Кухня ехидного психолога - читать онлайн

Передо мной женщина в перламутровых очках, похожих на глаза мухи.

– Мне сложно было выйти на работу. Я живу в Америке. Волновалась, как коллеги встретят меня…

Я сразу перебил. Ее звали Катя. Она без вопросов согласилась говорить на «ты» и снять очки. Моя фамильярность тоже ее не смутила.

– Мы слушали песни, присланные на конкурс. Какой-то парень в костюме бабочки с кружевными крыльями на каблуках пел песню про свою свободную Калифорнию. Я прыснула. Наверное, я хохотала слишком громко. Потом даже не услышала, а кожей почувствовала молчание вокруг себя. Мне стыдно. Нельзя веселиться, когда такое происходит в мире.

Открыв лицо, она осталась неопределенной – без возраста, без морщин, но в бархатном трико, обтягивающем рельефные коленки. Я спросил:

– А когда тебе можно будет веселиться? Чего не должно происходить в мире, чтобы ты разрешила себе смеяться? Чтобы не стыдно было?

– Я про войну, – около губ на скулах появилась едва заметная складка.

– Чтобы честно поржать, тебе нужно время без стихийных бедствий, без войн, без эпидемий? Или в эпидемию можно смеяться, а в войну нет?

Она прыснула от смеха, но сразу прикрыла лицо рукой. Я нагнетал:

– А время без войны – такое вообще было за 2000 лет? Ну, по крайней мере, за последние 30 лет, скорее всего, такого не было. Или у нас в Израиле война не считается? Пока Израиль воюет, смеяться можно, а когда…

– Я, Саш, вообще-то веселая. Смешливая, но… – грустно сказала она.

– Но как можно радоваться и смеяться в таком жестоком мире, где война, лейкемия, инсульт, где человек, которого любишь, не выносит мусор или писает на кружок унитаза?!!

Теперь в углах ее губ явно проступили складки, и замешательство, и возраст. Плечи опустились, лишь бархатные трико на коленках остались безучастны к происходящему.

– Почему ты смеешься надо мной, Саша?

– Потому что много гордыни в твоем запросе. Для меня, по крайней мере, перебор пафоса.

– Что я делаю неправильно?

Люблю женщин, обтянутых трико, за то, что они – отличницы, умеющие сосредоточенно и систематично работать на результат. Если женщина готова отжиматься и наматывать десятки километров ради формы своих ягодиц, значит, и на терапии проставится. Я спросил:

– У тебя есть дети?

– У меня одна дочка. Ей 10 лет.

– Если тебя спросят, чья жизнь для тебя ценнее: твоей дочки или любого другого ребенка на этой планете?

Катя смотрела вниз и молчала. Пара минут замешательства и, видимо, страха. По крайней мере, ее шея и плечи были предельно напряжены. Затем, дрожа, прохрипела почти:

– Моей дочки… – ответить иначе было бы совсем нечестно. Она опустила глаза.

– Слава богу! – я выдохнул.

Катя, недоумевая, смотрела во все глаза. По необъяснимому стечению обстоятельств слово, которое она бессильно, не сдержавшись, выплюнула с самого дна, почему-то оказалось правильным ответом. Я продолжал:

– Но откуда эта пауза?! Твой ребенок здоров.

Почему же ты несчастна? Ради чего ты лишаешь радости своего ребенка? Кто в мире будет счастливее от того, что ты лишила себя права смеяться? Мне кажется, отсутствие улыбки на твоем лице так же малодушно, как эта твоя пауза перед ответом.

Черная от туши слеза упала на руку, сползла с руки и растеклась по зеленому «глазу мухи» лежащих на столе очков. Я продолжал говорить вслух, обращаясь то ли к Кате, то ли, в большей степени, к себе самому:

– Что ты сделала для мира на планете? Что я сам для него сделал? Я-то точно не могу избавить мир от войн и стихийных бедствий, не могу изменить политику. Но я могу зажечь круг света вокруг себя, – я споткнулся о тавтологию «круг» – «вокруг» и безрезультатно пытался найти хорошую синонимическую замену, но сама эта мысль, спонтанно пришедшая в голову, очень меня вдохновила. – Я ведь могу радоваться и сделать свой смех заразным? Нет? Что ты чувствуешь?

– Мне грустно.

– Ты можешь усилить это плечами, дыханием? Напряги затылок, диафрагму, чувствуешь?

– Да, – бледно-кукольное лицо ее покрылось румянцем, лоб расслабился, дыхание участилось. Теперь она плакала, как грибной дождик, частыми слезами с ясной улыбкой на лице. Я тоже улыбнулся:

– Твое переживание – это ты, Катя. Единственное, на что ты можешь положиться в мире, – то, что ты чувствуешь сейчас.

– А ведь я не знала, как меня воспринимают коллеги, когда я смеюсь.

– Что будет страшного, если они хлопнут дверью перед тобой? Проверяй. Что будет, если они назовут тебя русской свиньей?

– Да ничего не будет. Мне можно быть русской. И мне можно радоваться.

Вчера я консультировал украинку, а позавчера – многодетную еврейку и трансвестита из Дании. Такие разные судьбы, но все эти люди искали приблизительно одного – человеческого права быть счастливым в этом треснувшем мире.

Перламутровые очки глухо стукнулись об пол. Катя наклонилась было за ними, но подняла голову и улыбнулась мне. Передо мной сидела добрая и веселая сорокапятилетняя женщина в нелепо-откровенных бархатных трико, с веснушчатым носом, русыми волосами и смазанной тушью у глаз.

В этом месте мы встретились.

Я повторил:

– Я, так же как и ты, не могу установить мир во всем мире, не могу управлять политикой и лечить рак, но я могу радоваться и веселиться, как Бог велел. Почитать на ночь дочке, поцеловать жену, укрыть одеялом сына… Могу дать своим детям счастливого отца. Так же, как и ты можешь дать своей дочке веселую, счастливую маму.

Зажигая круг света вокруг себя, мы можем сделать светлей мир людей, с которыми соприкасаемся. По крайней мере, кусочек нашего мира.

И это – не так мало.