– Я не знаю, почему всё так происходит, – она обречённо покачала головой, высвобождаясь из объятий его всё ещё сильных рук, несмотря на возраст. Впрочем, для неё он всегда был мужчиной, а не стариком. – Быть может, я сумасшедшая мазохистка, – красавица искривила губы в пародию на усмешку.
Поправила пышные волосы, начала раздеваться, швыряя вещи в шкаф.
Мужчина целомудренно отвернулся, хотя много раз видел её голой. Но он чувствовал, что сейчас на интим она не настроена, и не хотел раздражать ещё больше жадными взглядами. – Быть может, меня сломал тот парень, который лишил меня невинности возле заброшенного дома… В любом случае, так уж сложилось. И мне ни за что не выбраться из порочного круга. Ещё одна кривая усмешка. – В любом случае, я уже добилась многого… И, по крайней мере, могу не считать себя пустышкой.
Женщина торопливо скрылась в ванной. Вернулась уже с влажными волосами, которые подчёркивали красоту её лица, и в длинном халате. Её взгляд стал более холодным и уже не таким несчастным, как раньше:
– Спасибо, что переживаешь за меня, Антуан. Но я пока не хочу бросать свою работу.
Мужчина кивнул, чувствуя некоторое разочарование: ведь её ответ подразумевал, что она также отказывается прекращать свои сексуальные «игры» с семейством де Ноблэ. И он не мог ничего с этим сделать – Антуан знал, что уже старик, и, конечно же, не может сексуально удовлетворять свою прекрасную любовницу. Да и с самого начала в их отношениях было больше дружбы, чем сексуального влечения, ведь даже тогда он уже был слишком для неё стар. Но мужчина знал, что согласится остаться с ней на любых условиях, лишь бы она от него не ушла. Этого б он не пережил. Она была тем, кто ещё держал его среди живых, возвращал радость молодости и свежесть первой любви.
Рита прижала пальцы к вискам и мученически глянула на него:
– Давай лучше поговорим о поддержании и поднятии рейтинга популярности твоей замечательной школы.
– Насчёт популярности – у нас ведь теперь учится Гарри Джонсон! – торжественно произнёс Антуан, сжимая её в объятиях. – Его присутствие в стенах школы поднимает наш рейтинг на неизмеримую высоту!
Женщина недоверчиво хмыкнула.
– Да, я согласна, это очень даже неплохо. Понятия не имею, как тебе удалось его заполучить.
– Да я тоже не знаю, – улыбнулся мужчина. – Возможно, его знаменитый папаша настолько занят, что просто нашёл нашу школу по телефонному справочнику? В любом случае, я с ним лично почти и не знаком. Я видел Адама лишь несколько раз, когда он навещал своего сына в школе. Правда, к нему всегда очень трудно пробиться через толпу его охранников, репортёров и прочих прихлебателей. Просто король и его свита!
– Согласна. Его папочка – противное и высокомерное создание. Хотя красив, как греческий бог. Интересная помесь Аполлона и лощёного идеального красавчика с обложки модного журнала для геев, – она хихикнула.
– Ну, судя по тому, что у Адама есть сын, вряд ли он гей, – засомневался де Вилл, усмехаясь. – Какая ж ты всё-таки злая, моя Ритуля!
– Стараюсь, дорогой, стараюсь! Всё-таки это моя работа. Быть стервой – моя профессия. И иногда это даже приятно, когда твоя работа совпадает с тайными желаниями. И всё-таки на душе как-то паскудно, словно я стала под душ, а на меня полилось дерьмо с запахом лучших французских духов. Но дерьмо – это дерьмо, сам понимаешь, как бы оно ни пахло.
Рита снова начала дрожать, и де Вилл успокаивающе поглаживал её изящные, хрупкие плечи, шепча на порозовевшее ушко милые глупости.
– Всё-таки ты неисправимый романтик, – шепнула она прямо в его суховатые тонкие губы. – Но за это я тебя и люблю!
– Я тебя тоже, Рита Свон.
– Ага, прямо такой, какая я есть? Злобной и циничной стервой? Берёшь в нагрузку к шикарной внешности мой нелёгкий характер?
– Я люблю тебя целиком и полностью. Ты – моя звезда, самый драгоценный брильянт на свете… Моя пустыня и мой оазис.
***
Рита Свон почему-то ужасно нервничала перед этим интервью. Можно подумать, что она собиралась брать интервью у какого-то местного каннибала, который неумело, но активно подражает небезызвестному Ганнибалу Лектору. Хотя на самом деле это был обычный парень.
«Возможно, это потому, что меня поставили в жёсткие рамки. И мой отвратительный начальничек потребовал, чтобы я делала то, что ОН хочет, писала лишь то, что мне скажет Гарри – эта юная звезда! Правда, знаменит он скорее благодаря своему отцу. Так сказать, подхватил эстафету. Все возвращается на круги своя?
Рита вздрогнула, стараясь внушить себе, что это ощущение внезапного холода появилось из-за ранней весны. Когда зелени ещё почти нет, почки вот-вот собираются превратиться в листья, но ещё медлят, наслаждаясь покоем и защищённостью.
«Что ж, на сей раз приказ моего начальника полностью совпадает с моим желанием. Так что я ничего не потеряю», – решила она для себя, улыбаясь немногочисленным посетителям кафе, находящегося на территории школы, в котором она пила кофе, поджидая героя очередного своего опуса. Женщина уже давно положила на столик блокнот с ручкой и любимое «орудие труда», диктофон.
Почему-то в этот день ей хотелось быть… более объективной. Рита сама не знала, отчего вдруг её настигло это неожиданное благодушие. Обычно ей нравилось смешивать очередную жертву с грязью.
Красавица подпёрла подбородок тонкой рукой, постукивая пальчиками другой руки, точнее, длинными кроваво-красными ногтями, по гладкой поверхность стола, и не могла оторвать взгляд от двери.
Однако репортёрша всё же на пару минут отвлеклась от созерцания двери – уж очень интересная пара сидела за одним из столиков, красивые и беззаботные, словно на свете не существовало Зла. Молодые и легкомысленные, и, главное, влюблённые. Она это увидела в их глазах – отражения друг друга. Остальной мир для них не существовал, пока они держались за руки и смотрели друг другу в глаза, нежно улыбаясь и щебеча легкомысленные глупости.
Рита проглотила ком в горле и постаралась придать своему лицу ещё более неприступное и ледяное выражение, чем обычно. Однако сложнее всего оказалось убрать «вселенскую» тоску из глаз и превратить их, образно говоря, в два бирюзовых камешка. Не к месту вспомнились родители. Точнее, тот период жизни, когда они начали отдаляться от неё. Или она от них? Когда они впервые называли её жестокой, холодной. Особенно после первых публикаций её ядовитых статей.
Вспомнилось интервью с коллегами из «Женских штучек», когда её улыбающуюся фотографию с белозубым оскалом поместили на обложку. Тогда центральный разворот заняло то ужасное интервью. Её премировали «Золотым пером», как лучшую журналистку года. Хотя, стоит заметить, что в конкурсе не принимал участие ни один серьезный журналист, пишущий про политику, только репортеры из различных женских изданий и желтой прессы.
«Рита Свон, говорят, что у вас нет сердца. Это правда?»
«Конечно (стеклянный смех, словно звон бокалов). Ещё в детстве я продала его за доллар».
Брр! Рита тряхнула головой, чтобы отогнать неприятные воспоминания, от которых начинало тошнить. Пышные пряди упали на лицо. Откинув их, она замерла, прищурившись.
В кафе как раз входил «Мистер Знаменитость» – Гарри Джонсон собственной сиятельной персоной.
Быстро отыскав её глазами, парень направился к ней с выражением страдания и муки в изумрудных глазах и явным нежеланием находиться с ней в пределах одной Вселенной.
– Привет, Гарри, – произнесла она, открывая блокнот. – Садись.
Он кивнул и сел напротив.
Она отметила, что он напряжён и скован. А в глазах за модными солнечными очками – одновременно вызывающее и затравленное выражение. Сняв очки, он нервно швырнул их на столик, едва не разбив.
– Давайте сразу к делу. У меня нет никакого желания с вами общаться, – почти выплюнул он с ненавистью. – Меня моя девушка ждёт.
Изящно изогнутая бровь.
– Хм, полагая это мисс Лесли? Или Генриетта Браун? Либо кто-нибудь, о ком я не знаю? Какая-нибудь супер-модель? Или начинающая голливудская красавица, которая благодаря связи с такой знаменитостью, как ты, мечтает сделать собственную карьеру? Возможно, какая-нибудь дурочка, которая после секса обязательно попросит у тебя твои трусы, чтобы хранить их возле сердца? А те части тела, которых ты коснёшься во время секса, она больше никогда не будет мыть?
Джонсон раздражённо тряхнул торчащими как попало волосами, машинально попытавшись их пригладить. Впрочем, это было так же невозможно, как изменить профиль без пластической хирургии.
– Кажется, по предварительной договорённости с этим идиотским журналом, вы не должны лезть в мою личную жизнь! Я этого не потерплю.
– Знаешь, мне не нужно твоё разрешение, чтобы хорошо выполнять свою работу, – она пронзила его испытывающим взглядом. – Хорошо, расскажи про учёбу, про друзей, про свои увлечения – которые не касаются секса.
– О, вас так интересует тема секса? Недотрах? – ухмыльнулся парень, разваливаясь на изящном стульчике. Она невольно отметила его идеальное телосложение – и когда он успел стать таким сексапильным? Тело развитое – он явно качается в спортзале, черты лица практически идеальные, очень красивые глаза, которые, как и его хорошее телосложение, достались ему благодаря отличной генетике.
Рита поймала себя на том, что откровенно залюбовалась им.
«Ха, он же просто неопытный юнец! Мне он неинтересен».
Женщина замолчала, затем продолжила, стараясь собрать разбегающиеся мысли:
– Поделись с нашими читателями своими увлекательными приключениями в школе! Кто, например, пытался тебя втайне побить, с кем и за что ты соперничаешь. Насколько я знаю, тебе почти нет равных в школе, кроме Виктора де Ноблэ, конечно. Ну, Виктор происходит из древнейшей аристократической семьи, которых всё меньше остаётся в Англии. И, хотя, его родители не так богаты, как твой отец, но у них есть класс, а это дар, который может быть только врожденным.
В какой-то миг ей показалось, что сейчас он ударит ее… По лицу. Или схватит за волосы и вышвырнет в окно. Или скинет со стула на пол и начнёт нещадно пинать ногами. Его глаза потемнели, а губы сжались, превратившись в тонкую бледную линию.
– Да как вы смеете! Я же предупреждал руководства вашего отвратительного журнальчика, что не собираюсь говорить о личном! Вы и так вылили на меня кучу грязи, когда издевались надо мной, моим отцом, моей умершей матерью в своих жалких статейках! Вы бы радовались даже смерти собственных родителей… Если бы вам заплатили за статью про их похороны! – его голос, возросший до крика, сорвался. – Я же просил вашего редактора, чтобы мне прислали на интервью кого-нибудь другого! Или те, кто варится в этом дерьме, слышат лишь то, что им выгодно?
Ей ни с того ни с сего захотелось попросить прощения. Особенно про ту действительно гадкую статью о смерти его матери, которая покончила с собой в огромном особняке.
Пока Адам Джонсон резвился на Багамах с очередной красоткой-моделью, а их практически интимные фотографии оказывались во всех развлекательных изданиях, его жена Люси страдала и от одиночества, и от ревности, которую искусно разжигали журналисты.
Рита понимала, как ему было тяжело, тогда ещё совсем маленькому, сначала пережить эту смерть, затем простить отца (если он его простил, конечно), а потом ещё и жить дальше.
И переваривать всю ту грязь, что многие годы лились на него и на его отца. Большинство журналистов (не только Рита), смаковали странное самоубийство, которое под определённым углом могло бы даже сойти за убийство, или за попытку доведения до самоубийства. Смаковала и она, хотя и без особой радости. Смерть красивых женщин никогда не вызывала у неё особого восторга. Наверное, сказывалась редкая женская солидарность.
Журналистка тонула в этих зелёных глазах, которые наполнялись слезами. Ей вдруг отчаянно захотелось обнять его, утешить. Но… на них все смотрели! Да и не позволил бы он ей к себе прикоснуться, а кроме того, не могла же она разрушить тщательно взлелеянную репутацию безжалостной стервы.
– Держите себя в руках, мистер Джонсон! – ненавидя сама себя, произнесла она чеканным сухим голосом. – Вы же, как никак, будущая звезда! А теперь, если не возражаете, продолжим. Или вы решили сбежать? Может, вы боитесь меня? – ехидно добавила она.
Слёзы в зелёных глазах высохли, словно первые капли росы на весенней листве. Он поднял подбородок, принимая её вызов, хотя не мог не понимать, что в словесной дуэли журналистке нет равных.
Она заметила, что Гарри уставился на неё с опаской и с любопытством одновременно.
– Наверное, ты хочешь сказать мне какую-то страшную гадость? – парень откинулся на стуле, чуть прищурив изумрудные глаза. – Давай же, не стесняйся – после множества репортёров, которые каждый день рвут меня и отца на части, меня уже сложно напугать. Да и не скажу, что бы я кого-то из вас боялся. Он снисходительно улыбнулся, беря себя в руки: – Просто мне неприятно… Как различные ничтожества, вроде нищих журналистов, гавкают на меня и отца, потому что они сами – никто. Конечно, проще оскорбить тех, кто чего-то достиг, чем самому добиться успеха. Для этого же надо потрудиться! А ваша работа – это просто изливание желчи. Да и язык у репортеров, как говорится, без костей. И всё-таки, я думаю, наше интервью пора закруглять.
– Почему?
– Устал от всяких сучек, – он ослепительно улыбнулся, развалившись на стуле. – А если серьёзно, может быть, потому что слишком много знаю про ваши методы. В некотором роде я тоже профессионал. Я ведь стал известным с момента моего рождения. Что большинству журналистов, конечно же, не светит никогда. Ваш брат для меня – это духовный калека с множеством комплексов и проблем.
Рита фыркнула:
– Ты считаешь себя психологом, чтобы ставить кому-то диагнозы? А тебе не приходит в голову, что мы просто выполняем свою работу? Всё-таки профессия репортёра вторая по важности, – она хмыкнула, – после проституции. И такая же древняя. И, несмотря на прошедшие века, до сих пор актуальная и модная.
– Вы все только пытаетесь приобщиться к талантливым людям, Рита, – ледяной взгляд шокировал её, как и бесконечная боль, отразившаяся в глазах. – Только смерть – лекарство от всех подонков этого мира. А лекарство от глупости, к сожалению, никогда не придумают.
– На всех подонков у тебя силёнок не хватит, – она тяжело вздохнула и потёрла виски. Кажется, ее должно было как-то поразить, шокировать или даже обрадовать их непринуждённое общение с нотками философии и психологизма, странного в устах зелёного юнца. Ведь пареньку было только восемнадцать!
Как-то поразить. Может быть, даже обрадовать. Но за последние годы мир для неё утратил прежние краски. Словно на женщину упала каменная плита – надгробье – и придавила, задушив на корню все чувства, все эмоции, все искры жизни. Словно она была свечой, которую задул резкий порыв ветра. Так что даже их соперничество, обличенное в форму почти вежливого общения, было для неё чем-то серым и скучным. По крайней мере, она пыталась себя в этом убедить.
Рита опустила голову и вздрогнула, ощущая себя загнанной зверушкой, которая оказалась в тупике. А в нескольких шагах – ударах сердца – охотник.
– Тебе ведь приходилось ощущать неотвратимость бесконечности? – тихо прошептал он, коснувшись её ладони, распластавшейся на столе, как дохлая медуза.
– Да, – она подняла на него обезумевший взгляд. – Неужели ты постоянно это чувствуешь? Как ты ещё не сошёл с ума?!!
– Вот поэтому многочисленные читатели различных изданий считают меня психом. Хотя они всех звёзд считают сумасшедшими, не понимая, что оригинальность – это признак белой вороны. А белая ворона – это редкая птица, и почти такая же желанная, как и синяя птица счастья. Просто остальные чёрные вороны слишком завидуют невиданному оперению – и стараются извести тех, кто выше них. Для этого даже твоих остреньких, ехидных статей не надо. Они пытаются поставить себя на моё место и, естественно, делают соответствующие выводы, что на Олимпе места только для избранных, а не для ничтожеств с острыми язычками.
– Ладно, мне пора статью писать, – она резко вскочила и направилась к выходу.
– Счастливо! – Гарри небрежно поднял руку и помахал ей вслед.
***
Приехав к своей возлюбленной, Антуан де Вилл не нашёл её в спальне, хотя постель была разостлана, а лампа горела.
Он обнаружил женщину в кабинете. Сидя в одной комбинации за письменным столом тёмно-коричневого дерева, она уставилась немигающим взором змеи на экран ноутбука.
– Антуан? – она подняла голову, заслышав его лёгкие шаги, отрываясь от экрана.
Он с грустью заметил тёмные синяки под ясными глазами и какое-то неживое выражение прелестного личика. Волосы казались чересчур яркими на фоне поблекшего лица. Она потёрла лоб: – Ложись спать, уже поздно.
– А тебе ещё много?
– Да нет, я редактировала. Уже всё.
Она сохранила статью и отправила электронное письмо.
– Всё! Я закончила с этим кошмаром, – она попыталась выдавить улыбку. – Давай лучше спать.
– Ты поругалась с Гарри? – тихо поинтересовался мужчина, обнимая её. Она уткнулась носом в его подбородок. – Твоё идиотское начальство снова захотело крови несчастного паренька?
– Да, что-то в этом роде, – она отстранилась, нахмурившись. – Но я постаралась написать не такую гадость, как обычно. Всё-таки он молодец. Даже будучи сыном голливудской знаменитости, он не сломался, хотя обычно детки богачей очень избалованы и просто скоты, – она невольно вспомнила Виктора, – а он неплохо держится! Я его даже зауважала. Знаешь, а мы с ним впервые нормально поговорили, даже странно, – она пошла в спальню, потянув его за собой. – Я ведь уже пару раз брала у него интервью, после которого жутко его очернила, а ведь в первый раз он смотрел на меня обожающими глазами и был предельно откровенен. А я обманула его ожидания.
Во время второго интервью он меня едва не побил, а на третье вообще не явился.
И я думала, что теперь он меня возненавидел на веки вечные. Правда, наша нормальная беседа длилась всего пару минут.
– Гарри – хороший парень. Конечно, ему приходится очень тяжело – быть в центре внимания не всегда лестно и приятно. Да и опасно порой. Этому надо учиться с детства – скрывать свои эмоции. Гарри же слишком искренен. Вот Виктор де Ноблэ – он должен себя сдерживать. Но, насколько я вижу, он ещё больший истерик, чем Гарри.
– Ой, не напоминай мне про него! – Рита тяжело вздохнула. – Он просто садист. Его папочка – вот кто истинный аристократ! Хотя и сволочь редкостная.
Она хихикнула, когда почувствовала руки на своём теле. Бирюзовые глаза засветились. Свон игриво хлопнула его по руке.
– Мы ещё до постели не дошли, а ты уже приставать начал! Что дальше-то будет! Мне и представить страшно!
***
– Всё-таки мне кажется, что мы должны пожениться, – тихо произнёс Антуан де Вилл, обнимая за талию свою любовницу.
– Ты серьёзно? – женщина накручивала на палец прядь длинных, пышных волос, которые недавно осветлила до снежно-платинового цвета. Быть рыжей-бесстыжей ей надоело.
Последнее время, к её счастью, де Ноблэ оставили её в покое. Может, нашли кого-нибудь помоложе? В принципе, её это устраивало. Ни с кем из них, кроме, разве что, Элеоноры, она общаться не хотела. Правда, иногда, когда неугомонные гормоны начинали бушевать, она желала того бурного секса, который превращался в безумие, в грозную стихию. Но эта буря ломала всё в её душе, и она понимала это.
– Последнее время твои статьи получаются всё лучше и лучше. Видно, что ты стараешься быть более объективной, а не плюёшься ядом в кого попало, как взбесившаяся змея. Теперь ты иногда даже замечаешь, что у знаменитостей есть и достоинства, не только лишь недостатки. А некоторые так даже жертвуют на благотворительность…
Они тихо рассмеялись.
– Я почему-то вспомнила ту свою статью о гибель матери Гарри Джонсона, – прошептала Рита, по-прежнему глядя в пустоту. – Тогда многие писали гадости об этом случае. Всё-таки уж слишком скандальной она была… Как и смерть принцессы Дианы. Ты понимаешь – сложно удержаться от такого лакомого кусочка. Но я вдруг поняла, что есть пределы, за которые я не хочу ступать. Одно дело – работа, а другое – полностью сгноить душу.
– Не думай, я понимаю, как тебе было сложно удержаться от соблазна написать про Адама Джонсона и его молоденьких любовниц, – мужчина поглаживал её по бедру. – Так что я тебя не осуждаю. В конце концов, журналистика, как и политика, это весьма грязная работа. Любимая, почему ты такая измождённая? Может, тебе отпуск взять? Что тебя беспокоит?
Их взгляды встретились.
– Да ничего особенного, просто… Я боюсь за свою душу, только не вздумай смеяться! – она приподнялась, пронзив его раздражённым взором. – К тому же, мне бы хотелось, чтобы ты мной гордился, а не терпел мои ужасные выходки. Пожалуй, мне пора подумать о своём поведении.
– Я безумно рад, что я так тебе нужен, – улыбнулся Антуан. – Может, тогда ты в конце концов выйдешь за меня замуж?
– Да! – неожиданно громко воскликнула Рита, кидаясь к нему на шею. – Сейчас это будет правильно. Это придаст мне силы верить в то, что я смогу измениться. Что всё будет хорошо.
Но по её глазам было видно, что она сама в это не верит, хотя и очень старается.
***
Она не могла поверить. Её широко распахнутые бирюзовые глаза казались стеклянными. А она – сама себе – статуей, поставленной на этом кладбище. Все стояли вокруг так, словно смерть Антуана де Вилла – само собой разумеющееся событие. Будто так и должно быть.
Рита Свон не замечала чужих слёз, потому что не могла выплакать свои. Ей казалось, что её сердце умерло, а душа – истлела.
Впервые в жизни она поняла, что ей не нужно ничего, кроме этого человека, но… Он умер от банального сердечного приступа.
Ей самой хотелось умереть.
Самая большая ирония на свете: «Женские штучки» ожидал от неё пафосной статьи про похороны директора знаменитой закрытой школы, в которой училось аж две знаменитости: Гарри Джонсон и Виктор де Ноблэ.
Желтоватый привкус гнили должны были добавить статье и их близкие отношения, о которых всё-таки узнали. Журналисты умеют раскапывать информацию, особенно если это касается их конкурентов. И сразу после гибели Антуана в различных газетах и журналах появились псевдо-скорбные статьи, а в особо «жёлтых» – фотографии импозантного пожилого мужчины рядом с моложавой красавицей-репортёршей – их, оказывается, несколько раз тайно сняли в их любимом кафе, куда они иногда ходили. А то, что он её целовал и нежно прижимал к себе, не позволяло выдать эту интимную встречу за обычное интервью. Появились слухи, что она расплачивается за интервью с некоторыми особенно «важными клиентами» собственным красивым телом.
А ведь ещё за день до этого страшного события, в реальность которого она до сих пор не хотела верить, они валялись на кровати и, громко хохоча, придумывали текст пригласительных на свадьбу. Продумывали меню – Антуан серьёзно подходил к разным развлекательным мелочам, поднаторев в праздничных вечеринках своей школы. Он казался ребёнком, который предвкушает рождество или день рождения.
Что-то такое светлое было в его глазах.
Она тогда поверила, что всё будет хорошо.
А теперь…
Надежда умерла – теперь очередь за ней.
Собственная жизнь вдруг показалась никчемной и ненужной. Пустой. Чёрно-белой, словно негатив.
Словно её душе выкололи глаза – и остался лишь мрак.
А она стояла, совершенно позабыв, что надела в этот ужасный день, не видя никого и ничего, кроме гроба. Не замечая испытывающих, часто полных ненависти и презрения взглядов остальной толпы «активных участников похорон».
На похороны пришли журналисты, выпускники и ученики его школы, родители Риты, которые старались встать подальше от опозорившей их дочери, учителя. Но ни у кого из них не было в глазах столько боли. Хотя остальные, кто видел застывшее лицо репортерши, воспринимали её «кривляния» за притворство. Некоторых удивляло, что она не взяла с собой фотографа – несколько особенно ушлых представителей жёлтой прессы всё-таки засняли парочку удачных ракурсов.
Гарри Джонсон неожиданно решил вернуться и побыть в одиночестве возле могилы де Вилла. Юноша очень уважал и ценил старого директора, который к тому же вёл у них историю, делая свой предмет поучительным и интересным. Большинство учеников его просто боготворили, понимая, какой умный и светлый человек встретился им на их юном пути, когда появление подобных личностей оказывает положительное влияние на формирование детской психики, сотворяя первое понятие об идеалах.
«Классный был учитель! И всегда защищал меня от репортёров», – с этими тоскливыми, гложущими душу мыслями, юноша вернулся к могиле, где уже никого не было. Таинство смерти, и по совместительству балаган, уже закончилось.
Однако, подходя к надгробию, он неожиданно увидел хрупкую женскую фигурку, стоящую на коленях перед могилой. Странным образом среди мраморных статуй она казалась ещё одной. Само олицетворение скорби.
Подкравшись поближе, юноша услышал рыдания. Тёмно-фиолетовый, неприлично яркий плащ и белоснежные волосы, обнажившаяся белая шея с золотой цепочкой. Он сразу узнал женщину – и кулаки сжались автоматически.
«И здесь эта сучка! Никуда мне от неё не деться».
– Как ты мог! Почему ты меня покинул, почему?! Как я буду дальше жить! Моя жизнь бессмысленна! – причитала она, почти лёжа на земле.
Гарри поискал глазами фотографа, который, естественно, обязательно должен был заснять эту «трагическую» сцену.
«Какая дешёвая реклама! Неужели у «Женских штучек» уже закончились сенсации? Да ни один читатель, даже псих, не поверит, что эта сука может страдать и плакать по Антуану де Виллу! Это же просто… Смешно! И гадко. Хотя, я читал, что они спали вместе. Ну да, она же на всё пойдёт ради своих гадких статеек».
– Что ты здесь вытворяешь! – вне себя от бешенства закричал он, рывком поднимая её за плечи. – Что это за дешёвый цирк?! Да как ты посмела делать рекламу своей мерзкой газетёнке на смерти де Вилла! У тебя что, не только совесть закончилась, но и мозги отказали?
Неожиданно она обмякла в его руках и сильно побледнела, закрыв глаза.
– О, как неожиданно! Как театрально! Изобразить обморок в объятиях Звезды! – выкрикнул он, яростно тряся хрупкое тело и одновременно всё же пытаясь найти взглядом притаившегося фотографа.
Но никого не было.
А обморок казался до ужаса настоящим.
Матерясь про себя, он положил её на землю, борясь с искушением просто швырнуть, подложив под голову её же собственную сумочку. Гарри подождал – женщина не приходила в себя. Он с удовольствием хлестнул её по щеке – никакого эффекта.
Не зная точно, что помогает при обмороке, он на всякий случай решил сделать искусственное дыхание.
И впервые хорошенько рассмотрел её вблизи. Очень красивое, тонкое лицо, только чересчур бледное. Побелевшие губы красивого, изящного рисунка. Длинные коричнево-золотистые ресницы, тонкие светло-коричневые брови.
«Великолепная картина: прекрасная дама в обмороке, а над ней – верный рыцарь! Кошмар какой. Надеюсь, пресса или зеваки нас не сфотографируют».