плохо завтракал и уже сейчас хотел просто упасть и хорошенько поспать, так что все остроумие потерялось где-то в совершенно другой эпохе, а пауза затягивалась, становясь дурацкой и неловкой. И он не придумал ничего умнее, чем недовольно стрельнуть глазами:
– Эверард.
– Очень приятно!
Эв фыркнул:
– Ну, я не сказал бы…
– Эй, а разве грубить новым знакомым – это не грех? Минусик в карму и позор начиная от ближайшей исповеди и до конца времен…
– Уж поверь, в этом я раскаиваться не собираюсь. Ты, кстати, сам залез ко мне в карман.
– Никотиновый пластырь, в колоратке, серьезно?!
– Хьюго!..
Оклик не очень-то подействовал на несносного мальчишку, скорее развеселил и заметно раззадорил. Так набитый вагончик и уносил их в Бруклин, а Джон Бон Джови желал хорошего дня.3