Капитан Шубин задержался в длинной очереди за горячим пайком, поэтому на тропе в сторону леса оказался уже после обеда. Разведчик не успел пройти в глубь лесной чащи, как повстречал парня из группы. Он брел понуро с вещмешком в руках, облепленный с головы до макушек зеленой жижей. При виде командира кинулся навстречу, трясущийся от холода и возмущения, что кипело внутри:
– Товарищ командир, прошу вас, поговорите с ним! Выгнал меня, выгнал за то, что я не удержался и выругался. Это несправедливо! Мы первый день тут! А он мне приказал возвращаться в штаб и сказал, что меня переведут в пехоту! Но я хочу в разведке служить.
Глеб растерялся, не понимая, как ему поступить. Нарушить приказ особиста опасно, разведчик уже понял, что майор Тарасов не любит, когда ему перечат. Хотя ситуация сложилась двоякая: он, капитан фронтовой разведки, был назначен командиром группы приказом штаба, а майор НКВД должен лишь контролировать сохранение государственной тайны, убедиться в благонадежности будущих разведчиков. Вместо этого особист распоряжался и отдавал приказы, отчего у молодых разведчиков теперь вдруг оказалось два командира. Оттого и растерялся опытный капитан, который привык полностью отвечать за членов своей группы во время операций. Что же теперь делать?
Глеб решил проявить осторожность:
– Как твоя фамилия?
– Малинин. – Дрожащий паренек застыл в ожидании решения командира.
Но Шубин приказал:
– Выполняй распоряжение майора Тарасова. Я с ним поговорю и решу вопрос. Пока направляйся в штаб. Ты чего, кстати, такой грязный?
Паренек с возмущением объяснил:
– Так это все Тарасов! Он нас в канаву заставил нырять! А там вода внизу ледяная, ну я и ругнулся. Товарищ Шубин, я ведь на передовой в минерах служил, никогда нас командир роты за крепкое словцо не ругал. И не запрещал! Да и сам так, бывало, обложит! Выругаешься, и легче станет, все это знают! За что меня выгнали?!
– Понял, понял. Все, иди.
Капитан Шубин сам уже начал злиться из-за странной ситуации. Придется, видимо, все-таки вступить в спор с майором, как ему не хотелось бы этого делать. И он с удвоенной скоростью зашагал в глубину леса, прошел несколько полянок, пытаясь найти лесной лагерь. Вдруг вздрогнул от легкого касания, что-то невесомое прошлось по волосам. Разведчик успел задрать голову, рука сама скользнула к кобуре на поясе. Сверху раздался тихий смешок:
– Поздно, вы убиты…
Глеб закрутил головой, пытаясь рассмотреть спрятавшегося парня, которого он узнал по голосу – Зинчук! Но между черных веток ничего не было.
– Павел, спускайся, – строго приказал Шубин, хотя внутренне снова восхитился пареньком, как ловко замаскировался и не выдал себя ни одним движением.
По стволу скользнула худенькая фигурка, за секунду Пашка оказался на земле. Он указал на повязку на рукаве:
– На карауле я стою, остальные в грязи барахтаются. А меня Тарасов наказал за опоздание, за то, что я на обед ходил, а потом в лагерь явился позже всех. Вот и не взял на занятия.
От внимательного взгляда капитана не укрылось довольное выражение на остром личике, паренек был рад своему наказанию. Он не нырял вместе с остальными в ледяную жижу, а вел наблюдение из укрытия. Зная, что находятся они на советской территории, в десятках километров от фронта, Пашка только был рад тому, что сможет передохнуть после сытного обеда. Зинчук будто читал мысли разведчика:
– Километр отсюда на юг, по ивам держитесь. – Он указал грязным пальцем в темную густоту перелеска.
По растительности и бурелому Глеб понял, что впереди болотистая местность с небольшими озерцами топей, заросшая, без человеческих троп, потому что никто из местных или оккупантов не решался ходить в опасные трясины.
Именно сюда привел набранных для обучения разведке солдат особист. Когда Шубин добрался через кучи валежника до отряда, весь личный состав лежал в широкой яме, до половины заполненной ледяной водой вперемешку с землей и вязкой ряской. Через природную траншею было перекинуто бревно, по которому вышагивал туда-сюда Тарасов с крепким суком в руках. Время от времени он тыкал палкой в воду:
– Евсюков, ниже! Спина торчит! Стукаленко, плечи вниз, на дно!
Будущие разведчики старались, задерживали дыхание и ныряли как можно глубже, надолго полностью скрываясь в болотной жиже. Замирали там, распластавшись по дну, пока легкие не начинало жечь от нехватки воздуха. Они поднимали головы над поверхностью, жадно хватали воздух и снова опускались в ледяную кашу. Если это движение успевал заметить майор, то он с размаху бил тяжелым суком по плечам и спине:
– Попался! Прямиком под пули, Грош!
Шубин, конечно, был удивлен методам обучения Тарасова, хотя был согласен с ним – умение замаскироваться и часами прятаться прямо под носом у немцев, в болоте или любом водоеме, необходимо в разведке. Он подошел поближе:
– Товарищ майор, можем поговорить? По поводу Малинина.
Тот только зло сжал губы в злую полоску и не тронулся с места:
– Забудь про Малинина, отправился обратно к своим саперам. Может там визжать как баба сколько влезет.
– Но, товарищ майор, он ведь только приступил…
Договорить капитану не дали.
– Отставить, – прошипел вполголоса особист, подошел поближе и через сцепленные зубы отчеканил: – Ты, капитан, учи их, это твоя служба. А моя – решать, кто в разведку годится, а кто не потянет.
Он рявкнул уже во все горло:
– Встать, смирно!
Из зеленой топи вынырнули восемь фигур. Они до того были облеплены грязью и тиной, что превратились в одинаковых близнецов с одинаковыми лицами.
– Забирай! – бросил энкавэдэшник командиру отряда и ушел в сторону, отдавая бразды правления Глебу.
Шубин снова сдержал себя, чтобы не ответить резко на слова особиста. Он приказал ребятам:
– Выбирайтесь, возвращаемся в лагерь.
Дорогу назад они прошли молча. Молодые разведчики брели с мыслями побыстрее снять мокрую одежду и согреться, стереть с себя липкую зелень. Тарасов шел поодаль, будто подчеркивая, что никакого отношения к происходящему не имеет. Шубин опять погрузился в размышления, как же ему вести себя под таким назойливым наблюдением офицера НКВД.
А тот вдруг снова пошел в атаку. Когда бойцы принялись возиться со своими вещмешками, уложенными в маленьких землянках, которые они успели выкопать для лесного лагеря, мужчина тихо заговорил с разведчиком:
– Хорошим хочешь быть? Нянькаться с ними вздумал, как с детьми? А что потом с ними будет, когда на фронт попадут? Да их на первой же заставе обнаружат, и потом гестапо все сведения о советских войсках вытащит вместе с кишками. Ну жалей, жалей, дожалеешься.
И опять капитан Шубин опустил голову, удержавшись от бессмысленного спора. Он обратился к строю:
– Садитесь, разговор будет долгим.
Он подождал, пока ребята рассядутся на поваленном бревне. Отметил, что едва слышно прошумели ветки вверху, что означало только одно: дозорный Зинчук бросил свое место наблюдения и пробрался незамеченным на занятие.
Шубин заговорил, медленно, давая бойцам возможность вдуматься в каждое его слово:
– Я хочу объяснить вам прежде всего, что такое разведка и чем она занимается. Это важно, потому что вы можете знать и уметь многое. Драться, хорошо маскироваться, говорить и понимать немецкий. Но всегда ваша задача – получить информацию. Провести наблюдение, получить бумаги штабных офицеров или привести «языка», путей много. Будет информация, и командир части сможет построить план наступления. Боевые офицеры будут знать, откуда немцы станут вести огонь и что ждет за нейтральной полосой. Понимаете, о чем я?
Стукаленко поднял руку, как прилежный ученик:
– Мы помогаем бороться с Гитлером?
Не выдержал энкавэдэшник, вставил свое слово:
– Мы все против Гитлера боремся, Стукаленко. Ты что тут, особенный?
Парень замолчал, опустил голову и плечи. Уж что-что, а убивать инициативу особист точно умел.
Но капитана Шубина сбить с толку было не так-то легко, он воткнул колышек и положил рядом прутики.
– Это огневая точка и немецкие посты. Ты должен атаковать противника с ротой стрелков, Стукаленко. Твои действия?
Тот неуверенно покосился в сторону и все же ответил:
– Ну, в лоб атаковать опасно, огневая точка быстро снесет живую силу. Я с фланга зайду.
– Правильно, – похвалил парня капитан, отчего тот снова расправил плечи. – Любой командир понимает, что не надо лезть под огонь на поражение.
Он вдруг ударил сапогом, и его конструкция рассыпалась во все стороны.
– А вот что будет, если не провести разведку перед атакой. Не будет командир знать, где огневые ячейки у противника расположены. Не будет знать, что его ждет – перестрелка, танки, артиллерия? И тогда вместо победы его и его бойцов ждет смерть на поле боя. Если не проведена рекогносцировка местности, наступление проведено без предварительной разведки и рекогносцировки – гибнет больше половины личного состава. Вас девять, семеро умрут, если идти в бой вслепую без разведданных о расположении сил противника.
Хоть и были парни уже опытными, побывавшими на фронте бойцами, только от осознания важности разведслужбы глаза у них округлились, на лицах застыло изумленное выражение. Глеб обвел молодых людей внимательным взглядом:
– Запомните то, что я вам скажу. Разведка нужна для того, чтобы победить, и победить не любой ценой, а с минимальными потерями личного состава. Испугались вы, не решились на вылазку, не смогли справиться с захватом «языка», холодно было в воду лезть на переправе, ошиблись при расчетах, не заметили что-то при наблюдении, за все будет одна плата – жизни людей. Они будут умирать из-за вас, ваши товарищи по оружию, солдаты и офицеры. Их дети останутся сиротами, жены ‒ вдовами. Исправить вы этого уже не сможете, к жизни их не вернете. Цена ваших ошибок – смерть другого человека. Помните об этом всегда, когда вам холодно, страшно, хочется бросить все и вернуться поскорее к своим, на советскую территорию. За это заплатит другой человек своей жизнью. Помните.
Ребята совсем притихли от осознания того, какой груз они взваливают на себя. Они вдруг прямо на глазах стали взрослыми и теперь не напоминали стайку воробьев на веточке. Взгляды были суровыми, полными скрытой печали от понимания, что впереди много тяжелых испытаний, но они должны, обязаны их пройти.
Глеб продолжил:
– Чтобы сберечь чужие жизни, надо научиться просчитывать каждый шаг. Я не смогу научить вас всему, что умею сам. Но основные правила расскажу.
Он вдруг молниеносно наклонился, схватил тяжелую палку и запустил ее вверх. С небольшой высоты на полянку шлепнулся с дерева Пашка Зинчук, встал как ни в чем не бывало, отряхнулся и пробурчал под нос:
– Сказали, я бы и сам слез.
– Молодец, – похвалил и его капитан. – Никто, кроме меня, не заметил, что наверху находится еще кто-то из отряда. И это очень важно для разведчика, самый первый навык – быть незаметным, слиться с окружающей местностью, стать частью ландшафта. Чтобы никому даже в голову не приходило, что вы находитесь рядом.
Как стать невидимкой, я расскажу вам завтра. Сегодня отдыхайте, обустраивайте лагерь до конца. Завтра начнем тренироваться в полную силу.
Едва он сделал несколько шагов в сторону, как майор снова принялся командовать:
– Зинчук, на карауле еще сутки за то, что покинул пост без разрешения.
Парень спокойно отозвался:
– Есть дежурить сутки.
Майор Тарасов нагнал разведчика на тропинке, с раздражением пробурчал:
– Я бы этого Зинчука метлой гнал из разведгруппы. Завтра отправлю его подальше, пускай в пехоту идет, окопы сторожить. Только и умеет, что столбом стоять.
Капитан остановился и резко сказал:
– Товарищ майор, я назначен приказом командиром разведгруппы. Я отвечаю за обучение личного состава, и принимать решения о том, кто обучается, а кто отстранен, тоже буду я. Зинчук остается в группе, за своеволие он наказан дежурством.
Тарасов недовольно цыкнул, но возражать не стал. Вполне миролюбиво заметил:
– Разведчиков готовим, товарищ Шубин, а не кисейных барышень. Их бы сейчас без ужина оставить, да в лес с одним ножом. Чтобы добыли себе еду, огонь. Я ведь начинал в разведке, потом в особый отдел перевели за заслуги перед партией. Так что знаю из личного опыта, как тяжело бывает. И по неделе сидишь в засаде, не шелохнешься, сухарь погрызть за радость считается. Они должны понимать, что кормить их фрицы не будут, фронтовая разведка в окопах не сидит с костерком под боком.
– Я понимаю, товарищ майор, что вы хотите как лучше. Согласен, что лучше сразу им узнать, какие суровые будни их ждут на передовой. Но воевать в голоде и холоде тяжело, голова хуже работает, когда в животе пусто. Я хочу, чтобы они думали о маскировке, а не о куске хлеба.
– Тоже мысль. – Майор, по всей видимости, выдохся за день и к вечеру стал более покладистым. – Но насчет Зинчука подумайте, товарищ Шубин. Ни в партии, ни в комсомоле он не состоит, неизвестно, какие у него там мысли в голове, будто и не советский, не наш.
– Талант у Зинчука, – встал на защиту парнишки Глеб. – Маскировка у него выше всяких похвал, а этому труднее всего научиться. Разведчик должен быть неприметным.
– А еще преданным Родине, чтобы не стать шпионом и не начать работать на Гитлера. – Подозрительность энкавэдэшника не знала границ. – А этот Зинчук рвется именно на оккупированную территорию, в немецкий тыл. Завтра готов бежать к немцам через границу фронтов, подозрительно это! Так что защищайте его, товарищ капитан, верьте ему, а я с него глаз спускать не буду. Выведу на чистую воду этого будущего перебежчика.
В ответ разведчик только пожал плечами: ну что поделать, если у них разные взгляды на людей. Он, Глеб, видит в парнях хорошее начало, их рвение и таланты, а майор Тарасов высматривает негативные стороны в их поступках и словах. На этом они и разошлись по разным сторонам Дмитровки.
Правда, Глеб Шубин направился в казарму лишь на время, собрал вещмешок, перевязал свой тощий тюфяк бечевкой и снова отправился в лесной лагерь. По пути зашел к Федотычу, чтобы получить полный котелок еще теплой каши и ковригу хлеба. Тот щедрой рукой отсыпал ему вареной требухи в кулек из старой мешковины.
– Чего тебя в лес отселили?
– Да надо так, – отмахнулся Глеб, ему было неприятно врать старику.
А тот и не лез к разведчику с вопросами, с пониманием отнесся к его уклончивому ответу. Лишь угукнул в ответ, достал из мешка ржаную буханку и брусок сала, завернутый в бумагу.
– Ребят ладных тебе пристроили. Токма тощие, держи, пускай трескают. Надо наедаться впрок, целая жизнь впереди.
– Спасибо.
Капитан подхватил свои пожитки и провиант и зашагал по затихшей Дмитровке в сторону леса.
Его поступок, наверное, снова не одобрил бы Тарасов. Зачем ютиться в сырой землянке, если ему, как боевому офицеру, положено место в теплой казарме, где даже имеются постельные принадлежности. Только капитан Шубин был уверен: место командира рядом со своими подчиненными, бок о бок с ними он должен есть, спать и пить с ними, чтобы понимать и знать каждую мысль, возникающую в голове своих ребят. Только тогда они будут верить своему командиру, ведь он наравне со всеми служит и воюет, а не отсиживается в штабе или теплом местечке, отдавая оттуда приказы.
По дороге к лагерю он тихонько свистнул, но ответа не последовало. Тогда Глеб просто развернул брусок, что вручил ему старик. Во все стороны поплыл аромат сала, щедро приправленного чесноком и солью, от этого умопомрачительного запаха в кустах кто-то не удержался и чавкнул. Снежок! Голодный пес, сам того не понимая, выдал своего хозяина, не удержался от запаха сала и высунул язык от потекшей слюны.
Разведчик самодовольно хмыкнул, что все-таки обхитрил парня:
– Спускайся, ужин принес тебе.
Серая тень скользнула вниз, секунда – и Павел уже стоял на земле с ложкой в руках. Он оперся на ствол и все так же аккуратно, как и ел прошлое угощение, разжевал несколько ложек каши. Часть порции досталась Снежку. Тем временем капитан нарезал куски сала и хлеба.
– Давай, налетай, каша тоже вся тебе. Доедай.
Павел в ответ дернул острым подбородком:
– Пускай стоит, утром пригодится. Нечего пузо набивать, задремать можно от еды такой.
Он деловито сложил провиант в котелок, устроил его между двух камней и велел Снежку:
– Сторожи.
Пес улегся рядом с сокровищем, теперь никто не тронет ни кашу, ни сало. А Зинчук по веткам взобрался на свой сторожевой пост. Командир задрал голову:
– Может, внизу покараулишь? Задремлешь и свалишься.
– Выдержу, – раздался сверху лаконичный ответ.
Капитан покрутил головой: до чего же своенравный. Хотя спорить с Зинчуком не стал, задумал подловить его по-другому. Самое тяжелое время для караула начинается перед рассветом. Когда в последние ночные часы невыносимо клонит в сон, можно даже с открытыми глазами увидеть сны и впасть на несколько секунд в легкое забытье на грани яви. А уж если разрешить себе хоть на секунду прикрыть глаза, то срубит накрепко и надолго. Упрямство парнишки уязвляло Глеба, поэтому он решил проучить самонадеянного Павла: пробраться перед рассветом к охранному посту и поймать молодого разведчика на нарушении устава, то есть застать его во время выполнения боевой задачи спящим.
В землянке дружно сопели молодые солдаты. После длинного дня, тяжелых испытаний сон у ребят был крепкий. Командир устроил себе место в уголке, вытянулся на тюфяке и сверху накрылся плащ-палаткой, чтобы сырость от стен не пробирала до костей. Перед тем как провалиться в сон, вдруг с облегчением подумал: «Хорошо, что Зинчук со Снежком в карауле, уж эти точно никого не пропустят». Почему-то от этой мысли стало сразу спокойнее, и он заснул крепче, чем обычно.
Вынырнул из забытья Глеб по привычке еще до того, как небо стало светлеть перед рассветом. Было самое глухое и темное время, четыре часа утра, когда еще не чирикают птицы, закончили ночную охоту лесные зверьки, даже деревья притихли и устало замерли в ночной дремоте. Капитан натянул поплотнее шинель, чтобы спастись от пронзительной прохлады и двинулся между деревьями. Выбрал не тропинку к лагерю, а пошел в паре десятков метров от нее. Крался так, чтобы не хрустели под ногами ветки, прислушивался к лесным звукам. Но весь мир затих в безмолвии – ни ветерка, ни шуршания деревьев. Вот уже совсем близко дерево, на котором должен сидеть Зинчук. Вдруг в руку ткнулся горячий нос, а мягкий язычок лизнул в знак приветствия. Верный Снежок мгновенно почуял, кто идет по лесу, но выдавать Шубина лаем не стал, запомнив его вчерашние угощения. Глеб наклонился и подобрал небольшую ветку, решив кинуть ею в задремавшего Павла, чтобы тот в другой раз не хорохорился, что не уснет и не упадет вниз с высоты.
«Успею подхватить, – решил разведчик. – Парнишка совсем легкий, удержу». Он долго вглядывался в темноту, пытаясь различить между веток силуэт. Наконец глаза привыкли к темноте, Глеб смог различить Павла, но рука с приготовленной веткой замерла в воздухе. Парнишка вел себя странно: он махал руками и широко открывал рот, голова его покачивалась, будто в каком-то танце. Командир долго всматривался в странные движения, а потом вдруг сообразил: «Он поет! Беззвучно поет, чтобы не уснуть во время несения караула!» Глеб снова удивился: до чего сообразительный парень, будто родился для разведки, даже додумался, как взбодрить себя от ночной усталости без единого звука и почти без движения. Он потрепал Снежка по скатавшейся от грязи шерсти: «Не зря судьба в разведку привела твоего хозяина», – подумал он и молча пошел назад.
В землянке Шубин скомандовал громко:
– Подъем, бойцы! Становись!
Сонные бойцы зашевелились, а потом кинулись исполнять приказ командира. Сначала умылись ледяной водой, а затем построились, чтобы выслушать распорядок дня на сегодня. Только один из них, сутулый черноволосый паренек, не успел на построение. Он сгибался от приступов жесткого кашля и дрожал в ознобе. Глеб остановил его:
– Как тебя зовут?
– Рядовой Чореску, – прохрипел тот.
Командир окинул внимательным взглядом воспаленные глаза парнишки, красные пятна на щеках и предложил:
– Иди в деревню, там в госпитале тебя врач осмотрит. Лекарств даст, тебе бы в лазарете полечиться.
Черноголовый упрямо встал рядом с остальными, показывая всем своим видом, что готов к занятиям, несмотря на болезнь.
В лесу капитан Шубин показал, как можно маскироваться с помощью того, что попадется под руку – мох, ветки, кора деревьев и даже пучки сухой травы. Ребята увлеклись, сооружая себе костюмы, и даже не заметили, как тихо подкрался к ним Тарасов. Он долго издалека наблюдал за тем, как будущие разведчики опробуют свои маскировочные костюмы, устраиваясь по очереди в траве. Потом подошел поближе.
– В лесу можно хоть танк спрятать. Давайте в поле, на открытом пространстве; три километра пройдете – можно уже разведчиками наполовину считать.
Бойцы вопросительно смотрели на командира, но тот идею майора одобрил:
– Открытое поле – самая трудная местность для передвижения под прикрытием. По-пластунски все ползали, но под огнем противника действовать надо с большой осторожностью. Готовы?
– Так точно, товарищ командир! – дружно отозвались бойцы. Только рядовой Чореску снова зашелся лающим кашлем, после которого долго не мог прийти в себя, хрипел и задыхался.
Тарасов мгновенно отреагировал:
– К врачу шагом марш, рядовой!
Парень тяжело дышал, качался от слабости, но снова упрямо шагнул в строй.
А особист вдруг сбил его с ног, завернул жестко руку:
– Ты что, не слышал приказ? Немедленно к врачу. Отчислен! И запомни, ты в армии и должен подчиняться тому, кто выше по званию, беспрекословно.
Капитан Шубин шагнул было к упавшему парню, как по нему опасной бритвой полоснул взгляд Тарасова. Вчерашний их разговор так и не принес своих плодов, особист продолжал вмешиваться в решения командира группы молодых разведчиков. И Глеб в очередной раз стерпел, понимая, что жестко, грубо действует офицер, и все-таки правильно. У паренька сильный озноб, и ему становится все хуже, тут, как бы он ни горел желанием продолжить занятия, нужна медицинская помощь. Он приказал старшему из группы:
– Стукаленко, сопроводи больного до лазарета и назад.
Строй зашагал к открытому полю, где раньше были колхозные поля. Тарасов буркнул под нос:
– Так держать, капитан, держи их вот здесь. – Он показал крепкий кулак.
Отчего капитан Шубин не удержался от замечания:
– Это из-за вчерашнего ныряния в канаву он захворал. Если бы вы не заставили их сразу после дороги нырять в ледяную воду, то он смог бы и дальше служить вместе со всеми. Когда поправится, то сможет вернуться в отряд.
В ответ особист фыркнул и все же промолчал. Они в молчании дошли до огромного поля, где по приказу командира улеглись на землю.
– Вперед! – Он переходил от одного солдата к другому и поправлял их. – Голову ниже, ниже, Грош! Ертаев, ноги опусти, по линеечке!
Вдруг воздух содрогнулся от грохота выстрела. Шубин развернулся и едва удержался от крика: в двух метрах от него застыл майор Тарасов с пистолетом в руках, из ствола которого вился дымок. Он вскинул руку и снова выстрелил! Разведчик кинулся к особисту, перехватил пистолет, направив следующую пулю в землю.
– Вы что делаете?! – возмутился разведчик. – Зачем вы стреляете по бойцам?
Тарасов нахмурился, вырвал руку с зажатым пистолетом.
– Ты поаккуратнее будь, разведка. Ты сейчас на офицера НКВД напал, считай.
– Вы стреляли по живым людям! – Разведчик больше не мог сдерживать свое возмущение, поведение Тарасова вывело его из себя.
А тот невозмутимо сунул личное оружие в кобуру.
– Да не бойся ты, я же не слепой, по верхам бил. – Он указала на ползущие фигуры в поле: – Ты чего из них девок делаешь?! Немцы будут так палить, что ни голову, ни ногу не высунуть, оторвет сразу. Да во время первой же разведки они полягут у тебя всей группой. Как ты не поймешь, Шубин? Условия боя, условия передовой они должны почуять! Чтобы смерть в затылок дохнула, тогда в землю закопаются, что твои кроты!
Капитан промолчал, возразить было нечего. Методы у куратора жесткие, и все-таки он прав в том, что потом на передовой под огнем немецких стрелков будет в десять раз хуже.
А Василий Тарасов вдруг хлопнул себя по голенищу прутом:
– Вот что, не можем мы с тобой договориться. Давай так: твой день, моя ночь.
У Шубина поползли вверх брови, он не понимал, что снова задумал офицер, но медленно кивнул. Хотя бы днем не будет вмешательства в занятия, а уж с ночами он разберется.
Довольный договором энкавэдэшник предупредил:
– Тогда занимайся, а вечером они поступают под мое командование.
Наконец Шубин вздохнул с облегчением: можно продолжать занятия, не боясь давления со стороны неугомонного Тарасова. Он полностью сосредоточился на бойцах, поправляя их движения на ходу.
После занятий в поле они вместе долго обсуждали допущенные ошибки. Потом был обед и дорога назад; на ходу разомлевшие от горячей еды бойцы засыпали командира вопросами. Он отвечал обстоятельно, и от их горящих глаз, ощущения жизни, которая била ключом в каждом движении, чувствовал тепло внутри. Не так давно Глеб думал лишь о мести, вспоминал погибших, ждал возможности вернуться на фронт, чтобы убивать врагов. И вдруг молодые бойцы будто напитали его жизнью, надеждами на будущее. Они наперебой говорили о победе, о том, как будут жить в мирное время. Мечтали, хохотали, жили! Рядом с ними и капитан Шубин ощутил себя живым, тоже стал думать, а что же с ним будет после победы. Он сможет вернуться в родной город, пойдет работать, будет встречаться с друзьями и вот так же станет перебрасываться шутками, спорить и мириться. Глеб почувствовал себя ожившим впервые за долгое время, а злость и тоска отступили куда-то глубоко под напором радости, что заполнила его изнутри.
Остаток дня группа занималась изучением карт, этот навык командир считал одним из важнейших для разведки – рассмотреть в черно-белом рисунке заранее все препятствия, возможные укрытия от опасности.
– Это не просто цифры и палочки, кружочки. Каждая отметка может спасти, если подумать, как использовать эту возвышенность или водоем, – объяснял он бойцам.
Евсюков заметил:
– Карты ведь давно составлялись, немцы на своей территории много чего успевают переделать. Некоторые населенные пункты превращены в руины. Особенно при отступлении. Гитлер приказал не оставлять ничего после себя, только выжженную землю без дорог, домов и людей.
Бойцы зашумели, обсуждая его слова. По дороге в Дмитровку они видели такие территории на освобожденной земле. Командир прервал их беседу:
– Группы по три человека, и по карте выстраиваем маршрут от Дмитровки до передовой линии фронта. Планируете, как проходить – вода, дороги, лес, пересеченная местность. И потом, обратно вы будете возвращаться с грузом – пленным немцем. Он может быть ранен, может отказываться идти, и вам придется придумать, как доставить его на нашу территорию. Назад возвращайтесь другим путем, и его вы планируете, перед тем как сделать первый шаг. Второе правило разведки – думай про вход и про выход. Особенно на передовой, возвращаться к своим тоже опасно. Советские стрелки, что стоят на охране, не будут разбираться, кто идет – немцы или советская разведка. У дозорных всегда приказ один – стрелять на поражение без предупреждения по любому, кто появился на границе фронтов. Часто для маскировки переходим нейтралку в немецкой форме. На оккупированной территории это помогает не вызывать подозрения, если случайно встретить патруль. А вот при возвращении из-за формы можно попасть под советские пули.
– И что делать? – Стукаленко прилежно пытался разобраться в сложном задании.
– Голым идти! – выкрикнул вихрастый шутник с краю строя. И все ребята грохнули над его шуткой.
А за спиной капитана резкий голос остановил их смех:
– Вот ты, Дакаленко, голым и пойдешь у меня прямо по Дмитровке! Вы на войне, а не в цирке. Переодевайтесь.
Офицер НКВД Тарасов швырнул гору формы под ноги курсантам, бросил выразительный взгляд на Шубина. Означал он одно: твое время вышло, как и договаривались. Действительно, солнце уже заходило, и через четверть часа все вокруг будет окутано темнотой. Глебу ничего не оставалось, как кивнуть своим бойцам, подтверждая, что им придется выполнить приказ особиста. Разведчики начали разбирать комплекты, вполголоса переговариваясь. Единственным, кто решился задать вопрос, оказался Павел Зинчук. Он выбрал форму офицера, натянул ее прямо на свою и на глазах превратился в молодого эсэсовца.
– К немцам в тыл отправляемся на задание?
– А ты все к Гитлеру рвешься поближе, Зинчук, – язвительно ответил ему Тарасов. – Рано вам еще в настоящую разведку. Сегодня с капитаном Шубиным изучали маскировку, разведку в условиях населенного пункта. Сейчас будете отрабатывать это практически. Боевая задача – пройти через Дмитровку до береговой линии, где идет строительство. Буду ждать вас до пяти утра на строительной площадке.
Грош не удержался от простодушного восклицания:
– Мы же в немецкой форме, нас сразу подстрелят!
Рассудительный Евсюков пояснил ему замысел Тарасова:
– Так о том и говорил товарищ командир, ты везде невидимкой должен стать – и для своих, и для врагов. В городе, в лесу, в поле, какая бы ни была на тебе форма.
Высокий, худой, как жердь, молодой человек с лычками сержанта вдруг брезгливо отбросил одежду:
– Я не буду выполнять задание.
– Фамилия?
– Младший сержант Тропинкин!
– Свободен. Ночуешь в казарме, завтра перевод в пехоту, – холодно сказал энкавэдэшник.
Парень сгорбился, на глазах стал меньше и понуро пошел собирать свои вещи в землянке. Тарасов только покосился на капитана Шубина, не задавая вслух немой вопрос: этого тоже защищать будешь? Хочешь оставить в разведке того, кто отказывается выполнять приказ командира? Глеб понял его без слов и был в этот раз согласен. Методы у майора жестокие и опасные, но в заданиях есть смысл. Конечно, сейчас будущие разведчики подвергаются смертельному риску при проходе в немецкой форме по населенному пункту, где расположены сотни советских офицеров и солдат, идет строительство важного объекта. Но ведь потом во время настоящей службы им придется делать то же самое уже на территории противника. Пускай лучше тот, кто боится за свою жизнь и не готов рисковать, действовать решительно, покинет отряд сейчас, чем подведет своих однополчан во время выполнения важного задания на фронте.
Переодетые в форму немецких солдат и офицеров разведчики построились в ряд, майор Тарасов сверился с наручными часами на запястье:
– Сейчас час ночи, время выполнения боевой задачи – до пяти утра. Огнестрельное, холодное оружие сдать. Не хватало, чтобы вы кого из своих подстрелили.
К ногам майора легли несколько ножей, и он кивнул:
– Выполнять приказ!
Серо-зеленые фигуры быстро растворились в сумерках, на полянке у лесного лагеря остались только Тарасов и Шубин. Офицер НКВД со скрытой язвительностью спросил:
– Отдыхать будете, товарищ капитан, или все-таки со мной на проверку своих бойцов пойдете?
Глеб уже привычно не обратил внимания на злой тон, коротко ответил:
– Я с вами.
– Тогда поторопиться надо, там грузовик ждет у штаба. В нашем звании не положено ноги топтать, доедем с ветерком до стройки. – Василий Тарасов даже не пытался скрыть радости, что его план сработал. – И будем ждать, кто дойдет до конца.
Они некоторое время шли по тропинке почти бок о бок. Глеб вдруг понял, что хоть Василий временами и поражает его своей жестокостью, но действуют они в одном направлении, выполняют одну задачу, и разведчик ему благодарен за эту поддержку. Пускай опасную и злую, но все же поддержку, а не равнодушие. Особист мог бы не спорить, отойти в сторону, просто провести с каждым воспитательные беседы о долге перед Родиной, о государственной безопасности. А он болел душой, старался научить бойцов поступать так, чтобы они не растерялись на передовой.
Глеб шел и думал, как бы выразить эту мысль майору Тарасову, чтобы тот стал чуть больше доверять ему и молодым разведчикам.
Тот словно услышал капитана, заговорил вдруг необычно спокойным тоном:
– Ты на меня зла не держи, Шубин. Не дурак, вижу, как зубами иногда скрипишь. Ты пойми, служба у меня такая. Насмотришься такого, что не веришь никому. Человек-то, он так устроен, ради куска хлеба и жизни своей продаст хоть кого, мать родную не пожалеет. У меня вот один товарищ проходил по следствию за предательство еще до войны, Виктор Мальцев. Когда товарища Ежова признали изменником Родины, Мальцева выпустили, оправдали. Чтобы после заключения поправил здоровье, поставили директором санатория в Крыму. Ошиблись, не спорю, так ведь исправили ошибку. Орден Ленина ему вручили за ложное обвинение. И что ты думаешь, где он сейчас? Как только Гитлер занял Крым, первым пошел к немцам в штаб, попросил взять его на службу. Сейчас бургомистр в Ялте. Вот как после такого людям верить? Куда ветер дунул, туда и он повернулся, как петух на крыше. Поэтому не верю я никому, страшные бывают людишки, врут в глаза, а за спиной нож спрятан. И полоснут тебя этим ножом прямо по горлу, только отвернись.
Василий замолчал, погрузился в горькие воспоминания о своей службе, на которой он видел сотни предателей Родины. Так, каждый пребывая в своих мыслях, офицеры добрались до площадки у штаба. Шофер влез в кабину, но тронуться они не успели, вдруг раздались крики и хлопки выстрелов.
Шубин вскочил в кузове:
– Это наши! Обнаружили!
Майор тоже поднялся, но на шум не торопился бежать. Только бросил водителю:
– Стой, жди.
Офицеры дошли до места, откуда раздавались голоса. Здесь на задворках барака, в котором хранился провиант, форма и другие запасы дивизии, несколько человек кого-то нещадно пинали.
В темноте раздавались крики разъяренных военных:
– Вот тебе, фриц проклятый!
– Я свой, я советский, пустите! – Тот, кто сжался в комок на земле, пытался остановить избиение.
Но в ответ ему еще сильнее полетели тумаки и пинки:
– Не слушай его, ребята, он в немецкой форме!
– Шпион, перебежчик!
– Сдать его надо, пулю в затылок предателю!
– Наваляем и в штаб отведем. Хотел незаметно пройти! Хорошо, что мы подымить вышли на улицу!
– Отставить! – громким голосом остановил избиение капитан Шубин.
Толпа расступилась в стороны, на земле остался лежать скулящий Дакаленко. Лицо и форма его были залиты кровью, голова превратилась в сплошной багровый кровоподтек. Он с трудом простонал:
– Товарищ капитан, спасите! Скажите им, что я не немецкий лазутчик!
На Глеба уставились несколько пар глаз, он уже хотел было объяснить остальным, что произошло. Но замолчал, ведь ему тогда придется рассказать о лесном лагере и обучении разведке, а значит, выдать секретные сведения. Подписка об их неразглашении лежала в бумагах майора НКВД, а сам Тарасов стоял рядом. Майор первым шагнул к окровавленному разведчику, рывком поднял того на ноги:
– За мной! – приказал он, а остальным объяснил: – Майор НКВД Тарасов, забираю на допрос задержанного.
Бойцы расступились во все стороны, пропуская офицеров с мнимым пленным.
Избитый паренек едва шел, на ходу всхлипывая:
– Я почти дошел, почти. Их не было видно в темноте, они не должны были там быть.
– Снимай форму, Дакаленко, – вдруг остановился особист.
Тот закрутил головой, не понимая, что от него требуется.
Василий Тарасов со злостью рванул воротник немецкого кителя:
– Шутил, что голышом побежишь. А это не шутка оказалась! Раздевайся до белья, чтобы снова не избили или чего похуже. Иди до госпиталя, там дежурному врачу сдашься. Скажешь, не знаешь, кто напал в лесу. Избили и раздели мародеры местные. Понял?
Дакаленко, задыхающийся от боли и слез, принялся снимать форму.
Василий брезгливо смял в комок окровавленные штаны и китель.
– В лагерь не возвращаешься, после госпиталя – перевод на фронт в пехоту. – И зло бросил: – Пошел отсюда, шутник.
Они поспешили обратно к грузовику, проворно забрались в кузов, грузовик заревел и помчался по деревенской дороге. По прибытии на место Василий пошел предупредить дежурного офицера, чтобы не открывали огонь при появлении подозрительных личностей. А Глеб Шубин направился осматривать идущую полным ходом стройку. Еще полтора месяца назад он переходил вброд залив и высаживался на пустынный берег. Сейчас здесь кипела работа: по дну укладывали опоры, чтобы проложить по ним рельсы, строили железнодорожную ветку переправы через залив; со стороны материка прибывали и прибывали лодки с боеприпасами, провизией, медикаментами – все необходимое, чтобы действовала тыловая часть дивизии; прибывающий личный состав переходил залив вброд по специальным отметкам из колышков, которые были связаны между собой веревкой; бойцы тащили за собой самодельные плотики с личными вещами и оружием. Движение людей и техники не останавливалось ни на минуту, в таком муравейнике трудно затеряться, особенно если ты одет в форму противника.
Вдруг из толпы, что двигалась по проложенным деревянным мосткам наверх, к площадке, где ожидали грузовики, чтобы отвезти людей в Дмитровку, выскользнула фигура в мокром плаще:
– Товарищ командир, ефрейтор Зинчук прибыл по вашему приказанию.
Под капюшоном и блестящей от влаги тканью нельзя было различить ни фигуру, ни лицо. Глеб сдернул накидку с головы стоящего перед ним человека – Зинчук! От оторопи капитан не смог даже вымолвить и слова. Как успел Павел сюда добраться почти одновременно с ними и незаметно пробраться в ряды прибывающих бойцов?!
Сам же Зинчук не повел даже бровью, застыл, как оловянный солдатик, ожидая дальнейших приказов.
Сбоку запыхтел Тарасов, который с трудом спустился по мокрым от морской воды деревянным ступенькам к причалу. При виде вытянувшегося в струнку ефрейтора Зинчука он не удержался от удивленного оханья, а потом протянул:
– Так, понятно. Вольно, Зинчук, возвращайся в лагерь.
Тот козырнул:
– Есть! – И снова смешался с толпой бойцов. В общей массе поднялся наверх и повис на подножке грузовика, который, забитый до бортов людьми, покатился в сторону Дмитровки.
Майор сплюнул себе под ноги, в голосе его была смесь раздражения и восхищения одновременно:
– Ах ты ж, черт хитрый, еще доедет, а не своим ходом. Ну Зинчук, ну жук!
Еще пару часов они провели на берегу залива, ожидая остальных. Разведчики явились почти одновременно, измученные долгим ночным переходом. Маскировку все выбрали одинаковую: сорвали погоны, лычки и другие знаки различия германских войск с кителей; измазались в грязи так, чтобы вообще нельзя было понять, что надето на бойцах.
Майор Тарасов на правах командира провел перекличку:
– Подбелец!
– Здесь!
– Стукаленко?
– Здесь!
– Евсюков?!
Тот отозвался едва слышно, от усталости парень шатался во все стороны:
– Здесь.
– Ертаев?
– Сидесь. – Казах до сих пор по-русски говорил, коверкая слова. Немецкий он знал отлично, выучил еще в детстве. А вот с русским у него до сих пор были сложности.
– Грош!
– Здесь! – откликнулся последний из бойцов.
Тарасов обвел их взглядом:
– Ну что ж, бойцы, те, кто справился с заданием, продолжают занятия. Возвращайтесь в лагерь, но другой дорогой.
Евсюков тихо застонал при мысли, что снова придется кружить по пересеченной местности, обходить деревню по большой дуге, скрываясь в немецкой форме от караульных.
Тарасов обернулся на звук:
– Евсюков, не слышал, что ты сказал? «Прошу перевести меня в стрелковое подразделение?»
Парень с трудом выдавил:
– Никак нет, товарищ майор.
Офицер, довольный ответом, кивнул:
– Вперед, выполняйте приказ. И пошустрее, в восемь утра построение. Опоздавшие будут отчислены.
На лицах парней отразилось смятение, они замедлили шаг, не понимая, как выполнить невыполнимое. Глеб не выдержал, наклонился к Грошу, который замыкал строй:
– Добудьте ватник, прикройте немецкие кителя. Тогда сможете со всеми прибывающими добраться на машине до Дмитровки.
Тот в знак благодарности кивнул командиру. А капитан быстро развернулся к Тарасову:
– Ладно, товарищ майор. Давайте возвращаться назад, отдохнуть тоже надо успеть.
По дороге в деревню офицеры не разговаривали, ехать пришлось в битком набитом «зилке». Усталые, вымокшие до пояса в воде Сиваша, бойцы вполголоса переговаривались, пускали по кругу самокрутку. От мерного покачивания многие дремали, уронив голову на грудь. Даже майор не выдержал и крепко проспал весь путь, его голова подпрыгивала у Глеба на плече. А сам разведчик никак не мог заснуть, все думал, что сегодня приготовит им энкавэдэшник, какое новое испытание придумает для разведчиков. Еще он никак не мог понять, как ему научить бойцов мгновенно реагировать на изменения. Ведь идет разведка на неизведанной территории, невозможно все предусмотреть, спланировать каждый шаг. Всегда этот план будет нарушен, и надо найти выход, выкрутиться из сложной ситуации. И разведчику нужно не паниковать, не теряться, чтобы голова работала как часы.
Даже по прибытии в лагерь Глеб так и не смог придумать, как научить бойцов мгновенной реакции на непредвиденные сложности. От усталости он соображал с трудом. Встретил его в лагере сначала Снежок, а потом Павел, который успел уже соорудить костер. Остатки вчерашней буханки он нанизал на прутки и уложил над невысоким пламенем. Умопомрачительный аромат поджаренного хлеба разносился по всей полянке. Глеб с удовольствием перекусил, запил горячим чаем с куском рафинада вприкуску. От еды он разомлел, веки начали слипаться.