Татка не находила себе места. За что ни бралась, все валилось из рук. И кринку с молоком разбила, уж мамка ругалась, ужас как! Хорошо хоть кринка была неполная, но молока все равно жаль, да и посуду тоже, совсем новая. Попробовала сесть за пяльцы, но коклюшки выпадали из рук, нитки путались, и ничего из узора не выходило. Да что ж за напасть такая!
– Доча, да что это с тобой? – Мама подошла и положила прохладную руку на Таткин лоб, проверяя, нет ли температуры. – Не заболела ли часом? Мечешься вся, и щеки пунцовые.
– Нет, мама, я здорова.
Из-за маминой заботы, которой Татка была совершенно недостойна, слезы навернулись на глаза. Пришлось стремглав сорваться с места, побежать в сени, сорвать с гвоздя зипун и выскочить на первый снег, чтобы подышать открытым ртом, прогоняя морозным воздухом туман из груди и влагу из глаз. Как объяснить маме то, что и сама хорошенько не понимаешь?
Перед глазами стояло бледное лицо Сони, Софии Петровны, обожаемой учительницы, которую Тата, придя на занятие, обнаружила в глубоком расстройстве. Сама она сегодня была одна, без подружек. Дуся приболела, а Пелагею отец повез на открывшуюся в городе ярмарку, откуда подружка должна была вернуться с обновками – либо яркой шалью, как в прошлом году, либо с вышитой сумочкой, а то и с колечком. Палашкин отец был весьма зажиточным, единственную дочь холил и баловал.
Палашкиной удаче Тата не завидовала: она своего отца горячо любила, пусть он не богат и строг. Как бы то ни было, на сегодняшний урок она пришла в одиночестве, да еще на полчаса раньше положенного срока. В комнате, служившей им классом, было по-осеннему темно – морозное октябрьское утро еще не до конца разгулялось. София сидела у окна, и по ее напряженной спине Тата поняла: что-то случилось.
– Все в порядке, София Петровна? – робко спросила она, чувствуя, как разрастается в груди мучительная тревога – все ли ладно с Петром Степановичем, здоров ли.
София вздрогнула, словно Тата вторглась в ее мысли, погруженная в которые, она даже не заметила прихода ученицы.
– А, это ты, Таточка! Нет, все в порядке, просто никак отойти не могу. Ты представляешь, у нас в доме вчера случился обыск!
– Что-о-о-о?
– Нет, не обыск, конечно, это уж мне с перепугу так показалось. Но к нам действительно приходила полиция, спрашивала, не видели ли мы какой-то редкий и очень дорогой родовой крест.
У Таты упало сердце и затрепыхалось где-то в пятках, которые даже зачесались от этого ощущения.
– Крест? – промямлила она. – Какой крест?
– Да в том-то и дело, что мы не знаем, какой, – в сердцах сказала София. – Говорят, какой-то преступник, убивший человека, дал показания, что взял грех на душу из-за пропажи очень ценного старинного родового креста. Мол, тот с шестнадцатого века принадлежал их семье, а убитый – его двоюродный брат – крест украл и якобы отдал моему отцу как мзду за то, чтобы его родной брат избежал суда. Ну, бред же, право слово! Все, кто знают моего отца, понимают, что он на такое не способен.
– Конечно, не способен, – горячо повторила Тата, вспомнив лицо Петра Степановича и его слова: «Пойдите вон, милостивый государь». – Глупость какая – подозревать такого прекрасного человека в мздоимстве! И что же дальше, София Петровна?
– Пришли двое полицейских, с отцом поговорили, с нами. Отец рассказал, что некий человек действительно совал ему в руки какой-то крест и твердил про его баснословную стоимость, но он выгнал его и попросил не приставать с глупостями. А мы с матушкой его и вовсе не видели.
– Но почему же полицейские подумали, что крест может быть у вас? – дрожащим голосом спросила Тата.
– Да потому что этот проситель из нашего дома отправился восвояси, а по дороге встретился с истинным владельцем креста и между ними случился спор, в ходе которого один и убил другого. Вот только никакого креста при убитом не нашли, поэтому и заподозрили, что он остался у нас в доме.
– София Петровна, но у Петра Степановича не выйдет теперь из-за этого никаких неприятностей? – замерев от ужаса, спросила Тата. – Ему же поверили, что он не оставлял креста у себя? Ведь он же правду сказал, я знаю!
– Ох ты, золотое мое сердечко, – Софья улыбнулась Тате так ласково, что у той снова заныло сердце. – Поверить, конечно, поверили, вот только весь вопрос, куда мог крест подеваться. От нашего дома до места происшествия пара кварталов всего. Отец крест видел, значит, он действительно был при себе у этого неприятного человека. А после убийства креста при нем уже не оказалось. Прохожие, что ли, вытащили?
Тата неотрывно смотрела в белое окно, за которым кружились снежинки, но видела не знакомую до мелочей улицу, а вставшую на дыбы лошадь, огромную подкову, опускающуюся на голову лежавшего человека, искаженное ужасом лицо случайного убийцы – все то, что успела зафиксировать взглядом несколько дней назад, перед тем, как потерять сознание.
Из обморока ее тогда вывела Дуся, энергично растершая лицо подружки снегом.
– Вставай, тикать надо, – горячо шептала на ухо переминающаяся с ноги на ногу Палашка. – Сейчас полиция набежит, тогда неприятностей не оберемся.
Татка с трудом поднялась на ноги, отряхнула юбку, заботливо выбранную утром для похода к Брянцевым, сунула руку в карман, а наткнувшись на крест, словно обожглась.
– Что ты опять копаешься, пошли давай, – шипела Палашка.
Поддерживая друг друга, девушки поспешили прочь. Толпа, собравшаяся вокруг места происшествия, все росла, полиция уже прибыла, привели и не успевшего далеко убежать преступника – он затравленно смотрел на лежащее на дороге тело и сплевывал через стиснутые зубы. Тата заметила, как он внимательно и оценивающе посмотрел на трех девчушек, особенно задержав взгляд на видной Пелагее. К счастью, остальным до них не было никакого дела, а потому, убыстряя шаг, они уходили все дальше и дальше, оставляя страшную картину позади и по дороге объясняя недоумевающей Пелагее, что случилось.
Перед дверью в дом Брянцевых Тата остановилась.
– Пошли же, – дернула ее за рукав Пелагея. – Перерыв уже давно закончился, София нас наверняка потеряла.
– Подожди, – выпалила Тата и вырвала руку, – нам надо решить, что делать с крестом.
– А что с ним делать? – глуповато спросила Дуся. – Владельцу его теперь не отдать, потому что он умер, да и никакой он не владелец, раз сам крест украл у того, высокого. Ему тоже не вернуть – он за убийство отвечать будет. Так что получается, крест теперь наш.
– Как это наш? – У Таты от негодования даже голос задрожал. – Разумеется, он не наш, а чужой, и мы просто обязаны его вернуть!
– А Дуся-то права, – задумчиво вступила в разговор Палашка. – Получается, что некому его возвращать. И объяснить, как он у нас оказался, мы все равно не сможем: скажут, что мы его украли.
– Но мы же не крали! – Тата чуть не плакала. – Мы же как лучше хотели!
– Кому ты это теперь докажешь, – мрачно сказала Палашка. – Нет уж, вы как хотите, а я в неприятности влезать не собираюсь.
– А меня папка выпорет, – Дуся все же заплакала. – Татка, ты же знаешь, что он, чуть что, сразу за ремень! Вам-то хорошо, вас отцы пальцем не трогают.
– Девочки, не можем мы просто взять и оставить крест себе. Это чужая вещь, да еще и дорогая очень, – не сдавалась Тата. – Давайте Софии все расскажем, она рассудит, как поступить.
– Да как же, рассудит она! Полиции расскажет, а значит, нас опрашивать начнут, все и раскроется, Дусю отец выпорет. А если не расскажет, значит, Брянцевы себе этот крест возьмут, а мы ни с чем останемся. Это, между прочим, нечестно! У Петра Степановича была возможность крест заполучить, он сам отказался. Так что крест теперь действительно наш, как будто мы его нашли, – авторитетно заявила Пелагея.
Тата приготовилась возражать, но дверь дома Брянцевых открылась, и на пороге показался Петр Степанович, возвращавшийся в суд.
– Девочки, что же вы тут стоите? Занятие давно началось, Софьюшка вас ждет, а ну бегите быстрее, – доброжелательно сказал он.
Дуся и Палашка, воспользовавшись приглашением, шмыгнули в открытую дверь, а Тата осталась стоять, как зачарованная рассматривая ворсинки на пальто своего божества.
– Что же вы стоите, милая девушка? Поверьте, я не хотел вас обидеть, – в мягком голосе звучали такие ласковые интонации, что Тата вспыхнула, как маков цвет. Выглянув на улицу, Дуся дернула ее за руку и втащила в дом. Дверь с мягким стуком захлопнулась за спиной.
Сейчас Тата снова вспыхнула, вспоминая серые глаза Петра Степановича, смотрящие, казалось, прямо ей в сердце.
– Ты что, Тата? – ласково спросила София. – Напугала я тебя рассказом про лихих людей? Не переживай, все утрясется, разумеется. Мы ничего ни про какие кресты не знаем, а уж вы, девочки, тут совсем ни при чем. Беды не будет.
Ох как хотелось Тате прямо сейчас рассказать Софии правду, поделиться, что они очень даже при чем, поведать, где они с подружками спрятали крест! Но немота сковала ей рот, и Тата молчала, не в силах вымолвить ни слова. Больше всего на свете она боялась, что учительница и мастерица разочаруется в ней, Тате Макаровой. Или, страшно подумать, им с девочками вовсе откажут от дома, и она больше не сможет приходить сюда дважды в неделю, учиться кружевному искусству, овладевать ремеслом плетеи, способным прокормить их семью, слушать, как поет София, склонившись над подушечкой со сколком, пусть и изредка, но видеть Петра Степановича. Нет, лучше уж она промолчит и ничего не скажет.
– Все в порядке, София Петровна, – наконец вымолвила она. – Я вам сколок хотела показать, сама разработала. Вдруг понравится.
Она вытащила из-за спины плотный лист оберточной бумаги, на котором дрожал прихваченный морозом кленовый лист, испещренный прожилками и паутинкой изморози. Рисунок был хорош, Тата и сама это понимала, но все равно молчала, в ожидании важного для себя вердикта.
– Боже мой, какая прелесть, Тата, – всплеснула руками София, – просто чудо, как хорошо! Обязательно попробую сплести этот узор, он такой нежный, думаю, что кому-нибудь из столичных заказчиц понравится.
Теперь Таткино лицо рдело уже от похвалы. Подумать только, сама София хочет сплести кружево по ее сколку!
– Ну-ка, поставь в углу свои инициалы, – сказала вдруг учительница.
– Что?
– Поставь первые буквы имени и фамилии, чтобы все, кто будут брать сколок в руки, знали: его разработала Татьяна Макарова. А то кто угодно сможет выдать такую красоту за свою работу, а это нехорошо, неправильно. Ты буквы знаешь?
– Да, София Петровна, меня папа научил, он грамотный, – сказала Тата, подошла поближе, взяла предложенный Софьей грифельный карандаш и дрожащей буквой вывела буквы Т.М. в верхнем правом углу листа.
Невысказанная тайна продолжала разрывать ей грудь, но признаться сейчас, после похвалы, было немыслимо, невозможно. Украдкой смахнув слезинку, выбежавшую от избытка чувств, Тата села на свое место и склонилась над пяльцами. Комната заполнялась ученицами, через пять минут начался очередной урок. Ловко перебирающая коклюшки Тата на время забыла о своих горестных раздумьях и проклятом кресте.
Но сейчас, дома, она просто не находила себе места. Нет, неправильно они с девочками решили, совсем неправильно! Нельзя жить дальше, делая вид, что ничего не случилось. Нельзя спрятать крест, как предложила Пелагея, и забыть о нем на некоторое время, до тех пор, пока, по ее словам, «не уляжется шум». Нельзя скрывать правду от Софии и ее семьи. Если подруги этого не понимают и боятся, что их накажут, значит, Тата все сделает сама.
Да, она достанет крест из тайника, отнесет его Софии и все расскажет, взяв вину на себя. В конце концов, это она решила, что оставленному вопреки воле Петра Степановича «подарку» не место в доме Брянцевых. Она придумала догнать противного визитера и вернуть ему крест, значит, она и ответит. А про Дусю и Палашку просто не скажет ни слова.
С утра Снежана доплела жар-птицу – терпеть не могла оставлять недоделанные заказы. Внезапное появление дальней родственницы задело ее гораздо больше, чем она признавалась себе. Почему-то от неожиданной встречи с прошлым семьи Снежана не ждала ничего, кроме неприятностей, и это было странно: раньше про своих и родительских предков она никогда не думала.
В отличие от маминой бабушки, ее собственная бабуля никогда прошлое не вспоминала, да и вообще внучку особым вниманием не баловала. Был период, когда Снежану это расстраивало, но потом мама объяснила ей, что бабушка, сама родившая довольно поздно, к появлению такой же поздней внучки стала уже достаточно стара и уставала от общения с маленькими детьми. Это объяснение Снежана приняла, потому что оно было вполне логичным и понятным. Имея любящих родителей, которые надышаться на нее не могли, от отсутствия любящих бабушек-дедушек она сильно не страдала.
И зачем явилась эта швейцарская миллионерша? Им с мамой и без нее вполне хорошо жилось. По крайней мере, спокойно. Мама Снежаниного пессимизма не разделяла и с утра пораньше укатила вместе с Татьяной Елисеевой осматривать городские достопримечательности. Впрочем, так как ездили они на машине с водителем, ничего страшного со старушками произойти не могло, а значит, Снежана не волновалась.
Отнеся законченную вышивку в ателье, чтобы швеи могли приладить ее на платье, Снежана присела у окна и позвонила Светлане Павловне, той самой заказчице, которая мечтала о кружеве под старину на домашнем текстиле.
– Здравствуйте, – начала она, когда заказчица взяла трубку, – это Снежана Машковская. Вы знаете, мне кажется, я нашла то, что вам понравится. Давайте определимся, как поступить. Вы можете подъехать, не дожидаясь понедельника, и утвердить рисунок кружева в сколке. Либо, если вы не уверены, что разберете детали, я могу сплести образец, но на это мне понадобится пара дней, и тогда раньше понедельника не получится.
– Вы нашли винтажные рисунки? – В голосе собеседницы засквозило волнение. – О, мне не терпится на них посмотреть!
– Да, нашла, дома в стенном шкафу, и там есть образец, который вам очень-очень подойдет. Светлана Павловна, как договоримся? Сегодня или в понедельник?
– Если можно, я бы хотела приехать сегодня. Вдруг то, что вы отобрали, – категорическое «не то»? Мне бы не хотелось заставлять вас зря тратить время на образец.
– Хорошо, тогда вы можете подъехать к нам в ателье. Если можно, до обеда, потом у меня уже запланированы дела, – сухо сказала Снежана.
Клиентов, которые лучше ее разбирались в материале, она терпеть не могла. Ну, принесла бы свои сколки, если такая умная!
– Буду в районе полудня, – тут же откликнулась Светлана Павловна.
Не успела Снежана отключиться, как телефон зазвонил снова. Номер, высветившийся на дисплее, был ей незнаком. Что ж, наверное, новая клиентка.
– Это Зимин, – услышала она в трубке и застыла, не понимая, с кем говорит. Мужчины в качестве заказчиков появлялись у нее редко, а этот говорил так, как будто они знакомы.
– Следователь Зимин, мы с вами на днях встречались. – Собеседник правильно оценил ее замешательство, и тут она его вспомнила. Конечно, это медведь, которого приводила Лилия Лаврова.
– Здравствуйте, Михаил Евгеньевич, – вежливо сказала Снежана. – Я чем-то могу вам помочь?
– Скорее, я могу вам помочь. По крайней мере, удовлетворить ваше любопытство. Видите ли, мы установили личность жертвы.
– Той самой, у которой был сколок с кружевом моей прапрабабки? – воскликнула Снежана. – Это действительно очень любопытно. И что, вам удалось установить, какое отношение она имеет к нашей семье?
– Нет, если честно, – признался следователь. – Как рисунок кружева попал в чемодан, мы понятия не имеем, просто установили личность жертвы и задержали потенциального убийцу. Он не признается в содеянном, поэтому я думаю, что вы можете нам помочь. Вдруг вы все-таки знали погибшую и можете дать хоть какие-то разъяснения? А то подозреваемый несет совершеннейшую околесицу про какого-то предка-каторжника и оставшийся от него дневник.
– Конечно, я вам помогу, если смогу! – воскликнула Снежана. – Правда, каторжников в роду у нас, кажется, не было… Знаете что, вы бы приехали к нам домой. Дело в том, что к нам приехала дальняя родственница, и она историю семьи, похоже, знает гораздо лучше, чем мы с мамой.
– Благодарю за приглашение. Обязательно приеду. Во сколько вам удобно?
Снежана вдруг вспомнила взгляд, который ее собеседник бросал на сковороду с картошкой.
– Приезжайте к часу, – решительно сказала она. – В полдень у меня назначена встреча, но к вашему визиту я освобожусь, и мы сможем обсудить все интересующие вас вопросы за обедом. Скажите, как зовут эту несчастную женщину, которую нашли в лесу?
– Дарья Степановна Бубенцова.
– Нет, мне ни о чем не говорит это имя, – призналась Снежана. – Но, может быть, с моей мамой и нашей родственницей вам повезет больше.
Положив телефон на стол, она заметила внимательный взгляд Лиды. Что ж, надо признать: ее странные разговоры действительно звучат загадочно в таком сонном и неинтересном месте, как ателье. Следователи, трупы в лесу, старинный сколок с кружевом, каторжники… Поневоле проявишь любопытство.
– Не смотри на меня так, Лидушка, – ласково сказала она коллеге. – Я пока сама не очень понимаю, что происходит, но обещаю, что потом все обязательно расскажу.
– Ой, извини, Снежок, – смутилась та. – Я не хотела подслушивать. Так неудобно получилось. А что от тебя следователь хочет?
– Он расследует одно дело, в которое каким-то образом оказалась втянута моя семья. Точнее, наши с мамой предки. Помнишь, в интернете писали, что в лесу нашли чемодан с трупом?
– Конечно, помню. Жуть такая, – Лида передернула плечами. – Но ты-то тут при чем? И Ирина Григорьевна? Или все дело в том, что вы – кружевницы?
Почему она спросила про кружево? Снежане вдруг стало так жарко, что даже спина под кофточкой стала противно влажной. Никто не знал о найденном в чемодане сколке, а значит, и упоминать о кружеве никто не мог.
– Конечно, мы ни при чем, – хрипло сказала она. – А при чем тут то, что мы кружевницы?
Теперь Лида мучительно покраснела.
– Прости, – чуть не плача, сказала она. – Ты что-то сказала про сколок, а я, получается, подслушивала.
От того, что все разъяснилось так просто, а главное – нестрашно, у Снежаны сразу улучшилось настроение.
– Лида, прекрати извиняться, – воскликнула она и обняла девушку. – Это я виновата: разговариваю громко и болтаю о том, о чем не следует. Обещаю, что все тебе обязательно расскажу, но позже. Ладно?
– А ты что-то интересное нашла? – спросила заулыбавшаяся Лида. – Это может помочь раскрыть преступление, да?
– Да ну тебя, – Снежана махнула на девушку рукой, – скажешь тоже. И вообще, Лида, иди работать.
До полудня Снежана занималась рутинными делами, которых накопилось неожиданно много: заказать ткани, разобрать и оплатить счета, с благодарностью ответить на восторженные отзывы клиенток в соцсетях. Между делом она позвонила маме, узнала, что у той все хорошо, и предупредила: к обеду придет еще один гость.
– Снежинка, мне кажется, этот приятный мужчина положил на тебя глаз, – сказала в ответ мама, и Снежана даже закашлялась от неожиданности.
– Ну что ты выдумываешь! – возмущенно воскликнула она. – Он же следователь, который расследует дело об убийстве! Интерес у него к нам обеим одинаковый и сугубо деловой. Так что, мамочка, я очень тебя прошу, не начинай!
Ровно в полдень, минута в минуту, колокольчик на двери известил о приходе клиента. Светлана Павловна была так же хороша и надменна, как и в первый визит. Сын, кажется, Артемий, тоже был при ней, но держался чуть в стороне, не выказывая ни малейшего интереса к женским разговорам.
Снежана принесла сколок, объяснила свою идею об изготовлении центрального для всех предметов белья рисунка и повторила его на листе бумаги, чтобы было понятнее. Лицо заказчицы становилось все более напряженным, губы, и так тонкие от природы, казалось, превратились в узкую, крепко сжатую щель, глаза метали недовольством, и направлено оно было именно на Снежану, ощущавшую это всей кожей.
– Что-то не так? – наконец, прервавшись на полуслове, спросила она.
– Я бы хотела посмотреть и другие варианты.
– Вам не нравится этот? Светлана Павловна, я гарантирую, что это рисунок вилюшки девятнадцатого века, и украшение будет очень органично смотреться и на постельном белье, и на скатертях.
– Я что, непонятно выражаюсь? – Посетительница повысила голос. – Перед тем, как окончательно соглашаться на довольно дорогостоящий объем работ, я хочу иметь право выбрать из нескольких вариантов. Этот вроде как неплох, но если у вас есть другие древние рисунки, я бы хотела на них посмотреть.
Снежана сжала зубы, чтобы не ответить колкостью. Таких клиенток, как Светлана Павловна, она терпеть не могла, но заказ на миллион… Как найти в себе силы от него отказаться в нынешнее непростое время? Что будет дальше – непонятно, а девчонок нужно кормить, аренду платить, да и им с мамой тоже нужно как-то жить. Нет, придется терпеть.
– Хорошо, Светлана Павловна. Я нашла целую коробку старинных сколков за авторством моей прапрабабушки. Это была очень известная кружевница, ее звали Татьяна Макарова, в замужестве Елисеева. В коробке довольно много интересных работ, и я решила, что именно этот рисунок подходит больше других, но если вы хотите, то я готова показать все.
– Вот и отлично. Когда? Сейчас?
Снежана бросила взгляд на часы – почти половина первого, скоро придет Зимин.
– Нет, не сейчас, – решительно сказала она. – Предлагаю сегодня все-таки выбрать образцы тканей, чтобы мы могли оформить заказ. Придут они не быстро. У меня на сегодня назначена встреча, поэтому предлагаю вам прийти в понедельник, как мы и планировали изначально. Я принесу коробку со сколками сюда. Кроме того, к этому времени я все-таки сплету пару образцов, чтобы вы могли увидеть разницу на конкретном примере. Устраивает вас такой план?
Отчего-то она была уверена, что противная посетительница откажется, но та милостиво склонила голову в знак одобрения.
– Да, меня все устраивает.
– Тогда Лида поможет вам выбрать ткани для белья и штор. Это наша сотрудница, у нее прекрасный вкус, а я на этом, с вашего разрешения, откланяюсь.
Рванув с вешалки пальто, она накинула его на плечи и выбежала на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. От запаха духов Светланы Павловны ее неожиданно начало мутить. Последнее, что успела заметить Снежана, – лучистый и восторженный взгляд, брошенный спешившей с альбомом тканей в руках Лидой на Артемия.
Мама с Татьяной Алексеевной уже были дома. После прогулки обе выглядели румяными и довольными. Впервые Снежана порадовалась визиту нежданной родственницы – мама заметно посвежела и казалась более оживленной. У вечно занятой Снежаны не хватало времени на подобные прогулки, и запертая в четырех стенах мама наверняка страдала от отсутствия как свежего воздуха, так и общения.
– Вот уж не думала, что в этом году такое скажу, но какие чудесные настали времена! – заявила мама, блестя глазами. – Когда такое было, чтобы у нас к обеду собирались гости! Снежинка, порежь хлеб, Таточка, мой руки, садись за стол, сейчас придет очаровательный молодой человек, и я разолью суп. Сегодня по просьбе Таты у нас снова борщ, а пока, если не терпится, можно начать с селедки. Снежинка, ты представляешь, мы с Татой завернули на рынок и купили свежайшей селедки. Так вдруг захотелось, м-м-м! И да, к селедке полагается водка. Вот, я заранее в холодильник графинчик поставила.
Снежана смотрела во все глаза. Графинчик с водкой, кажется, такие называли смешным словом «лафитничек», селедка, посыпанная зеленым луком и политая ароматно пахнущим маслом, нежное розовое сало, посыпанное черным перцем, разогретые пампушки с чесноком, сметана в маленькой плошке, расстеленная под всем этим великолепием кружевная, парадная скатерть, сияющие мамины глаза и розовые щеки, почти не трясущаяся голова и ничуть не дрожащие руки, уверенно расставляющие на столе какие-то плошки и вазочки. Да, маме определенно все нравилось, и за это Снежана была благодарна и сегодняшнему дню, и Татьяне Елисеевой.
– Не потеряли вас ваши дети? – спросила она у родственницы.
Та с удивлением посмотрела на нее.
– Разумеется, нет. Как они могли меня потерять, если человечество придумало сотовую связь, интернет, What’sApp и прочие мессенджеры? Я каждый день говорю со своими детьми и внуками. Кроме того, я скинула им фотографии вашего потрясающего Софийского собора и колокольни. Это такое место! Я остановилась и почувствовала, что у меня дыхание перехватило. Ведь где-то там, неподалеку жили наши предки. Я никогда не задумывалась, что голос крови действительно существует. Казалось, это что-то эфемерное, красивая выдумка для придания патриотичности и глубины чувствам. Но нет, сегодня я ощутила, просто физически, что он есть! Я стояла на этой старинной площади, смотрела на белоснежный собор, серебряные купола и просто ощущала себя частью этого места. Никогда и нигде мне не было так спокойно.
В глазах у гостьи стояли слезы. Мама подошла и обняла ее, прижав голову к груди, как делала с дочерью, когда та нуждалась в утешении. Снежана хотела что-то ответить, но не успела из-за раздавшегося звонка в дверь. Пришел следователь Зимин.
– Здравствуйте, милая девушка, – сказал он, когда Снежана отперла дверь. Она почему-то стояла и молча смотрела на него, не давая войти. – Что такое? Вы передумали меня кормить? Или разговаривать?
– Меня до сих пор никто не называл «милая девушка», – ответила она и сделала шаг, пропуская его в прихожую.
Их диалог ужасно ей что-то напоминал, вот только Снежана никак на могла вспомнить, что именно.
– Я не хотел вас обидеть.
– Я вовсе не обиделась, – возразила она и вдруг вспомнила. Ну да, конечно же! – Сейчас в соответствии со сценарием должна следовать ваша реплика: «Дело в том, что я ужасно правдив. Если я вижу, что девушка милая, я прямо так ей об этом и говорю», – сказала она и засмеялась.
Следователь Зимин озадаченно смотрел на нее.
– Боюсь, что я не понимаю.
– Разумеется, не понимаете. Это цитата из фильма «Обыкновенное чудо», когда медведь впервые встречается с принцессой. Он называет ее милой девушкой, и дальше следует тот диалог, который мы с вами воспроизвели практически слово в слово.
– И что? Из этого вытекает что-то важное? – Он снял куртку, ботинки и теперь переминался с ноги на ногу, стоя в носках на паркетном полу. Мужских тапок в доме не держали.
И не объяснишь же, что Снежана решила, будто он похож на медведя, а потому и диалог действительно прозвучал смешно! Еще подумает, что она набивается в принцессы, а это уж точно никуда не годится. С давно не стриженной богатой шевелюрой, уже начинавшей седеть, крупными чертами лица, мясистым носом, плотным телом, широкими ладонями с длинными крепкими пальцами, он действительно был похож на бурого медведя, который нежданно забрел в город.
Снежана вздохнула:
– Проходите, Михаил Евгеньевич. Вон туда, на кухню.
Усевшись за стол, гость познакомился с Татьяной Алексеевной, благосклонно принял из маминых рук запотевшую рюмку с водкой и восхищенно вздохнул при виде плывущей к нему тарелки с борщом, над которой поднимался душистый пар. Что ни говори, а мама знала толк в кулинарных изысках.
– Ну, рассказывайте скорее, – поторопила его Снежана.
– Дочь, ты что? Мне стыдно за тебя, – строго сказала мама и даже пальцем по столу постучала. – Сначала кормим, потом спрашиваем. Разве это мыслимо, за столом говорить о каких-то там трупах!
– Трупах? Каких трупах? – оживилась Елисеева. – Боже мой, какой шарман, я что, попала в настоящий детектив?
– Таточка, ты только не подумай, что Россия – бандитская страна, – не на шутку всполошилась мама, – это просто совпадение. Молодой человек расследует дело об убийстве. В лесу нашли труп, а при нем сколок работы Таты Елисеевой, твоей тезки и прабабушки.
– Ско-лок? – не поняла гостья. – Прошу прощения, но я не знаю это русское слово.
– Ах, боже мой, Снежинка, покажи!
– Нет уж, сначала кормим, потом показываем, – мстительно сообщила Снежана. – Татьяна Алексеевна, сколок – это рисунок, по которому плетется кружевной узор, я вам потом покажу.
– ОК, то есть хорошо, – согласилась пожилая родственница. – Но рассказывайте сейчас!
Под борщ Снежана быстро ввела ее в курс дела, дав возможность Зимину спокойно поесть, и только потом передала ему слово. Мама убирала со стола тарелки, накладывала второе – пюре и котлеты, ставила на стол миску с овощным салатом и тоже внимательно слушала.
Зимин быстро, но толково и довольно подробно поведал трем женщинам о беседе со странным жителем деревни Фетинино Иваном Петровичем Некипеловым, который опознал в убитой женщине некую Дарью Степановну Бубенцову и как заведенный талдычил о каком-то предке каторжнике и оставленном им дневнике.
Снежана слушала внимательно, у нее даже волоски на руках поднялись дыбом: во всем, что говорил Зимин, крылась какая-то тайна, касавшаяся, она чувствовала, ее лично. Мама тоже внимала гостю, напряженно сдвинув брови, что было для нее признаком особого интереса, а Татьяна Алексеевна даже рот приоткрыла и шевелила губами. Как вдруг поняла Снежана, она повторяла некоторые трудные для себя слова, чтобы лучше понимать быструю русскую речь. Может, не врет, и она правда иностранка?
– И как к этой самой Бубенцовой попал Таточкин сколок? – спросила Елисеева, когда Зимин наконец умолк.
– Именно это я и хотел попросить вспомнить Ирину Григорьевну и Снежану, – пожал плечами тот. – Бубенцова совершенно точно имела какую-то связь с вашей семьей, и мне хотелось бы понять, какую именно.
– Но зачем? – воскликнула мама. – Если убийца этот ваш Некипелов, то, скорее всего, он убил эту бедняжку по каким-то своим личным мотивам. Какое это имеет отношение к кружевному сколку?
– Во-первых, Некипелов в убийстве не признается. Твердит, что в последний раз видел Бубенцову живой и невредимой, и никаких улик, которые бы доказывали его причастность к убийству, у нас нет. Ничего, кроме этого кружевного рисунка. Во-вторых, если рисунок оказался единственным найденным при жертве предметом, то, с большой долей вероятности, это что-то да значит. А рисунок ведет к вам, дорогие дамы, хотите вы этого или нет.
– Не хотим, – мрачно сообщила Снежана.
– Почему, это же настоящий детектив! – всплеснула руками мама. – Я уже практически чувствовала, как от меня исходит противный запах нафталина, а тут такой шанс встряхнуться и проветриться. Правда, Тата?
– Пожалуй, правда, – согласилась гостья. – Отправляясь в Россию, я даже не гадала, что попаду в такое роскошное приключение. Мало того, что я нашла вас, так у меня еще есть шанс узнать какую-то тайну из прошлого моей семьи! Это замечательно.
Зимин смотрел на них во все глаза, словно две старые женщины внезапно сошли с ума. Пожалуй, Снежана его понимала.
– Мама, Татьяна Алексеевна, – начала она, и ее голос звучал строго, – раз уж вам так нравится вся эта ситуация, то давайте постараемся принести пользу следствию. Я совершенно точно никогда в жизни не слышала о Дарье Степановне Бубенцовой. Об Иване Петровиче Некипелове сегодня тоже услышала впервые. Теперь вы обе напрягитесь и вспомните, вдруг кто-то из ваших родителей, бабушек и других родственников упоминал в своих рассказах эти две фамилии: Бубенцовы и Некипеловы. Что может связывать их с Макаровыми?
– А почему не с Елисеевыми? – живо спросила Татьяна Алексеевна.
– Сколок относится к тому времени, когда Тата еще подписывала свои работы. Тогда она была Макаровой, значит, если какая-то связь есть, то она тянется именно в то время. Кто-нибудь из вас знает, когда Тата вышла замуж?
– Я знаю, – тут же откликнулась вновь обретенная тетушка. – Тата вышла замуж в 1893 году, а уже год спустя родила свою старшую дочь Наталью.
– Ну вот, значит, события, о которых может идти речь в дневнике каторжника, произошли до этого. Кстати, Михаил Евгеньевич, дневник можно прочитать?
– Я даже не знаю, существует ли он на самом деле, – пробормотал Зимин. – Признаться, экскурс Некипелова в историю оставил меня совершенно равнодушным. Мне все же кажется, что причина убийства утилитарна и кроется в нашем времени, а не в седой старине.
– Если бы не сколок, я бы с вами согласилась, – медленно сказала Снежана. – Но он все-таки есть и создан в середине девятнадцатого века, так что дневник, если он не плод фантазии подозреваемого, нужно отыскать и прочитать. Возможно, там обнаружится если не объяснение случившегося, то хотя бы ключ к нему.
Ей показалось, или во взгляде смотревшего на нее следователя промелькнуло восхищение? Он открыл было рот, но тут у Снежаны зазвонил телефон.
– Да, – сказала она, радуясь возможности сменить тему. Под взглядом медведя ей было жарко и неуютно, словно он видел ее обнаженной даже под одеждой. – Добрый день, Роман Юрьевич, рада вас услышать. Все ли в порядке? Вы здоровы? Вам ничего не нужно привезти?
– Это сосед по нашей даче, – пояснила мама то ли Зимину, то ли своей новой родственнице. – В отличие от нас, остается там зимовать, терпеть не может город: говорит, что не может здесь дышать. Он присматривает за нашим домом и участком, а мы ему раз в месяц продукты привозим. В смысле, что-нибудь вкусненькое. Так-то он не нищий, в помощи не нуждается – бывший военный, пенсия хорошая. Но бобылем остался, так что угощению рад.
Снежана уже закончила разговор и пережидала поток явно не нужной гостям информации.
– Мама, – наконец сказала она и порывисто вскочила, – нужно ехать на дачу! Роман Юрьевич сказал, что к нам влезли злоумышленники.
– Как? – спросила мама и молитвенно сложила руки на груди.
– Знамо, как: взломали замок да залезли внутрь. Роман Юрьевич сказал, что случайно заметил – дверь в дом нараспашку. Подошел проверить, а в доме все вверх дном перевернуто. Надо ехать.
– Да, конечно, – растерянно сказала мама. – Но как? На такси?
– Я могу вызвать свою машину, – с готовностью предложила Татьяна Алексеевна.
– Я вас отвезу, – спокойно предложил Зимин Снежане. – Собирайтесь и поехали, а вы, дамы, хорошенько заприте дверь, ждите нас и никому не открывайте. Понятно?
– Да, – хором ответили пожилые женщины, а Снежана побежала в свою комнату переодеваться в джинсы и теплый свитер.
Мир вокруг продолжал утрачивать привычные очертания. В этот проклятый год происходили все новые и новые напасти, и взлом старой дачи, как боялась Снежана, был вовсе не худшей из них.