Пустоселов оказался прав. Книг в его библиотеке действительно было немало, но в основном наличествовала современная беллетристика да старые церковные молитвословы. Зато в справочной, иностранной и юридической литературе Клим Пантелеевич имел несомненные преимущества. И понимание сего факта приятно грело душу присяжного поверенного.
Осмотр кабинета убедил Ардашева в правильности первоначальной версии – забраться в открытое окно по широкому каменному парапету большого труда не составляло. Это мог сделать кто угодно, и потому надежды на отыскание злодея становились все более призрачными.
Поломанный деревянный ящик стола уже починили и вставили новый замок, добросовестно уничтожив следы взлома. Массивные дубовые шкафы, наполненные сотнями фолиантов, казались заколдованными великанами, застывшими на месте по прихоти какой-то злой волшебницы. Солнечный луч, протиснувшийся сквозь неплотно задернутые портьеры, чертил на паркете зигзаги и ненароком высветил едва заметную прямоугольную вмятину у нижнего края шкафа. Рядом с книгами мирно соседствовали легкомысленные средневековые фарфоровые пастушки – неприметный атрибут гостиных прошлого века.
Повернувшись к хозяину, адвокат спросил:
– Скажите, а перестановку в кабинете вы давно делали?
– Уже, дай бог памяти, лет восемь.
– А во время нападения мебель не пострадала?
– Нет, все осталось в целости и покоилось на своих местах, за исключением одного перевернутого стула и брошенного ящика письменного стола.
– А паркет давно натирали?
– Точно не могу сказать. Обычно полотеров вызывал Савелий. Он же с ними и расплачивался.
– Выходит, по крайней мере, с четверга и по сегодняшний день его не вощили?
– Нет. Да разве до того было? – недовольно буркнул Пустоселов. – Вы уж не обессудьте за беспорядок. Завтра все заблестит. Ну что, теперь посмотрим, как жил Савелий?
– Не мешало бы…
Дверь в комнату повара находилась под лестницей. Еще с порога стало понятно, что бывший жилец слыл человеком неравнодушным к морю и путешествиям. На стенах висели репродукции картин русских художников-маринистов: Айвазовского, Боголюбова, Круговихина и Блинова.
Помещение было хоть и небольшим, зато довольно уютным, несмотря на спартанскую обстановку: стол, пара табуретов, ветхозаветное деревянное кресло и топчан; в углу – небольшая полочка с книгами: «История полковника Жака» Даниеля Дефо, «Путешествие Гулливера» Джонатана Свифта, «Таинственный остров» Роберта Стивенсона. Рядом с ними – стопка старых, покрытых пылью журналов «Вокруг света». Некоторые обложки пожелтели от времени. Да это и неудивительно, первый номер популярного географического издания вышел еще в 1861 году. Клим Пантелеевич просмотрел содержание всех экземпляров.
– А покойник, я вижу, был большой любитель дальних странствий.
– Да, только моряком ему не суждено было стать. Когда-то Савелий Лукич пробовал устроиться корабельным коком, но не выдержал первого перехода – морская болезнь замучила. Вернулся к нам, чему все были очень рады. Повар-то он был отменный. Царство ему Небесное, – трижды перекрестился Пустоселов. – Что ж, пожалуй, осмотрим лавку?
Ардашев кивнул.
Купец, выйдя первым из комнаты, стал отпирать навесной замок, оберегавший малоприметную дверь напротив. Несмазанный запорный механизм заедал, длинный ключ никак не хотел проворачиваться, и Климу Пантелеевичу ничего не оставалось, как задержаться в комнате. Окинув глазами холостяцкую берлогу еще раз, он обратил внимание на валявшуюся у самой печи свернутую в несколько раз газету, которую, видимо, хотели использовать для розжига, да передумали – весна в этом году пришла рано и была на удивление теплой. Он развернул ее: «Ставропольские губернские ведомости» трехдневной давности. Обычных карандашных почтовых пометок на ней не было. «Значит, купили на улице у разносчика», – машинально отметил про себя присяжный поверенный. Он сунул газету в боковой карман и выглянул в коридорчик – хозяин как раз «победил» замок и распахнул дверь. За ней открылось внутреннее помещение магазина. Перед глазами вырос прилавок и опешивший от неожиданности приказчик со смоляными, слипшимися от грязи волосами. На вид ему было лет тридцать пять. Высокий и тощий, как колодезный журавль, он смерил вошедших недобрым взглядом черных, глубоко посаженных глаз.
– Что, Федя, идет торговля? – мимолетом поинтересовался хозяин.
– Грех признаться, Афанасий Пантелеймонович, но народ до сих пор приходит поглазеть на место убийства Лукича. Нет-нет да и купят чего-нибудь. А особливо в прошлый четверг – разобрали весь товар. Как говорится, плоха та буря, что не приносит чужого добра.
– Не кощунствуй, Федька, господь накажет, – нравоучительно заметил Пустоселов.
– А он меня и так не особливо жалует, – усмехнулся мужчина.
– Не могли бы вы припомнить во всех подробностях, что происходило в вашей лавке в день убийства? Какие покупатели заходили, о чем говорили и кого вы заметили на улице?
– Да все было как обычно. Продал я несколько дверных петель, щеколду, пару шпингалетов да ведра два гвоздей. В основном заглядывали строители из плотницкой артели. Они часто к нам наведываются. Ближе к обеду я услышал наверху какой-то шум, вроде как кто-то танцует или мебель двигает. Ну, думаю, наверное, Лукич уборку затеял. А потом Афанасий Пантелеймонович стал звать городового…
Ардашев приблизился к приказчику.
– Я заметил, что вы курите. Но в магазине табаком не пахнет. Следовательно, вы дымите на улице. А может, когда выходили, то обратили внимание на кого-нибудь?
Мужчина тревожно забегал глазами и, слегка поколебавшись, заявил:
– Покорнейше прошу не гневаться, господин полицейский, но третьего дня меня об этом уже расспрашивали и пальцы чернильной патокой мазали… и я как на исповеди все доподлинно рассказал. Так чего же опять вам от меня надоть?
– Ты, Федя, не прекословь! Сказано отвечать на вопросы – так будь добр! Да ради того, чтобы злыдня поскорее отыскать, можно и сто раз как «Отче наш» повторить! К тому же господин Ардашев не полицейский, а адвокат. И пожаловал он сюда по моей просьбе. Уразумел?
– Да разве ж я против, Афанасий Пантелеймонович? Ежели б упомнил, так неужто не сказал бы? – голос у Федота дрогнул, и Ардашев заметил, как мелко задрожали его руки. Пытаясь скрыть волнение, он убрал их в карманы брюк.
Находясь по другую сторону от прилавка, Клим Пантелеевич опустил вниз трость и начал незаметно выкручивать длинный клинок, неторопливо высвобождая его из своеобразных ножен. В то же самое время он не сводил глаз с мужчины, который медленно пятился к выходу. И в тот самый момент, когда последнему оставалось до двери не более трех шагов, Ардашев резко перемахнул через прилавок и в одно мгновение оказался рядом с беглецом. Острый конец кинжала уперся прямо в центр шеи приказчика. Беспомощно задергался кадык, и Федор, стукнув в отчаянии кулаками о стену, процедил сквозь гнилые зубы:
– То-то ко мне матушка покойница во сне давеча являлась… Видать, беду отвести хотела…
Пустоселов с открытым ртом и выпученными от удивления глазами был не в силах вымолвить ни слова.
– Афанасий Пантелеймонович, не откажите в любезности, пригласите городового. Он стоит на углу Мещанской и Архиерейского переулка. А еще лучше – позвоните в сыскное отделение, – ледяным голосом выговорил Клим Пантелеевич. Дождавшись, когда ошалевший купец покинет лавку, присяжный поверенный приказал: – А сейчас вы медленно, опираясь спиной о стену, начнете сползать на пол, затем поднимете руки вверх и ляжете на спину, после чего заведете руки назад и резко перевернетесь на живот. Понятно? – адвокат снова надавил на клинок, и на шее соперника выступила кровь.
– Да, – хрипло ответил тот.
– Итак, начали…
Прибывшим через несколько минут полицейским и Пустоселову открылась удивительная по своей идиллии картина: в углу, облокотившись на стену, со связанными за спиной руками и стянутыми накрепко ногами сидел приказчик. Рядом с ним на стуле восседал присяжный поверенный Ардашев и собственноручно угощал пленника леденцами из коробочки с надписью «Георг Ландрин».
– Вот уж не ожидал, Клим Пантелеевич, что снова вместе поработаем! – начальник сыскного отделения спустился по ступенькам и протянул руку. – Рад видеть вас в добром здравии!
– Благодарю, Ефим Андреевич, и на здоровье пока не сетую, чего и вам искренне желаю, – улыбнулся Ардашев, ответив на рукопожатие.
– Силушки вам, вижу, не занимать, – старый сыщик перевел взгляд на Каширина, – смотри и учись, Антон Филаретович! Такого длинного гуся спеленать не каждому по плечу!
– Хотелось бы знать, что здесь произошло и на каком основании господин присяжный поверенный позволил себе произвести задержание…
– Вот-вот, – робко вставил слово приказчик. – Федотом меня кличут.
– А это мы сейчас выясним, кто ты, – перебил связанного мужчину Поляничко и обратился к адвокату: – Внимательно слушаем вас, Клим Пантелеевич.
– Насколько я понял, Ефим Андреевич, в связи с убийством, свершившимся в этом доме в прошлый четверг, вы уже отбирали дактилоскопические отпечатки у этого господина, так?
– Сразу же взяли, но таковые в нашей картотеке не значатся, – пояснил Поляничко.
– А по антропометрическим карточкам вы его проверяли?
– Это должен был сделать мой помощник, – Поляничко повернулся к Каширину: – Ну, Антон Филаретович, что скажешь?
– Так если по отпечаткам все в порядке, зачем же другими измерениями заниматься? – пожал плечами коллежский секретарь и отступил на шаг, будто предчувствуя скорый начальственный разнос.
– Позволю с вами не согласиться, – поигрывая круглой ручкой трости, проговорил Ардашев. – Дело в том, господа, что у арестантов от долгого ношения кандалов сильно меняется походка. И каторжанин, как моряк или кавалерист, имеет специфические особенности ходьбы. У него, например, короткий шаг и носки развернуты наружу. Эти признаки сохраняются даже через много лет. Другой характерной чертой таких сидельцев является атрофирование мышц и сильное истончение костей на запястьях и лодыжках, сиречь тех местах, куда обычно одеваются оковы. Ведь даже в бане кандалы не снимаются, и рубаха продергивается между телом и железом. А чтобы металл не натирал кожу и не рвал робу, под кованые манжеты обычно вставляют кусочки сыромятного ремня – своего рода прокладки. От всего этого и происходит истончение костей. Походка и слишком тонкие кисти рук приказчика, его повышенная нервозность во время моих расспросов и привели меня к заключению, что передо мною – беглый каторжник. Так что, Антон Филаретович, я не сомневаюсь, что у вас имеется его антропометрическая карточка. А что касается отпечатков пальцев, то этот способ идентификации личности в России, как вам известно, стали применять только последние три года. А этот представитель уголовного мира, видимо, давно в бегах, вот поэтому у вас и не нашлось его дактилоскопического описания. – Ардашев повернулся к Пустоселову: – Надеюсь, Афанасий Пантелеймонович, я несколько приблизил вас к разгадке убийства Савелия Русанова?
– Да-да, спасибо, – пролепетал изумленный купец.
– Желаю здравствовать, господа.
Адвокат вышел на улицу и, привычно выбрасывая вперед трость, направился в сторону Николаевского проспекта.
Едва за Климом Пантелеевичем захлопнулась дверь, Каширин тотчас же подскочил к Федоту, схватил его за ворот рубахи, развернул и, приподняв заведенные за спину руки, сорвал манжеты. От невыносимой боли беглый каторжанин вскрикнул. Убедившись в наличии заметных отметин на запястьях, полицейский пнул несчастного сапогом под дых и рыкнул:
– Федот, да не тот!
В ответ послышался сдавленный стон.