Треск… Нарастающий, хрустящий, плотный, обступающий со всех сторон. Я распахиваю глаза и это последнее движение, которое смогу сделать в ближайшие несколько минут… или часов. Восприятие времени размыто. Я могу только смотреть, слышать, осязать, вдыхать.
Треск с каждой секундой усиливается, пробираясь в мою голову; я чувствую, как меняется пространство. Очертания комнаты смазываются, плывут, обрастают живыми тенями, ржавыми вспышками. Запах гари распространяется с молниеносной скоростью и понимаю, что сгущающаяся тьма – это черный дым, отравляющий легкие едким ядом. Я вижу, как вспыхивают обои, шторы; как огоньки пламени ползут по полу, мебели, добираются до постели, крадутся по простыне. Ржавые, юркие, оставляющие чёрный след и осыпающийся пепел повсюду: на моем лице, волосах, губах, во рту. Я дышу им; горло дерет, но парализованные мышцы не позволяют откашляться, выплюнуть едкий привкус, сделать вдох. Паника нарастает, пока сознание мечется, а тело бездействует. Кровать превращается в пылающий факел, я в эпицентре огненного кратера.
После приходит боль. Раздирающая, живая, обжигающая, я чувствую, как шипит и лопается кожа, как сочится кровь из вздувающихся пузырей. Пронизывающая, адская боль; моя плоть горит и плавится; пламя сжигает изнутри, вопль застревает в горле, лёгкие кипят и взрываются…, но я продолжаю дышать, я чувствую всё. Настолько реально, что сердце в какой-то момент, не выдерживая, замирает и черная мгла прорывается в мое сознание, отключая его.
А потом я резко просыпаюсь, мокрый от пота, с бешено колотящимся сердцем и пылающей кожей. Несколько минут я все еще ощущаю ментальную боль от ожогов. Я пытаюсь отдышаться, голос сорван, будто я кричал, хотя точно знаю, что не делал этого.
Иногда я встаю с кровати и хрипло рычу от пронзающих тело спазмов, острых, словно тысячи игл одновременно впиваются в мои мышцы; иногда я падаю и лежу на прохладном полу, постепенно приходя в себя. Я убеждаю себя, что мои ощущения нереальны. Галлюцинация. Сон. Всего лишь чертов сон. Я заставлю себя поверить… ровно до следующей ночи.
Все начиналось с состояния полного оцепенения и парализации мышц. Онемение, неподвижность, беспомощность. Сознание неясное, спутанное, при этом я понимал всё, что происходит и мой организм реагировал на испытываемые эмоции. Сердцебиение и пульс зашкаливали, дыхание срывалось. В момент засыпания, посреди ночи или при пробуждении – не имеет значения. Всегда по-разному. Я пробовал бороться, контролировать, корректировал режим, пил снотворное или не спал вообще. Нет никакой привязки ко времени, месту, предшествующим событиям. Я мог не спать всю ночь и приступ повторялся утром, днем. Я даже не всегда находился в постели. Достаточно задремать в любом месте и все происходило снова… На протяжении многих лет.
Когда я восстанавливался в госпитале после ранений, приступы сонного паралича заметили психиатры-реабилитологи. Я никогда не обращался к ним сам, но и не стал отказываться от помощи. Врачи отнесли мою патологию к обобщённому термину «парасомния», включающему в себя огромный перечень нарушений сна. Мне говорили, что приступы являются побочным явлением и следствием перенесенных травм, чувства тревоги, недосыпания и постоянного стресса.
Я проходил комплексные обследования, мне выписывали десятки самых разных препаратов. Я не спорил с врачами. Я знал, что они ошибаются. Не война породила мои кошмары. Это я убежал на войну от слишком реальных еженощных видений. Я устал умирать в своей постели…
С шестнадцати лет, шесть ночей в неделю. С понедельника по субботу, и лишь в воскресенье мог спать, не опасаясь, что приступ повторится. Я думал, что ужасы, увиденные во время службы в горячих точках, перекроют мои кошмары. Я ошибся. Я умирал и там. Каждый раз, засыпая, где придется и когда придется.
Это не всегда огонь. Только в понедельник. В расписании моих смертей есть четкий порядок, как бы нелепо это ни звучало. С воскресенья на понедельник я горю. Единственное, что объединяет приступы – обонятельные галлюцинации после пробуждения. Даже придя в себя и приняв душ, я еще несколько часов ощущал аромат жасмина. Но, наверное, это лучше, чем запах гари и привкус пепла во рту. Я пытался найти плюсы, мыслить позитивно, я цеплялся за соломинку….
Мне тридцать четыре года. Я предполагал, что лекарства не существует. Одно лишь удерживало мое сознание от полнейшего безумия – полная умственная и физическая загруженность. Я не позволял себе думать о причинах и копаться в себе, я пил литрами кофеин и на бешеной скорости нёсся вперед по жизни. Или это самообман и я трусливо убегал?
Я знал одно – останавливаться нельзя, опасно.
Я чувствовал тьму за своей спиной. Она близко. Именно по этой причине я никогда не оглядывался, не смотрел ей в глаза. Если она увидит мой страх, то мне не выбраться. Не победить. Я останусь там навсегда.
Я вышел из подъезда, игнорируя бодрое приветствие консьержки. Если честно, я ее даже не заметил. В одной руке кейс с рабочим ноутбуком, в другой – ключи от автомобиля. Спустившись с последней ступени, остановился, уставившись на засохшее пятно крови, впитавшееся в асфальт. Взгляд зацепился за частицы кожи, когда-то принадлежавшей моему другу детства, меня замутило. Выпитый литр кофе просился наружу.
Сделав глубокий вдох, я на ватных ногах направился к припаркованному БМВ, щелкнул сигналкой и забрался внутрь салона. Свежий морской ароматизатор не перебил навязчивый запах жасмина, забивший мои обонятельные рецепторы. Еще пару часов я буду ощущать его раздражающее присутствие на своей одежде и руках. Вставив ключ в замок зажигания, завел двигатель, установил телефон на подставку, сунул в ухо гарнитуру и мягко тронулся. Шрамы от осколочных ранений на ладонях неприятно заныли, когда я слишком резко вывернул руль, перед глазами мелькнули события пятилетней давности. Чечня. Горный поселок, удерживаемый боевиками. Долгая осада, потом штурм. Противник держал оборону до последнего. Когда кончились патроны, в ход пошли гранаты. Одна упала в десяти метрах от меня, я не успел среагировать и отлетел от удара взрывной волны. Я закрывал лицо от летящих осколков и они насквозь пропахали мои ладони, задели плечо и грудную клетку. Мой последний бой.
Тряхнув головой, я прогнал не самые приятные воспоминания. Притормозив на светофоре, включил телефон. Как и предполагал, сотни пропущенных звонков и сообщений. Большинство от Эллы. Ее оставлю на потом, точно зная, что Белевская справится с рутинными вопросами и без меня, ситуацию со Стасом обсудим лично, когда доберусь до офиса. Набрал первый номер неизвестного абонента. Уверен, что это следователь. В обед у меня будет время, чтобы доехать до отделения и дать показания, если они все еще требуются.
– Добрый день, клинический центр МНПЦ наркологии, чем я могу вам помочь? – ответил мне официальный приятный женский голос, развеяв в прах мои предположения.
В который раз за последние сутки я потерял дар речи?
– Мне звонили вчера с этого номера ночью, – глухим голосом произнес я.
– На этот телефон? Как ваше имя?
– Кирилл Сергеевич Чернов, – съезжая на обочину, проговорил я и затормозил, включив аварийку.
– Подождите минутку, – попросила девушка. Я кивнул, словно она могла увидеть мой жест. И принялся ждать, судорожно стиснув челюсти.
МНРПЦ наркологии… Мне знакомо это заведение. Артем, мой младший брат, несколько лет назад проходил там двухмесячный курс лечения от наркотической зависимости. Пока я зарабатывал в Чечне на его образование, он подсел на героин. В итоге его исключили, а мне пришлось платить еще и за лечение, а потом давать взятку ректору, чтобы засранца взяли обратно.
– Кирилл Сергеевич, – снова заговорил женский голос в трубке. – Вам звонили по поводу вашего брата, потому что Артем Чернов уже проходил лечение в нашей клинике и до сих пор состоит на учете. Ночью он поступил с отравлением и сейчас находится в палате интенсивной терапии.
– Что он снова натворил? – с упавшим сердцем спросил я, до хруста в костяшках сжимая руль.
– У него острая интоксикация.
– Иначе говоря, передоз? – с трудом сдерживая гнев, уточнил я.
– Нет, алкогольное отравление. Вам лучше приехать и обсудить все подробности его состояния и дальнейшего лечения с врачом. Спросите на стойке регистрации доктора Веронику Андреевну Божич. Она спустится и все вам расскажет.
– Спасибо, скоро буду, – я бросил взгляд на наручные часы и быстро добавил. – Через час, максимум полтора.
– До встречи, Кирилл Сергеевич, – вежливо ответили мне.
С учётом пробок я подъехал к зданию МНРПЦ наркологии через два часа. Бросил БМВ на стоянке и быстрым шагом направился к главному зданию. Я знал, куда идти. Потому что не раз и не два посещал это «чудное» место. Надеялся, что больше никогда не доведётся, но не тут-то было.
Артем… В голове не укладывалось. Столько лет держался, ни капли алкоголя. Даже курить бросил. Пока ехал в клинику пытался вспомнить, когда видел брата в последний раз. И не сразу получилось. Пару месяцев назад, может больше. Нет, никаких угрызений совести я на этот счет не испытывал. Тема сам не горел желанием общаться чаще. Каждый раз соглашался встретиться таким тоном, словно великое одолжение делал. А я навязываться не привык.
Началось все семь лет назад, когда я завязал со службой и вернулся домой. Думал, брат обрадуется, а он обдолбаный в усмерть, из универа выперли, в квартире помойка. Пришлось принять меры. Какое-то время пытался отношения наладить, особенно, когда Тёмка после лечения домой выписался. Хлебнул я тогда с ним, мама не горюй, глаз с него не сводил, за собой везде таскал, чтобы одного не бросать. В универе заставил восстановиться. Оставалось-то год всего доучиться. Тёмка потом в газетенку какую-то третьесортную устроился и до сих пор там торчит. И название какое-то дурацкое: «Оракул». Гороскопы, что ли, там клепает? Хотя по специальности Темка военный журналист; университет Минобороны закончил. Далеко мог пойти, а не одну колонку из года в год вести. Но, увы, свои мозги в чужую голову не вложишь, тем более, что сам покуралесил в юности не слабо.
Вообще, отношения с братом – отдельная тема, которой я старался не касаться. Пережили, забыли и дальше пошли. Из моего окружения только Стас Чупрасов знал о наших проблемах. Он считал, что мы оба виноваты.
– Оставлять его не надо было, Кирилл, – всплыли в памяти его слова. – Ты от горя на войну сбежал, когда родители погибли, а Артему некуда бежать было, вот он и сорвался.
Я не спорил с другом, ничего не доказывал, но он ошибался. Ни от какого горя я никуда не сбегал. Гибель родителей, вообще, к моему решению пойти в армию контрактником не имела никакого отношения. А ведь Стас именно о Тёмке поговорить вчера хотел.
Может, знал чего?
Теперь уже не расскажет.
– Мне нужна Божич Вероника Андреевна, – приблизившись к регистрационной стойке, произнёс я. Миловидная девушка в очках и белом халатике, дружелюбно улыбнулась.
– Кирилл Сергеевич? – она узнала мой голос. Симпатичная, но мне сейчас совсем не до знакомств.
– Да, добрый день, – опустил взгляд на табличку на ее груди: «Марина».
– Добрый день, – улыбнулась девушка. – Присаживайтесь пока, а я сообщу Веронике Андреевне, что вы здесь. – Она показал пальчиком в сторону кожаных больничных диванов, расставленных вдоль стены. – У нас есть кофейный аппарат, – сообщила любезная Марина.
– Спасибо, выйду на воздух, – хмуро кивнул. Лицо девушки обеспокоенно вытянулось. – Вернусь, – уверил я.
На самом деле мне адски хотелось курить. Кофейным аппаратом я все-таки воспользовался. Взял себе двойной эспрессо и вышел на улицу. Глаза слипались, несмотря на литр круто сваренного кофе с утра. Поспать удалось не больше пары часов. «Вечерняя тренировка» с подтянутой выносливой красоткой затянулась, я с трудом ее спровадил в первом часу ночи, а потом ненадолго задремал и … В общем, больше не уснул.
Спустившись с крыльца, я отошел в специально отведённое место, достал сигареты и закурил, игнорируя вибрирующий в кармане телефон. Разберусь с Артёмом, потом займусь своими проблемами. На какое-то время возьму все дела «Фемиды» на себя, а дальше видно будет. В конце концов, у меня есть незаменимая Элла Белевская. Справимся. Прорвемся.
Надо еще созвониться с бывшей женой Стаса – Жанной, хотя до ужаса не хочется. Может, ей понадобится моя помощь с похоронами. Больше родственников, кроме Жанны и сына, у Чупрасова нет. Мальчишку жалко…. Я помню, каким ударом для меня стала внезапная смерть родителей, а я был гораздо старше. Они попали в аварию, когда я на третьем курсе учился в Военной академии. Хотел пойти по следам отца. Он у меня суровый был – полковник, мать – учительница. Хорошо жили, скромно, по распорядку. А потом рухнуло все. Я академию бросил, ушел служить в армию и застрял там. Может и прав был Стас, не стоило оставлять Артема. Я думал, что взрослый парень, совершеннолетний, в универе учится, мозги на месте, а вон, чем закончилось.
Запивая горький вкус табака не менее горьким кофе, задрав голову кверху, я рассеянно смотрел на плывущие в синем небе облака сквозь тёмные стекла солнечных очков. Я гнал от себя тяжелые мысли, проглатывая всколыхнувшееся чувство вины вместе с остывшим эспрессо. Я никогда не был подвержен самобичеванию, иначе не продержался бы в армии пять лет. Я видел, как парни сослуживцы за один день седели, калеками становились, как сходили с ума, вешались и стрелялись, убивали и насиловали. Много, слишком много крови, ужаса, смертей. Выживает, сохранив рассудок только тот, кто умеет не чувствовать. Не сразу это приходит, закалка нужна. Не знаю, смог бы я бросить службу, если бы не последнее ранение. Не уверен. Круглосуточный стресс, смертельный риск, физическая нагрузка, режим многозадачности, выживание на грани возможностей в антисанитарных, нечеловеческих условиях. Как ни странно, мне все это помогало не свихнуться окончательно.
То, что приходило ко мне по ночам, казалось страшнее, чем война.
Бросив в железную урну истлевший окурок, хлопнул перевёрнутой пачкой по открытой ладони, собираясь достать еще одну сигарету.
– Кирилл Сергеевич? – раздался за моей спиной женский голос. Мелодичный, глубокий, сексуальный до мурашек. Я узнал его мгновенно и замер, испытав очередное потрясение. Что за трэш вообще происходит? Может, я все еще сплю? Или это у меня передоз и острая интоксикация?
Вероника Божич. В голове промелькнул калейдоскоп ярких, полузабытых воспоминаний. Огромные изумрудные глаза и темные длинные волосы, острые коленки и торчащие ключицы, размазанные ручьи туши на бледных щеках.
Вероника Божич… Лечащий врач моего брата, охренеть можно. Я не знал, какая у нее фамилия, ничего почти о ней не знал. В последний раз я видел Веронику за год до того, как окончательно бросил службу и ей самой тогда требовался психиатр.
Странно все это. Очень странно.
Мы были знакомы всего несколько часов, а я ее на всю жизнь запомнил. Не думал, что снова доведется встретиться. При таких вот обстоятельствах. Чертовски неловких обстоятельствах. Я более чем уверен, что она совсем не рада нашей встрече и у нее есть на то очень веские основания.
– Привет, – обернувшись, поздоровался я. Притворяться, что мы не встречались раньше – глупо, не по-взрослому. – Вероника? – я опустил подбородок, разглядывая все такую же хрупкую фигурку, собранные в аккуратный пучок на затылке тёмные волосы, настороженные, зеленые глаза. Моя реакция на нее тоже не изменилась. Восемь лет назад я не мог себя контролировать, но теперь был уверен, что справлюсь. И все же, и все же… я не мог от нее оторваться. Темные стекла солнцезащитных очков позволяли скрывать, как я нагло пялился. Я понимал, что это чертовски невежливо, но сдержаться не мог.
– Ты не изменилась, – сообщил слегка севшим голосом. Сунул пачку сигарет в карман брюк и снял, наконец, очки.
– Кирилл, – она напряженно кивнула, глядя на меня прозрачным изумрудным взглядом. – А ты очень изменился.
– Надеюсь, что в лучшую сторону, – я попытался пошутить, но прозвучало, как флирт. Вероника нахмурилась.
– Я тоже надеюсь, – холодно ответила она и указала в сторону главного входа в клинику. – Вернемся внутрь?
– Белые стены на меня давят. Может, поговорим здесь?
– В курилке? – скептически уточнила Вероника Божич, а я пытался мысленно подсчитать, сколько ей сейчас лет. Нехитрые арифметические действия выдали цифру двадцать шесть. Совсем юный психиатр и опыта, наверное, пшик. Но мне определённо нравилась ее фамилия. И она сама. Главное снова не натворить дел и держать руки подальше от молодого, соблазнительного доктора. И не только руки….
– Можно прогуляться по больничному парку, – предложил я. Она неопределённо пожала печами и я принял этот жест за согласие.
Мы пошли по выложенной плиткой дорожке, держась на достаточном расстоянии, чтобы не соприкасаться локтями. Ее каблучки глухо стучали, а я не мог ни о чем думать, даже о состоянии Артема и о причинах, что привели его снова в эту клинику. Я был напряжен, возбуждён и растерян. Я чувствовал себя идиотом; пару минут, несколько взглядов, и как один из пациентов клиники на героин, я мгновенно подсел на женщину, которая наверняка меня ненавидит.
– Я целый день на ногах, – присев на пустующую лавочку перед цветущей клумбой, произнесла Ника Божич. – Поговорим здесь! – я расположился рядом и она тут же отодвинулась. Я не стал комментировать, хотя осадок остался. Винить Веронику не в чем, сам виноват.
– Артема доставили поздно вечером, – мозгоправ сразу перешла к сути вопроса. – Без сознания. В очень тяжёлом состоянии. Скорую вызвали сотрудники бара, где он отдыхал. Артем был не один, но сопровождающие в больницу не прибыли. В его крови не нашли наркотических веществ. На этот счет можешь не волноваться. Вероятно, причина отравления в контрафактном алкоголе, ну, или слишком большой дозе. – Вероника говорила быстро, по существу, глядя прямо перед собой на засаженную пионами клумбу. А я смотрел на нее неотрывно, как заворожённый. Она нервничала, а я хотел к ней прикоснуться.
За спиной, по какой-то злой иронии, цвел куст жасмина и навязчивый запах его цветков мгновенно пропитал все мои поры, усиливая головокружение.
– Тёма не пьет много лет. Не представляю, что могло произойти. Он мне давно не звонил, – отозвался я, заметив, как над белоснежным воротничком халата на шее девушки быстро запульсировала голубая венка. И кожа у доктора Божич бархатистая, тонкая, словно фарфоровая. Профиль изящный, правильный. Нижняя губа немножко выступает, но это не портит ее. Наоборот, придает чувственности.
Мне снова чертовски захотелось прикурить.
– Завтра ты сможешь забрать Артёма, и он сам расскажет, что он праздновал. Сегодня его лучше не беспокоить, – ответила Вероника нейтральным тоном, упорно не глядя в мою сторону.
– Он под капельницами? – спросил я, наблюдая, как ветер шевелит выбившиеся волоски на висках доктора Божич.
– Да. Ему гораздо лучше. Сейчас он спит.
– Он тебя узнал? – я не мог не задать это вопрос, несмотря на то, что понимал его абсурдность. Тёма не мог не узнать Нику Божич.
– Разумеется, – кивнула она, опустив взгляд на свои пальцы, разглаживающие складки на подоле халата.
– Давно ты здесь работаешь? – немного помолчав, спросил я.
– Это допрос? – она, наконец, посмотрела на меня, раздраженно хмурясь.
– Нет. Я знаю, что ты ушла из универа, после того случая, – я попытался расслабленно улыбнуться. Не вышло. Я заблудился в мшистой темной зелени ее глаз. Увяз, как в колдовском болоте. Все происходило точно так же, как и в прошлый раз. Эта женщина источала какие-то особые флюиды, действующие на меня, как валериана на котов. Мне до боли захотелось облизать ее нижнюю губу. И ту, и другую. Я с трудом удерживал в голове нить разговора и даже забыл о тяге к курению. Она действительно отличный доктор. Избавила от одной зависимости, не моргнув глазом, даже не взглянув, зато наградила другой…. Гораздо более опасной для моего здоровья.
– Доучилась в другом месте. Сомневаешься в моей компетентности? – она неожиданно разозлилась и подозрительно сощурила глаза. – Думаешь, сюда взяли бы непроверенного врача?
Я ничего не ответил, не смог, я не услышал, не понял смысл вопроса. Я смотрел на нее, как истощенный путник на стакан с кристально-чистой водой. Мне нужен был глоток. Всего один. Меня качнуло в ее сторону. Я сам не осознавал, что собирался сделать. Чертов жасмин заполнил все мои рецепторы, я одурел, не иначе. Ника Божич отпрянула, выставив вперед ладонь. Но не дотронулась, а я бы хотел…
– Ты что делаешь? Пьяный что ли? – растерянно спросила она, отдвигаясь еще дальше. Ее пристальный взгляд прошёлся по мне, явно выискивая определенные симптомы.
– Нет. Я за рулем. Голова закружилась, – проговорил через силу и заставил себя отвести взгляд, помассировал виски, прикрыв глаза. – Это все жасмин. У меня на него аллергия, наверное.
– Ты про дерево за лавкой? – сухо уточнила Божич. Снова подумал, какой удивительно-красивый у нее голос. Я кивнул, не открывая глаз.
– Это не жасмин, Кирилл. Белый клематис. Он миндалём пахнет, – ответила Вероника. Я недоверчиво втянул воздух носом и действительно уловил слабый миндальный аромат.
– Странно… – пробормотал я и открыл глаза. – Эй… – вырвалось у меня изумленное восклицание.
Я огляделся по сторонам. Вероника Божич исчезла. Напрасно я всматривался в лица и спины гуляющих пациентов. Она словно сквозь землю провалилась вместе со своими звонкими каблучками. Или у меня снова галлюцинации, причем не только обонятельные, но и зрительные и слуховые? Еще немного и бредить начну. Как бы такими темпами до энуреза не докатиться.