Королевская Бухта, чуть меньше месяца назад
Щёку обожгло болью, но всё же не настолько обожгло, чтобы глаза открыть. Веки слишком тяжёлые, точно свинцом налиты. И лицо горит… Как и всё тело.
Следом в лицо плеснули. Таким холодным, словно прошитым ледяными иглами. Ссадины, порезы защипали нещадно, а глаза ничего, открылись. А потом каменный пол перед глазами качнулся, и, подчиняясь воле чьей-то руки, что за волосы сзади взяла, Киаран подняла взгляд на палачей.
Их было дворе – толстый и тонкий. У тонкого лицо садиста, но есть в чертах что-то от интеллигенции, что делает его, впрочем, ещё гаже. Толстый же с небольшим горбом и совершенно звериной рожей. Такой приснится – кроватью не отмашешься.
– Кто вы? – спросил, обнажая гнилые пеньки зубов тонкий, что с жидкими патлами и восковым лицом. Страшный, как смертный грех, или как череп, обтянутый кожей.
– Я – Киаран Бэхингем, – прохрипела Киаран, дивясь, что до сих пор не сорвала голос от крика. – Единственная законная наследница герцога Бэхингема, леди Бэхингем. Хранительница Восточных Морских Врат королевства Таллия.
Хлёсткая пощёчина отбросила голову назад, а затем цепкие пальцы вернули лицо обратно, ухватив за подбородок. Киаран изловчилась и впилась в эти самые жёлтые, будто прокопченные пальцы изо всех сил.
Под зубами захрустело, рот наполнился густым и солёным.
Ударили кулаком, прямо в губы. Обозвали тварью зубастой и гадиной.
Тряся прокушенным пальцем (эх, жаль, не откусила) и бешено вращая глазами, палач повторил вопрос.
– Бэхингем, – Киаран сплюнула густое и солёное. – Моя фамилия и моё герцогство… самые древние в Таллии. С Бэкхингемов Таллия и началась, переименованная непосредственно в Таллию спустя пятьсот лет с момента основания… во время правления короля Арктура.
Ударили снова. Киаран давно отупела от измождения и боли, но с завидным упрямством продолжала повторять то, что так настойчиво пытались из неё выбить.
На этот раз спросил толстяк. Отвратительный и одутловатый, покрытый бородавками, как старая жаба.
– Кто ты, дрянь?
– Через Бэхингем лежит выход на торговые пути с Магридом. Оттуда мои корабли везут пряности, шелка, специи, чай… камни, – глаза Киаран закатились, но следующая порция воды, выплеснутая в лицо, помогла остаться в сознании. Она продолжила с того же места. К тому обстоятельству, что отвратительные лица палачей сменили другие, учителя истории и торгового дела, которые нелепо смотрелись в сырой, пропахшей кровью и испражнениями пыточной, отнеслась философски. Ну надо здесь что-то почтенным Таяну и Корвену, эка невидаль. – А также с Нью-Висконтом и Эрдэсом. Оттуда возим в Таллию овечью шерсть, серебро, золото. Моё герцогство – главный и стратегически важный порт, приносящий в казну более одной четвёртой всего дохода.
– Ты кого подкупить задумала, тварь?! Нищая сбрендившая девка. Кто ты?!
Киаран попыталась сфокусироваться на холёном, привлекательном лице Таяна, искажённым отчего-то злобой и ненавистью к ней, к Киаран. Следом пришли воспоминания о пытках и побоях. Правда, и лица учителей растаяли в воздухе, вернулись отвратительные рожи истязателей.
Коротышка нехорошо покосился на дыбу и всё внутри Киаран сжалось. Только не дыба, нет… Хватит ли у неё мужества и упрямства не признать того, чего от неё добивались. Что она – никто. Изменница и дочь изменника. Потерявшая земли, корабли, титул, имя… вообще всё.
– Кто ты? – повторил толстяк, направляясь к дыбе. Не глядя на Киаран, любовно похлопал отполированные несчастными предшественниками леди Бэхингем доски, провёл крючковатыми пальцами по проржавевшим цепям.
Не в силах оторвать взгляд от покатых плеч и горба толстяка, Киаран проговорила:
– Леди Киаран Бэхингем. Единственная законная наследница герцога Бэхингема. Помимо меня у отца двадцать восемь сыновей. Четверо, старшие – королевские капитаны, герои войн, корсары, те, что помладше, пажи, виночерпии и оруженосцы во влиятельных домах, трое – близнецы и ещё один – совсем малютки, в настоящий момент находятся в замке, в герцогстве Бэхингем. Семеро – защитники королевства Таллия, братья ордена Тигриного Когтя…
Запнувшись, она начала дрожащим голосом перечислять их имена.
– Она двинулась умом, – скривившись, точно у него заболел зуб, худой. – Сломалась.
– Ничего, щас на дыбе растянем, мигом в разум войдёт. И в измене признается, никуда не денется.
– Что-то сомневаюсь. Я таких упрямых сроду не видывал, а сам знаешь, кого у нас в гостях только не было. Приказ ведь не калечить и не уродовать. А как ещё из дурной бабы признание выдернуть? Их светлость сами бы попробовали.
– И не говори, какая уж тут работа, в таких условиях-то. Ноздри ей вырвать бы, уши, как свинье, отрезать, а после дать на себе полюбоваться в зеркало. Мигом бы от прежнего имени отреклась.
– Так может…
– Я те щас самому уши отрежу и жрать заставлю. Приказано – не уродовать, значит не уродовать. Помоги лучше на дыбу снести. Сама не дойдёт, поди.
«Сейчас меня развяжут, – медленно, как тянучка ползли мысли Киаран. – Развяжут. И я им покажу…»
Не показала.
В себя пришла от острой боли в плечах и бёдрах, а ещё от чьего-то истошного крика, в котором мгновением позже узнала свой собственный.
– Кто ты?! – практически рычал над ней палач и Киаран начинала быстро-быстро шептать историю своего рода, своей семьи, герцогства Бэхингем…
Звуки собственного голоса странным образом успокаивали, тянули за собой в спасительную чёрную и пустую глубину.
Киаран следовала за ними, и даже ледяная вода больше не могла заставить её поднять веки.
Сверху раздавались голоса палачей, они спорили и бранились, в основном на неё, на Киаран, только звали её вовсе не леди Бэхингем, а грязной девкой и изменницей.
Но чёрная глубина на проверку оказалась не такой и глубокой. Не то, что утонуть – и поплавать толком не поплаваешь.
Вместо благословенного забытья она снова оказывалась в замке, приходила в себя со связанными за спиной руками и колодками на ногах.
Её снова поднимали за волосы и тычками в спину и плечи гнали по собственному замку.
На середине лестнице она споткнулась, скатилась вниз кубарем.
А неловко растянувшись на вычищенном до блеска полу, в неприятных бурых разводах впервые закричала, срывая голос.
Оттар и Магнум, рыжие чертята, лежали у подножия лестницы и невидящими глазами таращились на морские сражения, лепниной выложенные на потолке. На животах у обоих по расплывающемуся бурому пятну. Тут же застыла скрюченная, с перекошенным от боли и ужаса мёртвым лицом Лина. Если мальчишек просто проткнули насквозь, как цыплят, то няньку изрубили, надо думать, за попытку к бегству. Киаран и не узнала бы её, если бы не платье.
Тут рассудок помутился, точнее вообще покинул Киаран. А инстинкты, надо думать, обострились. Потому что вскочила и прыгнула на ближайшего гвардейца, непонятно откуда силы взялись. Развернулась в воздухе перед самым его носом, колодками на ногах в рожу заехала. Повалила на пол, сама сверху грохнулась и сдавила горло цепью, что между колодками. Оттащили. Били после все вместе, сапогами по рёбрам, лицу, животу.
Однако главный разогнал всех и её дальше поволокли.
Как она поняла из разговоров – наказано было пешком гнать. Да только гвардейцы-то перестарались, идти ей в таких обстоятельствах пришлось бы долго. В итоге отбивала и без того отбитые рёбра, переброшенная через о седло.
Хорошо ещё на ящерах прибыли, те плавно идут, да и спины широкие. А ну как на конях бы – не дожить бы ей таким манером даже до королевского тракта.
А когда по королевскому тракту к крепостным стенам подъезжали, ей за волосы голову приподняли.
– Смотри, гадина, – раздалось сверху. – Хорошо смотри, никого не пропустили?
И следом заржали, загоготали.
Сначала Киаран не поняла толком, чего от неё хотят.
Ну, столбы вдоль дороги с табличками, ну, написано на каждой «семя изменника». Понять бы ещё, что это значит. А потом пригляделась, сощурившись, больно уж солнце глаза слепило, к странной форме столбов. Поверх каждой таблички находилось по круглому предмету, с которого на землю капало. Размером с кочан капуты или, скажем, с мяч для детских игр.
А когда поняла, что то не мячи вовсе, и уж точно не капуста, а головы братьев… всех, вообще всех… вместо того, чтобы заорать не своим голосом застыла, как в забытьё впала.
Только тихо-тихо проговаривала вслух каждое имя, словно самой интересно было – узнает или нет?..
Абель… Ивис… Блэй… Джордж… Тиан… Гектор… Лео… Трал… Бруно… Брендон… Хавьер… Кирилл… Вилфорд… Гленн… Пьер… Густав… Алекс… Джон…
А потом имена закончились, потому как на последнем столбе голова отца покачивалась, от ветра. И имя лорда Бэхингема Киаран произнести отчего-то не смогла.
Дальше смутно помнилось.
Допрашивали, били. Заставляли вслед за отцом-изменником в измене покаяться.
Как-то постепенно выяснилось, что из тех битых осколков, которых край к краю сложить пытаешься, что, оказывается, как будто от болезни отец помер, правда, успел покаяться, сознаться, что в заговоре против молодого короля участвовал. Судили уже посмертно. Присудили понятно что: земли герцогства Бэхингем, вместе с кораблями, постройками и всем имуществом изъять в пользу казны. Кто бы сомневался.
Но Киаран решила сдохнуть, а в измене не сознаваться. Пусть они об её спину все кнуты измочалят, не дождутся её признания.
Что-то внутри неё умерло, исчезло безвозвратно. Точнее, если в таком ключе сопоставлять – что-то, несмотря ни на что, до сих пор оставалось живым. Билось, захлёбываясь от ярости и ненависти, скалилось, рвало душу изнутри и потому расстаться с телом ей не давало.
Боли не было. Только снаружи. Но разве это боль? Если во всю глотку орать, прям изо всех сил, то и вовсе об этой боли забыть можно… Главная боль, та, что изнутри рвёт. Там сильно болело, особенно, когда вспоминала, что изверги и Джереми не пощадили, месячного младенца…
Жутко было по королевскому тракту ехать и на головы братьев смотреть. Вот только с каждым произнесённым именем жуть эта отчего-то не прибавлялась, а наоборот, уменьшалась чудным образом, к отцу её и вовсе не осталось.
Но зияющую пустоту эту, что жуть после себя оставила, затопила бурлящая, жгучая, неистовая ненависть! Такая ледяная, что обжигала изнутри. Ни сдохнуть, ни признаться в измене не давала!
Пусть язык рвут, как грозились, пусть пальцев лишают, не признается она!
Не признается.
Якорь в их поганые глотки, да мачту в зад, а не признание леди Бэхингем!
Боль в суставах как-то сама-собой закончилась и Киаран подумала уже было, что должно быть, дошла до своего предела. Сильнее болеть не может, вот оно и не чувствуется.
А потом поняла – другое.
Оба истязателя принялись вдруг кланяться до земли, загомонили, залебезили, и боком, боком, из-под обзора Киаран попятились.
Вместо них новый появился.
Ухмыляющийся, мерзкий, в короне.
Королевская Бухта, чуть меньше месяца назад
– Ну и запах, – поморщился бывший принц. – И отец хотел, чтобы я это на трон возле себя посадил.
Киаран промолчала. Тут вообще-то и до неё не розами пахло.
С интересом и брезгливостью её разглядывая, король приблизился.
Важный, оплывший, с гладким двойным подбородком и печатью всех возможных пороков на лице.
Протянул руку к щеке и Киаран отпрянула. Ещё подивилась, откуда силы взялись, ведь только что буквально еле-еле понимала, где она и кто. А ещё подумалось – хорошо бы всё же сдохнуть. Вот прямо сейчас. Не дать ему до себя дотронуться.
И тут же внутри как пружина разжалась. Во всех местах сразу заболело. Словно сигнал: только попробуй сдохнуть, только попробуй! Пока за отца, братьев и герцогство не отомстишь и не думай даже!
Даже сама поморщилась. Так некстати провидение вмешалось.
А потом поняла: никакое это не провидение было. Просто его величество щёку трогать передумали, за разбитую губу взялся, вниз потянул. Вот боль во всём теле и откликнулась.
Что-что, а своё дело палачи знали. Чем-то таким раны посыпали, что те не затягивались, и это ещё б полбеды. Но стоило в одном месте заболеть, как сразу во всех местах откликалось.
– Молчишь? – прошипел его величество, склоняясь к самому её лицу. – Не сквернословишь больше? Ядом не плюёшься?
Ну, если вам так невмоготу, то это мы запросто.
И плюнула (жаль, не доплюнула), и пару словечек крепких хрипло прибавила. И только потом, когда король заругался и принялся звать кого-то в бранных выражениях, в темноту провалилась, и так в этой тьме славно оказалось, что решила уж было, что всё. Умерла.
***
Пробуждение было внезапным и удивительным.
В том смысле, что удивило очень, одним лишь своим наличием.
А когда рывком села и огляделась, оказалось и вовсе каким-то нелепым. Начиная с кровати, или даже правильнее сказать, с ложа, на котором лежала, с балдахином и занавесками, сквозь которые остальные покои проглядывались, заканчивая тем, что на теле ни одного синяка или пореза не оказалось.
Сообразив, что не только отметок о «посещении» пыточной нет, но и вообще ничего нет в контексте одежды, быстро в покрывало замоталась. Тонкое, алое, собственно, как и всё здесь.
Комната, которую получше разглядела, отдёрнув занавеску, была шестиугольная, как ячейка в сотах и пустая, а ещё вся в алых тонах. На стенах оттенок чуть бледнее, спинка ложа и деревянные колонны, на которых балдахин держится, красного дерева, занавески алые, чуть не огнём кусаются.
Собственно, это ложе, на котором в себя пришла – и вся мебель.
Не до конца веря в то, что это всё не сон, Киаран, морща лоб, огляделась.
Подушки с кистями, валики, пуфики – ну просто тьфу. Пошло и помпезно.
Но когда и, главное, как, сырое и затхлое подземелье с дыбой и прочими пыточными нюансами в эдакий будуар превратилось?
В высокое продолговатое окно, больше на щель похожее, видно было небо и косяк диких гусей.
Шелестя покрывалом, Киаран подбежала к окну и выругалась сквозь зубы. Решётка на нём оказалась крепкая, чугунная, внизу какой-то внутренний двор. Судя по белым колоннам беседок и белым же скульптурам, она всё ещё во дворце. А если судить по расстоянию до земли – в высокой башне.
Стало быть, с нижнего этажа на самый верхний переехала. Эко она быстро… Сама не заметила, как.
Заметалась в поисках более подходящего облачения. В сундуке у стены нашлись какие-то тряпки… только… Только вот это самое покрывало и то больше прикрывало, так что перевязала потуже узел над грудью и стала думать, пытаться хоть что-то вспомнить, как она здесь оказалась и почему кожа вдруг снова чистая и гладкая, как у младенца. Ни даже следа от плети или калёного железа…
В голову пытались лезть картинки-воспоминания о кольях, табличках с надписями… но эти мысли Киаран решительно отогнала. Это всё потом. Сейчас главное понять, что вообще происходит?!
Ответ не заставил себя ждать.
Вошёл уверенной походкой, в напудренном добела парике, белом, расшитым золотом камзоле. Одутловатое, ничем не примечательное лицо, гладкий двойной подбородок, глазки маленькие и злые, нос тонкий, длинный, с горбинкой.
Взгляд, которым король Дино Первый окинул Киаран, был липким, тревожным. И от всей его медвежьей фигуры тревогой веяло.
Сразу в приторно-алом будуаре пыточной запахло.
Смутные, призрачные воспоминания в голове завозились.
Как её с дыбы снимают, несут куда-то… Ничего не видно, но дышать как будто нечем, очень уж горячо и пара много. Всё тело жжёт, нестерпимо жжёт, а её поливают между тем чем-то густым и горячим, и цветочные запахи ноздри щекочут. Из-за этих цветов, она, кажется, и решила тогда, что сон, больно уж после запахов пыточной оно странным казалось. Ещё подумала, бредит.
Но сейчас, как вспомнила, в голове всё окончательно сложилось.
Ни тени сомнения не осталось, почему его величество в живых её оставил.
– Побрезговал, значит, на дыбе, – нехорошо ухмыльнулась Киаран и встала, широко расставив ноги, чтобы бить, так уж наверняка. Зря его величество с ней наедине остался. Хоть тело и ватное, слабое, ну да много ли этому увальню надо… С ней теперь всё понятно – живой ей отсюда не выйти… Ну, как живой. Живой она себя с королевского тракта не ощущала. В полной мере. Но прежде, чем окончательно уйти, она за отца и братьев, особенно за меньших, Дино Вулго зубами глотку перегрызёт…
– А ты глупее, чем кажешься, – пожевав губами, сказал Дино и щёлкнул пальцами.
В тот же момент алые занавески, что на стенах, вверх вздёрнулись, а Киаран оказалась под прицелом пяти лучников.
– Слишком в себе уверена, всегда была такой. Недооценила меня, гордячка. Ни тогда, когда я по-хорошему руку и трон тебе предлагал, ни сейчас. Ты думала, мы прибыли к тебе в гости вина попить да служанок облапить? А между тем среди моих людей такие были, кто в охранные чары твоего замка кое-что от себя прибавили. Немного совсем, вы и не заметили. А нам хватило. Чтобы порталы прямо в замок провести. И взять тебя, тварь, тёпленькой. И живой, – при этом король плотоядно усмехнулся.
Пока он говорил, Киаран прикидывала в уме, что, если всё же прыгнет… И сама себе ответила: без шансов, совсем. Даже не долетит до врага. Но вслух, конечно, другое сказала.
– А ещё я быстрее, чем кажусь. Приближаться не боитесь, ваше величество?
У Дино глаза кровью налились, забегали. Стало быть, попала в цель. Боится к ней подходить.
– Если тебе так не терпится умереть…
– А я итак уже мертва, – говоря это, Киаран страшно оскалилась. – Чего мне терять?
Дино губами пожевал, словно соображал, о чём это она.
– А, ты думаешь, что твоей голове тоже на столбе место?
– А разве нет?
Король важно пожал плечами.
– А зачем? Чем ты мне опасна? Дочь изменника, который в измене своей сознался. За то и получил справедливое возмездие: казнь для него и всего его семени.
Киаран сделала было шаг, осторожный, но в тот же миг перед носом вжикнуло, даже пощекотало пером и Киаран отпрянула. Оглянулась – стрела рядом с другим лучником в стенку впилась, а он ничего, даже не шелохнулся.
– Ну так это я – его семя и его наследница. Меня надо было убивать, меня! Причём здесь… – и осеклась, голос сорвался.
– Отец твой умом был слаб, – поморщился Дино. – И тебя воспитал с придурью. Слишком много ты о себе возомнила. Сама же – как есть девка, грелка для постели.
– Для этой? – Киаран головой в сторону ложа под балдахином махнула. – Так пойдём. Разве не для этого я здесь?
Дино рассмеялся. А глаза серьёзные оставались и злые.
– Нет, Кира, – сказал он. – Думаешь, я настолько глуп? Сама со мной ляжешь. Послушной будешь. Ласковой. И свидетели нам ни к чему. Слово дай, что всё сделаешь, что прикажу.
– А если нет? На нижний этаж?
Король не сразу понял, о каком она нижнем этаже. Прав был Геор, ума новый король был недалёкого. А когда дошло, наконец, рукой махнул.
– А зачем? Признание получено, Бэхингем принадлежит короне. Отныне ты – так, нищая девка, годишься только на одно. Тебя заклеймят, как гулящую и отправят на рудники. Будешь искупать преступление своего отца в колониях.
Киаран пожала плечами, покачала головой.
– Не советую отпускать меня, Дино. Один раз я одолела тебя на турнире, так вот знай. Вся Таллия у моих ног будет. Как ты тогда. И последнее, что увидишь в жизни, будет лезвие моего меча.
Дино рванулся было к ней, и у Киаран всё внутри затрепетало от радости. Сейчас! Сейчас она раздавит это паскудное насекомое, и сама, наконец, отмучается! Конечно, её за короля на лохмотья порвут… Но она уже была в пыточной. Не так там и страшно. И ничто не может длиться вечно.
Король замер на полпути.
Побагровел, задохнулся от гнева.
Только одно слово и выдохнул:
– Сука, – а потом заорал не своим голосом: – Сюда!!!
– Знакомые лица, – осклабилась Киаран, когда оба палача вошли. Высокий и худой, как все люди, а коротышка задом пятился, тянул вслед за собой что-то тяжёлое и грохочущее.
Когда развернулся, это оказалось жаровней. А гремели на чугунной скобе какие-то клещи.
– Давно не виделись… – прошептала побледневшая Киаран.
Длинный поморщился, а толстяк со звериной рожей осклабился, даже подмигнул. Правда, перехватив взгляд его величества тут же сделался серьёзен.
– На кровать её, – приказал его величество.
И тут Киаран уже не до лучников, в грудь ей целившихся, стало. Билась, как в последний раз. Собственно, по её мнению, так оно и было. Всё норовила к монарху подобраться – оттеснили. Лучники побросали свои орудия, впятером на неё пошли. Если палачей считать, то всемером.
Будь она не так измождена пытками… выстояла бы куда дольше.
А так спустя каких-то пару минут скрутили, хоть и сопротивлялась, как пантера. Думала, Дино при всех… насильничать станет.
Он не спеша подошёл. Осмотрел мерзко. Покрывало-то сразу слетело, как руками-ногами махать начала, по всей заморской науке… Жаль только, без толку. А когда блудливыми пальцами по груди прошёлся, сдавил, ущипнул до боли, поняла: никакая она не мёртвая. Наоборот, ещё живее стала! Живее всех живых! И то, что Дино ей уготовил, это самое худшее, вообще, из всего! Мало было всего её лишить, так ведь эта мразь и честь отобрать вздумал.
Что такое лишение чести после того, что на королевском тракте было?
Пшик один.
Что такое насилие после пыточного подземелья?
Смех.
Но вот как это, оказаться в непосредственной близости от чудовища, самого злейшего, самого ненавистного врага… Воплощения зла, ненависти, боли…
Никогда ещё Киаран так страшно не кричала, даже под пытками. Ревела раненым зверем, выла, орала, будучи привязанной за руки и ноги дрыгалась и дугой выгибалась так, что даже ложе красного морёного дуба ходуном ходило.
Дино, тот сразу отпрянул, глазами бешено завращал, губами зашлёпал. Заругался на чём свет стоит.
Остальные плевать на плечи стали, суеверно лба касаться.
В перерыве между криками, когда дыхание переводила, Киаран отчётливо слышала суеверный шёпот.
– Бесноватая…
– То демон в неё вселился! Он как корчит-то!
– Ваше величество, вы бы не рисковали… А ну как оно и на вас перекинется?!
– Храмовников, храмовников сюда!
Киаран, как расслышала, о чём толкуют и вовсе завыла, закорчилась. Пусть уж прирежут, да только чтобы больше мразь эта её не касалась. Одно страшно было – силы иссякнут, и что тогда? Потому билась на ложе так, словно каждую лишнюю секунду отвоёвывала.
Она не заметила, как Дино, сплюнув, подал приказ палачам.
Тем хоть и боязно было подступиться к бесноватой герцогине, а всё же пришлось.
Один в плечо впился костлявыми пальцами намертво, второй, пошерудив какой-то железкой в жаровне, с рыком к плечу раскалённое докрасна железо приложил. Запахло палёным мясом и теперь кричалось уже от боли.
Прежде, чем покинуть «красную комнату», Дино низко над её лицом склонился и прошептал:
– Значит, король для тебя недостаточно хорош, бесноватую изображать вздумала, дрянь?! Ну так гнить тебе заживо, на рудниках! Знаешь, сколько там желающих найдётся на твоё крылышко? Сотни! И все с чахоткой и сифилисом!
И в дверях ещё раз обернулся.
– Думаешь, тайна для меня, что на смерть нарываешься? Да только хуже смерти тебе – жить и знать, что если бы не твоя спесь, живы были бы – и отец и братья. Живи, сука и знай, что своими руками двадцать осемь душ загубила.
***
Вскоре за ней пришли.
Под прицелами стрел развязывали, опасались, что демон, что в опальную герцогиню вселился, вернётся.
Только он и не думал возвращаться после того, как его величество ушли.
Более того, голос тоже пропал.
На вопросы, тычки и издевательства Киаран только сипела. Точнее, шипела, злобно, как кошка. А скорее, как чёрная пума.
Дерюгой, которую на пол бросили, не побрезговала. Облачилась в некое подобие мешка, верёвкой подпоясалась.
Когда руку в дыру сбоку, что вместо рукава просовывала, скрежетнула зубами от боли. Свежее клеймо горело и кровоточило. А ещё светилось, знать магическим железом прижгли. Такое не выведешь, не закрасишь, одеждой не спрячешь: будет светиться, хоть чугунком плечо прикрой.
Чтобы все знали: перед ними преступница. Воровка или проститутка. Совершившая что-то тяжкое. Только за душегубство магическим железом жгут.
Не протестовала, когда кандалы на руках и ногах защёлкнули и в шею по винтовой лестнице погнали.
Страшно было очень, что Дино передумает.
А вот каторги ничуть не страшилась.
…Босую, полуголую, в кандалах наследную герцогиню Бэхингем прогнали по главной улице, ведущей в порт.
Толпа, что стражники теснили к домам по краям дороги, бесновалась, как давеча сама Киаран. Сыпала камнями и проклятиями.
Несколько раз она падала. Тогда оскорбляли больше, били, но несильно. Чтобы нести или волоком тащить не пришлось.
Когда до порта добрались, стало получше. Хоть следом от натёртых кандалами да сбитых ног кровавые следы тянулись, а всё же смешалась с толпой каторжников, дикого вида, грязных, нечёсаных, в струпьях и язвах, и внимание «провожающих» рассредоточилось.
С каторжниками и погрузили на корабль, которому надлежало везти Киаран Бэхингем, наследную герцогиню и дочь изменника, на рудники.
Присказка от Кильки
Добавлена единственно потому, что Киаран о том времени сперва мало что помнила и мало что могла рассказать, а потом сразу недосуг стало…
Талавийское море, меньше месяца назад или что-то вроде того (когда под ногами палуба, а каждый день похож на предыдущий, как капли воды, отсчёт времени совсем другой)
По лазурным водам Талавийского моря неспешно шла трёхмачтовая каракка. Обходила одинокие скалистые островки и шхеры, умело лавировала в бурю и непогоду, чуть не плашмя ложась на высоких, с пенными макушками, волнах. Но ничего, выруливала, и в скорости до определённого момента не теряла.
До того, как встречный ветер подул…