Первое, что я увидела, когда вошла в дом, – огромная картина невероятной красоты. На полотне изображено нечто отдаленно похожее на человека. Забыв снять сапоги, я начала рассматривать не пойми откуда взявшееся произведение искусства. Боюсь, не хватит слов, чтобы описать это искусство.
На ярко-синем фоне лежит предмет, напоминающий мешок с мукой. Он затянут в короткое розовое мини-платьице, из-под которого торчит пара лыжных палок, обутых в домашние тапки. Судя по цвету и виду, тапки сшиты из кожи крокодила. От верхней части куля в разные стороны отходят две кривые сучковатые ветки, на них – пронзительно яркие оранжевые перчатки. К тому месту, где горловина тары перевязана вместо веревки ожерельем из булыжников, прикидывающихся рубинами, торчит конус, на его остром конце – растрепанный кочан капусты с глазами, носом и ртом. Вокруг прекрасного во всех отношениях человекомешка разбросаны всякие конфеты, куски торта, зефир и пастила.
– Здорово, да? – прошептала Сюзанна.
Я вздрогнула – не заметила, как женщина оказалась в холле.
– Жуткий ужас, – продолжала Архипова, – аж зубы болят смотреть на такое.
Я потрясла головой и осведомилась:
– Откуда взялась столь роскошная живопись?
Ответ услышать не удалось – в прихожую вышел Макс.
– Лампуша, добрый вечер! На первом этаже пахнет горелым…
– Ой! – всплеснула руками Сюзи. – Кулебяка в духовке! Совсем забыла про ужин!
Последние слова Архипова договаривала, уже убегая. Мы с Максом остались вдвоем. Я посмотрела на мужа.
– О чем ты хотел поговорить со мной?
Макс открыл дверь в комнату отдыха.
– Давай сядем здесь.
Я молча вошла в помещение, в которое крайне редко заглядываю, и села в кресло. Макс устроился на диване.
– Прямо не знаю, с чего начать…
– С картины, – предложила я. – Каким образом это страшное произведение искусства очутилось в нашем доме?
– Не поверишь – его хотят выставить за двести тысяч евро на аукционе в США.
– Ух ты! – восхитилась я. – Значит, если все пройдет хорошо, владелец получит сумму в несколько раз больше.
– Автор выставляет эту мазню на торги, но сомневаюсь, что ее возьмут на аукционную продажу.
– А как к нам-то полотно попало?
– Оно называется «Портрет невестки», – сдавленным голосом сказал муж. – Было создано сегодня.
– Сегодня? И оно уже украшает наш дом? Этот мрак доставили методом… э… телепортации? Кажется, так писатели-фантасты называют мгновенное перемещение в пространстве живых и неживых объектов, например из Нью-Йорка в Москву за десять секунд… Что-то в этой истории концы с концами не сходятся. Живописец намалевал жуть кромешную, потом не пойми зачем телепортировал ее в Подмосковье, к нам домой. Почему именно сюда?
– Картина была создана здесь, – тихо объяснил Макс.
– Поняла, живописец – россиянин. А к нам мазня как попала? – пыталась я докопаться до истины. – Только не говори, что приобрел это безобразие в раме для украшения холла… Хотя… Неплохая идея повесить портретик сразу при входе. Если приедет незваный гость, он, глянув на красотищу, испытает приступ тошноты и убежит.
Макс встал и принялся ходить по комнате.
– Твой портрет нарисовала…
– Мой? – подпрыгнула я. – Мешок в мини-платье с руками-ветками и головой-капустой – это я? И кто автор? Почему эта фигня висит в холле? Нам ее подарили? Знаешь, без разницы, сколько хочет за эдакую пакость художник! Пусть он ее на все аукционы посылает – в доме я эту гадость видеть не желаю! Где ты откопал это творчество?
Вульф молча кивал, но меня уже было не остановить.
– Никогда не считала себя красавицей, но и на куль не похожа! Если автор видит меня как тару, набитую ватой, соломой или еще не пойми чем, то это его проблема!..
Я поперхнулась словами, вскочила и выбежала в прихожую. Очень надеюсь, что неверно запомнила название «шедевра». Но нет! Глаза увидели табличку внизу рамы «Портрет невестки».
Сзади послышались шаги. Я обернулась – Вульф тоже вышел в холл.
– «Портрет невестки», – тихо произнесла я. – Это…
– Да, – кивнул Макс. – Капитолина.
Я схватила мужа за руку, втащила его в комнату отдыха и плюхнулась в кресло.
– Уверен, что это вообще она? Баба на нее совсем не похожа.
– Так давно не видел мать, что забыл, как она выглядит, – признался Макс.
– Я думала, она умерла, – сказала я и прикусила язык.
– Ну, я считал так же, – признался Вульф. – И матерью Капитолину мне трудно называть. Она всегда занималась только своими делами, я ее не волновал.
– Сколько ей лет? – полюбопытствовала я.
Вульф пожал плечами.
– Великая тайна. Один раз мама, уж не знаю почему, взяла меня с собой в Коктебель. Это был наш единственный совместный отдых на море. Мне велели говорить, что я ее брат. Старательно выполнял приказ. И вот услышал на пляже, куда пускали только отдыхающих из Дома творчества литераторов, язвительную беседу двух дам. Одна ехидно произнесла: «Смотри, Капитолина решила охмурить Эдика! Врет всем, что мальчишка – ее брат!» «Ребенок тоже так говорит», – возразила ее собеседница. «Дай дурачку шоколадку – он на все согласится, – рассмеялась первая тетка. – Баба решила, что здесь ее никто не знает. Она до сих пор вертелась среди актеров и певцов, считала писателей нищетой. Да, видно, хвост ей прижало! Пришлось до нас снизойти! Нет у этой проститутки братьев! Плохо воспитанный шкет – ее сын! Ей самой сороковник давно прозвенел, не восемнадцать, как она говорит!»
Макс положил ногу на ногу.
– А мне тогда восемь было. Если верить той информации, мама немолода, однако точный год ее рождения никому не известен.
– Дамочка в ботфортах, которая стояла в столовой, твоя мать… она теперь художница? – попыталась я полностью прояснить ситуацию.
– Да, – снова коротко подтвердил супруг.
– Тетенька сменила имидж, из платиновой блондинки превратилась в роковую брюнетку… С какой целью она к нам пришла? Что ей надо? Вряд ли деньги, она, должно быть, обеспечена…
– Sic transit gloria mundi[6], – вздохнул муж.
Я заморгала.
– Хочешь сказать, она решила поселиться у тебя, потому что стала нищей?
– Сейчас передам тебе наш разговор, – пробормотал Вульф.
Я кивнула и стала молча слушать мужа. Правда, о его детстве я давно знаю.