Гатчинский Военный Округ – Прибалтийский район. 06-13.04.2065.
Сегодня я вернулся из Прибалтийского района, куда ездил на встречу с представителем Всероссийского диктата генералом Шариповым, и на душе было как-то неспокойно. Наверное, это оттого, что пару дней назад, в Сестрорецке, мне довелось увидеть, что такое диктатура в условиях более жестких, чем те, какие после чумы и хаоса возникли у нас на Кубани.
Наш диктатор, Симаков, это что? Самый мягкий вариант диктатуры. Дела свои делает жестко и линию свою гнет до окончательного решения того или иного вопроса. Однако противников устраняет аккуратно, без шума и пыли, каждый шаг просчитывает и постоянно оглядывается на общественное мнение. Московский правитель, Степанов, он иной, ему изначально пришлось стартовать с самых низин общества, с рядового "быка" Солнцевской преступной группировки, контролировавшей часть столицы после катаклизма. И он не оглядывался на людей, шел вперед, сметая все преграды, силой оружия объединял анклавы Москвы и Московской области, вырезал людей пачками и проливал реки крови. Жестокостью и полным презрением к человеческой жизни, он смог задавить анархию, истребить преступность, и за тридцать лет создать самое мощное государство региона. Чья система лучше? Кто прав, а кто виноват? Что превыше, выживание общины и закон или жизнь одного отдельно взятого человека с его внутренними убеждениями и представлениями о справедливости? Вечные вопросы, на которые у меня ответа нет.
Итак, расскажу о путешествии в Сестрорецк, ныне центр Прибалтийского района в составе Всероссийского диктата.
Начиналось все вполне неплохо. После двухдневных переговоров и консультаций с Иваном Ивановичем Марковым, я окончательно определился со своими дальнейшими планами и, по военным картам, которые мне предоставили гатчинские вояки, накидал предварительную схему дальнейшего продвижения своего отряда.
За это время Марков связался с Сестрорецком, и объявил генералу Шарипову о том, что у него в гостях находится разведывательный отряд Кубанской Конфедерации, который желает навестить Москву, и испросить аудиенции у диктатора Степанова. Шарипов нашему появлению не обрадовался и, как говорил Иван Иванович, при известии о том, что у нас имеется отличнейший фрегат, даже зубами заскрипел. Видимо, командиру московского спецвойска конкуренция была не нужна. Однако, переборов себя и не допуская резких слов, генерал согласился принять меня в Сестрорецке и, несомненно, сразу же связался со своим центром, куда доложил о появлении на Балтике бойцов с далекого юга.
Разрешение на посещение Сестрорецка было получено, и через земли поисковиков, огибая разграбленный людьми заболоченный Петербург по дуге, в сопровождении двух офицеров из Гатчины, я отправился в новообразованный Прибалтийский район. Двигались мы зигзагами, по дорогам и широким тропам, которые некогда были автомагистралями, и которые соединяли разные населенные пункты, находящиеся под контролем вольного люда. Горелово, Металлострой, Павлово, Красная Горка и Новое Девяткино. Все эти места были под властью поисковиков, везде правила какая-то своя группировка, и законы в каждом таком поселении были свои. Чем-то это напоминало казачью вольницу четырнадцатого века, много до зубов вооруженного народа, выборная власть, элементы анархии и, в то же самое время, жесткая дисциплина в каждом отряде и неукоснительное соблюдение законов общины.
Мне у поисковиков понравилось, и сразу же навеяло воспоминания о поднаеме вольных бойцов в Невиномысске. Настроение было хорошее, народ вокруг суровый, но улыбчивый, дорога пролетела незаметно и весело, попутчики были не угрюмые товарищи из контрразведки, а бойцы гатчинского спецназа, родственные души, так что все было нормально. До тех пор пока наши лошади не въехали на окраину городка Парголово, где на перекрывающем дорогу мощном блокпосте нас встретили московские солдаты.
Перемены, как говорится, на лицо. В Гатчинском Военном Округе полнейшее спокойствие и некая уверенность в себе и своих силах. У поисковиков суета, веселье и кипучая энергия. Здесь же нас ожидали настороженные лица солдат, угрюмые местные жители и пять виселиц невдалеке от дороги. Судя по всему, новая власть давила любую местную оппозицию без всякой жалости, и если смотреть на происходящее глазами постороннего человека, то происходит самый обычный исторический процесс. Сильная держава аннексировала более слабую, и теперь устанавливает на подконтрольной территории свои порядки.
Вот только когда о таких событиях читаешь в книжках или смотришь кинофильм из старых времен, про завоевание какого-либо края, то, в основе всегда идет мысль о том, что это закономерность. И в итоге те люди, которые шарятся по лесам и горам с оружием в руках, большинством зрителей и читателей воспринимаются как террористы, сепаратисты и мятежники. Другое дело, когда это видишь в реальности, а трупы на виселицах отнюдь не киношные и не рисованные, не имеют бандитских рож и выглядят как самые обычные заводские работяги. Тут уже ассоциации иные, и "лесные братья" зачастую становятся похожи на борцов за свободу, повстанцев или отстаивающих свою родину партизан.
Впрочем, я человек прохожий, пришел, увидел, запомнил, обмозговал сложившееся положение дел, написал соответствующий рапорт и дальше пошел. Так что местные войнушки и разборки меня интересуют только с профессиональной точки зрения и никак иначе.
В Парголово к нам присоединилась пара солдат из спецвойска, вроде бы как дополнительная охрана от нападения сепаратистов, не желающих воссоединения со столицей России городом-героем Москва. Мы тронулись в путь, ехали не спеша и через несколько часов оказались в Сестрорецке. Здесь картинка такая же, как и в Парголово. Местные граждане ходят озабоченные и напуганные. Вокруг поселения, выросшего на останках старого города, блокпосты с пулеметами. На одной из площадей перед городской управой стоят не пустые виселицы, а по кривым и узким улочкам передвигаются патрули из коренных жителей с нарукавными белыми повязками, на которых только одна надпись: "Полиция". Я увидел, что горожане косятся на пособников новой власти с нескрываемой злостью, а те, отвечают им тем же, оружие держат наготове, и передвигаются только тройками. И увидев новоявленных полицаев, мне вспомнилась одна песня, которую я слышал всего пару раз и которую, как мне думалось, давным-давно забыл. Песня была смешная, пела ее группа "Красная Плесень" и мотив насвистался сам собой:
Я открою вам секрет, у меня есть дед,
Мой любимый дед – он сельский полицай.
Вам секрет открою я, уважают все меня,
Девки любят все меня, потому что мой дед – полицай.
Мы пойдем с дедом в лес, собирать грибы,
И он местным партизанам надает пи…ды.
Чтоб костры не палили, и не портили природу,
Чтобы громко не ругались рядом с дедом-полицаем.
А потом зайдем в Гестапо, он напишет отчет,
О проделанной работе и достанет карабин.
Пионера и героя, он немного расстреляет,
Чтобы этот гнусный гад, уважал полицаев.
За такими наблюдениями и невеселыми размышлениями, мы с гатчинцами подъехали к штабу московского спецвойска, двухэтажному каменному строению невдалеке от виселиц. Нас встретил порученец генерала Шарипова, очень похожий на полковника Закаю, молодой и чрезвычайно вежливый парень лет двадцати в гражданском костюме. Самого генерала на месте не оказалось, он вспоминал молодость и где-то невдалеке от поселка Вартемяги гонял по развалинам партизан. Пришлось его ожидать, появился он уже только ночью, принять меня не смог, а может быть, попросту не захотел. А потому нас определили на ночевку в каком-то бараке неподалеку от штаба, и встреча с начальником Прибалтийского района произошла только на следующий день.
Раннее утро, городок поливает мелкий и противный дождик, в комнате сыро и неуютно. За мной и гатчинскими офицерами приходит порученец Шарипова и говорит, что генерал чрезвычайно занят, ведет допрос коммунаров, захваченных во время вчерашней облавы в районе Вартемяги. У нас есть выбор, или переговорить с Шариповым прямо сейчас, не отрывая его от основного дела, то есть топать в просторный пыточный подвал под штабом, который недобрым словом поминают горожане, или ждать еще сутки пока генерал не освободится. Терять понапрасну время не хотелось, нам пришлось последовать вслед за генеральским порученцем, и разговор с высоким местным начальством, произошел совсем не в той комфортной обстановке, какая могла бы быть.
По крутым ступеням нас ведут в подвал. И мы оказываемся внизу, где пахнет плесенью, человеческими испражнениями и свежей кровью. Через открытые окошки вниз проникает тускловатый свет, слышны чьи-то стоны, крики, сопение и характерные звуки ударов по человеческому телу. Глаза быстро привыкают к легкому полусумраку, и к нам подходит сам генерал Шарипов, скуластый брюнет лет около сорока, крепкий мужчина с изможденным серым лицом, в этот момент похожий то ли на вампира, то ли еще на какую-то нечисть. Он не говорит приветственных речей, резкими движениями оправляет измятый китель, откатывает рукава испачканной белой рубахи, за ним рукава униформы, и задает вопрос:
– Кто из вас командир разведчиков с Кубани?
Голос генерала звучит глухо и устало. Я делаю полшага к нему навстречу и представляюсь:
– Капитан госбезопасности Кубанской Конфедерации Александр Мечников.
Я ожидаю, что будут какие-то расспросы относительно моих целей и положения дел в мире. Но видимо, Шарипова это нисколько не интересует, и он задает новый вопрос:
– Вы хотите попасть в Москву и получить возможность переговорить с нашим диктатором?
– Так точно!
– Сколько с тобой людей?
– Одна рота, сто двадцать бойцов.
Генерал что-то пробормотал себе под нос, оглянулся на стенку, подле которой его солдаты избивали нескольких коммунаров, вновь обратил свое внимание на меня и, почему-то развеселившись, сказал:
– Через неделю твой отряд должен быть на въезде в Парголово. Так и быть, отправлю вас с первым же караваном на столицу, а там все в ваших руках. Мне вами заниматься не интересно, других, более важных дел выше крыши.
– Понятно. Через неделю мой отряд будет в Парголово.
Шарипов чуть кивнул головой и направился в другой угол подвала, а мы остались на месте. Непонятная ситуация, ни здравствуйте, ни до свидания, ни как дела. Три вопроса и одно решение. Складывается впечатление, что я попал в какую-то психоневрологическую клинику, где явно нездоровые на всю голову люди, живут по каким своим, только им одним известным законам. Остается надеяться, что в Москве все будет иначе, и там нас встретят нормальные граждане, а не мясники вроде этого непонятного генерала.
Нас никто не отпускал, и о том, что аудиенция окончена, не извещали. Осталось только стоять на месте, ждать дальнейшего развития событий и наблюдать за работой доморощенных палачей из спецвойска, которые чем придется, избивали своих пленников и задавали им одни и те же вопросы. Где ваш лагерь? В ответ бульканье. Лежащий на бетонном полу человек, пожилой мужичок, может быть, и был бы рад ответить, но у него это не получается. Новые удары, мужичка бьют палками и ногами, разбивают ему все жизненно важные внутренние органы и всего за минуту превращают в кусок мяса. Где ваши схроны? Сколько вас? Кто вам помогает? Ответа нет. Пленник попросту умер.
Гатчинцы смотрят на меня, а я на них. Для чего к пленным коммунарам применяются такие жесткие меры, мне и офицерам, просто непонятно. Мы разведчики, и тоже умеем быть жестокими ради того, чтобы быстро получить ценные сведения, но то, что мы видим, это просто, бессмысленное месилово, которое не приносит москвичам ничего кроме страха горожан и ненависти тех, у кого хватило силы воли на поступок и уход в лес. При такой политике генерала Шарипова, скоро здесь полыхнет так, что спецвойско, столкнется с дубиной народной войны и, скорее всего, оно потерпит поражение.
– Извините, – к нам подскочил порученец, – генерал задержал. Пройдемте наверх.
По все тем же крутым ступеням мы выходим наружу, вдыхаем полной грудью свежий воздух, идем к бараку, где мы жили, и где остались наши лошади, и я спрашиваю порученца:
– Тебя как зовут парень?
– Миша Закая, – ответил он. – А что?
– Надо знать, с кем говоришь, вот и спросил. Скажи мне, Миша, для чего пленников так тупо бьют и на горожан виселицами ужас наводят?
– Что, думаете, мы безмозглые садисты? – усмехается порученец.
– Мелькала такая мысль.
– Мы не моральные уроды, товарищ капитан, и то, что делается, это стандартная практика, опробованная годами еще с тех времен, когда наш лидер Степанов, Московскую область в кулак собирал. Сначала ломается старый режим, уничтожается вся местная политическая элита, а народ лишают практически всего: урезают пайки, угнетают и загоняют под пресс. Граждане нас ненавидят, а спецвойско жестко давит любое сопротивление или даже намек на него. Наши солдаты на показ вешают, калечат, бьют, и занимается всякой грязной работой. Затем, как раз перед тем, как начнется реальный мятеж всего местного населения, а мы этот процесс отслеживаем, из центра появляется добрый начальник. Этот высокопоставленный и солидный чин с кучей званий и регалий, принимает жалобы населения. Генерала понижают в звании, и отзывают из этого района куда подальше. Двух-трех солдат и десяток местных полицаев при большом скоплении народа расстреляют, местной элите и специалистам, которые уцелеют, вернут часть привилегий, и все, после этого территория окончательно под нами. Наверху есть спаситель и заступник, который станет главой района, под ним все остальные, готовые исполнять его приказания, а отряд спецвойска, проклинаемый всеми жителями возвращается на свою базу
– Это получается как игра в доброго царя и злых военных, которые бесчинствуют по собственной тупости?
– Она самая. Как там у Некрасова: "Вот приедет барин, он нас и рассудит".
– Хм, мотив ваших поступков ясен. Благодарю за разъяснения.
– Не за что. Вы генералу понравились, так что можно и приоткрыть этот маленький секрет нашего рода войск, тем более что гатчинский Старик про наши методы давно знает.
– Странно, мы с ним разговаривали, и он об этом ничего не говорил.
Миша усмехнулся:
– Наверное, вам и помимо этого было о чем поговорить. Кстати, товарищ капитан, а у вас разве нет карательных войск?
– Нет. Госбезопасность все недовольство и сепаратизм в зародыше давит, а в тех анклавах, которые к нам присоединяются, войскам Конфедерации почти всегда рады.
– Хорошо вам, а у нас, как видите, все несколько иначе. Нет времени на создание положительного имиджа и культурно-экономическое проникновение на территорию близлежащих государственных образований, вот и приходится действовать быстро, кроваво и жестко.
"Да уж, – подумал я в тот момент, – диктатуры они разные бывают, и когда наши олигархи шипят о том, что в Конфедерации попираются права человека, они не понимают того, что все может быть гораздо хуже. Вот бы их сюда, в Сестрорецк на перевоспитание, наверняка, если бы выжили хотя бы пару недель в местных условиях, потом бы всю жизнь на Симакова-старшего как на святого с христианской иконы молились".
Мимо нас по дороге прошел взвод солдат из спецвойск, и я обратил внимание на то, что ранее мне казалось простой случайностью. В частях спецвойска не было людей со славянской внешностью. Я посмотрел на молодого Закаю, который, видимо, все же был каким-то родственником полковника с парохода "Выборг", и спросил его:
– Миша, я смотрю, что в вашем подразделении сплошь азиаты и потомки кавказцев. Это случайность или как-то связано с политикой вашего правительства?
– А вы не нацист случайно? – улыбнулся он.
– С утра им не был, а теперь смотрю на вас и ваши методы, и начинаю подумывать о вступлении в их ряды, – я тоже улыбнулся в ответ.
– Это не случайность, товарищ капитан. На территории Москвы и области после чумы сложилось порядка семидесяти разных анклавов, и среди них больше половины по национальному признаку. Когда Степановым и его близкими соратниками разрабатывалась тактика карательных спецвойск, было решено сразу делить отряды по расовому типу. Русские бойцы давили поселения китайцев, кавказцев и потомков азиатских гастарбайтеров, которых в Москве до чумы было слишком много, а мы, кто не похож на славян, прессуем преимущественно русское население. Сами понимаете, как нас называют и какова ненависть людей к нашему роду войск.
– Жестокая придумка.
– Зато эффективная, и то, над чем другая организация билась бы десятилетие, мы делаем всего за один неполный год. Говорю же, все отработано в иных местах, и здесь идет самая обычная работа. Грязная, конечно, и кровавая. Но наш диктатор считает, что лучше сразу три-четыре сотни смутьянов передавить, чем потом с местным сепаратизмом бороться и ждать удара в спину. Слишком много проблем висит над нами, и очень уж сильно наступают неоварвары. Поэтому приходится идти практически на любые крайности, чтобы обычные граждане нашего государства смогли выжить и как-то пережить этот Темный Век ножа и топора.
– Миша, еще вопрос. А почему все вокруг в военной униформе, а ты в гражданском платье?
Тот помедлил, на ходу почесал подбородок, и ответил:
– А я не военный, мне здоровье в людей стрелять не позволяет. В этом отряде мой дядя служит, и он меня сюда пристроил на должность штатного психолога. Пока, второй год в порученцах у генерала числюсь, пишу диссертацию на тему: "Поведение бойцов в стрессовых ситуациях". Через полгода обратно в столицу вернусь, а сейчас сочиняю свои труды и веду исследования.
Проводив нас к бараку, где в сухой конюшне стояли наши лошади, Миша Закая покинул нас, и вернулся в штаб, а мы, не желая торчать в таком мрачном месте, в какое превратился город Сестрорецк, собрали свои походные вьюки и, как можно скорее, направились обратно в Сяськелево.
Настроение было не самым наилучшим, а по приезду в ставку Старика, пока мне меняли лошадей, дабы я мог продолжить свой путь к месту стоянки "Ветрогона", я на полчаса зашел к Маркову. Лидер ГВО принял меня безотлагательно, и после всех положенных приветствий, он спросил:
– И как тебе Шарипов?
– Странный, немногословный и производит впечатление полного отморозка с пулей в башке.
– Он такой и есть. Не хотел тебе про него всего рассказывать, чтобы ты не портил первое впечатление от встречи с таким человеком. Теперь вижу, что ты его надолго запомнишь.
– Это да, такие экземпляры рода человеческого, в память на всю оставшуюся жизнь врезаются.
– Ладно, – Старик прихлопнул по подлокотнику своего инвалидного кресла. – Решения продолжить свой путь не изменил?
– Нет. Через шесть дней мне с отрядом необходимо находиться на блокпосте в Парголово, так что следует поторопиться. Сейчас лошадей поменяют, и я направлюсь к морю, отдам последние указания командиру фрегата и начну выдвижение к границе Прибалтийского района.
– Хорошо. Мои дипломаты уже в Систа-Палкино, три человека, как мы с тобой и уговорились. При них верительные грамоты для вашего правительства и предложения по взаимовыгодному сотрудничеству в торговой и военной сфере.
– А документы по Москве и области? – напомнил я Старику.
Марков ловко, как если бы не был на вид дряхлой развалиной, нагнулся, вытащил из-под стола небольшую матерчатую сумку и перекинул ее мне:
– Держи, здесь все.
– Благодарю, Иван Иваныч.
– Сочтемся. Взамен этой услуги, с тобой пара моих ребят пойдет.
– Кто и зачем?
– Виролайнен и Снегирев, те офицеры, которые тебя в Сестрорецк сопровождали. Где-то в Московской области на лагерной стройке моя разведывательная группа находится, которая к москвичам в плен попала, и они постараются вызволить наших парней. Пока ты в тех краях будешь, они ничего не предпримут, и тебя не подставят, а как уйдешь, так за дело и примутся. Ты не против такого расклада?
– В общем-то, нет.
– Значит договорились. Когда от моря пойдешь, на одну из ночевок здесь со своими воинами остановишься, так что время переговорить на некоторые интересные темы у нас еще будет, – Марков протянул вперед жилистую руку с ясно видимыми канатами-реками кровеносных вен и добавил: – Бывай, капитан, через три дня встретимся.
– Обязательно, – пожав руку местного лидера, ответил я, и покинул его жилище.
Снова дорога, и если от моря в Сяськелево я добирался неспешно, и путь занял два световых весенних дня, то на обратную дорогу было затрачено всего шестнадцать часов. В населенных пунктах вдоль старой автострады, нас, то есть меня и все того же обезличенного майора из контрразведки, который вместо Виролайнена и Снегирева, снова временно приставлен ко мне, ждали сменные лошади, так что домчали быстро.
Устали мы с майором в дороге как ездовые собаки. Контрразведчик остался в порту, а я без промедления поднялся на борт фрегата, принял доклад Скокова и командиров подразделений, а после этого на полчасика упал в своей каюте отдохнуть. Спать хотелось неимоверно, но надо дотянуть до вечера, и не просто потянуть время, а полностью разобраться с самыми неотложными делами, которых, ой как немало.
Во-первых, необходимо отдать более точные указания и команды Скокову, который завтра покидает Балтику и возвращается на ВМБ "Гибралтар". Во-вторых, стоит переговорить с посланцами Старика и посмотреть, что хоть за люди на Кубань отправлены. В-третьих, следуют провести собрание лейтенантов и отдать команду на утреннее выдвижение отряда к ставке Гатчинского Военного Округа. В-четвертых, надо написать письмо Никласу Шведскому и еще раз пообщаться с Эриком Троллем, который до сих пор сидит в карцере. А есть еще в-пятых, в шестых, и так далее. Хочешь или нет, но впереди полноценный рабочий день.