О «Казанской царице» Сююмбике сложено немало красивых легенд.
Столичные гиды любят рассказывать туристам такую историю.
Якобы грозный московский царь Иван, увидев портрет казанской красавицы, без памяти влюбился в татарскую ханбике и стал добиваться ее руки. Но властная управительница Казанского ханства поставила условие. «Выстрой мне возле Кремля высокую каменную башню, откуда я буду молиться о процветании моего народа, тогда я, может быть, и выйду за тебя замуж».
Воодушевленный ее словами, «Яуз Иван» (Иван Грозный) в считанные сроки выстроил высоченный минарет из красного кирпича. Красавица Сююмбике забралась на его вершину и бросилась вниз. Разъяренный московский царь в отместку разорил и выжег дотла Казань. Для особо романтических натур добавляют «хеппи-энд» – счастливую концовку. «Казанская царица» не разбилась, а превратившись в прекрасного белого лебедя, улетела в неведомые края. Но ханбике еще обязательно вернется в Казань.
В этой замечательной сказке, конечно, нет ни еденного слова правды.
На самом деле 17-летний Иван не влюблялся и не мог влюбиться в 35-летнюю Сююмбике – никакого портрета не существовало и в помине. А минарет, который потом стал называться «башня Сююмбике», ханбике выстроила сама в честь единственного мужчины, которого она по-настоящему любила. Это коварно убитый врагами казанский хан Сафа-Гирей – ее законный муж и отец ее законного сына Утямыш-Гирея. Да и саму ханшу звали вовсе не Сююмбике, а Сюен. И была она дочерью знатного ногайского бека Юсуфа из рода Идегея – легендарного основателя Мангытского юрта и Ногайской Орды.
У татарских ногаев никогда не было ханов, только беки. Самые известные – Ногай, Мамай и Идегей. Хотя они и не имели титула верховного правителя (им мог быть только чингизид по крови), но по сути выполняли функции ханов.
Красавица Сююмбика родилась и выросла в степи, в семье одного из таких влиятельных ногайских беков мурзы Юсуфа. И звали ее сначала Сюен, имя Сююмбика прилепилось к ней позже, уже после замужества и переезда в Казань.
Археология слова
Сюен – древнее тюркское имя. Абул Гази в своей исторической рукописи «Родословная татар», завершенной им в 1660-х годах, приводит его в форме «Сюенеч». В настоящее время у татар это имя практически не встречается.
Точная дата рождения будущей казанской ханбики неизвестна. Анализируя разные источники, талантливый татарский историк Фатых Урманче останавливается на 1515-17 годах. Можно с уверенностью утверждать, что замуж свою дочь мурза Юсуф отдал довольно в нежном возрасте. Она лишь на год или два была старше сидевшего в ту пору на Казанском престоле 15-летнего Джан-Али.
Юная Сюен не хотела из привольных родных степей ехать в чужую, холодную, каменную Казань. Однако родичи убедили строптивую и упрямую девушку в необходимости этого шага. Еще бы они не убедили, когда на руках у них были такие козыри! Многие ногайские татарки восседали на казанском троне рядом со своими мужьями. Причем, восседали в прямом смысле рядом с мужьями во время важных официальных приемах и совещаний. Такова была древняя традиция.
И негоже было ее нарушать!
Многие знатные ногайки становились казанскими ханшами. Вот примеры.
За хана Халила была выдана блистательная Нурсултан, чьи ум и красота воспеты в многочисленных легендах и баитах.
Старшая сестра мурзы Юсуфа была замужем за казанским ханом Мухаммат-Амином.
Когда хан умер, тетя Сюен – Фатыйма-султан – стала женой ненавистного в народе ставленника Москвы – Шах-Али. Забегая далеко вперед, скажем, что такая же участь впереди ждала и саму Сюен.
Казанские ханы из крымской династии Гиреев тоже брали жен из ногаек – к примеру, дочь богатого бека Шаех-Мамая.
Почему казанские ханы находили себе жен в Ногайской степи? Да, безусловно, ногайские девушки были очень привлекательны. Умом Творец их тоже не обделил – они успешно управляли не только ханским домом, но и целым Казанским ханством, будучи регентшами своих малолетних сыновей.
Но была и другая причина. Политическая. И она тоже связана с древними тюркскими традициями, по которым выстраивались полукочевые государства. Большие города и особенно столицы – очаги тюркской культуры – с его оседлым ремесленным, торговым и чиновничьем людом, с шумными базарами, общественными банями, судебными палатами, правительственными дворцами, медресе и мечетями окружали и защищали родственные кочевые племена. Так было при Чингиз-хане, до него и после. Сама конструкция такого государства заставляла заключать династические браки со степью. Кочевые угодья были, как бы сейчас сказали, «санитарной зоной» (в Казанском ханстве – в основном от грабителей-ушкуйников), а воинственные кочевники служили «пограничниками». Из казанской казны на эти цели выделялись немалые средства – 40 тысяч золотых монет плюс 100 бочек меда ежегодно.
Москва, кстати, тоже пользовалась услугами татар-казаков и тех же ногаев, боясь угрозы не только с Востока, но и с Запада, со стороны Литвы. И выплачивала им приличную дань. Иначе не ровен час «пограничники» пошли бы грабить Московию, что в истории не раз случалось. Хочешь спать спокойно – укрепляй пограничную службу и не забывай за нее платить…
Юная Сюен-Сююмбика, попав во дворец казанского хана, из-за своих не зрелых лет не могла сразу разобраться в тамошних интригах. А в Казани всем заправляли всемогущие беки, разбившись на две партии. Одна смотрела на Крым, другая на Москву.
Московскому ставленнику из Касимова Шах-Али и крымскому протеже из Бахчисарая Сафа-Гирею на момент восшествия на ханский престол едва исполнилось 13 лет. Супруг Сююмбики – Джан-Али, когда через много лет после своего старшего брата Шах-Али (у них была большая разница в возрасте) в 1533 году стал ханом, был немногим старше – 15-ти лет от роду.
Ну что эти малолетние подростки могли смыслить в делах управления государством?
Реальная власть в Казани была совсем в других руках! У влиятельных беков и мурз, которые составляли особый совещательный орган – диван, без ведома которого не решался ни один государственно важный вопрос, вплоть до назначения верховного правителя. Эти элементы демократии – тоже давняя тюркская традиция. Без одобрения дивана хану трудно, а порой невозможно было воплощать свои замыслы, чем бы они не диктовались. Такая система принятия решений оберегала от самодурства, чванства и самолюбивой импульсивности зарвавшихся правителей.
Схожую ситуацию описывает в своей «Родословной татар» хивинский хан Абул Гази. На излете Дома чингизидов его представители являлись лишь номинальными правителями своих земель, а управлял всем опять тот же диван, в который входили всемогущие эмиры и бии.
Семейная жизнь с юным казанским ханом Джан-Али у Сюен не заладилась с самого начала. Хотя они с мужем были практически одногодки, но по физическим и умственным параметрам Сюен его превосходила. Она скучала по родному запаху трав ковыльных степей и жаловалась на свою горькую судьбу в своих письмах отцу. От влиятельного бека Юсуфа не раз приезжали в столицу ханства решительные степняки. Но не увидев ничего предосудительного в отношении казанского хана к ногайской супруге, возвращались обратно.
Как пишут историки, ничего путного для казанского люда за два года своего правления Джан-Али не совершил. И не мог совершить. И не только из-за своих младых лет и неопытности. Он выполнял волю Москвы, которая ему диктовалась через старшего брата Шах-Али и части казанских беков.
Дореволюционный историк Хади Атласи метко заметил: «Алманың пешкәнен аю ашар» – «Спелое яблоко медведь съест». Можно привести и другую татарскую пословицу на эту тему: «Алманың асылын аю ашый, чикләвекнең төшен корт ашый – Медведь съедает сердцевину яблока, а червь – сердцевину ореха».
Так оно и получилось.
Убили Джан-Али 25 сентября 1535 года, было ему в ту пору всего 19 годочков. Но преступление попытались выдать за несчастный случай, дескать, молодой хан утонул в речке Казанке. Или распускали слухи, что это была месть отца – бека Юсуфа, все знали что юная ханбике жаловалась ему на Джан-Али.
Кто же теперь станет ханом?
Времечко настало непростое! Московский царь уже не довольствовался просто лояльными ему правителями Казанского ханства, он хотел проглотить его целиком. Крымчаки тоже руководствовались своей собственной выгодой и интересами Османской Турции.
«Все наши ханы смотрят кто на Крым, кто на Москву, – причитали городские аксакалы. – Неужели не найдется никого, кто смотрел бы на Казань?»
Как же могли допустить такое знатные казанские беки из влиятельных татарских родов Ширин, Баргын, Аргын, Кыпчак? – задается риторическим вопросом историк Урманче. И не находит ответа.
Однако задолго до него русский историк Михаил Худяков, относящийся к татарам с явной симпатией, утверждал, что такие люди в Казанском крае все же были и называл их имена.
«Очевидно, – писал он, – правительство сеида Боергана, князя Кадыша и Чуры Нарыкова, представлявшее русскую партию, не утратило своего национального самосознания и, держа русских в известных границах, смотрело на союз с Москвою лишь как на неизбежную необходимость, но не питало какой-либо сердечной привязанности к соседнему государству».
Некоторые исследователи, в частности, Лилия Мухаметзянова, говорят даже о том, что перечисленные выше исторические деятели вместе с Булатом Ширином и Гуахарашат составляли не «русскую», а «казанскую» партию. И эта политическая группировка «в течение 15 лет ее существования была направлена на отпор всяким внешним нападкам и притязаниям».
Сам Фатих Урманче тоже в конце концов находит истинных патриотов Казани, и даже среди правителей столицы Казанского ханства. Ими, по его мнению, станут хан Сафа-Гирей и его будущая супруга ханбике Сюен.
Сюен, вдова погибшего хана, досталась новому правителю Казанского государства Сафа-Гирею как бы в «наследство». И брак сей оказалась на редкость счастливым. По многочисленным свидетельствам наблюдателей, молодые супруги воспылали друг к другу взаимной страстью. Кстати, по материнской линии хан тоже, как и Сюен, имел ногайские корни, будучи правнуком мурзы Хаджике.
Если в первое свое правление в Казанском ханстве Сафа-Гирей был совсем неопытным юнцом, то во второе – вполне зрелым 26-летним мужем.
Но столица встретила нового хана холодно и неприветливо. Он думал, как пишет Хади Атласи, что «лучшие люди Казани желают вернуть его к власти. Несмотря на эти чаяния, никто из беков и их сыновей к нему не пришел».
К тому же сразу начались военные стычки с Москвой, которая не хотела мириться со сменой ориентации во внешней политике Казанского ханства. Долгая и упорная борьба за его покорение, прерываемая кратковременными мирными переговорами, возобновилась с новой силой. Только в 1538-40 годах не было войн, а потом они шли беспрестанно.
А зимой 1546-го из-за дворцовых интриг, возбудивших народные волнения, Сафа-Гирею пришлось даже бежать из Казани в Ногайскую степь. Москва опять посадила на казанский престол Шах-Али. Но уже летом беглец с помощью ногайского тестя Юсуфа и его войска вернул себе власть.
Во время своего правления (10 лет с небольшим перерывом) Сафа-Гирей успел сделать немало. Такие авторитетные историки, как Риза Фахретдин, Мустафа Джанаби, Ахмет-Заки Валиди дают ему очень высокую оценку, отмечая успехи Казанского ханства в военной и торгово-экономических сферах.
Сафа Гирей выгнал лидеров противостоящего ему лагеря и усилил казанское войско. Наладил через свою жену Сюен прочный союз с воинственными ногаями, через другую жену – с Сибирским ханством. А также – с Астраханью (откуда он прибыл в Казань) и сильным тогда Крымом (откуда Сафа был родом, принадлежа к ханской династии Гиреев). И еще заручился поддержкой турецкого падши – намечался мощный военно-политический альянс.
Больше всех такому обороту дел была рада Сюен. Наконец, она обрела женское счастье. К тому же почувствовала себя настоящей ханбикой. Выдержанной и рассудительной, к чьему мнению все прислуживались. Даже сам казанский хан, ее любящий муж Сафа-Гирей, часто спрашивал у нее совета. И в вопросах не только домашних, но и политических.
Это дало повод ханским недругам для распространения унижающих его мужское достоинство слухов. Мол, всеми делами в Казанском дворце управляет не хан, а его жена, Сафа-Гирей сам ничего не решает, он – просто «чупряк» (тряпка) или, как сейчас бы сказали, типичный подкаблучник. Разумеется, это не было правдой, Сююмбике самостоятельную политическую роль пришлось играть лишь после смерти мужа.
Вскоре, в 1547 году, у правящей в Казани супружеской четы появился законный наследник – единственный сын Сюен Утямыш-Гирей. Как отмечают исследователи, 1546 – 49-е годы были для них самые спокойные и счастливые.
Счастье, однако, длилось недолго. Через два года после рождения сына Сафа-Гирея подло убили, опять списав всё на несчастный случай. Дескать, напился пьяным, пошел в баню, поскользнулся, ударился головой о лавку и помер…
Этой версии о том, что пьяный хан насмерть ушибся в бане, не поверил даже русский историк Михаил Худяков. Он назвал ее очередной выдумкой «Казанского летописца» (основной официальный источник по истории завоевания Казанского ханства). Врагов у хана, как в самой Казани, так и за ее пределами оставалось еще много.
Сафа-Гирей оставил завещание. Все его жены вернулись в свои родные края. Старшая – в Сибирское ханство, вторая – в Астраханское ханство, третья, из известного татарского рода ширин – в Крымское ханство. Не только ради военно-политического союза казанские ханы брали жен из других татарских ханств, но и для того, чтобы в случае чего, им было куда вернуться.
Но Сюен, самая любимая жена, в Ногайскую орду не поехала, хотя ее настойчиво туда звали. Овдовевшая ханбике осталась в Казани, продолжать дело мужа.
После смерти мужа Сююмбике на протяжении трех лет выступала от имени своего малолетнего сына Утямыша, будучи его регентшей. Практически она сама управляла Казанским ханством и успела провести ряд прогрессивных реформ, продолжая дело убитого мужа хана Сафа-Гирея. Главная реформа – это ослабление тяжелой удавки налогов для простого люда: крестьян, ремесленников, торговцев. За это народ и назвал ее «Сююмбике» – «Любимая госпожа», а историки – «народной царицей».