Рогожкин сэкономил на такси, спустился в метро. Ехать пришлось через весь город, на Преображенку.
Поднявшись на поверхность, он решил поддержать настроение. Выпил бутылочного пива, немного подумал, съел пару сосисок, обильно сдобренных горчицей и кетчупом. Вспыхнувший в горле пожар, залил все тем же пивом. Над городом уже сгустились осенние ранние сумерки, когда Рогожкин, наконец, двинулся на поиски Халтуринской улицы.
Пребывая в самом благодушном настроении, он поплутал по дворам. Пару раз спросив дорогу у прохожих, он нашел нужный дом, типовую панельную девятиэтажку. Кодовый замок в подъезде был сломан. Сверившись с адресом, нацарапанном на бумажке, Рогожкин поднялся на седьмой этаж. Прислушиваясь, перед дверью двадцать шестой квартиры. Тихо. Ни человеческих голосов, ни звуков телевизора.
Он надавил кнопку. Звонок запел соловьиной трелью. Опять ни звука. Кажется, к двери соседней квартиры кто-то подошел с другой стороны, смотрит на Рогожкина через глазок. Ясно, любопытные соседи. Он снова и снова давил пальцем на кнопку звонка. Длинная противная трель электрического соловья пела на все лады. И снова тишина.
Эта чертова Марина навострила лыжи в неизвестном направлении. И тесть Каширина, подхватив в охапку свою половину, двинул куда-нибудь в гости. Что теперь делать? Дожидаться их возвращения? Или пилить обратно в гостиницу? Зря он сосал пиво, зря пожадничал, тащился сюда на метро. Глядишь, поехал бы на такси, застал девчонку дома.
Рогожкин плюнул на пол. Дверь соседней квартиры приоткрылась на длину цепочки. Женщина высунула нос на лестничную клетку.
– Не знаете, где ваши соседи? – спросил Рогожкин.
– Вы из милиции?
– Нет, почему обязательно из милиции? Я их родственник. Дальний. Принес письмо.
Рогожкин вытащил запечатанный конверт. Цепочка упала, дверь раскрылась, женщина шагнула на площадку.
– А вы чей родственник? – женщина перешла на шепот.
– Мужа Марины. Вы знаете Марину? Вот я родственник ее мужа Евгения Викторовича. Притащил от него письмо.
– А что ее муж в отъезде?
Тупое любопытство соседки окончательно истощило терпение Рогожкина.
– Да, он в отъезде. С оказией передал письмо.
– Значит, муж Марины пока ничего не знает?
– Что должен знать ее муж?
Что-то здесь не так. Рогожкин шагнул вперед. Женщина не ответила. Испугавшись не понятно чего, живо отступила обратно в квартиру, захлопнув дверь перед самым носом собеседника. Щелкнул верхний замок, затем нижний, сдвинулась щеколда.
Что так испугало эту бабу? Рогожкин в недоумении позвонил в квартиру.
– Эй, что здесь случилось?
Глухой голос соседки донесся из-за двери:
– Убирайся отсюда, родственник. А то милицию вызову.
– Тьфу, мать вашу, психи долбанные.
Рогожкин снова плюнул под ноги. С милицией лучше не встречаться. Он, быстро перебирая ногами, спустился по лестнице вниз, вышел из подъезда, прибавил скорость, завернул за угол.
Покружив по двору, он вернулся на прежнюю позицию, к подъезду, твердо решив не уходить пока не передаст письмо. Он осмотрелся по сторонам, в глубине сквера на скамейки делили бутылку красного два человека с фиолетовыми лицами. Неопределенного возраста мужик и старик с бородкой клинышком.
Рогожкин приблизился к собутыльникам, вежливо поздоровался, присел на дальний край скамьи. Хорошая позиция для наблюдения за подъездом. До Рогожкина долетал едва слышный разговор соседей.
Мужик что-то взволнованно бухтел, но так тихо, что слов не разобрать. Дед прерывал рассказ собеседника восклицаниями "А то" и "Елки-моталки". Пьяная болтовня, – решил Рогожкин, но продолжал прислушиваться.
Еще он разобрал слова "девка", "тряпка" и "насмерть". Рогожкин вытащил из кармана сигареты, протянул раскрытую пачку соседям по скамейке. Дед отказался, а мужик охотно закурил.
– А что тут стряслось? – полюбопытствовал Рогожкин.
– Девку из двадцать шестой квартиры убили, – сказал мужик. – С крыши сбросили. Пошла гулять с собакой. И – смертельный исход. А девчонка – моя соседка, между прочим. Может, по телевизору все это дело покажут.
Видимо, мужчина был исполнен гордости оттого, что именно его соседку, а не чью-то еще, сбросили с крыши. Сердце Рогожкина защемило.
– А девка-то молодая?
– Ясный хрен, не старая.
– Как все случилось-то?
Мужик, чувствуя себя центром всеобщего внимания, охотно начал историю, которую рассказывал уже не первый раз не первому человеку.
– Пошла она с собакой гулять. Утром дело было. А собака пудель. Вот она возвращается с пуделем, в подъезд входит. А минуты через три ее скидывают с крыши. Не собаку, а девку. А собака долго еще по подъезду бегала. Нашла свою дверь, села и лает. Ну, родители из квартиры вышли, а дочь искать не стали. Мол, может, внизу задержалась. Никто из соседей не видел и не слышал, как ее выбрасывали. А старуха мимо проходила, смотрит на газоне в кустах девка лежит. Ну, эта старуха крик и подняла.
– "Скорая" приезжала? – спросил Рогожкин.
– Труповозка, – уточнил другой старик. – А потом менты. Составили бумагу. А "скорая" позже приезжала. Мать этой девушки с сердечным приступом в больницу отвезла.
– А почему ты думаешь, что ее сбросили? – обратился Рогожкин к мужчине. – Может, она сама счеты свела, ну, с жизнью?
Мужик налил полстакана красного, предложил Рогожкину. Когда тот отказался, выпил сам, вытер ладонью губы.
– Чудак. Я ж к ней подходил. Видел ее на газоне. Лежит, руки в стороны, юбка до трусов задралась. А рот заткнут тряпкой и чем-то замотан. Когда люди сами жизнь кончают, так они рот себе не затыкают. А девку, видно, ждали в подъезде. Чем-то стукнули. В рот тряпку, чтобы не орала. На крышу вытащили – и вниз. Но менты, ясно, напишут: самоубийство. Им бы головастиков ловить, а не бандитов.
– Так ты сам видел тряпку у нее во рту? – переспросил Рогожкин.
– Послушай, парень, я работаю электриком в ПТУ для слабовидящих, – сказал мужик. – Но у самого зрение сто процентов. Алмаз. Говори тебе – у нее изо рта торчала грязная тряпка. Большая грязная тряпка.
– Спасибо за компанию.
"Вот же, бляха, отвез письмецо", – подумал Рогожкин. Он поднялся, быстро дошагал до угла дома, еще ускорил шаг, глядя себе под ноги. По невнимательности Рогожкин сильно толкнул плечом какого-то зазевавшегося мужчину пешехода.
– Что с тобой, парень? – крикнул тот. – Тебя что, автобус сбил?
– Пошел ты, – огрызнулся Рогожкин. – Что б тебя самого автобус сбил.
Он поймал такси, велел водителю мчать на "Спортивную". Но тут сообразил, что теперь спешить уже некуда.
Через сорок минут Рогожкин переступил порог номера. Каширина поднялся с дивана ему навстречу. Рогожкин молча прошел через комнату, выключил телевизор.
– Я привез плохие новости, – сказал он.
Заперевшись в номере, Каширин всю ночь рассказывал Рогожкину, первому встречному молодому человеку, историю своей жизни. Историю своих взлетов и падений. Историю встречи, знакомства, романтической влюбленности в свою последнюю жену Марину. Затем он рассказал про свою взрослую дочь, которая теперь живет с его первой женой и отчимом адвокатом. Каширин устал от собственных слов. Под утро кончилась водка, Каширин совсем выдохся, как шампанское, оставленное на ночь в стакане.
Он закончил свой рассказ словами:
– Наверное, не достаточно просто любить женщину. Надо еще уметь показать, что ты ее любишь. Не симулировать любовь. А дать женщине понять, что ты ее любишь. Дорогие подарки не счет. Хотя не так уж их было много, дорогих подарков. Главное, я не умел показать свою любовь. Ты меня понимаешь?
– Почему нет? Понимаю. А кем работала ваша жена?
– Моей жене не нужно было работать. А ты, расскажи о себе что-нибудь, – попросил Каширин. – У тебя есть родители? Ты с ними ладишь?
Рогожкин ответил охотно. С давно никто не разговаривал по душам.
– У меня есть мать, отец умер три года назад от сердечного приступа. Он был свойский мужик. Часто повторял: не позволяй разговаривать с собой по-хамски. И еще он говорил: никогда не спи с проститутками. Сам отец эти правила частенько нарушал. Теперь у меня отчим.
– А мать тебя не разыскивает?
– В последнее время моя мать с отчимом только и делают, что ругаются. В основном из-за денег. Отчима выгнали с работы. И началась эта ругань. Наверное, они и сейчас, среди ночи, ругаются. Даже не заметили, что меня нет. Они сосредоточились на деньгах и своей перебранке.
Рогожкин закрыл глаза. Вдруг вспомнился один хороший вечер, когда к отчиму пришли его старые институтские приятели, кто с женой, кто в одиночестве. Накрыли большой стол, посадили за стол и его. Мать наготовила несколько плошек мясного салата, купили много водки, пива и десертного вина.
Отчим играл на гитаре, хором пели какие-то старые песни. Одна песня печальнее другой: "Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки друзья, что б не пропасть по одиночке". Рогожкин всмотрелся в лица друзей отчима. Все мужики как на подбор худые, кожа на лицах серая, нездоровая, одеты кое-как. Вот собрались, вспоминают молодость, жалуются на болезни.
Отчим пытается шутить, как умеет: "Я из того счастливого поколения романтиков, кого наша великая Родина вспоила портвейном "Агдам" и вскормила колбасой "Чайная". Все смеются. Такой юмор до людей доходит, ведь собравшиеся из того же самого счастливого поколения. Еще раз подняли рюмки за дружбу и по новой затянули: "Что б не пропасть поодиночке…"
Рогожкин тогда подумал, что такие люди пропадут. Вместе или поодиночке. Но пропадут непременно. Уже пропали. Когда песня закончилась, мать отняла руку отчима от гитарного грифа, надолго прижалась губами к его раскрытой ладони. Мать плакала от счастья.
– А может, отчим и хороший человек.
Этими словами Рогожкин подвел итог своим размышлениям.
Он осмотрелся. Каширина в комнате не было. К этому времени Каширин заперся в ванной, полил голову холодной водой и долго рассматривал в зеркале свое отражение. В эту минуту он во всем винил только себя самого. Он ненавидел себя в эту минуту. Каширин плюнул в свое отражение в зеркале. Его шатнуло в сторону, плевок не достиг цели. Вязкая слюна висела на кафельной плитке. Каширин вышел из ванной. Прямо в костюме лег на кровать, закрыл глаза и провалился то ли в глубокий сон, то ли в обморок.
Рогожкин потушил свет, сел в кресло, вытянул ноги и тут же уснул.
Проснувшись в двенадцатом часу утра, Каширин сполоснул лицо, попросил у горничной утюг, выгладил на письменном столе пиджак и брюки. Рогожкин вошел в номер, поставил на подоконник бутылку крепленого вина. Он справился с пробкой без штопора, просто пропихнул ее пальцем в бутылку.
– Куда это вы собираетесь?
– По делам.
Ночь откровений кончилась. А утром хмурый, погруженный в самые мрачные мысли Каширин не был расположен к долгому разговору. Натянув брюки, он встал перед зеркалом, проверяя, ровной ли получилась складка.
– Значит, решили ехать к ним? – Рогожкин разлил вино по стаканам. – Ну-ну. Езжайте.
Каширин отказался от вина, взял в руки телефонный аппарат, набрал номер тестя. Голос Сергея Ивановича звучал почти спокойно, без истерического надрыва.
– Да, Женя, – сказал тесть. – Видишь, какое горе.
– Я скоро приеду, – ответил Каширин.
Собеседники не слушали друг друга.
– Я только что получил свидетельство о смерти. Скоро придет агент из похоронного бюро. Женщины тут, соседки… Помогают…
– Поговорим при встрече, – сказал Каширин. – Наверное, понадобятся деньги. Я постараюсь что-нибудь достать.
– Хорошо, – тесть всхлипнул и положил трубку.
Каширин поставил аппарат на прежнее место, надел пиджак. Он шагнул к двери, но Рогожкин встал на его дороге.
– Подождите, сядьте на минуту, – сказал он. – Скорее всего, это не несчастный случай. Вашу жену убили. Подумайте, с какой целью? Минуту подумайте спокойно.
Каширин остановился, но садиться не стал.
– Я сейчас не в том состоянии, чтобы думать. Тем более спокойно.
– А вы все-таки попробуйте. Хорошо, я подумаю за вас. Вслух. Вашу Марину убили для того, чтобы обнаружить ваше присутствие. Вот единственная цель. Вашим врагам нужно, чтобы вы пришли к родителям Марины. Или нарисовались на похоронах. Им нужны вы, а не Марина. Когда вы явитесь на похороны или придете к тестю, вас прихлопнут. С той или с другой стороны. Менты или бандиты.
– А если бы у тебя убили близкого человека, мать убили, – Каширин осекся. – Ты что, не пошел бы на ее похороны?
– Однозначно – не пошел. Покойнику не поможешь. А вы идите, если мечтаете умереть в муках. Вас с крыши не сбросят. А повесят на цепи вниз головой. И какой-нибудь подонок бильярдным кием станет стучать по вашему животу. Пока кишки изо рта не полезут. Вы этого хотите?
Каширин сел на стул.
– А ты что предлагаешь?
– Предлагаю – уехать из города. В гостинице вас рано или поздно найдут. Вы не в ладах с законом, не в ладах с бандитами.
– Я не в ладах с самим собой.
– Тем более надо уехать. Один знакомый предложил мне работу: перегнать пару грузовиков. По территории все России и дальше. Через Казахстан. Сперва я думал отказаться. Но теперь соглашусь. Потому что у меня появился напарник – вы. И работа ничем не хуже других, обещают очень хорошо заплатить. Вы справитесь с грузовиком?
– В армии я служил в автомобильном батальоне. Давно это было. Но руки все помнят.
– Права и паспорт при себе?
– Права при себе. Паспорт только заграничный. Гражданский бандиты отобрали. А когда нужно выезжать?
– Скоро. Так вы согласны?
Каширин поскреб затылок.
– Почему бы и нет? Наверно, ты прав. Мне нужно уехать.
– По рукам, – обрадовался Рогожкин. – Ночью вы рассказывали, что те бандиты, которые вас прижали, Литвиненко и его хозяин Ступин… Что они владеют какими-то заведениями в Москве. Кабаки, еще что-то. Я хочу знать, где их центральный офис, где сидит этот Ступин.
– Зачем тебе это?
– Перед отъездом передам ему привет от вас.
Два месяца назад рецидивист Василий Сергеевич Величко покинул места лишения свободы и нашел временный приют в Москве под крышей старой знакомой. Последний раз Величко отсидел совершенно пустяковый срок, четыре года. По совершенно пустяковому делу, на котором не наварил ни копейки и засыпался, как мальчишка. Вспомнить стыдно.