Я выросла в застойном мирке, где жизненный уклад определялся сменой времен года. Неторопливая жизнь, где все зависело от куска земли – его приходилось беспрерывно обрабатывать, не имея никакой передышки.
Мои самые ранние воспоминания связаны с хибаркой, в которой мы жили. Более чем скромный домишко колонистов, деревянный, квадратный, с двускатной крышей и единственным окошком на фасаде. Перед входом – песчаная тропинка. За домом – поле, отвоеванное у леса исключительно человеческими усилиями.
Почва там каменистая – и все же люди относятся к ней как к сокровищу, перекапывают ее, удобряют, очищают от камней. А она в ответ только и дает им, что безвкусные овощи, немного зерна и сена, чтобы накормить коров, дающих молоко. Будет урожай хорошим или нет, зависит в первую очередь от погоды. «Как уж там соблаговолят Небеса», – говаривал кюре. Будто у Боженьки нет других забот, кроме нас.
Я совершенно не помню своих родителей. Часто пыталась представить себе их лица… Отец высок, коренаст, решителен. Руки у него очень сильные. Мать блондинка с такими же голубыми глазами, как у меня. Черты лица тонкие, пылкая, с любящим сердцем. Разумеется, оба они жили исключительно в моем детском воображении. Кто ж теперь знает, на кого в самом деле походили мои предки? Да и какая теперь разница. Но мне нравится думать, что у них в душе жили сила и нежность.
А вырастили меня женщина и мужчина, которых я звала «тетенькой» и «дяденькой». Не знаю, насколько они меня любили, но точно обо мне заботились. Их давно уже нет на свете, и домик у самой речки Ля Шас сгорел. А вот земля, наоборот, осталась там же. Теперь на этом месте сплошь поля. И давно уже Пекуаками окружают фермерские участки. Поднимается ветер и лижет мое одряхлевшее лицо. Озеро вздувает свои воды. Я всего лишь старуха, которая зажилась на свете. О мое озеро, хотя бы с тобой они ничего не смогли сделать. Ты незыблемо.