Крысолов - читать онлайн

Глава 1

Напоследок он покормил кошку. Насыпал ей полную миску сухого корма, потом, подумав, распорол ножом еще почти полную пачку и бросил на грязный пол кухни. В одном из навесных шкафов нашел то ли большую эмалированную миску, то ли маленький тазик и набрал в него воды. Испуганная кошка так и не вышла из своего укрытия. Ну ничего, проголодается – вылезет. Если повезет, то дотянет до того дня, когда квартиру откроют. Посмотрев в дверной глазок и убедившись, что поблизости никого нет, убийца, накинув капюшон, осторожно вышел на лестничную площадку, аккуратно захлопнул дверь. «Все же замок с защелкой – это очень удобно. Можно не беспокоиться, что дверь распахнет сквозняком или еще по какой непредвиденной причине. И не надо трясти ключами». Убийца был доволен тем, как все сложилось. Все оказалось даже проще, чем он ожидал. Конечно, кое-что пошло не совсем так, как было задумано, но тем не менее результат был достигнут. Неторопливо убийца спустился вниз по лестнице, негромко хлопнула входная дверь в подъезд. На лестнице вновь стало тихо. Летом иногда в подъезде отчаянно гудели ненароком залетевшие в дом мухи. Они громко жужжали и с разгона отчаянно бились о стекла закрытых окон. Но сейчас было начало марта, мухам в подъезде было взяться неоткуда.

Человек в капюшоне, выйдя на улицу, быстро огляделся, во дворе было на удивление тихо. Камера видеонаблюдения, установленная по программе «Безопасный город», смотрела на перекрытый шлагбаумом въезд во двор. Человек что-то пробормотал себе под нос и, немного сутулясь, пошел в противоположную сторону. В той части двор был огорожен высоким металлическим забором. Как это часто бывает, один из прутьев забора был выломан и открывал более короткий путь к автобусной остановке. Человек в капюшоне легко протиснулся сквозь поврежденное ограждение, но на остановку не пошел. Он быстрым шагом двинулся в сторону примыкающего ко двору дома небольшого парка, и вскоре его невзрачная, серая фигура растворилась среди темных мартовских деревьев.

В свете фар мелькнула табличка с перечеркнутым именем родного города, а вскоре остался за спиной и тусклый свет фонарей, освещающих выезд из Среднегорска. Ранним зимним утром дорога еще была пустынна. Впрочем, утром это время можно было счесть, лишь глядя на часы, светящиеся на приборной панели. Фактически была еще ночь. Где-то в домах разбросанных вдоль трассы поселков еще только начинали звенеть будильники жителей пригородов, которым надо было ехать на работу в город на электричке. Где-то за деревьями загорались далекие огоньки первых включенных спросонья светильников. Но еще не начали собираться в дорогу дальнобойщики, еще не выехали на трассу их огромные, чадящие дизелем фуры. Шоссе еще спало, тем особенно крепким утренним сном, который обязательно приходит незадолго до того времени, как надо проснуться.

Миновав установленные на выезде из города камеры, Подгорный сильнее нажал на педаль газа. Черный квадратный автомобиль, с гулом рассекая воздух, устремился вперед. Впрочем, в салоне шума было почти не слышно. Чтобы взбодриться, Макс врубил музыку погромче и теперь тщетно пытался переорать Александра Минькова, ставшего волею своих амбиций Александром Маршалом.

Максим Подгорный обожал дорогу, как любят ее все владельцы мощных автомобилей. Зажатые в тиски городских условностей, стиснутые дорожными знаками и светофорами, под присмотром многочисленных камер наблюдения, мощные автомобили теряют всякий смысл своего существования, превращаясь в еще один бессмысленный дорогой фетиш, предмет зависти и хвастовства. Ну, тут смотря с какой стороны салона смотреть. Если снаружи, то зависти. Только трасса, причем желательно трасса ночная, не загруженная уныло плетущимся потоком немолодого ржавеющего металлолома, может дать настоящее ощущение драйва, чувство, что ты властелин могучего железного коня, а с ним вместе ты властелин если не всего мира, то уж этой трассы точно, во всяком случае, до первого поста ДПС.

До столицы надо было преодолеть чуть меньше двух тысяч километров, и черный матовый «гелендваген» стремительно сокращал это расстояние со скоростью сто километров за десять звучащих в его динамиках песен.

Свободное шоссе, скорость и громкая музыка наконец возвратили Подгорному хорошее настроение, которого он был уже несколько дней как лишен. Еще три недели назад в канун Нового года Макс рассказал своей жене Марине о предложении губернатора Сергиевича отправиться на несколько месяцев в столицу. Они с Мариной оба прекрасно понимали, что возможность войти в состав президентского кадрового резерва сулит пока неясные, но теоретически весьма заманчивые перспективы, и подобный шанс выпадает, очевидно, один раз в жизни. И все же Макс сразу почувствовал, что жена расстроена. Расстроена его предстоящим отъездом, предстоящей долгой разлукой. За несколько месяцев, прошедших с того дня, как Марина вышла из комы[1], она настолько привыкла к постоянному близкому присутствию мужа, что мысль об отъезде Макса на долгие три месяца Марину неприятно поразила. Надежды Подгорного на то, что за время, остающееся до его отъезда, жена к этой мысли привыкнет, были разбиты в пух и прах. Беспокойство Марины и ее нежелание отпускать от себя мужа усиливались день ото дня, несмотря на клятвенные обещания прилетать каждую неделю на выходные. Подгорный и до этого замечал, что жена его сильно изменилась. После перенесенной травмы она стала более эмоциональной, склонной к сильным перепадам настроения. Физически она почти полностью восстановилась и ежедневно совершала долгие пешие прогулки по поселку, сопровождаемая мужем, мамой или детьми, однако ее эмоциональное состояние оставляло желать лучшего. Не выдержав напряжения, Макс однажды тайком поехал к профессору Минаеву, лечившему Марину все те долгие месяцы, что она была в клинике. Однако, выслушав Подгорного, профессор лишь сделал задумчивое лицо, пожевал губами воздух и наконец изрек: «Время, Максим Сергеевич, время. Нам остается надеяться только на него. Человек, пробывший, можно сказать, в небытии несколько месяцев, возвращается в наш мир и узнает, что земля без него не остановилась, дети подросли, муж вполне здоров и упитан. И тогда человек задает себе вопрос: а может быть, им всем без меня было хорошо? Может быть, им без меня гораздо лучше, чем со мной? Глупость, конечно, несусветная, но человек так уж устроен. Человек необычайно мнительное создание. Наши эмоции зачастую нелогичны, даже парадоксальны. В нынешней ситуации вашей супруге может помочь только время и, конечно же, – спохватился профессор, – любовь и внимание всех близких ей людей».

На прощание Минаев крепко пожал Максиму руку и, глядя прямо ему в глаза, пожелал: «Терпения вам, друг мой, терпения». В голосе профессора слышалось явное сочувствие.

Прощальный вечер вышел скомканным. Детям передалось подавленное настроение матери, и, несмотря на любимые всей семьей роллы, ели без особого аппетита. Немного потыкав палочками в куски риса с рыбой и сделав пару глотков белого вина, Марина поцеловала детей и ушла в спальню. Макс еще немного поболтал с мальчишками, еще раз клятвенно пообещал приезжать как можно чаще, а на весенние каникулы забрать их на неделю в столицу. Ох уж эти обещания! Как часто мы искренне от всего сердца обещаем то, чего выполнить не сможем, а порою даже не попытаемся. Позже мы непременно найдем убедительное объяснение невыполнению своих обещаний и так же будем искренне в них верить, так же искренне обижаться, если кто-то нас заподозрит в лицемерии. Но все это будет потом.

Войдя в спальню и прикрыв за собой дверь, Максим несколько мгновений стоял неподвижно, привыкая к темноте. Прикроватные ночники были погашены, еле слышно было равномерное дыхание жены. Марина либо уже спала, либо притворялась. Макс постарался забраться под одеяло как можно тише и еще долго лежал с открытыми глазами, глядя в темноту. Прощального секса у них не было, как в принципе не было уже долгое время до этой ночи. Через несколько часов Подгорный проснулся, ткнулся губами в плечо спящей жены и вышел из спальни. Макс не стал включать телевизор и пил кофе в тишине. Возможно, поэтому он услышал тихие, крадущиеся шаги. По лестнице, босая, спускалась Марина. Макс поставил чашку на стол и встал навстречу жене. Она замерла, глядя на него сверху вниз, словно не в силах преодолеть последние пару ступеней.

Подгорный подошел к жене и обнял ее, уткнувшись лицом ей в грудь. Марина молча гладила его по голове, он чувствовал тепло ее рук, чувствовал, что не хочет расставаться с ней даже на день.

– Все будет хорошо, Маринка, – он обнял жену, приподнял, а затем поставил на пол, так что теперь уже она уткнулась носом ему в грудь, – все будет хорошо.

Он наклонился и поцеловал жену. Ее губы, чуть помедлив, открылись во встречном поцелуе.

Так они стояли, не в силах оторваться друг от друга, пока Марина наконец не оттолкнула его.

– Езжай, – она улыбнулась, – езжай скорее, пока я не передумала.

В автомобильных колонках одна песня сменяла другую, затем им на смену приходила реклама, потом опять кто-то пел. Макс уже не подпевал, сделал радио тише. За первый день он старался покрыть максимальное расстояние с тем, чтобы завтра прибыть в столицу по возможности засветло. Короткие остановки он делал лишь для того, чтобы заправиться да немного перекусить. Уже совсем стемнело, когда Подгорный начал присматривать место для ночлега.

Электронный дисплей показывал, что за день он преодолел уже тысячу двести километров. Как назло, на трассе не было ни малейшего намека на место для комфортной ночевки. Киров с его многочисленными автостоянками и мотелями уже остался далеко позади. В конце концов, уже совершенно без сил, на объездной Шарьи он свернул к слабо освещенному зданию с надписью «Кафе. Гостиница». После шестнадцати часов, проведенных почти непрерывно за рулем, Макса слегка покачивало. В кафе Подгорный взял оказавшийся на удивление вкусным плов и бутылку местного светлого пива. Пиво кислило, Макс не выпил и половины. Здесь же, от барменши он получил и ключи от номера. Единственный люкс был занят, но была свободна комната с двумя раздельными кроватями. Макс заплатил за двоих, чтобы ночевать в комнате одному. Как только он вошел в номер и сел на кровать, почувствовал, что силы окончательно его покинули. С трудом раздевшись, Подгорный укутался с головой тонким одеялом и через несколько минут уже крепко спал.

Следующий день поначалу был копией предыдущего. Ранний подъем, недопитый кофе, чем-то напомнивший вечернее пиво, пустая, темная трасса. Ближе к обеду стало ощущаться приближение к столице. Машин на дороге стало больше, больше стало и камер наблюдения. Ранние январские сумерки уже обволакивали окрестности, когда черный «гелендваген» наконец пересек окружную и неторопливо покатил в городском потоке, и окончательно стемнело, когда Макс добрался до дома. Квартира, оставшаяся ему от покойного отца, сенатора от Среднегорской области, располагалась в одном из уже не новых, но добротных жилых комплексов, построенных в западной части столицы.

Душ, бутылка купленного в мини-маркете на первом этаже пива. Приятная мягкость широкой кровати. Сон, сон, сон…

Панорамный вид на вечерний мегаполис с высоты шестнадцатого этажа Смоленского пассажа мог заставить полюбить столицу даже тех, кто испытывал к ней искреннюю неприязнь. Бесконечная огненная река Садового кольца беззвучно несла свои светящиеся в темноте ксеноновые и светодиодные волны одновременно в обе стороны навстречу друг другу. Совсем рядом, на другом берегу этой волшебной реки величественно возвышался сказочный замок Министерства иностранных дел. Тут и там темноту неба рассекали отблески золоченых куполов многочисленных церквей, а где-то совсем далеко багряно светились маленькие кремлевские звездочки.

Наташа молча смотрела на Макса и загадочно улыбалась. К чему относилась ее улыбка, Подгорный мог только догадываться, а пока он чувствовал, что против своей воли тоже глупо улыбается ей в ответ. Хотя сказать против своей воли – это было бы, наверно, неправильно. Макс хотел улыбаться этой сидевшей напротив него девушке, пристально смотрящей на него своими такими большими и такими зелеными глазами. Порой казалось, что в них проскальзывают маленькие искорки насмешки, но и против этого Подгорный не возражал. Когда Наташа наконец заговорила, Макс окончательно уверовал в то, что выглядит смешно.

– Максим, вы могли хотя бы притвориться интеллектуалом, ну, или галантным кавалером. Уж не знаю, что вам проще, – хихикнула Наташа, – или все так трудно? Девушку же надо развлекать, а вы молчите, как верблюд.

– Почему верблюд-то? – обиженно спросил Макс.

– Мне кажется, это подходящий пример, – снова хихикнула Наташа, – обычно верблюды молчат, во всяком случае, редко когда встретишь говорящего верблюда. Может, разве что у вас, в Среднегорске.

– У нас холодный город, боюсь, зиму верблюды не перенесут, – пробормотал смущенно Подгорный.

Наташа небрежно махнула в ответ рукой, словно отметая его возражения.

– Знаете, Максим, вы такие глупости говорите. Верблюды на самом деле очень хорошо переносят холода, даже лучше, чем лошади. – Наташа подцепила кусочек хурмы из салата и отправила его себе в рот.

Подгорный неожиданно вспомнил свой последний разговор с губернатором Сергиевичем, когда тот поучал его в такой же снисходительной манере. «Похоже, мне и вправду пора за учебники садиться», – с досадой подумал Макс. Вслух же он произнес:

– Вот уж не знал, что жители столицы так хорошо в верблюдах разбираются.

– Знаете, Максим, когда живешь в таком странном городе, как этот, тебя всегда такой зверинец окружает, что в ком угодно разбираться начнешь. Порой думаешь, что с человеком знакомишься, а это в итоге такая скотина оказывается. Ой, – притворно смутилась Наташа, – это я вовсе не про вас сказала. Ну, я так думаю… Я надеюсь…

– Я понял, – собрался с мыслями Подгорный, – пока вы не смогли меня классифицировать как биологический подвид, мне уготована роль грустного клоуна. Верно?

– Ну почему, – лицо Наташи стало искренне огорченным, – почему грустного? – тут же взорвалась она смехом. – Не будьте грустным, Максим. Мне кажется, что вам это вовсе не идет. Ой, – неожиданно она смутилась по-настоящему, – мне папа рассказывал, что вам за последнее время сильно досталось.

Над столом повисло неловкое молчание. Сама того не желая, девушка напомнила Подгорному все мрачные события прошедшего года – и гибель отца, и борьбу за жизнь Марины. Марины! У него есть Марина. Макс испытал смущение, словно сам себя застукал на тайном свидании, почувствовал, как у него загорелись уши. Наташа, кажется, ничего не заметила, она что-то быстро набирала в своем смартфоне. Но разве же это свидание? Конечно, то, что эта наглая девица моложе его на пятнадцать лет, особой роли не играло, у Подгорного бывали любовницы и помоложе. Но вот то, что Наташа была дочкой куратора его группы на курсах президентского резерва, играло большую роль. Роль эта еще более усиливалась в связи с тем, что куратор занимал должность первого заместителя главы президентской администрации, а фамилия Наташи была Фролова.

Наташа неожиданно мягко коснулась его руки. Макс вздрогнул, два желания бились в его голове. Он нестерпимо хотел отдернуть свою руку, чтобы разорвать это прикосновение. И в то же время ему так хотелось схватить ее ладонь обеими руками, крепко сжать и не отпускать. Так и не решив, куда деть свободную руку, он потянулся к бокалу с вином.

– Давайте выпьем, Наташа.

– Сухого вина? – К ней вновь вернулось игривое настроение. – Максим, мне кажется, в вас скрыт талант поэта-песенника.

– Я полон скрытых талантов, – усмехнулся Подгорный и неожиданно почувствовал, как постепенно к нему возвращаются столь привычные уверенность и легкая ирония, которые всегда помогали Максу в общении с прекраснейшей половиной человечества. Макс сделал большой глоток вина и окончательно расслабился. Поводов нервничать не было. Что из того, что эта девица, избалованная дочь одного из высших государственных чиновников, над ним посмеивается? В конце концов, он и сам не так прост, а первая неделя, проведенная в столице, сложилась для него весьма удачно.

Прежде всего, удачным было то, что Макс попал в группу, которую курировал сам Фролов. В свое время Подгорный-старший именно с ним обсуждал свой переход с губернаторской должности в Совет Федерации, да и затем, будучи сенатором, поддерживал контакт с влиятельным чиновником. Сами кураторы во многом были фигурами достаточно номинальными, их основная функция сводилась к вступительной мотивирующей речи перед своими группами и традиционной полуторачасовой лекции примерно в середине курса. После того как выступление Фролова было закончено, обучающиеся обступили высокопоставленного наставника. Макс не стал лезть в толпу, пока вопросов у него не было, а желания просто попасть на глаза чиновнику он не испытывал. Однако на выходе из аудитории Подгорного остановила администратор их группы, женщина средних лет с острыми чертами лица и блеклыми светло-серыми глазами. У Макса она вызывала ассоциации с какой-то хищной птицей.

– Максим Сергеевич, задержитесь. – Немигающий взгляд в упор буравил Подгорного. – Петр Михайлович изъявил желание поговорить с вами. А что, вы знакомы с Петром Михайловичем? – В голосе промелькнули заискивающие нотки.

Макс отрицательно покачал головой. Видя недоверчивый взгляд администратора, объяснил:

– С Фроловым был неплохо знаком мой отец. Он умер почти год назад.

Администратор явно ждала более подробного рассказа, но Подгорный ограничился сказанным. Поняв, что больше ничего не услышит, женщина недовольно насупилась и, велев Максу следовать за ней, направилась в административные кабинеты. Оставив Максима одного в просторном, почти без мебели помещении, основным украшением которого был огромный портрет действующего президента, администратор удалилась, унося с собой все то же недовольное выражение лица. Подгорный уселся на ближайший стул, извлек из кармана смартфон и занялся чтением новостей родного Среднегорска. Звука открывающейся двери он не слышал, но, почувствовав движение воздуха, поднял голову и тут же вскочил на ноги. В кабинет, улыбаясь, вошел Фролов и протянул руку Подгорному.

Максим впервые видел перед собой этого высокопоставленного чиновника. Будучи старше Подгорного на двенадцать лет, Петр Михайлович выглядел очень энергичным и подтянутым. Стройная фигура, расправленные плечи, быстрая легкая походка. Немного портило впечатление лишь округлое лицо с небольшим первым подбородком и растущим вторым. Глаза сразу выдавали человека деятельного и решительного, это были глаза молодого человека, а не умудренного опытом, зачастую печальным, государственного служащего.

– Рад вас видеть, Максим Сергеевич, – голос чиновника звучал вполне искренне, – в свое время я был достаточно хорошо знаком с вашим отцом.

Выдержав положенную в таких ситуациях минорную паузу, Фролов продолжил:

– Мне кажется, что будет весьма логично, если вы, человек еще достаточно молодой и, как мне говорят, весьма энергичный, но уже достаточно опытный, продолжите дело своего отца.

Заметив некоторое недоумение на лице Подгорного, Петр Михайлович поспешил уточнить:

– Да, я знаю, что сейчас все бизнес-проекты вашей семьи замкнуты на вас. Но в данный момент я говорю совсем не о бизнесе. Я говорю о нашем государстве. Ваш отец занимал достаточно высокий государственный пост. И я так вам скажу, что он не только по должности, он и по сути своей был человек государственный. Он умел ставить свои личные интересы во вторую очередь.

Подгорному показалось, что комплимент был достаточно двусмысленный, но на всякий случай он согласно кивнул. Фролов заметил сомнение, лишь на мгновение промелькнувшее на лице Подгорного. Петр Михайлович рассмеялся.

– Максим Сергеевич, я вижу, вы меня с ходу понимаете. И вы и я оба знаем, что часть его успехов в бизнесе была связана с теми должностями, что он занимал за годы своей государственной службы. Не делайте такое мрачное лицо, молодой человек, оно вам не идет. То, как ваш отец добивался этих своих успехов, заслуживает уважения. Я не шучу. Вы приехали сейчас на обучение, успешное прохождение которого дает пусть и формальный, но пропуск в высшую лигу. Точнее, это некое виртуальное удостоверение кандидата. Так вот, здесь тестируют и проверяют не только ваши ум и сообразительность, но и способность ставить свои личные интересы ниже интересов государства.

– Вы уверены, что эта способность действительно используется? – Подгорный даже не пытался скрыть иронию.

Фролов небрежно закинул ногу на ногу. Его блестящие черные туфли были абсолютно чистыми, словно его перенесли на руках из машины прямо в кабинет.

– Как много нам открытий чудных… – Фролов, не закончив цитату, неожиданно замолчал и несколько секунд внимательно изучал Подгорного. Макс почувствовал себя неуютно под пристальным немигающим взглядом. – Максим, можно я буду называть вас по имени? Так вот, Максим, если вы вдруг попадете в эту пресловутую высшую лигу, то сильно удивитесь. Многое, что со стороны выглядит черным или квадратным, при взгляде, так сказать, изнутри неожиданно оказывается не то чтобы белым и пушистым… – Он щелкнул пальцами, подбирая слова.

– Мягким и бежевым, – усмехнулся Макс и пояснил удивленному Фролову. – У меня «гелендваген». Идеально под этот пример подходит.

– Почему бы и нет? – согласился Петр Михайлович.

– А не так давно я с Сергиевичем общался, губернатором нашим, тот тоже убеждал меня, что мир не такой, как мне кажется.

– Сергиевич? Толковый, кстати, парень, и о вас, Максим, отзывался очень хорошо. Так вот, дам вам, молодой человек, совет – не спешите судить и делать выводы. Святых нет нигде, разве что в Писании. Люди, стоящие на верхних ступенях власти, тоже всего лишь люди. У них есть свои слабости и недостатки, но есть и достоинства. Задача нынешних курсов – как раз и выявить ваш потенциал как в плане достоинств, так и изъянов. Ваш скептицизм, кстати, можно отнести как к первому, так и ко второму. – Фролов встал, заканчивая беседу. Максим тоже поднялся. – Смотря кто будет оценивать. Не у всех такие, скажем так, широкие взгляды, как у меня.

Открылась входная дверь, и в кабинет без стука вошла молодая темноволосая девушка лет двадцати. Увидев Фролова, девушка, как ни странно, совершенно не смутилась, наоборот, подскочила к нему и громко чмокнула в подставленную щеку.

– Познакомьтесь, Максим, это моя дочь, Наташа, – немного смутившись, представил девицу Фролов. – Тоже посещает курсы, так сказать, на внеконкурсной основе.

Наташа хихикнула и протянула Максиму руку. Он осторожно пожал ее. Девушка хихикнула еще раз.

– Не бойтесь, не раздавите, я не стеклянная. Вы у папы в группе? Если будет придираться, скажите мне, все решим. – Она повернулась к отцу. – Ты скоро? Поедем где-нибудь пообедаем.

Фролов поднес к глазам руку с часами, нахмурился.

– Ничего не получится, мне уже через полчаса надо быть на совещании в администрации. Придется тебе пообедать без меня. Вызови такси, солнышко.

Солнышко недовольно тряхнуло темным каре волос и наморщило маленький симпатичный носик.

– Я могу вас подвезти, я на машине.

Наташа еще раз оценивающе пробежалась взглядом по Подгорному и, очевидно придя к благоприятному выводу, согласилась.

– Ну вот и замечательно. – Петр Михайлович крепко пожал на прощание руку Подгорного и, не разжимая ладони, громко спросил: – Кстати, как здоровье вашей супруги, она поправляется?

– Да, спасибо, уже гораздо лучше, – отозвался Макс. Но что-то ему подсказывало, что вопрос был задан Фроловым вовсе не для того, чтобы услышать ответ.

– Вам же все равно куда ехать? – поинтересовалась Наташа.

– Абсолютно, – улыбнулся в ответ Макс. – Вы мне только точный адрес скажите, я пока у вас без навигатора слабо ориентируюсь.

– Скажете тоже, – рассмеялась Фролова, – сейчас столько всего понастроили, что и местные без навигатора не ориентируются. Давайте на Остоженку, у меня как раз в тех краях через два часа косметолог.

Навигатор быстро проложил маршрут от здания Высшей школы экономики до Остоженки. «Расстояние 5,1 км, время в пути без пробок 9 минут, ожидаемое время в пути 30 минут».

– Не так уж все плохо, поехали! – Макс аккуратно вклинился в плотный поток транспорта.

Почти всю дорогу они ехали молча, изредка обмениваясь короткими, без особого смысла вопросами и ответами. Макс, до этого перемещавшийся по столице на такси либо служебной машине отца, в плотном столичном трафике чувствовал себя пока не очень уверенно и поэтому внимательно следил за дорогой. Ему трудно было привыкнуть к тому, что в центре мегаполиса почти каждая вторая машина была «мерседес» Е- или S-класса, зачастую оснащенная мигалками или номерами с грозными аббревиатурами ЕКХ или АМР. Это в Среднегорске черный, украшенный номерами с тремя тройками «гелендваген» был известен почти каждому. А в столице это была обыкновенная дорогая машина, одна из многих, уныло ползущих от светофора к светофору.

Наташа Максиму понравилась с первой же улыбки, а улыбалась девушка часто. Весь ее жизнерадостный облик говорил о том, что это человек, не ведающий бед и забот, не знающий настоящих проблем и больших разочарований. Подгорный и сам всего год назад был точно таким же, пусть и намного старше, беззаботным оптимистом, легко скользящим по жизни. Но неожиданно он поскользнулся и упал раз, другой и теперь осторожно стоял на ногах, с опаской пробуя дорогу, прежде чем сделать следующий шаг. Девушка Максиму понравилась, не понравилось ему то, как ее отец напомнил о здоровье Марины. Сейчас Макса от жены отделяли пара тысяч километров и пара часовых поясов. Если еще кто-то вклинится в этот промежуток, то это могло оказаться непосильным испытанием на прочность для их и без того таких непростых отношений.

От предложения пообедать вместе Подгорный отказался, сославшись на договоренную заранее встречу. Едва Наташа вновь недовольно сморщила свой прелестный носик, Максиму захотелось переменить свое решение, так притягательно она выглядела, когда сердилась. Не попрощавшись, девушка хлопнула дверцей и, сделав несколько шагов, исчезла за дверью ресторана, занимавшего весь первый этаж четырехэтажного жилого дома напротив храма Христа Спасителя. Золотые купола жизнерадостно поблескивали на солнце. «Хорошее место. Грех чревоугодия можно замаливать прямо во время еды». Макс еще несколько мгновений смотрел на огромные окна ресторана, в тщетной надежде увидеть там изящную фигуру Наташи. Так ничего и не разглядев, он бесцельно покатил по узким улочкам старого центра. Спешить ему сегодня было некуда.